скачать книгу бесплатно
– Не могём задерживать, ваше сиятельство… А я-то вначале обрадовалась, дура!.. Подумала, подругой жизни, вашей светлости, да вдруг и подойду… А, оно вишь, как складывается?!.. Всё, да норовит тебе, не сколько поперед до- роги, сколько поперёк горла встать, всё сикись да на-кись! Всё, как не у доб- рых людей!.. А этих, пустобрёхов, моих племяшей… да стоит ли обращать на них внимания… – хотя, как я уже думаю, оно вам уже и без надобности… По- чешут языки, шалопаи, да на той жопе и сядут… А этого, засосанного и чахо-
точного, строящего тут из себя уголовного авторитета, а попросту он – тварь! – отпустим. Пусть чешет, куда хочет… как, впрочем, и вы, Гендош?.. так кажись, вы говорили, кличут вас на ростовском бану?..
Договорив последние слова гнева, уже с признаками в голосе слёз, она, вдруг умолкнув, отвернулась к стене и принялась плакать. Глядела на то са- мое место, где стояла та самая широкая кровать, причина несчастий и страда- ний в душе Ивана Ильича, на данный этап его жизни. Он не стал её успокаи- вать, ибо это означало и грозило ему втянуться в новый виток разговора, а по-
сле и остаться, чего он крайне уже не желал; хотя его и тянуло к этой жен- щине, но не зная и не предвидя дальнейших последствий, решил, уйти. Оста- ваться в этих стенах, равносильно было тому, что наплевать себе в душу. По- тому, не теряя ни минуты, Иван Ильич поднялся с кушетки, застегнулся на все пуговицы, на так и не снятом в этот вечер пальто; надел головной убор – свою незаменимую фетровую шляпу – закинул лямку рюкзака на плечо и напра- вился, молча, к двери…
Над Ростовом полыхал закат, предвещая на завтра такую же ветреную по- году. С высоты Богатяновского спуска в ярких всполохах вечерней зари хо- рошо смотрелась вся западная часть города, где вдали вздымался за Темер- ничкой бугор – «Стачки», на котором в поднебесье взметнулась телевышка, мерцая уже зажжёнными огоньками. Иван Ильич стоял на тротуаре и долго ещё любовался на небе панорамой причудливого и фантастического пей-
зажа, изобразить который не смог бы и талантливый художник, а когда закат уже превратился в узкую полоску, он, тяжко вздохнув, неторопливо побрёл по пологому спуску в ту же сторону. Идя уже по ночному городу, откуда весь день дул сильный ветер, а в это вечернее время он уже стих, Гендош, споты- каясь в потёмках, душевно сам с собой разговаривал: «Вот, оказывается, ка- кие сюрпризы может преподносить наша жизнь… да прямо тебя об землю со- паткой! А я, дурак, столько о ней думал, страдал, не спя ночами; пытался её
искать, после той первой встречи… Жаль… и пожрать на халяву – и то не уда- лось… и спать снова придётся на трубе с горячей водой… Говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Впрочем… – наверное, это как раз про меня и меня касается… У меня они – эти, благие, точно уж были… Такова диа- лектика жизни, Гендош!.. Правда, жизни ничтожной!.. По крайней мере на се- годняшний день и на ближайшее будущее… А вот лично для тебя – это уже точно… И всё-таки, она – эта Клава, подлая дрянь и сучка!.. Спать с этими па- цанами?!.. Мерзко и грязно!.. Могла бы себе и мужика-то найти… Да хотя бы и меня… Но, сейчас, после всего… Нет – увольте, господа-товарищи!.. Как-ни- будь без меня… Потёмки, потёмки, суета из сует, а там и край могилы видать, как говаривал Бова-Харитон: и канул ты в бездну, землёю присыпанный…».
