скачать книгу бесплатно
«Изуродованном» – субъективно. Очень и очень субъективно. И, наверное, несправедливо. Кого-то может интересовать как раз сюжет. И в этом нет ничего предосудительного. Ничего предосудительного.
Фраза моя содержит в себе резкость и неприязнь. Плохо. Знаю, очень плохо, но не смог удержаться. Простите великодушно. Кто-то без сюжета и жить не может.
Как не крути, дворцы бракосочетания и морги всегда заполнены людьми. Не мог удержаться.
Нужно, нужно быть сдержаннее. В словах, мыслях, обращениях, советах и прочее и прочее. Вокруг люди. И вокруг, и в себе. Люди, люди. Много людей. Но и моя точка зрения имеет право на существование, равно как и всякая другая, даже если это кому-нибудь не нравится.
Много людей.
По моим наблюдениям людей очень много. Много больше, чем мы думаем. И все поголовно нуждаются в любви. Следовательно, любовь в нас заложена. Когда нам кажется, что мы никого не любим (в жизни каждого из нас случаются такие эпизоды), мы заблуждаемся. В противном случае, за всю историю своего существования, человечество так и не сумело бы почувствовать Бога.
Вот, говорят: Бог – любовь.
Употребление слова «любовь», а уж, тем более, многократное употребление слова «любовь», не есть признак ее отсутствия, как утверждают многие. Скорее – это признак высочайшего смущения, когда рассудок отсутствует, и речевой аппарат совершенно самостоятельно конструирует слова, словосочетания и предложения. Подбирает то, что лежит на поверхности, то, над чем задумываться и не нужно вовсе. Не нужно. Вообще, подчас складывается впечатление, что органы людей живут самостоятельной жизнью. Человек – сам по себе, а органы – сами по себе.
Да.
Однако пора вернуться к Алексею Ильичу Ягнатьеву. А не вернуться ли нам к Алексею Ильичу Ягнатьеву? Вернуться. Обязательно вернуться.
Да не забыть о Гоголе. Николае Васильевиче. Гоголь не был первым авангардистом, как утверждают многие, просто раньше других, первым пришел он на исповедь. Факт.
Факт. Факты. Факты биографии. На мой взгляд, факты биографии персонажа не имеют существенного значения. События в жизни людей родственны их внешности. А люди, в сущности, похожи друг на друга: руки, ноги, уши, нос… Редко встретишь кого-нибудь с хвостом. Бывает, за всю жизнь не встретишь. То же самое и факты биографии. Рождение, влюбленность. Развод, брак, дети. Успехи, падения. Убийства. Самоубийства. Убийства. Брак, развод. Какой скукотищей тянет от всей этой белиберды! Все – железнодорожные будни с одутловатыми чемоданами, заспанными путешественниками и терпким запахом кражи. Картина жизни – большой и тяжелый как наваристый куриный бульон вокзал со стертыми лицами и вычурными позами. Можно бесконечно долго бродить по его анфиладам, часами стоять, прислонившись к скользкой мраморной стене, выходить на хрустящий перрон и возвращаться, закрывать глаза и открывать глаза, засыпать и пробуждаться – картина останется прежней. Сломанные в коленях ноги, выросшие из одежды тела, черные капли на зеркалах и пузырьки, пузырьки, пузырьки, слоняющиеся в пустоте, как им заблагорассудится.
Вне нашей воли. Именно, что вне нашей воли. Картина жизни. Такова картина жизни, если рассматривать жизнь как череду событий.
Да.
Вакуум.
Да.
Волынка
Мой вакуум не содержит физики или иронии. Мой вакуум – волынка. Волынка, и больше ничего. Да, остановимся на волынке.
Дания.
К сожалению, я не знаю, входит ли волынка или нечто подобное волынке в число национальных инструментов Дании. А надо бы узнать. Зачем? Об этом позже. Чуть позже.
Не смотря на чудаковатость, вакуум чрезвычайно заразителен. Вакуум способен порабощать. На мой взгляд, лучшее спасение – сосредоточиться на любом объекте. Пусть самом незначительном. На осе, предположим, если в поле нашего зрения присутствует оса.
Энди Уорхолл
Мы с Энди (Уорхоллом) на стадионе. Кроме нас – ни души. Только Энди и я в самом центре поля.
