Сочинения. Том 1

Смертельный поцелуй осы

В раннем детстве на даче Алексей Ильич наблюдал трагическую сцену гибели соседки Варвары Васильевны, подвергшейся нападению осы.

Варвара Васильевна была очень крупной волевой женщиной с низким голосом и пучками черных волос, выглядывающих из ноздрей.

Варвара Васильевна ругалась матом, что конечно смущало родителей Алеши. Вероятно, и сама Варвара Васильевна не была рада этому обстоятельству, но поделать с собой ничего не могла. Самое большое могла продержаться две-три минуты, но затем сорные слова вновь проникали в ее речь. По-видимому, чужеродные слова эти существуют сами по себе наподобие тараканов или слепней.

Без Варвары Васильевны родители обойтись не могли, так как Алеша часто отказывался есть. При появлении же Варвары Васильевны с солдатским ремнем в руках аппетит возвращался, и мальчик тотчас принимался уплетать за обе щеки.

Боковские родители издавна считали своей святой обязанностью усердно кормить деток. Быть может, виной тому мудрая пословица «от сумы и тюрьмы не зарекайся» с непременным акцентом на тюрьме, поскольку богатых людей в тех краях отродясь не водилось, а сидельцы водились почитай в каждой семье. Что такое тюремная баланда всякий знает, так что деток откармливали впрок.

Возможно ложное умозаключение, но Ягнатьев находил его справедливым.

Наслушавшись ужасных рассказов взрослых, он всю жизнь панически боялся тюрьмы, которая представлялась ему в виде гигантской трансформаторной будки, наделенной мистической способностью затягивать и жалить током человеческие жизни.

Во время одного из громоздких визитов Варвару Васильевну укусила оса.

Прямо в лоб.

Несчастная вскрикнула и выронила из рук ремень. На глазах Алеши первоначально лицо, а затем и вся голова ее стала надуваться превращаясь в боксерскую грушу до тех пор, пока, охнув, не лопнула, оросив куст малины чем-то белым.

Тело Варвары Васильевны постояло несколько секунд и рухнуло.

Все произошло так неожиданно и неправдоподобно, что маленький Ягнатьев подумал, что ему привиделось и по привычке принялся за еду.

К завтраку была отварная молодая картошка и консервированная сайра.

Осознание пришло позже, когда родители помогали врачам укладывать тело Варвары Васильевны в карету Скорой помощи.

Алеша спросил:

– А что, Варвара Васильевна заболела?

Бледный от ужаса отец, не в силах слова молвить, утвердительно кивнул головой.

– Значит, она завтра не придет? – с надеждой спросил мальчик.

Мудрая бабушка развеяла надежду:

– Не придет. Но будет из куста наблюдать, как ты кушаешь, Алешенька.

Бабушка тоже вскоре умерла от апоплексического удара.

До сих пор, оказавшись подле орешника или дерезы, Ягнатьев нередко чувствует на себе внимательный взгляд убиенной Варвары.

В этой неприятной истории в той или иной степени наказаны все кроме осы.

Впрочем, мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе.

Так или иначе, есть над чем задуматься.

В парикмахерской

Алеша не любил парикмахерскую, и каждый поход в пропахшее тройным одеколоном заведение сопровождался его отчаянной истерикой.

Сопротивление было сломлено раз и навсегда после рассказа старенького парикмахера о том, как один мальчик своими капризами так расстроил мать, что она в отчаянии загнала ему в голову гвоздь по самую шляпку. И сделала она это так умело, что мальчик ничего не почувствовал. И вот, сообщил мастер, буквально вчера он стриг того мальчика, в результате чего сломал машинку. По всей видимости, машинки старенькому парикмахеру вовсе не было жаль, потому что во время рассказа он покатывался со смеха. И, удивительное дело, все посетители цирюльни смеялись вместе с ним.

Не смеялся только Ягнатьев. Он, примерив эту историю на себя, был в состоянии оцепенения. Так, вероятно, чувствует себя оса, угодившая в борщ.

Наполеон

Еще Алексею Ильичу запомнилась старинная книжка о войне 1812 года с утекающими из заснеженной России замотанными в бабье французами. Алеше было жаль их. Он всегда был склонен к состраданию. А Наполеон не нравился ему. На портрете волосы императора, колечком прилипшие ко лбу, казались жирными, из чего следовало что он никогда не мыл голову.