Над городом, после штормового дня, стоял тихий святой вечер. На сосед- ней улице Станиславского будильником трезвонили трамваи, клацая и скре- гоча колёсами на стрелках. Отчётливо слышались голоса и смех молодых влюблённых парочек во дворах и подъездах, а в очередном тёмном дворе, мимо которого проходил Геннадий, в подворотне мяукали и дрались коты,
один из которых, проскакивая у Гендоша под ногами, вдруг зашипел, обора- чиваясь и принимая боевую стойку от погони. И в эту минуту, кто-то, в том са- мом дворе, матерясь и разъярившись, бросил пустое ведро, которое покатив- шись по неровностям булыжного покрытия, долго тарахтело, а кошачий кон- церт от этого сразу утих…
Иван Ильич, продолжая свой путь в неизвестность, прикидывал в уме, – что до Пригородного вокзала ему ещё топать и топать. Там в расположении нефтеперегонного завода имелась берлога, где его ждёт горячая и даже
слишком горячая труба большого диаметра, по которой гонят кипяток, а мо- жет быть, пар. «Не исключено, – подумал он, – пока дошкандыляю, то и тес- ниться придётся, подвигая собратьев, таких же как я…». Впереди всё та же не- известность, безнадёга и позор унижений, грязь и полуголодное существова- ние…
Прошло три дня с описанных нами событий. В доме на улице Седова, не-
смотря на все предыдущие неурядицы, жизнь продолжалась своим чередом, как и во всей Богатяновке, будто бы снова войдя в свою привычную колею.
По-прежнему процветала торговля разведённым – с точностью до сорока двух градусов – не очищенным, а может быть, и техническим спиртом. Хомяк и Капуста с того дня стали спать по очереди на кушетке, а один на полу. Клава их к себе уже не подпускала: страдая в душе и тоскуя по Гендошу. Что-то уж
больно ей в душу он влез: удержать не хватило ума и вырвать из души никак не могла. «Племяши» глядели на неё прожорливым взглядом, ходили напы- жинные, а работали, спустя рукава. Юра-хомяк, как самый неудовлетворён- ный, всё время грозился, что уедут снова в Азов, на свою малую родину.
Днём Клавдия отмалчивалась, а вечером отматерив обоих, вкривь и вкось, уклавшись на кровать лицом к стенке, долго всхлипывала, а то и рыдала, пока и раздолбаи не уснут у порога квартиры. И как на грех, в соседнем доме, в квартире под номером тринадцать – чёртова дюжина – на целый квартал раз- разился скандал, где несколько дней тому назад корыто пропало. И только
сейчас, хозяева тринадцатой квартиры, собравшись помыться, вдруг обнару- жили пропажу. По этому скорбному случаю срочно состоялось расширенное разбирательство всех жильцов дома, с привлечением управдома и со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Ситуация в соседнем доме, в квартире №-13 повторилась, как это случи- лось и у Клавы, когда к ним тот зек безымянный ворвался. Мало того, что не- нормальным он был, так ещё к тому же и уголовно-чахоточная тварь, прямо
тюремная и неистребимая гнида! Вот и сейчас, подобно тому случаю: в квар- тиру под номером тринадцать, вломилась пронырливая и этакая щупленькая тля, но уже из категории всякой пьяни-рвани: дружок и сосед по подъезду, квартирного хозяина Василь Палыча и его жены Марии Андроновны, у кото- рых то самое корыто пропало. Дружок и сосед по подъезду был под именем
– Михей, который являлся интеллигентно-пролетарской личностью, но, разу- меется, было это уже в его далёком прошлом, а в настоящее время был он давно уже пропащим забулдыгой, от каких свет, навидавшись, отворачивал морду. Однако удивительно было то, что, оказывается, воровать, – боже
упаси!.. Лучше он сходит принарядившись в лохмотья на Старый базар, на воскресную службу, до храма, и постояв там на паперти, наскребёт пожертво- вание – за ради Христа, – а потом прямиком в парк имени Горького, в район
пивзавода, в пивнушку…
– Большое вам здрастье!.. и привет вам, богатяновским ворам и тунеяд-
цам!.. снимаю шляпу, и решительно заявляю, принимайте гостя!.. – вломив- шись в незапертую дверь, прокричал Михей, почти, как ненормальный, а мо- жет, полоумный.
– Будь ты неладен!.. Напугал. Думала, уже опять в квартиру воры к нам ле- зут. Перелякал ты нас, Михей, что даже душа моя расставаясь было с телом: затрепыхалась, как паутина на ветру!.. Не разыгрывай, шут ты гороховый, ко- медию!.. Где ты тут, алкаш недобитый, видишь воров, если нас самих обо- крали?! – прокричала недовольно в ответ, перекрестившись и стоя на пороге кухни хозяйка квартиры Мария Андроновна.
