скачать книгу бесплатно
– Пожалуйста… хватит, пожалуйста… – умолял он, не видя и не слыша ничего вокруг.
– Я сказал – встать!
«Будь он на моем месте, я поступил бы точно так же!» В глазах прояснилось. Мучитель навис над ним, готовый ударить.
– Прошу тебя… – юноша всхлипнул.
– Я бы тебя добил, – презрительно бросил Влад. – Только Геннадий Львович приказал тебя не калечить. Пока что.
Это «пока что» прозвучало зловеще. Дракула плюнул в лицо лежащему на полу сопернику, но Дима не осмелился поднять руку и утереться, только молча смотрел снизу вверх.
– Что приказал Геннадий? – он, наконец, собрал остатки мужества и решился спросить.
– Не твоего ума дело, – раздраженно ответил парень. – Предателям слова не давали.
– Влад, пожалуйста! – в глазах узника была мольба.
– Вставай, придурок. Сам сейчас все узнаешь, – отмахнулся часовой.
Он вывел Диму в коридор. Практически все останавливались и смотрели на него, но ни в одном лице юноша не увидел сочувствия, лишь злорадство и безразличие.
Стыд и неловкость смешивались с ощущением непоправимой потери и отвращением к себе.
Доктор Менгеле ожидал его в кабинете, как всегда, взъерошенный и недовольный. Он жестом велел конвоиру выйти и указал бывшему ученику на стул.
Юноша сел, справляясь с головокружением, мечтая лишь о глотке воды и передышке. Учитель внимательно взглянул на него и протянул стакан. Дима залпом осушил его и замер, ожидая, пока Геннадий заговорит.
– Видишь, я не враг. Мое расположение вполне искренне, я даже по-своему привязался к тебе. И даже готов в нарушение всех уставов простить тебе предательство. Как прошла ночь? – почти участливо спросил ученый.
– Лучше некуда, – процедил Дима. Он боялся показать слабость, но учитель слишком хорошо знал его, чтобы не понять, что творится внутри у его подопечного.
– Надеюсь, тебе удалось хорошо подумать. Твой ответ?
– Я вчера все сказал, – тихо выговорил юноша, боясь, что голос подведет его.
– Ты плохо подумал, – недовольно бросил Геннадий. – Тебе никто не поможет, никто даже не заговорит с тобой. Ты вместе со мной проводил эксперимент – что случается с людьми, когда их надолго помещают в одиночную камеру без возможности слышать человеческую речь? Ты помнишь их?
– Слишком хорошо помню, – Дима передернулся, перед внутренним взором встали безумные лица несчастных. – Поэтому я больше не с вами.
– Зря, – по-змеиному прошипел Доктор Менгеле. – Ты знаешь, что я могу с тобой сделать.
– Знаю. Я готов.
Внутри разрасталась и крепла уверенность, сменяя страх. Будет больно. Пусть будет. Пережить первые несколько дней пыток, не сдаться, а потом Вязников и сам не простит отступника, ему быстро надоест жалкое подобие человека, и тогда придет смерть и покой.
Дмитрию было жутко от этих мыслей, но вместе с тем, они успокаивали.
– Готов? Ты слишком самоуверен, щенок. Я заставлю тебя просить прощения, но уже не прощу. Ты меня разозлил. Руки! – прорычал ученый.
Юноша покорно вытянул руки вперед, ладонями вверх. Доктор Менгеле часто бил по пальцам провинившихся, да и он сам не брезговал подобным методом наказания, и вот теперь все обернулось против него.
– Расскажи, как ты додумался до такого? – Геннадий повернулся к нему, держа в руке кусок провода, который он использовал в качестве плети.
Дима молчал, не поднимая головы, вытянутые на весу руки заметно дрожали. Удар последовал неожиданно, и от этого был еще больнее. На кончиках пальцев запульсировал красный след. Юноша стиснул зубы, желая сохранить остатки достоинства.
– Подними голову и смотри на меня, – потребовал Доктор Менгеле ледяным тоном, и ученик не осмелился возразить. – Отвечай, с чего бы вдруг ты решил окрестить меня палачом спустя столько лет безупречной службы?
– Я убил Женю. Потому что хотел, а не потому, что так было приказано. Я – чудовище, а воспитали меня таким вы.
