Только лучшее

– Мамочка, можно мне его съесть прямо сейчас? Ну пожалуйста! Ну или хотя бы кусочек… например, ухо.

– Ладно-ладно, так и быть, но не ешь много: уже скоро обед.

Джил ускакала, словно щенок с косточкой, и Берни заметил с улыбкой:

– Какой чудесный ребенок!

– Она тоже без ума от вас, – сказала Элизабет, зардевшись.

– Банановые сплиты и шоколадные медведи всегда так действуют. С неиссякаемым запасом этих лакомств я вполне мог бы быть хоть серым волком и все равно бы ей понравился.

Они вместе прошли в кухню, она достала из пакетов покупки и ахнула при виде черной икры, паштета и прочей дорогой снеди.

– Право, Берни, не надо было так тратиться! О боже, вот это да! – Элизабет достала из пакета коробку шоколадных трюфелей, а потом с виноватым видом сделала то же самое, что сделала бы на ее месте дочь: предложила трюфели Бернарду, потом положила конфету в рот и от наслаждения закрыла глаза. – Оооо, какое блаженство!

Это прозвучало так сексуально, что у Берни мурашки побежали по коже. Эта хрупкая, грациозная женщина выглядела сегодня как девчонка: свои длинные светлые волосы она заплела в косу, надела линялую джинсовую рубашку такого же цвета, как ее голубые глаза, и белые шорты, которые открывали стройные ноги. Берни заметил аккуратно покрашенные красным лаком ногти на ногах, и это была единственная уступка заботе о внешности. На ее лице не было и следов макияжа, а ногти на руках были коротко подстрижены. Элизабет выглядела прелестно, но не фривольно, и Берни это нравилось. От ее чуть ли не детской непосредственности теплело на сердце. Она так радовалась, когда доставала из пакетов все, что он привез, что ничуть не отличалась от своей дочери.

– Бернард, вы нас балуете! Прямо не знаю, что сказать.

– Ничего не надо. Мне доставляет огромное удовольствие порадовать новых друзей… у меня их здесь не так уж много.

– Как долго вы здесь?

– Пять месяцев.

– Вы из Нью-Йорка?

Он кивнул.

– Да, прожил там почти всю жизнь, кроме трех лет в Чикаго.

Элизабет достала из холодильника две бутылки пива и протянула одну Берни.

– Я родилась в Чикаго. А чем занимались там вы?

– Для меня это было первое настоящее испытание. Я там управлял магазином, – Берни помолчал, задумавшись. – А теперь вот тем же занимаюсь здесь.

Он до сих пор ощущал переезд в Сан-Франциско как ссылку, хотя сейчас, когда смотрел на Элизабет и потом шел за ней в уютную гостиную, это ощущение стало заметно слабее. В этом небольшом коттедже пол был застелен соломенными циновками, мебель покрывали вылинявшие джинсовые салфетки, в качестве украшений повсюду лежали ракушки и кусочки стекла, отшлифованные морем. Такой дом мог стоять где угодно: в Ист-Хэмптоне, на Файер-Айленде, в Малибу, – поскольку был ничем не примечателен, если бы из окна не открывался вид на пляж, бескрайнее море, а сбоку не блестели на солнце сгрудившиеся на холмах дома Сан-Франциско. Прекрасный вид и прекрасная женщина делали это место восхитительным. Она жестом предложила Берни сесть в удобное кресло, а сама устроилась на диване, подобрав под себя ноги.

– Вам здесь нравится? Я имею в виду – в Сан-Франциско?

– Временами, – честно ответил Берни. – Должен признаться, я мало видел город: очень занят в магазине. Климат мне нравится. Когда улетал из Нью-Йорка, там шел снег, а через пять часов здесь меня встретила весна. Это было приятно.

– А что не понравилось? – спросила она с улыбкой, поощряя его продолжать.

Было в ней нечто такое, что располагало к беседе: хотелось говорить и говорить, делиться самыми сокровенными мыслями. Берни вдруг осенило, что было бы очень хорошо иметь вот такого друга, но он не был уверен, что не захочет большего. Его буквально притягивало к ней: в каждом жесте, взгляде, звуке голоса было нечто неуловимо сексуальное, чему он не мог дать определение. Ему хотелось к ней прикасаться, держать за руку, а когда она улыбалась – целовать сочные губы.

– Наверное, вам здесь одиноко? В первый год я тут умирала от тоски.

– Но все равно остались?

Берни был заинтригован. Ему хотелось узнать о ней побольше, услышать все, что она готова рассказать.

– Да. Сначала у меня не было выбора. К тому времени родственников, к которым я могла бы уехать, не осталось. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я училась на втором курсе Северо-Западного университета, – ее глаза затуманились, и Берни невольно поморщился, как от боли. – Думаю, это и сделало меня слишком доверчивой и уязвимой, и я безумно влюбилась в парня, звезду нашего студенческого театра.