– Простите, Машенька, я бесконечно, пожизненно и, видимо, уже безна- дёжно в вас влюблён… И вот уже пятый год и две недели доказываю вашему мужу, что это так и есть на самом деле, а он, представляете, не верит!.. Фома неверующий! Не верит и говорит, что вы ему никогда и ни разу за всю жизнь не изменяли…
– Ох!.. Оставьте вы свою затасканную, как половая тряпка, тему! Сейчас нам не до неё, ибо, как выяснилось сегодня утром, нас-то обокрали!.. Творец, не может смотреть на всё это безобразие и беззаконие сквозь растопыренные пальцы… – а вам в глазах всё мерещатся какие-то измены!..
– И что у вас пропало, хочу я у вас спросить?.. жемчуга или и золотишко имелось?..
– Дурак!.. какое золото?!.. откуда оно может у нас взяться, когда его боль- шевики ещё в двадцатом под метёлку со всего города повыскребли, даже под ногтями ни у кого не застряло, а после попрятали в своих загашниках и
подземельях!.. Но, говорят, что большую его часть за кордон отправили, со- вершать мировую революцию… А у нас тем временем корыто украли!..
– Корыто?!..
– Да, да!.. корыто!.. не кастрюлю же с борщом… В следующий раз и ка-
стрюлю сопрут, а там, гляди, и до меня очередь дойдёт… Хотя, постой!.. вряд ли, я вспомнила сколько мне уже лет, а в эту пору таких уже не воруют…
В эту минуту из комнаты вышел муж хозяйки, Василь Палыч; натягивая очки на нос и закрепляя их резинками за ушами, поглядев на жену и почему-то не замечая гостя, сказал:
– Машенька, что за сарказм прослеживается в твоей речи?.. и так, ду- шенька, прослеживается, что я даже проснулся, испугавшись… подумал, что
опять ты с домоуправом скандалишь. И, скажи на милость, кому адресованы все эти твои упрёки?..
– Ты, Василь, как с дуба будто упал, и уже, видимо, про корыто забыл, по- тому как не стал отличать и часто путать сарказм с оргазмом, и это для тебя может плохо кончиться… Одна девица, ещё в мою былую молодость, перепу- тала член… И с чем бы ты думал?.. С членом правительства… или суда, народ- ного, кажется… Но это не столь важно… И знаешь, чем это для неё закончи- лось?.. Десятью годами лагерей!.. Можешь себе представить?.. – отстегнули, как выдали зарплату за месяц… Приговор зачитали, не посмотрев даже ей в глаза и не поинтересовавшись, куда её девственность делась, а про возраст и не думали спрашивать, а ей, потом говорили, только на днях исполнилось… – кажется, восемнадцать… Девственность потеряла, а десять лет лагерей в по- дарок взяла, и всего лишь за то, что не знала, что тот член, который у неё вы- потрошил девственность и её засудил, как раз тем членом и был… Выписали ей бедненькой путёвку в жизнь и поехала она под Магадан руду добывать.
Да что тебе рассказывать, бестолочи, всё равно, смотрю, что барану про но- вые ворота!..
Марья Андроновна махнув рукой удалилась. Василь Палыч, из-под лоба по- глядев на Михея, который всё продолжал стоять у порога, в ожидании при- глашения, сказал:
– И ты уже, смотрю, здесь!.. явился не запылился, как приведение… Без тебя ни один разговор не состоится, даже с собственной женой не могу наедине поговорить… Здороваться и лобызаться с вами, Михей Поликарпо- вич, не буду, не до этого щас… Слышал?!.. У меня не сёдни, так завтра, от всего этого удар может случиться; а кровь, как раньше это делали, пускать не- кому, хоть плач. Того и гляди, помирать придётся… Вы, Михей Поликарпович,
если что-либо со мною случится, не оставляйте Машеньку одну… И обяза- тельно помогите ей пережить эту утрату, но уже без меня… А лучше сразу пе- ребирайтесь сюда… Хотя погодите, а если я ещё не помру, тогда – как?.. Вы то- гда, лучше наше корыто постарайтесь найти… Ноги, ноги ей, ну и заодно то,
что выше колен, по вечерам подмывать не забывайте… А там, гляди, и ко мне разом пожалуете…
– Да что ж это такое?! Чего это вы, из-за какого-то дырявого корыта, бучу тут подняли?!..
