скачать книгу бесплатно
Молодой ученый впервые испытал чувство, похожее на влюбленность. По крайней мере, как говорил Геннадий, усмехаясь, возникла химия.
Доктор Менгеле занимался селекцией людей. Скрещивал, как животных, зачастую насильно, не спрашивая их мнения, выводил, как он выражался, «породу». Лучшие с лучшими. Свободное население – только с равными им по статусу. Подчинение и труд – основа хорошей жизни.
Алена была одной из лучших. Красавица, умница, она родилась уже в бункере и была воспитана под чутким руководством полковника Рябушева и его помощников.
Ее погубило то, что она умела думать. А мысли порождают желания и неповиновение. Слишком свободная, слишком сильная личность.
Дима вскочил и заметался по кабинету. Ему казалось, что Алена стоит в углу, как живая, смотрит с упреком.
Она влюбилась в Дмитрия – того, второго, он тоже испытывал к ней чувства, а вместе с ним – и ученик Доктора Менгеле. Проклятый любовный треугольник погубил троих, только сейчас юноше стало ясно, что он, живой физически, давно умер морально.
Когда ученик рассказал Геннадию о своих чувствах, тот дал добро на эти отношения, практически приказал Алене обратить на юношу внимание. И тогда случилось страшное – девушка впервые воспротивилась приказу.
Дмитрий сел на пол в углу и закрыл голову руками. Его трясло, как в ознобе. Он вспоминал, как конвой уводил девушку в камеру, она даже не кричала, знала, что все кончено.
Ее возлюбленный бросился на солдат с кулаками, зная, чем ему это грозит. Этот бесстрашный порыв больше напоминал сумасшествие. Парня скрутили и заперли в карцер, он еще несколько часов выкрикивал угрозы, потом сдался и начал умолять. Нет, он просил не за себя, за Аленку, просил наказать его вместо нее.
Диме тогда показалось диким просить о таком добровольно. Его чувства, хоть и по-юношески пылкие, резко ограничивались разумом.
Алену перевели в лабораторию спустя трое суток. Геннадий с усмешкой предложил Диме заняться заключенной самостоятельно. Тогда юноша расценил это как некий жест признания от своего учителя. Теперь же ему отчетливо стало ясно, что Доктор Менгеле поступил с ним в лучших традициях фашистских пропагандистов – дал ему возможность переступить черту человечности. После такого не возвращаются. Таким не подают руки. Марина была права – он летел в пропасть, куда шагнул сам, добровольно, считая себя вершителем судеб.
Алена не просила о милосердии. Она была слишком гордой, трое суток в камере ее не сломали. В глазах девушки было такое презрение и отвращение, что молодому ученому захотелось растоптать ее, заставить встать на колени, умолять.
«Эта дрянь отказала мне! Мне, лучшему из молодых, помощнику Доктора Менгеле, ученому! Я работаю на благо выживших, не сплю ночами, девчонки сами готовы прыгнуть ко мне в кровать, а она смеет воротить нос!» – раздраженно думал Дмитрий, распаляясь еще больше, уверенный в собственной правоте и непогрешимости. Убежденный в своей избранности, он не желал признать поражения и сделать шаг назад.
Ярость застилала ему глаза. Если бы Алена просила помиловать, плакала, возможно, юноша не сделал бы того, за что теперь ему было мучительно стыдно.
Он избил ее, зажал в углу и разорвал на ней рубашку.
Через некоторое время он вышел из камеры, испачканный в ее крови, с расцарапанной щекой – несчастная сопротивлялась. Алена затихла в углу, но не плакала. Она будто окаменела, насилие человека, когда-то бывшего другом, надломило в ней что-то потаенное, сокровенно-женственное.
Через три дня она сошла с ума, не выдержав экспериментов, и умерла в камере. Дима видел ее труп, безумный взгляд, устремленный в потолок. Он не испытывал ничего – ни жалости, ни сострадания. Алена была для него отработанным материалом, очередным «номером». Она отказалась подчиниться и поплатилась за это. Послушание – основа счастливой жизни, белый лозунг на стене красного зала каленым железом выжжен в сознании. Наказание за неповиновение – смерть.