Следующий удар заставил несчастного вскрикнуть, Дмитрий инстинктивно отдернул руки и снова поднял их обратно, зная, что за неповиновение последует еще большее наказание. И был прав.
– Еще раз так сделаешь, получишь в два раза больше, – спокойно предупредил Геннадий, не повышая голоса. – Так вот, с чего ты решил, что завершение нашей работы над препаратом – это убийство?
– Мы знали, как действует концентрат, эмпирически вывели доказательства этого воздействия, – прошептал Дима.
– Эмпирически вывели, – повторил за ним Доктор Менгеле. – Знал бы ты, как мне обидно терять такого собеседника, как ты. Среди солдафонов и верных псов Андрея трудно найти действительно умного человека. А ты в своем роде гений, крайне талантливый молодой человек. Только вот забил голову всяким бредом. Ничего, дурь я из тебя выбью, вряд ли ты долго продержишься, не таких ломали.
Удар рассек нежную кожу на ладони, юноша закусил губу и всхлипнул, но руки не убрал.
– Спасибо… – вдруг сказал он, встречаясь взглядом со своим учителем. Тот удивленно вскинул брови, не ожидая такой реакции.
– Объяснись! – потребовал он.
– Вы даете мне возможность заглушить мои моральные страдания и голос совести физической болью. Мученики были во все времена, не так ли? Это шанс искупить мою вину, – Дмитрий улыбнулся, выше поднял руки. – Бейте. Ну!
– Щенок! В мученика играть задумал?! Тебе прощалось то, что никому не спускали с рук! Ты – единственный в этом бункере, кого раньше никогда не били, не заставляли заниматься физическим трудом. Вот твоя благодарность, да? Много о себе возомнил. Может, ум у тебя и блестящий, но вот тело – жалкое и слабое, и очень боится боли. Я заставлю тебя просить прощения! На коленях будешь умолять! – выпад ученика вывел Доктора Менгеле из равновесия, привел в ярость.
Удары посыпались один за другим, и Дмитрию стоило небывалых усилий не закричать в голос. Он сжал зубы и уговаривал самого себя.
«Немного потерпеть. Не сдаться сейчас, пусть он поймет, что я не так слаб, как ему хотелось бы думать. Немного… потерпеть…» – мысли становились бессвязными, их вытесняла боль.
– Ну что, ты не передумал? – голос учителя вырвал его из мучительного оцепенения.
– Бейте, – сквозь слезы прошептал юноша, протягивая дрожащие руки.
Ладони горели огнем, казалось, на них не осталось ни одного живого места.
– Вот как? Хорошо, – недовольно протянул ученый. – А может, позвать Влада, он давно хочет с тобой рассчитаться, мне достаточно лишь кивнуть?
– Вы все знали…
– Конечно же, знал. Если ты думаешь, что хоть что-то про тебя мне неизвестно, очень ошибаешься. Может, ты хочешь, чтобы все узнали о том, что ты творил? Общество живет в неведенье, но все знают, кто отдает приказы казнить или помиловать. Хочешь, чтобы твои бывшие товарищи, которые страдают в сером зале, узнали, что это ты приказал их туда отправить? Или их друзей, замученных в лабораториях лично тобой? Предателю не подают руки, ты не станешь для них святым мучеником, ни с одной, ни с другой стороны не найдешь ни понимания, ни сочувствия. Может, ты надеешься, что за тебя вступится Алексеева, надавит на Рябушева, как со своим драгоценным Женечкой? Ошибаешься, она ненавидит тебя, потому что это не я приказал ввести пленнику экспериментальный препарат, это сделал ты. Кроме меня, ты никому не нужен. Все еще будешь упорствовать?
– За что? – сдавленно выговорил Дима.
– За предательство, – жестко ответил Геннадий. – Ты вдруг решил повесить на меня все свои ошибки, а я такого не прощаю.
– Вы – мой учитель! Пример для подражания! – крикнул юноша. Его разрывало от обиды и несправедливости.
– Твой пример для подражания остался в прошлом, если ты решил отказаться от всего, что создавал столько лет. Пока ты был верен – у тебя было все. Сейчас у тебя не останется ничего, кроме желания умереть. Я тебе это обещаю, – прошипел Доктор Менгеле, открывая дверь кабинета.
Влад, дежуривший за дверью, вывел несчастного в коридор. Что приказал ему ученый, юноша не слышал, и от этого становилось жутко.