Наши – другое дело. Взять того же Коновницына иди Раевского.

А вот я обратил внимание – у всех врагов Отечества, как правило, неказистый вид.

Как видите, круг тем так или иначе связанных с купанием Ягнатьева весьма обширен.

Арик Шуман

Судя по тому как уличные животные внимательно наблюдают за игрой в домино, им тоже присущ азарт. Впрочем, все это не имеет никакого отношения к нашей истории.

Зато самое непосредственное отношение к нашей истории имеет Арик Шуман.

Однажды он подхватил дизентерию.

Утренняя сценка в инфекционном отделении. Фекальное шествие. Очень смешно.

Точно в немом кино. Не хватает тапера.

Ха-ха-ха-ха-ха!..

Кстати, куда подевались таперы? Неужели всех расстреляли?

Рассеяность

С некоторых пор Алексей Ильич стал не всегда удерживать в руках предметы. Разнообразные соображения по этому поводу роились в его голове. Утешал он себя тем, что это не главное. Случаются вещи и пострашнее. В конце концов, он не ювелир и не хирург, да и предметов не так уж много испорчено.

Отшучивался, объявлял, что стареет, хотя до старости было далеко.

На самом деле предметы просто перестали интересовать его.

Если прежде он брал в руки чашку с кофе, осознавал, что вот у него в руках чашка кофе и теперь он этот кофе выпьет или угостит кого-нибудь Разумеется, в голове его наряду с мыслью о кофе присутствовали и другие, более содержательные мысли. Тем не менее чашку из виду он не упускал. Теперь же забывал о ней самым решительным образом.

То, что называется рассеянностью. Когда философские мысли или фантазии становятся большей реальностью, нежели сама реальность.

То, что свойственно творцам: художникам, композиторам, краснодеревщикам и конструкторам космических кораблей, словом тем, кем он не был и стать не стремился.

Продиктованная Дедом готовность к переустройству мира в нем не прижилась, и по жизни он ступал как бы по инерции. А вот рассеянность укоренилась и с годами становилась все более заметной.

Изыскания, коими Ягнатьев как-нибудь занимался по долгу службы, как правило, были мертворожденными. Он вообще не любил искать. Прятать от него деньги или вещи было сплошным удовольствием для насмешников. Хоть под самый нос положи, все одно не найдет.

Этим частенько пользовалась его супруга Вера.

Первое время это забавляло ее.

Входит Дед-фронтовик

Итак, входит Дед-фронтовик. Ореол седой шевелюры. Кесарь. Вафельное полотенце через плечо. Ощущение воздушной ямы.

«Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить. Буквально все. Помни».

Наши дети

Мы часто безжалостны к своим детям. Нетерпеливы и безжалостны. С ловкостью иллюзионистов мы умеем пропускать мимо ушей их сокровенные мысли и не обращаем внимания на сигналы и знаки, коими они предупреждают нас о приближении беды. Хотя обитают они рядом. В соседних комнатах. Слышно хорошо.

Нас часто раздражают звуки их жизни. Вместо того чтобы бережно спрятать эти звуки под верблюжьим одеялом памяти дабы не упустить ни единой жалобы, ни единой просьбы, мы охотно отпускаем их во двор к приятелям, и, случается, испытываем облегчение, когда, повзрослев и окончательно разуверившись в нас, они уходят навсегда.

Навсегда.

А затем мы болеем, старимся и умираем. И нередко задаемся вопросом, почему так все устроено? И почему так скоротечна наша жизнь?

С ребенком в себе мы обращаемся и того хуже. Взамен радости, вдохновения, восторженности мы подсовываем ему случайные слова, скуку и обиды. А детское любопытство всеядно. Не только что возраст, мы сами меняем черты этого ребенка. Порой до неузнаваемости.

Мы боимся ребенка в себе, вот что. Знаем, что он чист, непорочен, чаяниями, мыслями светел, и боимся его.