У Энди в руках волынка, – Вам не кажется, что волынка не инструмент, а зверь? Даже не зверь, а зверушка. Даже не зверушка, а некое домашнее животное. Как вы относитесь к домашним животным? Я надеюсь, вы ничего не имеете против свиней, например. Или крыс.
– Свиньи и крысы – это разное… – Все зависит от того, какими признаками вы пользуетесь. Не уходите от ответа. – Я как-то не задумывался об этом. – Почему? – Как-то не задумывался об этом. – Что вы третесь около меня? Ступайте на трибуны. Я хочу побыть один.
Ухожу на трибуны.
Занимается благословенный моросящий дождик.
Энди откладывает волынку, раздевается. Снимает с себя все. Вновь берет волынку, – Давно хотел сделать это.
Шум дождя мешает слышать его, – Что? Энди кричит, – Вы не знаете, как на ней играть? Кричу в ответ, – Представления не имею.
Некоторое время он стоит в нерешительности, затем, точно испугавшись дождя, пригнув голову, убегает в сторону раздевалки. Несколько секунд – и его уже нет.
Убегает.
Я знаю, он не вернется.
Никогда.
В этом весь Энди Уорхолл.
Оса
Оса – чрезвычайно любопытный объект наблюдения. Во-первых, потому что она живая, во-вторых, сквозь живородящее марево вокзала розовая как поросенок, в-третьих – сама по себе. Если не выпрашивать у нее укуса, и не пытаться ее убить, она не имеет к нам решительно никакого отношения.
Никакого.
Она из другого мира. Мира деталей и фрагментов. Более разнообразного и живого мира, нежели тот, что мы, как правило, выбираем. Нежели тот, что нам предложен, а мы, в силу природной лености, не перечим. И тем довольствуемся. Тем довольствуемся. Нам кажется, нет более бессмысленного существа, нежели оса. Уверен, оса думает о нас приблизительно то же самое.
Боков
Боков пахнет сдобой. Даже поздней осенью, когда жгут листья. Он навсегда остался послевоенным городом. И на нынешних фотографиях глаза боковчан пресны и широко распахнуты. Все еще пользуются керосинками, и в самом центре города стоит вросшая в землю черная керосиновая лавка. Боковские мальчишки до сих пор играют оловянными солдатиками, а на радужных крышах громоздятся голубятни. Любимое словечко боковчан – «крендель».
Город большой. По размерам – Москва и Московская область вместе взятые. А вот крысы – мелкие и безвольные. Летним днем вы можете встретить рыжую гостью или белую гостью у себя на крыльце. Лежит, подставив брюшко солнышку. Совсем не боятся людей. Совсем не боятся. Надо же!
И боковчане крыс не боятся. Совсем не боятся. Надо же!
О Ягнатьеве можно сказать так, – Этому человеку всегда доставляло большого труда отличить вымысел от реальности. Но до некоторых пор он об этом не догадывался. До некоторых пор. Можно выразиться иначе, – Алексей Ильич всегда обладал удивительной способностью воспринимать параллельный мир и сочувствовать ему. При этом он представления не имеет, что такое этот самый параллельный мир. Никто не знает, что это такое. Но, коль скоро о нем много говорят, вероятно, он существует. Немного высокопарно, но отражает суть.
Да.
В известном смысле тот бродяга на бревнышке – параллельный мир. И Боба – параллельный мир. Почему бы и нет?
Я уже не говорю о девочке.
В окружении
Однажды Ягнатьеву явилась чрезвычайно нескромная мысль, – Россия окружена.
Ему подумалось, – Россия окружена, это факт. Я чувствую и знаю это. Но каким же образом я, человек бесконечно удаленный от политики и истории могу чувствовать и знать это? И откуда во мне это волнение? В чем дело? В чем же дело? Ага. Вот оно. Дело в том, что я сам окружен. Ну, конечно, я и сам окружен.
Ему оставалось вывести, – Я и есть Россия. Помните Наполеона, будь он неладен? Ягнатьеву оставалось вывести, – Я и есть Россия. Cлава Богу, перед нами не какой-нибудь выскочка, человек без чутья и критики, но милый Алексей Ильич. Так что нескромная мысль не получила карт-бланша и была изгнана с позором. Навсегда. Хотя, неприятный осадок от западни остался. Неприятный саднящий осадочек все же остался.