Конвоир вывел его в серый зал, и им навстречу торопливо вышел полковник Рябушев.
– Этого ко мне в кабинет, – раздраженно приказал он. – Почему не доложили?
– Геннадий Львович не велел! – отрапортовал часовой.
– Вот как? – недобро прищурился командир. – Ты забыл, кто начальник бункера? С тобой я отдельно поговорю. Шагом марш исполнять!
– Есть!
Полковник закрыл за собой дверь и кивком указал Дмитрию на стул.
– Руки давай, – приказал он.
Юноша вздрогнул, вжался в стул.
– Не надо… – умоляюще попросил он.
– Руки, я сказал, дважды повторять не стану. Успокойся, перевяжу и все, – нахмурился командир бункера, разматывая бинт.
Ученик Доктора Менгеле смотрел, как Рябушев накладывает повязку с мазью на его разбитые ладони, и от этого внезапного жеста милосердия было еще страшнее.
«Только не тешь себя иллюзиями! Пожалуйста, не думай, что можешь спастись! То, что полковник накричал на Дракулу, еще ничего не значит. Падать будет больно, не смей верить в чудо!» – настойчиво уговаривал внутренний голос.
– Ну, и что же вы не поделили с Геной? – командир устроился в кресле и пристально посмотрел на молодого человека.
– Андрей Сергеевич, я – диверсант. Я отказываюсь участвовать в экспериментах Доктора Менгеле, они бесчеловечны и антигуманны! Я раскаиваюсь в том, что много лет мучил невинных людей, и не желаю больше иметь ничего общего с моим фашистским прошлым! – на одном дыхании выпалил Дмитрий, желая сразу расставить все точки над «и».
Полковник крякнул от удивления, задумчиво потер разбитый после инцидента с Женей затылок.
– О как. За двадцать лет я такое слышу впервые. Слабоумие и отвага. Всяко случалось, и отказывались подчиняться командирам, и пытались сбежать из бункера, но такое заявление – новость. Внезапное раскаянье? С чего бы ты вдруг решил загнать себя в могилу? Только я подумал было наградить тебя за мое спасение, как ты сам, считай, подписал себе приговор. Что это такое? – Рябушев говорил спокойно, в отличие от Доктора Менгеле, не зло, в его голосе не было той испепеляющей ненависти, что была у учителя. Скорее – любопытство и разочарование.
Дима весь сжался, сгорбился, бессильный и полный отчаянья. От сочувствия и понимания ему становилось совсем невыносимо.
– Не мучайте меня… Я не хочу, не хочу больше, пожалуйста, не заставляйте меня… – шептал он, не поднимая головы.
– Отставить истерику! – прикрикнул полковник. – Я пока еще не заставляю, только спрашиваю. Отвечай четко, не мямли! В конце концов, ты поступил, как герой, когда этот ублюдок Женя набросился на меня, именно ты вколол ему успокоительное, успел, не растерялся. Это достойно поощрения. Так что же случилось потом?
– Я не герой, я – убийца! Он ведь не заслужил того, что с ним происходит! Это немилосердно, если вы хотели его смерти, поставили бы к стенке и расстреляли, но не так, как сейчас! Что с ним, Андрей Сергеевич? Наш несчастный пленник еще жив?
– Жив пока что. И в твоих истеричных нотках я слышу наш голос разума, Марину Александровну. Как вы мне все надоели! Чертов отпрыск Коровина, да почему же я не пристрелил его в камере, когда эксперимент завершился? Последние несколько дней я только о нем и слышу! – гневно воскликнул Рябушев. – И что же, из-за него ты решил спустить коту под хвост все свои успехи? Если так, то ты просто дурак.
– Нет. Он стал катализатором моих мыслительных процессов, – даже бессонная ночь и высшая мера отчаянья не отняли у Дмитрия привычки выражаться научным языком. – Все вы прекрасно понимаете, товарищ полковник! Я знаю, как вам пришлось перешагивать через себя, чтобы дать добро на эксперименты, как долго вы заставляли себя воспринимать людей, как номера и биоматериал, Доктор Менгеле сломал и вас.
– Слишком много себе позволяешь! – задохнулся от возмущения его собеседник.