– Ты, злыдень, москаль вонючий, лучше помолчи!.. Пролетариат, из Красной Пресни, нашёлся мне!.. Тебе-то откуда знать за то корыто?!.. Шоб ты сдох зав- тра, на несколько лет раньше меня, прежде, чем произносить подобное ко- щунство и высказываться, хихикая в рукав… И вовсе оно никакое не дырявое, скажу я вам без всякого на то секрета, а почти что – наша реликвия, ибо мы с Машенькой в нём купались, как только мы поженились… Бесформенное без- образие! натуральное безобразие! скажу я вам… Хоть собак по следу пускай! Не просто воруют, господа-товарищи, всё что на глаза попадётся и что плохо лежит… Всё тянут! Скоро тянуть нечего будет… Вы можете себе представить такое?.. Намедни, прямо из-под носа, у нас из коридора, на гвозде ведь
сколько лет висело и никому не нужно было… А тут, видите ли, вдруг кому-то понадобилось… Спёрли, как будто бы это хрусталь или персидский ковёр!.. Сволочи! Скоты безрогие!.. Теперь нам с Марьей Андроновной не в чем даже подмыться!.. Хоть в общественную баню ходи, где можно прихватить не только насекомых, а и пострашнее там водятся вещички – болячки… Потом-то хворью изойдёшь и даже не поверят!.. И что, прикажите, нам делать?!.. В чём мыться? Бедной Маше приходится залазить в тазик, а она не в состоянии нагнуться, у неё радикулит от сидячей работы в билетной кассе… Конечно, я тоже принимаю непосредственное участие: нагнувшись, мою ей ноги и между ними… то, что выше находится, тоже приходится мыть, а как вы хо- тели?!.. Но так не может продолжаться до бесконечности!.. Можно подумать, что конец света уже не за горами, а его ещё попробуй дождись!.. И не дождё- тесь!.. а корыто своё я так или иначе всё равно найду!.. Его дворник наш, Налым или Охрым, чёрт его знает, как его правильно зовут, но он пропил наше корыто, больше некому. Надо участкового звать… Управдом тут не по- может… он с ним заодно, вместе водку лакают. Но попробуй ещё узнать, кому он его, сволочь, пропил!.. А сейчас, по этому поводу, уважаемый Михей Поликарпович, будьте любезны пройти к нам на кухню, и мы этот случай, от- метим… Нет, печальный случай не отмечают, а водкой заливают, что мы с
вами, наверное, и сделаем сейчас…
Спустя время на кухню заходит Мария Андроновна: застряв на пороге и по- ложив ладони на бёдра, сощурила близорукие глазки, стрельнув ими обез- оруживающим взглядом, и словно пытаясь до конца осмыслить всю пагуб- ность пьянства, наполняясь из-нутри и поверхностно злостью и раздувая щёки, будто их накачивают воздухом, сказала, как плюнула всем в душу:
– Замечательно!.. Блаженный ублажит идиота, а идиот в прожигателей жизни подастся; останется вызвать только вытрезвитель к нам на дом, как
скорую помощь. Прохлаждаемся!.. алкаши вы несчастные… в то время, когда корыто, неизвестно, где пропадает!.. И искать его надо, кровь из носа, ис- кать!.. – а они согревают себя из-нутри!..
– Больно на вас смотреть, мадам-брошкина… Прошу прощения, Машенька,
– сказал гость, Михей Поликарпович, уже заплетающимся языком, – но вы, до- рогая, прямо на глазах у меня стареете… Бю-бю-з-галтер… вон у вас бюзгал- тер выг-г-лядаеть… Раз-зрешите мне, вам его на сисички подправить… и поце- ловать вас в плечико, намедни вы мне голой почему-то приснились, гадом
буду!..