Дмитрий задрожал, забившись в угол. Ему казалось, он видит лицо девушки – там же, в углу, полное презрения и ненависти. Она молчит, сжав зубы, сопротивляется яростно и жестоко, но он сильнее. И в какой-то момент она затихает, опустошенная, а его переполняет злая ярость и ощущение власти.
– Господи, что же я натворил… – выговорил юноша, и его голос в тишине кабинета прозвучал жалко.
Дмитрий, его тезка, до сих пор был жив. Молодой ученый видел его только сегодня, когда полковник заставил его рассказать Жене, как и за что его наказали и сослали в серый зал.
Тогда юноша в который раз подумал, что Рябушев слишком мягко обошелся с ослушником, а сейчас ему хотелось броситься туда, упасть на колени и просить прощения.
Дмитрия наказывали в камере несколько дней, и юноша не видел его. Доктор Менгеле вызвал своего ученика, когда бывшему товарищу выносили приговор.
Молодой ученый с трудом узнал его. Посеревшее безжизненное лицо, потухшие глаза.
– В лабораторию? – равнодушно поинтересовался полковник, присутствующий тут же. Геннадий кивнул. Как просто решалась человеческая судьба!
Несчастный упал на колени.
– Умоляю вас! Помилуйте, помилуйте! – застонал он.
Его тезка посмотрел на него с брезгливостью. В отличие от Аленки, которая выбрала гордую смерть, этот был жалок.
Доктор Менгеле прищурился через очки, стал похож на притаившуюся змею.
– Пусть ученик решает, что с ним делать, это, в конце концов, был его спор, – бросил он, кивая юноше.
– В лабораторию, однозначно. Он нарушил дисциплину, ослушался приказа, – без сомнений вынес приговор молодой ученый.
– Пожалуйста, не надо! Простите, умоляю, никогда больше, никогда… – заключенный заплакал, размазывая по лицу слезы и кровь, поднял умоляющий взгляд на полковника. Он был избит, на лице практически не было живого места.
– Все вопросы к товарищу Холодову, – пожал плечами Андрей Сергеевич, отворачиваясь. По нему было видно, что это дело тяготило начальника бункера военных. Дмитрий был неплохим человеком, никогда не был замечен в диверсионных мыслях, и, пожалуй, Рябушев даже жалел, что так получилось. Однако дисциплина есть дисциплина, проявишь слабость один раз – потеряешь авторитет, а это уже чревато бунтом.
– Пожалуйста, прошу милосердия, мы же были друзьями! – в бессильном отчаянии выкрикнул товарищ. Он стоял на коленях и рыдал, а ученику доктора Менгеле было противно. Слизняк и жалкий червь.
– Какой ты мне друг, – неприязненно фыркнул ученый. Он искренне верил в то, что слабые люди недостойны сидеть с ним за одним столом. Доктор Менгеле был не только гениальным биологом, но и неплохим психологом. Он разворотил и искалечил душу своего ученика, окончательно стерев в ней границы добра и зла.
– Довольно, – Рябушев нетерпеливо дернул подбородком. – Этого – в серый зал, в конце концов, он проявил благородство и доблесть, встав на защиту девушки. За это следовало бы наградить, поэтому лаборатория подождет. До первого проступка. Все свободны.
Конвой увел Дмитрия вниз, заключенный брел, как в тумане, оступаясь, ноги его не держали. Только что ему даровали жизнь.
Холодов недовольно скривился, но возразить полковнику не решился. Пусть так. Один просчет – и он поквитается с соперником. Но Рябушев становится сентиментальным, слишком мягким, проявляет слабость. Молодой ученый взял это на заметку. Исподволь он метил на место начальника бункера и был уверен, что рано или поздно оно ему достанется.
Молодой ученый застонал, уткнувшись носом в холодную стену. Осознание и внезапное прозрение будто окатили его ледяной водой, и ему было худо. Совесть вгрызалась когтями, терзала, и юноша не понимал, куда идти дальше, как жить с этим грузом понимания.
Дверь кабинета резко открылась, в полумраке на пол легла черная тень, и Дима вскрикнул от неожиданности. На пороге стоял Доктор Менгеле.
– Что это с тобой? – спросил он, хмурясь.
Ученик затравленно взглянул на него из угла.
– У…ушибся, споткнулся в темноте, – наконец, выдавил он, поднимаясь.
– Под ноги смотреть надо, – бросил Геннадий. – Нормально все?