Когда мы говорим, что человек бесконечно далек от политики или истории, это не означает, что политика, а уж, тем более история бесконечно далеки от этого человека. Кто знает, чем этот человек сделается завтра или послезавтра? Кто знает? А что если он станет, предположим, демиургом? Понимаете, о чем я говорю? Кроме того, полная самоизоляция невозможна. И в романе я попытаюсь это доказать. Благородная, на мой взгляд, задача.
Женщины
Женщины.
Еще есть женщины.
Еще есть женщины, но об этом позже. Чуть позже.
Тернии, тернии, всюду тернии. Тернии и сладости. Халва, мармелад, безе. Терпеть не могу халву. Но сладости! В России любят сладости. Сладости и тернии. Суть насилия. Видите ли, наш путь – это путь насилия. Путь всякого человека здесь, в России. Там не лучше, уверяю вас. Уверяю вас.
С детских лет нас насилуют и принуждают воспринимать окружающий мир по неким, невесть кем, и, невесть по какому поводу, созданным лекалам. Возьмите уроки музыки. С какой стати мы должны представлять себе те или иные образы, когда слышим Рахманинова или Шенберга? Откуда эти залитые лунным светом домики с зияющими окошками? Откуда эти дикие животные, что вдруг являются к нам из леса и демонстрируют свои необыкновенные возможности, топоча, приседая и качая головами? Что за чудовищная фантазия звуками выманивать грустного и тяжелого Павла на замшелый камень, как будто сам камень не полон значений, или как будто Павлу нет никакой возможности предаться своим душераздирающим мыслям вне этого камня и вне нашего присутствия?
Музыка – это неутолимая, именно, что неутолимая жажда. Не мы создаем мелодии, мелодии создают нас. Вообще, в области причинно-следственных связей все как-то запутано. Отсюда и новые болезни. Птичий грипп, например.
Все пошло-поехало после того, как не смогли разобраться, что первично, курица или яйцо. Яйцо или курица. Вот с тех пор все и пошло и поехало.
Для того чтобы все привести в порядок, надобно вернуться к тем временам. Понимаете, о чем я говорю?
Но как это сделать? И чем все это кончится?
Алексей Ильич и бродяга
Алексей Ильич и бродяга на бревнышке.
Некоторое время молчат, курят.
Алексей Ильич бледен, испарина на лбу. Ему не по себе.
Бродяга (по причине каждодневного страдания среди бродяг множество теплых отзывчивых людей) спрашивает, – Что-то случилось?
Или.
– Что случилось?
– Мы заблудились. Мне кажется, мы заблудились. Я заблудился. Надо бы вернуться, но я уже не знаю, как это сделать. – Куда вернуться? – К тем временам, когда все было просто и ясно. – Вам нужно выпить. – Выпить? – Обязательно. Для русского человека это первейшее лекарство. Посмотрите на меня. Разве плохо мне на бревнышке? Хорошо. Даже очень хорошо. – Вы уверены? – А будет того лучше.
Золотое слово заблудшему.
Бродяга склоняет голову Алексея Ильича себе на колени, – Нельзя быть спокойным созерцателем жизни. Здесь я делаю акцент на спокойствии. И в самом деле, коль скоро будем мы равнодушны к случайному порядку вещей, а то, что происходит с нами в последнее время иначе, чем случайным порядком вещей назвать никак не возможно, рассчитывать в себе самом будет не на что. Остатки надежд, чаяний, страсти и даже молитв, то, что, казалось бы, надежно хранит наша память, сотрутся, все в нас превратится в пустыню, пустыню без оазисов и миражей. Движения души, с годами делающиеся все медленнее и осторожнее прекратятся вовсе. Мы потеряем способность смеяться и плакать, но хуже всего то, что мы не сможем сострадать и сопереживать. Иными словами, мы станем вещами. Разве хочется вам стать вещью? Пусть и дорогой, но вещью? Разве хочется вам каждодневно испытывать собственный холод и безразличие, я уже не говорю об окружающих, малых тех, что жаждут вашего слова или поступка, рассчитывают, надеются, верят в вас. Разве вы не в ответе за них? Разве в глубине души не уверены они в том, что при определенных обстоятельствах вы способны на поступок Авраама? Да помните ли вы Кьеркегора? Предоставьте им возможность очнуться от тяжелого сна. Верните им их беспокойство. Позвольте назвать вас животным, вот, хотя бы свиньей. Вы ничего не имеете против свиней, надеюсь? Умные, приятные животные. Свиньей, жеребцом, кем угодно, только не позволяйте им думать о вас как о зимней одежде, мебели. Разве вы и ваша пижама одно и то же? Наконец, позвольте вас спросить, если не вы, если не я, кто же в таком случае? Назовите мне это имя, и я тотчас махну рукой на вас, да и на себя заодно. Выпить, непременно выпить.