– Чего, чего?.. Кто это там квакает?.. может, у вас в голове, Михей Поликар- пович, ваши мозги там надумали стареть?!.. И у вас ещё и язык поворачива- ется мне такое заявлять?!.. Прямо какое-то скотство, слушать подобное в соб- ственных стенах квартиры!.. Который день хожу не купанная, как мокрая ку- рица: всё кругом провонялось и липнет теперь; осталось ещё вшей завести и ходить с утра и до вечера, а то и ночами, чесаться… А у него хватает наглости заявлять, что я уже старая!.. и голой ему сниться стала…
– Так я это… – Марья Андроновна, однако не посчитайте мои слова за под- лость, пусть я завтра голодным останусь и до вечера на выпивон не найду, я хотел просто заметить, что вы постарели вчера, а может, когда у вас то ко- рыто пропало…
– Так тебе молодых подавай?!.. как будто бы ты с ними справишься… Вот, что я думаю, бабники вы этакие, – то, что в ваших глазах в розовом свете, то
пусть останется на вашей давно уже пропащей и пропитой совести. Интимная вещь у женщины, скажу вам, как на-духу, для общего, так сказать, кругозора, она никогда не стареет. Это не то, что у вас там висит, где-то внизу и болта- ется, а то, гляди, одна шкурка уже осталась, хоть ливерную колбасу, бери, да начиняй… И не надо мне тут говорить и пальцем тыкать, что я уже старая!.. не надо!.. Я ещё и вас переживу и раза три, а может, и больше, выскочу замуж и не за таких, шалопаев, как вы… А вам, вижу, труба!.. вон мешки под глазами,
того и гляди кондрашка за шиворот схватит… Романтиками вы были когда- то… Да и то: столкнёшься с таким, идиётом, на узком пути, и некуда бедной девице деваться, хоть в монастырь уходи… На душу опустошение ляжет, а в кровати… опять никого!.. Кому это нужно, скажите?.. – вы, обормоты!.. Я вас спрашиваю!.. Чего языки проглотили? или уже спите на ходу?!..
Прокричав свой монолог, Марья Андроновна, умолкла. Не дождавшись оправданий, спросила:
– А вообще-то, чем вы тут занимаетесь?.. словесным онанизмом?.. Огляни- тесь вокруг, кругом убогость и нищета, как и была прежде, а страна наша в
очередную пропасть катится!.. – а у вас на уме и языке одни бабы, до которых вам уже и дела-то нету… Терпеть и ждать я не буду, корыто ищите!..
– Марья Андроновна, да успокойтесь вы, ради бога!.. Худшее уже давно по- зади и стало быть, если судить по телевизору, экзотика лиц там поменялась, того и гляди, ума наберёмся… А нам много не надо… Вечерком бы в ресто- ранчик на пути заскочить, потом гульнуть за коньячком и балычком и в но- мера отправляться…
– Куда, куда?! – слепив до кучи глаза, спросила Мария Андроновна.
– Оговорился, простите. Я хотел сказать: в свой номер квартиры, куда же ещё…
Вот с этого памятного дня и почти что до самого Нового года, на Богатянов- ских буграх и в ближайших к ним городских кварталах, продолжались поиски
собственности и «реликвии» – корыта, которое ранее принадлежало супругам Василь Палычу и Марии Андроновне, фамилию которых мы так и не узнали,
по причине, что соседи её тоже запамятовали, а у самих потерпевших спро- сить мы постеснялись, ибо им было не до нас, когда подмыться им не в чём. Супруги, кряхтя и ругаясь с жильцами всего квартала, продолжали обитать в той самой тринадцатой квартире, по улице Седова. И как рассказывают, жи-
вут они там, ещё с двенадцатого года, прошлого века, когда по соседству оба пешком под стол ходили. Результатов поисков мы так и не узнали, но говорят, что корыто – то самое, что Хомяк утянул, – до сих пор стоит в углу, в коридоре, справа от двери, если с площадки зайти, в квартире у Клавдии Сироткиной, которая о нём попросту забыла. Живёт сейчас она сама, объявив на всю Бога- тяновку себя вдовушкой: влачит одинокое существование и не до корыта ей в эту пору. Со своей легкомысленностью она распрощалась и теперь приводит домой только по одному «кобелю», перейдя на более старший возраст. Хво- рью не страдает, а лишь пополнела, на почве наступившей спокойной жизни и мудрой профессии – бодяжить и продавать водку. А её «племяши», будто
бы сидят в колонии строго режима, на той самой Каменке, за кирпичным за- бором, который по самому верху так опутан колючей проволокой, да ещё к тому же под током. Оттуда уже не сбежишь, и что-либо увидеть можно, если на крышу залезешь… Но прошёл слух – на самой Каменке и в соседнем воен- ном госпитале, который раскинулся своими владениями как раз напротив, че- рез Темерничку, что скоро «зону» сносить будут, а вот, куда её переселят
вместе с Юрой Сундуковым и Сидоркиным-капустой, об этом мы уже вряд ли узнаем. Спрашиваете, за что сидят?.. Право, не знаем, но думаем, что не за добрые и благотворительные дела. Опять, вероятно, голышом в мешке, куда- то саданули, а может быть, досталось кому-то и по голове… О дальнейших по- хождениях Гендоша Куцанкова, который в недалёком прошлом припеваючи жил поживал под фамилией Побрякушкина Ивана Ильича, занимая долж-