– Да, да. Я в порядке, – юноша поправил рубашку, выдохнул. Ему не хватало воздуха, сердце колотилось, как бешеное.
Он смотрел на своего учителя другими глазами. Палач, сумасшедший фанатик, убийца невинных. Не ученый – мясник, как сказала Алексеева. И это было страшной правдой.
– Осмотри Женю, он только что бросился на Марину, ударил ее головой об пол. Она у Андрея, я туда. Разберись, – приказал Доктор Менгеле, выходя из кабинета.
– Да, – покорно ответил юноша, направляясь за ним. Он набрал из ампулы на столе в шприц сильнодействующее снотворное, положил в карман.
– Не переводи препараты, – одернул его учитель, снова появившийся на пороге. – Введи экспериментальный.
– Так нельзя… Вы обещали Марине, – тихо сказал Дима, сжимая пальцы в кармане рубашки.
– Что? – Геннадий раздраженно поднял брови. – Это приказ!
– Нет… – шепотом проговорил ученик. Его замутило от страха. Первый раз в жизни он осмелился возразить своему наставнику.
– Что ты сказал? – Доктор Менгеле сделал шаг к нему, недобро сощурился.
– Нет. Вы обещали Марине, что не станете этого делать, – Дмитрий отшатнулся, уперся спиной в стол, едва не снеся стойку с пробирками.
– Я отдал тебе приказ. Исполнять! – рявкнул Геннадий. – Или ты хочешь в карцер, к Женечке, раз тебе его так жалко?!
Дима чувствовал, как леденеет спина и вспыхивают огнем щеки. Ему хотелось стать невидимым, учитель пугал его до дрожи в коленях. Юноша молчал, стискивая зубы, судорожно вдыхал воздух. Совесть больно уколола его, заставляя отказать, но все его естество желало согласиться, лишь бы это кончилось.
– Что ты молчишь? Ты понял меня? Исполнять! – зло повторил Доктор Менгеле.
– Есть… – бессильно выдохнул Дмитрий, набирая из пробирки второй шприц.
– Вот и умничка, – криво ухмыльнулся Геннадий. – Ступай.
Юноша шел по коридору, как в тумане, и сам не понял, как оказался перед дверью камеры.
– Что там? – спросил он у охранника.
– Заключенный бросился на Марину Александровну, потом завывал и рычал, сейчас, вроде, затих, – ответил тот.
Ученый приоткрыл смотровое окошко в двери. Женя стоял на полу на четвереньках, раскачиваясь из стороны в сторону. Дима окликнул его по имени.
Пленник поднял голову. Его глаза казались алыми от крови из лопнувших капилляров, лицо искажала гримаса. Он вскрикнул, попытался приподняться, но завалился на бок и конвульсивно задергался, застонал.
Дмитрий сделал шаг назад, закрыл глаза.
«Что мы натворили? Зачем, за что? Я знал, что будет так. Это я сделал с ним такое. Почему, почему? Женя, прости меня…» – ему хотелось плакать.
Юноша достал из кармана рубашки два шприца, держал их на раскрытой ладони, размышляя.
Первый – снотворное. Один укол – и несчастный погрузится в сон, хотя бы на какое-то время избавится от боли. Это единственное милосердие, которое ему можно оказать. Кроме…
Дима не мог заставить себя сказать «смерть», даже мысленно. Уже не мог.
Второй шприц, полный темно-коричневой жидкости, гипнотизировал его, притягивал взгляд. Экспериментальный препарат из спор грибов. Пятнадцать минут эйфории, затем – агрессия и мучительное угасание, до следующей дозы, каждая из них – шаг навстречу гибели. Молодой ученый не знал в точности, что испытывает его пленник, но даже от предположения становилось жутко. Острый токсический гепатит, повышенная возбудимость нервных окончаний, если сейчас коснуться его пальцем, несчастный испытает боль, как от удара. Если ударить – может погибнуть от болевого шока.
«Что же мне делать, что делать?» – мысленно спрашивал сам себя Дима и не находил ответа. Он знал, что от взгляда его учителя нельзя утаить ничего. Что будет с ним за ослушание? Доктор Менгеле слишком умен, он догадается о крамольных мыслях своего ученика и расправится с ним очень жестоко, так, что быстрая казнь покажется милосердным избавлением. Но сделать то, что было приказано, не хватало сил.