Дальше смех или слезы, все равно.
Все – выдумка, любовь автора к своему персонажу, подсознательное стремление оградить, защитить и прочее. Нет никакого бродяги на бревнышке. И нет утешения Алексею Ильичу извне. Все – в нем, и в нем одном.
Да.
Туманный человек – бездыханный персонаж
О Ягнатьеве можно сказать так, – Этот человек никогда не умел выделить главного, а потому управляем и печален.
Даже сны его не принадлежат ему целиком. Сам он об этом смутно догадывается. Туманный человек. О нем можно сказать: туманный человек.
В жару или при переутомлении на челе его выступает скорее роса, нежели пот. Не просто обнаружить его силуэт или прочесть его мысли. Одним словом, по внешним признакам – бездыханный персонаж. Только по внешним признакам, разумеется. Немного рассеянный, минорный и туманный человек из настоящего. Впрочем, печален он не всегда. Но чаще всего печален.
Демиургов порождает печаль. Вселенская печаль.
С пафосом перебор, но отражает суть.
Из письма Н. В. Гоголя Н. М. Языкову
…Много есть на всяком шагу тайн, которых мы и не стараемся даже вопрошать. Спрашивает ли кто-нибудь из нас, что значат нам случающиеся препятствия и несчастья, для чего они случаются? Терпеливейшие говорят обыкновенно: «Так Богу угодно». А для чего так Богу угодно? Чего хочет от нас Бог сим несчастием? – этих вопросов никто не задает себе. Часто мы должны бы просить не об отвращении от нас несчастий, но о прозрении, о проразумении тайного их смысла и о просветлении очей наших. Почему знать, может быть, эти горя и страдания, которые ниспосылаются тебе, ниспосылаются именно для того, чтобы воспроизвести в тебе тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий…[2 - Н. В. Гоголь. Переписка.]
Выражение лица или походка часто обманывают нас. Вот дыхание – значительно реже. Но как уловить дыхание в этой вечной суете? И кому, если вдуматься, это может быть интересным? Дышит себе человек, и, слава Богу. И, слава Богу.
Да.
Обожаю фрагменты!
Фрагменты – клетки мироздания. Именно они несут генетический код нашего Родителя. Непостижимая и непредсказуемая игра фрагментов порождает метаморфозы. Я имею в виду чудо, чудо из чудес – интимные метаморфозы. Завораживающие, но опасные превращения, способные деформировать рассудок. Не исключено, что и саму природу человеческую. Не исключено.
Метаморфозы
В предменструальном периоде женщина становится существом иного порядка. Она серьезнеет, точнее, задумывается. Ее язык и пальцы на ногах удлиняются, глаза делаются мельче и острее. Складывается впечатление, что она, наконец, вспомнила нечто такое, о чем вспоминать было нельзя ни в коем случае. К примеру, свою соперницу по первородному греху. Ее движения делаются осторожными и напряженными. Ее движения полны предчувствия. На свет Божий извлекаются неприятные письма и обличительные фотографии, ветхие одежды и колющие предметы. Готовится страшный ритуал, суть которого непостижима. В оскудевшей речи все больше вопросительных предложений. Неудачный ответ тонет в опасном молчании. Мясо и сладости не спасают. Все вокруг нее съеживается и опускает взор.
Справедливости ради следует отметить, что комнатные цветы при этом распускаются и благоухают. Встречают опомнившуюся свою королеву.
И кто же та соперница по первородному греху?
О сюжете
Безусловно, сюжет присутствует и в мире деталей, но в этом, близком к совершенству мире он много проще. Много проще.
Некто ужинает, предположим. Или пробуждается, потягивается в постели. Или погружается в воду. Этого вполне достаточно. Достаточно, так как каждая минута жизни человека – сущность всей его жизни. Сущность всей его жизни.
Входит в ванную и погружается в воду. Этого вполне достаточно.
Да.
Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.
Где это произошло?
В Бокове, где же еще. Хотя, это мог быть и не Боков, а любой другой провинциальный город, коих не счесть на взъерошенной карте России. Огромная страна.
Ассистент кафедры нормальной физиологии медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.
Точная дата.