Дед-фронтовик бреется

На шершавом круге стола в большой комнате размещаются тяжелые фигуры – судок с паром, оловянная мыльница со щемящим розовым кусочком, бледный на фоне гранатовой рукоятки помазок, одутловатое слезящееся зеркало, пульверизатор с холодной, как собачий нос грушей и мутной лиловой жидкостью внутри.

«Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Мы твои радость и гордость».

Бритва возникает не сразу. Перед появлением бритвы торжествует пышная пауза, во время которой Дед тщательнейшим образом изучает зрителя. Зритель – я, так как всегда сплю в большой комнате на просторной двуспальной кровати со стальными шариками в изголовье.

Энди Уорхол

В 1967 году мы с отцом отдыхали в Пицунде. Именно там я впервые увидел голых девочек. Почему родители выпускали этих маленьких девочек голышом на пляж, и по сей день ума не приложу. Я еще ничего не знал об особенностях их анатомии, и мне думалось, что этим несчастным детям сделали операцию. Спросить, что явилось причиной такого жуткого вмешательства, я не решился, однако боль за этих несчастных пупсиков осталась надолго. Но речь не об этом.

В открытом кафе, где мы с отцом ждали обеда или ужина, теперь не вспомню, к нам подошел высокий серьезный человек в светлом клетчатом пиджаке и преподнес мне стаканчик мороженого. Лицо его на мгновение занялось улыбкой, но тут же вновь посуровело, и он покинул нас, не дождавшись моей благодарности.

– Узнал его, – спросил у меня отец? – Это Николай Черкасов, великий актер. Помнишь «Весну»?

«Весны» я не помнил, Черкасова не знал. В голове крутилось совсем другое имя.

– Разве это не Уорхол? – спросил я.

– Какой еще Уорхол?

– Энди Уорхол.

– А кто это, Энди Уорхол? – недоумевал отец.

– Не знаю, но думаю, что это был именно он.

Молния

Позже, уже в школе, я вновь встретил такие же, что на кровати стальные шарики на уроках физики. Оказалось, что, если вращать рукояткой пластмассовое солнце, эти шарики способны выстреливать молнией.

Разговор с таксистом

Я как-то поинтересовался у таксиста, кареглазого малого с фиксой, склонного к беседе, не кажется ли ему, что мир изменился.

– В каком смысле? – уточнил таксист.

– Стал другим в одночасье.

– А вы знаете, а вполне может быть. У меня есть собака. Бультерьер Тайсон. Умнейший зверь. Дружественный. Не ко всем, конечно. Одна беда, никак не могу отучить его гадить на ковер. Я уже и с кинологом советовался, у меня есть знакомый кинолог, в органах работает. Главное, спросил, а собака у вас не буль? Конечно, отвечаю, кто же еще. Тогда проще убить. Надумаешь, обращайся. Грубый человек. В органах работает. Все же профессия сказывается. Хотя, по идее, кинологи собак должны любить. Но, как видите, бывают исключения.

– И что же? – спросил я.

– Разумеется, Тайсона я к нему не повел. Тайсон мне друг. Таких друзей как Тайсон у меня больше и нет.

– Мы говорили об изменившемся мире, – напомнил я.

– Я помню. А тут такое дело. Последнее время, когда я глажу Тайсона, меня бьет током. Раньше так не было. Даже не глажу, просто прикоснусь, тут же разряд электричества. Что из этого следует?

– Что?

– Щетина у Тайсона синтетическая. То есть вполне вероятно, что это уже и не Тайсон, а другая собака. Синтетическая. То есть уже и не собака фактически. То есть подменили. И нас с вами могли подменить. А мы и знать не знаем. Мы же не заметим. Это, скорее всего, ночью происходит. Я так думаю. Просыпаемся, а это уже не мы.

– А зачем?

– Зачем подменили?

– Да.

– Кто их знает. Значит так нужно. Универсальный ответ. Я всегда им пользуюсь. Опасно думать о всяких таких вещах. А оно так и есть. Без нужды ничего не бывает. Нужда – это не нищета, как многие думают. Нужда – это когда кому-нибудь что-нибудь нужно. Вот Тайсону нужно гадить на ковер. Почему? Неизвестно. Приходится каждый раз застирывать. Ругаюсь, конечно. Не на Тайсона, так, в пустоту.

– А кто это «они»?

– В каком смысле?

– Кто нас подменил?