– Morituri te salutant![1 - Идущие на смерть приветствуют тебя (лат).] Больше никто не сможет сказать вам таких вещей, только я. После этого меня ждет долгая и мучительная смерть, – в голосе Дмитрия не осталось страха, только отчаянная решимость.
– Вы с Геной изобрели капли берсерка, как я погляжу, и ты их продегустировал, раз такой храбрый! Давно ли наш лабораторный крыс Дима осмелел настолько, что хамит начальнику бункера и не боится умереть? – со злой иронией поинтересовался Рябушев.
Юноша криво улыбнулся, оценив шутку. Капли берсерка, напиток смелости, давно был поводом для веселья в лаборатории, это древнее снадобье увеличивало выносливость и силу, дарило бесстрашие. Внезапно Дмитрий погрустнел. Шутки шутками, а создание такой настойки было его давней мечтой, ее же очень хотел увидеть и сам полковник, и молодой ученый стоял на пороге открытия. До завершения работы над ней оставались считанные дни, потом опробовать – и готово. Пониженный болевой порог, отключение мозговых центров, отвечающих за чувство страха, кратковременное усиление физической силы и выносливости. Правда, с побочными эффектами в виде привыкания. А теперь… видимо, ему не суждено закончить свои опыты.
– Капли берсерка практически существуют, – наконец, озвучил Дима свои мысли командиру. – Еще немного, и я бы их закончил. Но теперь не стану.
– Вот как? Да ты и впрямь диверсант, – протянул Рябушев.
– Хватит, товарищ полковник. Я – не жилец. Если не накажете меня – поссоритесь с Геннадием. Он – ваш давний друг, а я – всего лишь химик-недоучка с неправильными мыслями в голове. Давайте закончим с этим, не мучайте меня, мне больно от вашего спокойствия, оно дарит надежду, а надеяться невыносимо. Прошу вас о милосердии, расстреляйте меня, не отдавайте в лаборатории, если хотите наградить за свое спасение.
Андрей Сергеевич и молодой ученый смотрели друг другу в глаза. Офицер – выжидательно, погруженный в раздумья, юноша – упрямо, закусив губу, чтобы не дать воли своим чувствам.
– Идем. Будем решать, что с тобой делать, – совсем не зло и как-то устало сказал Рябушев.
Они вышли в коридор и пошли на второй этаж, но снова не дошли, по дороге к командиру подошел один из часовых.
– Разрешите обратиться! Евгений Коровин пришел в себя, требует врача.
– Так. Ты – за Геннадием, – полковник кивнул солдату, потом повернулся к Диме:
– А ты – со мной. Шагом марш.
Они вновь поднялись на первый этаж, остановились у двери карцера.
– Вмешаешься – накажу, – предупредил Дмитрия Рябушев. Юноша отошел в сторону и замер у стены.
Через несколько минут явился Доктор Менгеле, и почти сразу после него в коридоре показалась Марина.
Она пошатывалась на ходу, была бледна, как смерть. Скользнула взглядом почти равнодушно по нашитому на рубашке Димы номеру и встретилась с ним глазами. В них было такое беспросветное отчаянье и скорбь, что юноша не смог выдержать этот взгляд, отвернулся.
– Ну, вот, собственно, и момент истины. Сейчас нужно будет решить, что делать с твоим пленником, – обратился к женщине полковник. – Открывайте, что ли.
Часовой открыл дверь карцера, Алексеева бросилась туда, упала на колени перед Женей, обняла его, что-то говорила тихо-тихо, так, что не разобрать было слов, утешала.
Рябушев раздраженно посмотрел на нее, велел отойти.
– Хватит! Евгений совершил преступление, он за него ответит. Ты больше не будешь его выгораживать. Надоело! – рыкнул полковник.
Доктор Менгеле вошел в карцер, Дима не видел, что там происходит, но оттуда послышался настолько отчаянный крик, что у юноши похолодело внутри.
Марина стояла у стены, сжимала кулаки и кусала губы, но не вмешивалась.
Геннадий вышел из камеры и насмешливо взглянул на женщину.
– А ты жестокая. Твой несчастный Женечка умирает, и подыхать он будет долго и мучительно. Медикаменты нынче в цене, зачем продлять страдания того, кто уже обречен? Не лучше ли пустить ему пулю в лоб? – протянул ученый.
– Спасите его! Гена, пожалуйста, я сделаю что угодно, только спасите его!