ность директора крупной трикотажно-текстильной фабрики, где он фабрич- ным народом, как горохом в том уворованном корыте, будто в лото шурудя, игрался не глядя, и даже не подозревал, что в то счастливое для него время, где его беда ожидает. Тем более не думал тогда, что вскоре превратится он в обычного ростовского бомжа, а попросту – бродягу. Впрочем, читатель, вам об этом самим предстоит прочесть в романе. А для сведения, скажем: ни- кому не нужными станут ни его знания, ни его интеллект, тем более его ин- теллигентность. Бомж – он и в Африке – бомж, а в СССР и в Ростове – подавно; самой жизнью в этой стране предопределено для большей части населения, жить в нищете и в горе горемычном, каждую копейку всю жизнь считая… И
если ты даже не бродишь по помойкам, а живёшь в своей собственной хате- халупе или в коммунальной квартирке-конуре, то это ещё не означает, что ты далеко ускакал от того самого бомжа. Разница между вами невелика, а мно- гие граждане, ещё с самой войны, после которой минуло уже 75-ть лет, до
сих пор продолжают жить в подвальных помещениях, но зато в городе. За
сельскую местность можно только со слезами на глазах, про себя побурчав, перекрестив, прочитать молитву за упокой. Семьдесят лет коммунисты разо- ряли сельскую местность всей центральной России: от северных поморских
земель и до окраин Воронежской твердыни-острога. И дальше… – на Юг, сры- вая мужиков и баб с насиженных мест, уничтожая их деревни и хутора; сти- рая в пыль и превращая в пахоту залежные земли. Последствия были кош- марные: пыльные бури, гонимые калмыцким ветром, понесут чернозём над просторами прикубанских степей, – белого света не станет видать!.. Да и там, на просторах Среднерусской возвышенности и дальше на север: среди леси- стых и болотистых дебрей, не мёдом намазано было. И будто бы кто-то
умышленно и по указке непримиримого и откуда-то взявшегося, давно зата- ившегося, злейшего врага всех русских людей: толпами и целыми деревнями продолжал отправлять крестьян в бродяжничество на все стороны света. Ве- ликой – в географическом масштабе – России, но маленькой и тесной для
идиотизма самой чиновничьей власти… превращая народ в бесправных бом- жей, они упивались своею властью…
Вот, на этой самой, что ни на есть скорбной и печальной ноте, о дальнейших приключениях Гендоша, мы и остановимся. И как мы уже сказали, – чтобы по- подробней узнать обо всём, придётся вам, всего лишь прочитать роман «На
закате». А мы, простившись с художественной прозой и с нашими персона- жами, среди которых, можно прямо сказать, не кривя душой и не стесняясь:
что с личностями нам не совсем повезло, с которыми мы сейчас случайно по- знакомились, – прямо-таки не подарок!.. Поэтому отправимся-ка мы вновь:
по жизненным стопам и путям-дорогам самого автора… И коль уж мы остано- вились на книгах, то о них и продолжим.
* * *
Увы, но на дворе действительность такова, что книга и впрямь покидает не только руки человека, но и – как предмет существования – разум его. Писа- тель – последние два, а то и все три десятилетия – у нас давно уже не профес- сия, а сама книга стала недоступна в цене как раз для тех, кто их читает, а у кого много денег, она им и даром не нужна. Читают-то книги больше люди
бедные; они умнее, но бедные!.. и не потому, что у них не хватило ума стать богатыми… Как раз наоборот, – совесть и интеллект не позволили им соваться туда, в ту помойную яму. Ибо заработать честным путём в нашей стране и
стать в какой-то мере, если и не богатым, то хотя бы состоятельным, фактиче- ски невозможно. Грабить и воровать у ближнего – это можно, всегда пожа- луйста, не говоря уже за само государство, которое с простого гражданина
последние штаны всегда готово снять. Тебе остаётся или беспардонно врать и пресмыкаться, с бельмом на обеих глазах, но – это не для совестливых и ум- ных людей занятие, или тогда влачи жизнь в крайней нужде, нищете. Так как наша страна, к нашему всеобщему несчастью, вот на этом постаменте и
зиждется. Ну а для самых бедных и бесправных лишь пропаганда и преду- смотрена… «…Пусть продолжают ждать манны небесной и светлого буду-
щего, а наше дело им обещать…». Потому-то, чтобы честным путём зарабаты- вать большие деньги, в нашей стране требуются особые, чаще криминальные таланты. В России можно только воровать по-крупному, чтобы в тюрьму не
попасть. А книги, – это успокоение и баловство для дебилов, – так они гово- рят: «…Пусть холопы почитывают, вместо того, как мы умеем культурно за ко- ньячком посидеть, от пуза пожрать, да с „тёлками“ в сауне попариться…».