– Не знаю. Опасно думать о всяких таких вещах.

Дед-фронтовик бреется

Скрестив ноги, Дед намыливает щеки.

В ямочке на моем затылке, пробуждаясь, шевелится оса.

Дед все еще намыливает щеки.

Оса отправляется в путешествие вдоль моей спины.

Дед намыливает шею.

Оса перемещается под лопатку.

Дед намылен.

Оса замерла.

Совсем некстати закашливается, но тут же сосредотачивается.

Пальцами левой руки зажимает свой нос.

Взмах лезвия и…

Смертельный поцелуй осы.

И тотчас озноб.

Такой представлялась мне война, о которой Дед никогда не рассказывал.

Их поколение умело молчать.

Перед погружением

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев…

Намеренно опускаю описание того, как мучительно долго стаскивал я с себя, казалось, вросшую в кожу белесую от соли одежду. Пренебрегаю описанием так как в это время все до единой мысли оставили меня. Мой мир был контужен. Фрагмент пустоты. Эпизод вегетативного существования. Апалический синдром.

Ничего интересного.

Дед-фронтовик был контужен под Кенигсбергом.

Литература допускает прием, когда описываются некоторые события в жизни персонажа, а затем происходит временной обвал, и мы обнаруживаем героя спустя, скажем, неделю или несколько лет.

Автор, использующий такую технику, все же соблюдает последовательность и однажды приводит читателя к задуманному финалу. Я же, как видите, очарован и порабощен деталями. О последовательности особо не забочусь, и куда приведу читателя неизвестно. То есть, наслаждаясь нюансами, путешествую вместе с читателем в неизвестном направлении.

Очень жизненно. Мы часами можем наблюдать за течением реки, представления не имея, каким образом все это закончится.

Реология10

Кто бы, что ни говорил, у реологов есть чему поучиться.

Именно они доказали, что кошки могут одновременно пребывать в жидком и твердом агрегатных состояниях.

Доброе утро, майор Бертран

Журнал «Аrt» устами австрийского критика Райнера Метцгера назвал Гюнтера фон Хагенса самым интересным художником года. Это тем примечательнее, что сам герой – не художник по определению, а патологоанатом, работающий в Гейдельбергском университете и изобретший особую технологию обработки и консервации человеческих тканей с помощью силикона, так называемую «пластинацию». Год назад в Мангейме он показал результаты своих исследований, а именно, особым образом сохраненные трупы и отдельные человеческие органы. Та выставка была сугубо естественнонаучной. Включенный в проект «Власть возраста» куратором Броком Гюнтер Фон Хагенс стал… художником…

За объектами Фон Хагенса прочитывается определенная, но по сути, чудовищная, программа «из истории искусства»: по сути, они сделал свои римейки классического и авангардного искусства. «Бегун» с мышцами, отсоединенными от костей и развевающимися сзади как яркие парашютики – это римейк скульптур футуристов. «Человек-ящик» – реплика на работу Дали 1926 года, а «Человек, держащий в руках свою кожу» – это парафраз вечной истории о Св. Варфоломее.

В каталоге Фон Хагенс пишет: «Наука анатомия ограничена. В человеческом организме около 6000 известных частей, которые за прошедшие 4 века неоднократно изображались в атласах или представали в изготовленных препаратах. Я же хочу показать в этой сфере что-то еще невиданное ранее. При этом я не полагаюсь на мое Знание, но ищу и надеюсь, что возникнет что-то новое, не само собой разумеющееся. И как художник мысленно компонует свое будущее произведение, так и я размышляю о различных вариантах препарирования. В оптимальном случае я имею перед собой готовый пластинат, так же как скульптор видит изваянную статую. Но в отличие от скульптора, который может свободно обращаться с глыбой мрамора, я все-таки должен с почтением относиться к имеющимся останкам. Ключ к созданию произведений „анатомического искусства“ заключается в планировании работы над препаратом, точном придумывании композиции анатомических деталей и тонком, чистом выполнении задуманных операций… Произведения искусства – это артефакты, сотворенные людьми. Произведения анатомического искусства – это переработанные продукты природы. Вместе со скелетом и мумией пластинаты – это форма посмертного существования индивида. Но в отличие от них, так же как в отличие привычных, жутких, коричневых, формалиновых препаратов, в пластинатах сохраняется сама органика объекта, то, из чего человек когда-то состоял».11

Доброе утро, майор Бертран.