– Вы в порядке? Какие будут распоряжения? – голос часового выдернул его из мучительной череды мыслей.
– А, что? Я в порядке. Открывайте, заключенного держать на прицеле, но не стрелять без команды. Если бросится, помогите мне, силу применять только в крайнем случае, – Дмитрий тяжело вздохнул и сунул второй шприц в карман.
Женя скорчился на полу и тихо выл от боли. Его тело будто окаменело в неудобной позе, колени были подтянуты к животу, голова запрокинута. Каждая мышца была напряжена до предела.
Молодой ученый опустился рядом с ним на пол, коснулся пылающего лба. Пленник дернулся и взвизгнул, и у юноши больше не осталось сомнений.
– Тише, тише, сейчас, – торопливо зашептал он.
Через несколько минут несчастный погрузился в сон.
– Можете уносить, – кивнул Дмитрий часовому. Потом обратился к Жене – тихо, зная, что не будет услышан: – Это все, что я могу сделать для тебя. Прости меня.
Ученый вышел из камеры и не глядя побрел по коридору, стискивая в кармане полный шприц с экспериментальным препаратом.
Ноги казались ватными, в висках гулко стучала кровь, рубашка неприятно липла к взмокшей спине.
Юноша дошел до кабинета, открыл дверь в маленькую каморку, служившую ему спальней, и без сил рухнул на кровать.
Ему хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, но с кем? Сейчас ученый с внезапной ясностью осознал, что у него нет друзей, которые поймут и не осудят. Стоит ему высказать хотя бы одну мысль из тех, что раскаленными углями ворочались в голове, на него мгновенно донесут.
Заключенные и подопытные считают его врагом. Так и есть, кто он, как не изверг и мучитель?
Женя умирает в карцере, Марина спит после нервного потрясения. Куда бежать, с кем посоветоваться, как облегчить измученную сомнениями душу?
Диме было жутко, его трясло. За двадцать два года у него не было ни единой родной души. Он всегда с презрением относился ко всем, кто ниже него, а таковыми были все, кроме Рябушева и Доктора Менгеле. А для своего учителя ученик стал предателем, и расплата не заставит себя ждать.
Дмитрий поднялся, пошатываясь и хватаясь за стену, и направился в одну из камер, закрытых тяжелой дверью с решеткой.
Пленник вздрогнул, потревоженный светом, и проснулся.
– Нет, пожалуйста, не надо… – в ужасе прошептал он, пытаясь забиться в угол.
Юноша захлопнул за собой дверь и сел на пол рядом.
– Я пришел с миром. Выслушай меня, – почти жалобно попросил он.
На него смотрели испуганные, полные муки глаза.
– Я пришел каяться… – тихо сказал Дмитрий. – Я осознал. Прости меня. Знаю, что не простишь, не сможешь, но все равно прошу.
Подопытный облизал потрескавшиеся губы, и ученый протянул ему флягу с водой. Несчастный жадно пил.
– Как тебя зовут?
– Номер сто двадцать два, – выговорил мужчина незамедлительно. Сколько раз он повторял это, зная, что секундная задержка грозит ему новой болью.
Дима вздрогнул, стиснул кулаки, впившись ногтями в ладони. Несколько дней назад он приказал оставить пленника без еды за то, что тот, измученный очередным экспериментом, не сумел повернуться к нему лицом, когда ему было приказано. Сейчас сознание юноши затопил липкий ужас, он не мог поверить, что еще вчера для него это были не люди, а номера, подопытные.
– Не надо. Как твое имя?
Несчастный дернулся, съежился, желая казаться незаметным, но взгляда не отвел, смотрел в лицо мучителю, ожидая разрешения.
– У меня нет имени, – наконец выговорил он. – Меня зовут номер сто двадцать два.
– Господи, что же мы все наделали! – вскрикнул Дима, и из его глаз брызнули отчаянные слезы. – Нет, нет! У тебя есть имя, ты – человек! Почему я раньше этого не понимал?!
Подопытный молча смотрел на него, отупевший и безразличный. Молодой ученый плакал, стоя на коленях перед тем, кого он сам измучил, и умолял простить его. Дмитрий не заметил, как дверь за его спиной открылась, и обернулся лишь тогда, когда лицо пленника на мгновение перекосилось страхом.