Вот эти воры, жулики и так называемые – «царёвы» слуги и живут в своём мирку удовольствий, попутно впрыскивая в свою забубенную голову адрена- лин, при этом не забывая употреблять и нюхать кокаин. Ну а для того, чтобы делать «бабки», читать книги вовсе не обязательно, а тем более мудрёно пи- сать, там совсем иные подручные средства необходимы. Но!.. – как бы там худо и чудовищно ни обстояли дела для писателей, и как бы катастрофически для них ни складывались в дальнейшем остальные материальные и духовные ценности, как и сами обстоятельства: писатели были и будут во все времена! И на сегодняшний день их масса имеется. Просто о них никто не знает, ибо они не на слуху; то, на чём заработать можно деньги – это сейчас на слуху…
Многие сейчас пишут – «в стол», как к примеру, и я; а то, что я печатаю за свой счёт, то капля в океане или снежинка на Северном полюсе, и можно это в рас- чёт вовсе не брать. Просто – лично я, не совсем в душе доверяю электронике: жёстким там дискам всяким, компьютерным папкам на файлах, как и флеш- кам. Бумага – на мой взгляд – и сама книга, намного надёжней!.. На хорошей
бумаге – сто и триста лет, а то и больше, для книги не срок. В мире имеется масса книг, которым более тысячи лет, а вот электроника – это пока под во- просом. У человека потребность такая – писать! Как пить или есть. Другие, к примеру, песни поют, или без музыки жить не могут; картины пишут: рисуя, малюя, изображая. И как я уже сказал не единыжды, о писателях сейчас не говорят и тем более не пишут о них – словно их и нет на свете! На телеэкра- нах сейчас не до них, когда на кону стоит «бабло» рядом с твоим благополу- чием, а то и с самой жизнью. Всё делят и делят, да разделить никак всё не могут. Вообще-то, – каждому в этом мире своё… и по заслугам воздастся…
Поговорили было о последних «из-могикан» – писателях… В «Роман-га-
зете» напечатали последние их литературные вещи, а потом и забывать вдруг стали. Вот только по памяти, чтобы долго не рыться в уме, хочу напомнить
имена, правда, не тех известных идеологических «геббельсов» и заезженных в прошлом «классиков» советско-коммунистической прозы, типа Александра
Проханова, а больше их идеологических противников: Сергей Алексеев с од- ним из лучших своих романов «Крамола», за который в «эру ярого комму- низма», гляди, и расстрелять спокойно могли. Евгений Шишкин, с его «Прав- дой и блаженством» и с «Распятой душой» – это близко и к моим взглядам и жанру, и довольно-таки остро режущая проза, на нашу действительность.
Хотя, как сделал я вывод, что в финале его произведений присутствует но- стальгия по коммунизму, и автора пересиливает идеология прошлого: того
вонючего идеологического вранья. Видимо, ему ещё в школьные годы эта за- раза напрочь привитая и приколоченная глубоко в душе гвоздями, как при- вивка от оспы, после чего, автора, не броско и осторожно, к этому комму-
низму опять потянуло. Между прочим, как и товарищ от криминальных сюже- тов, господин В. Пронин, написавший «Ворошиловского стрелка», который
был экранизирован с таким колоритным успехом, и где этого самого
«стрелка» сыграл знаменитый и неповторимый в актёрских ролях Михаил Ульянов. Придерживаясь своего детективного жанра, Пронин на сей раз со- творил психологическую трагедию, наглядно показав, прогнившую внутрен- ность всей системы режима, как и самих, вурдалаков – стражей порядка и их последышей-выродков. Попранная и втоптанная в грязь законность, которая, как и предрекали, в конечном счёте срослась своими щупальцами с кримина- лом, способствовала краху и развалу страны. И как я уже сказал и повторюсь, сейчас-то больше говорят совсем о другом, а литературы, как таковой: будь то поэзия или проза, её будто бы и на белом свете и не существует. Но я