Водомерка

Ловец сюжетов. Живо представляю себе его. Это непременно жизнерадостный человек. Последовательность его конек.

Последовательность и выводы связаны между собой как соитие и рождение ребенка. Каждый жаждет, чтобы у него родился здоровый ребенок.

Другое дело, при соитии не всегда думают о деторождении. Иные и вовсе не думают.

Теперь не думают. Прежде думали.

Справедливости ради иные и прежде не думали. Но серьезных людей было значительно больше. А среди прежних авторов – тем паче. Для прежних авторов выводы не были пустым звуком.

Ловец сюжетов, как правило, о выводах не думает. Плевал он на выводы.

Я не имею отношения ни к тем, ни к другим.

Меня интересуют жизнь водомерок. Отсутствие логики и смысла в их движениях восхитительно.

В движении

Ягнатьев то появляется, то исчезает, то появляется, то исчезает. Обратили внимание?

Такие дела.

Жук

Профессор патологической анатомии Борис Иванович Жук был гением.

Высокий, ушастый, сутулый. Очки с толстенными линзами. Пальцы длиннющие. Глаза – зияющие точки. Нехорош собой, но красавец. Движения плавные, голос тихий. Нескладный, но элегантный. Аристократ. Даже в клеенчатом своем фартуке смотрелся аристократом. Между тем этот изысканный, даже несколько женственный человек в годы войны служил оперуполномоченным на Западной Украине.

Он говорил, – Что там прячется в человеке? Никто не знает. Он сам не знает. А я знаю.

С улыбкой, конечно. Он редко расставался с улыбкой.

Вскрытия, производимые Жуком, представляли собой зрелище магическое, колдовское.

Закрывал глаза, коротко молился про себя, после чего низко наклонялся над трупом точно цапля, приподняв одну ногу.

Ах, птицы, птицы!

Некоторое время профессор слушал мертвое тело, прислонившись к нему огромным своим ухом. Затем, легко удерживая большим и указательным пальцами секционный нож выписывал в воздухе дирижерский вензель и… одним движением открывал грудную клетку усопшего. После чего принимался пританцовывать, бормотать и нашептывать.

В отличие от однокашников, которые вздыхали, зажмуривались, переговаривались, Алексей Ильич безотрывно наблюдал за ритуалом. И вот какие мысли посещали его: кто он, этот мертвый человек, не знаю, только это не он. Навряд ли человек, что-то другое. Подмена. Кто-то подменил его. Кого? Человека, если был человек, если это не обман с самого начала. Нет в нем признаков жизни, признаков угасшей жизни. Интересно, из какого материала сделано его тело и органы. Искусная поделка. Фантом. Разве профессор этого не видит? Видит, конечно, но делает вид, что не видит. Учит. Его дело нас учить, вот он и учит. Интересно, когда была произведена подмена? Ночью вероятно. Когда близкие, устав от слез разбрелись по спальням. А куда делся покойный? А что если такое происходит каждый раз? Усопших похищают, а их место на смертном одре занимают куклы. Не куклы, такую куклу создать невозможно. Человеку невозможно, но кто сказал, что их делает человек? Это происходит само по себе. Как бы само по себе, так проще понять. А мертвец отправляется в некое путешествие. Говорят, душа уходит. Нет, весь человек уходит. С ручками, ножками. Мы же целехонькими видим во сне своих мертвецов. А хороним копии, фантомы. Почему от нас это скрывают? Разве нам не было бы легче мириться с потерями, когда бы мы обладали этим знанием? Нет, этого нельзя. Нельзя людей лишать горя. Радости нельзя лишать, но и горя лишать нельзя.

Алексей Ильич никогда не был и теперь не является сумасшедшим. Менее всего хотелось бы мне, чтобы будущий читатель, ознакомившись с моим опусом, пришел к подобному заключению. Алексей Ильич отдавал себе отчет в том, что его соображения, когда бы он поведал их кому бы то ни было, могли произвести на собеседника чудовищное впечатление.

Тем не менее, однажды Алеша не удержался и поделился своими мыслями с профессором. То, что услышал он в ответ, превзошло все его ожидания.

Профессор улыбнулся загадочной своей улыбкой и произнес, – Только, пожалуйста, Алеша (прежде он никогда не называл его по имени), пожалуйста, никому больше не рассказывайте об этом.

Произнес, приблизил к себе голову ученика и поцеловал его в лоб.

Всякая история содержит в себе один, а, нередко, несколько выводов. Какие же выводы можно сделать из этой истории? Никаких. Пока. Но выводы будут сделаны непременно. Чуть позже. Спешка в таком деле преступна.

Релаксация

Я – вселенная.

Во мне множество сочащихся светом озер, трав и деревьев

Я лежу спокойно.

Мое тело расслаблено.

Мои руки и ноги расслаблены.

Я чувствую пальцы ног.

Они расслаблены полностью.

Чувствую свои голени.

Мои голени расслаблены полностью.

Чувствую свои бедра.

Мои бедра расслаблены.

Я больше не чувствую ног.

Их нет.

Моя грудная клетка расслаблена.

Я больше не чувствую грудной клетки.

Ее больше нет.

Все мое тело расслаблено.

Мое тело расслаблено.

Чувствую свой живот.

Он расслаблен.

Я больше не чувствую живота.

Его больше нет.

Чувствую свое лицо.

Я больше не чувствую лица.

Его больше нет.

Я больше не чувствую своего тела.

Его больше нет.

Меня больше нет.

Входит Энди. У него ключ. Видит, что меня нет. Пожав плечами уходит.

Арик Шуман

Манная каша.

Ха-ха-ха-ха-ха!..

Самое отвратительное блюдо на земле.

Нас с Ариком Шуманом объединяет то, что в детстве нас обоих буквально закармливали манной кашей.

У Арика Шумана уже трое детей, а у меня только один. Будет. Если все сложится удачно.

Алексей Ильич Ягнатьев – мой ребенок.

Мой японец

Японец извлекает из чулана юлу. Вот уже битый час он, не отрываясь, наблюдает за ее вращением. При этом лицо его остается непроницаемым. Кто знает, что у него на уме, будь он неладен.

На самом деле я предельно доброжелателен.

«Будь он не ладен» – присказка, а не проклятие.

Еще о детях

У Алексея Ильича детей не было. Это не тяготило ни его, ни его жену Веру.

Ягнатьев сам был ребенком. Это не тяготило ни его, ни его жену Веру.

До поры до времени.

Но об этом позже.

Шекспир

И в небе, и в земле сокрыто больше,

Чем снится Вашей милости, Горацио…12

Авторы прошлого

Размышляя о будущем романе, я нередко разговариваю с великими людьми. Советуюсь с ними. В основном это авторы прошлого. Авторы прошлого жили в старом Петербурге, Ялте, Коктебеле, Венеции, в своих деревеньках и просто в деревеньках. Шекспир – в Стратфорде-апон-Эйвоне. Где только не жили прежние авторы. По моим наблюдениям ютились поближе к воде. Не трудно догадаться, что, проживая у воды, авторы прошлого потребляли довольно много жидкости. Не обязательно вина. Совсем не обязательно. Пили чай самоварами. Иногда кофе. Сельтерскую. В классической литературе много говорится о сельтерской.

Торжество морали

Справедливости ради следует признать: чрезмерно развитая интуиция убивает легкость.

Во мне нет легкости.

И в Ягнатьеве нет легкости.

Следовательно, мы оба – интуиты.

Ловец сюжетов плевал на интуицию. В отличие от нас он легок, хотя и глуповат, как правило. За неимением философской глубины завлекает читателя интригой. Грубо говоря, рассчитывает на дурачка.

Здесь уместно вспомнить фразу на все времена: «заманили дурачка на четыре кулачка»

Но читатель, кто бы что ни говорил, умен. Очень умен. Его интригой не возьмешь. Конечно, первоначально он может увлечься, по ночам читать будет, чтобы узнать какой фокус в финале заготовил ему писака. Но как только цветухастая книжица закроется на последней странице, чудовищное разочарование постигнет его. Ибо главным для всех нас, несомненно, является мораль. У ловца же с моралью туго.