Вспоминая те дни, Элизабет погрустнела. Странно: обычно она об этом никому не рассказывала, но с Берни было так легко, словно они знакомы сто лет. В панорамное окно они видели, как Джил снаружи играет в песке, посадив рядом куклу, и время от времени машет им рукой. Что-то в Берни вызывало у Элизабет потребность быть с ним честной с самого начала. Если ему не понравится то, что услышит, он больше не позвонит, но по крайней мере, если их общение продолжится, между ними все будет ясно, а это было для нее почему-то важно. Она устала от игр и притворства, надоело изображать рафинированную леди. Элизабет посмотрела на Берни широко открытыми ясными глазами.

– В университете я изучала, конечно, и драматургию, – она улыбнулась, вспоминая. – Летом, уже после гибели родителей, мы вместе участвовали в малобюджетной летней постановке. Я была словно зомби, в оцепенении, мало что соображала, вот и влюбилась по уши. Он казался мне таким классным… А перед самым выпуском я забеременела. Чендлер решил пожениться здесь, потому что ему предложили роль в голливудском фильме. И вот он приехал сюда первым, а я вслед за ним. Что касается аборта, я даже мысли такой не допускала, хотя между нами все было уже не так радужно. Он был, мягко говоря, не в восторге от моей беременности, но я все еще отчаянно его любила и думала, что у нас все наладится, – она взглянула в окно на Джил, словно хотела убедиться, что с ней все в порядке, и продолжила: – Я доехала автостопом до Лос-Анджелеса, и мы с Чендлером встретились. Чендлером Скоттом. Позже выяснилось, что никакой он не Чендлер Скотт, кем представлялся. Его настоящее имя – Чарли Шиаво, но он его сменил по какой-то причине. С ролью у него не сложилось, и он занимался чем придется и при этом не пропускал ни одной юбки. Я же работала официанткой, и с каждым днем мой живот становился все больше. В конце концов мы все-таки поженились – за три дня до рождения Джил. Я думала, чиновник, который регистрировал наш брак, упадет в обморок. А потом Чендлер исчез. Джил было пять месяцев, когда он позвонил сообщить, что получил место в труппе в Орегоне, а позже я узнала, что он сидел в тюрьме. Можно подумать, сам факт женитьбы его так напугал, что он постарался исчезнуть. К тому времени ко мне вернулась способность мыслить здраво, и я поняла, что он, по-видимому, с самого начала занимался всякими странными делишками. Его арестовывали за продажу краденого, потом еще раз, за кражу со взломом. Он уходил, потом возвращался, но в конце концов мне это надоело: я подала на развод, переехала в Сан-Франциско и с тех пор больше о нем не слышала. Он оказался прожженным мошенником, но сумел запудрить мне мозги, воспользовавшись моим состоянием. Встреть я его сегодня, не думаю, что снова попалась бы на эту удочку. Как бы то ни было, я получила развод, вернула себе девичью фамилию, и вот мы здесь.

Рассказывая свою историю, она казалась совершенно невозмутимой. Берни это поразило: другая на ее месте пустила бы слезу, теребила бы в руках носовой платок, даже просто вспоминая об этом, но Элизабет держалась. Она вовсе не выглядела несчастной, и дочурка у нее прекрасная.

– Теперь моя семья – это Джил. Я думаю, в конце концов мне повезло.

– А что обо всем этом думает ваша дочь? – спросил Берни, переполнившись сочувствием к ней. Ему было любопытно, что она сказала ребенку.

– Ничего. Я сказала ей, что он был прекрасным актером, но после тяжелой болезни умер, когда ей был всего год. Остального она не знает, да и зачем ей знать, раз мы его больше не увидим? Одному богу известно, где он сейчас. Вероятно, он кончит тем, что загремит за решетку на всю оставшуюся жизнь. Он нами не интересуется, да и не интересовался никогда. По мне, так пусть лучше Джил считает своего отца приличным человеком – хотя бы пока.

– Думаю, вы правы.

Берни искренне восхищался ею: не ожесточилась, сумела простить да и дочери сумела внушить, что ее отец был благородным мужчиной. Эта хрупкая женщина оказалась такой стойкой и осталась такой прекрасной. Она сама создала себе новую жизнь, и Калифорния – самое подходящее место для этого.

– Я использовала деньги от страховки родителей, проучилась год в вечернем университете, чтобы получить удостоверение учителя, и устроилась в школу. Сейчас преподаю во втором классе, и ученики у меня просто замечательные! – она довольно улыбнулась. – Джил пойдет в эту же школу, поэтому я буду меньше платить за обучение. Собственно, по этой причине я и решила стать учителем. Хотелось, чтобы она училась в приличной школе, но платить за частную школу мне очень сложно, так что все устроилось наилучшим образом.

В ее устах рассказ прозвучал как история успеха, а вовсе не страданий. Просто поразительно: она вырвала победу из челюстей поражения, и Берни легко мог представить, как это произошло. Чендлер Скотт или как его там на самом деле звали представился ему мужской версией Изабель, хотя явно был не таким профи, как она. Берни решил, что Элизабет заслуживает ответной честности с его стороны.

– Несколько лет назад меня угораздило попасть в подобную историю. С красивой француженкой я познакомился в нашем магазине, она была манекенщицей. Больше года я был полностью в ее власти, но в отличие от вас не получил в награду такую чудесную маленькую девочку, – он улыбнулся, кивнув в сторону Джил, которая все еще играла на улице. – Из этой истории я вышел с ощущением, что меня просто использовали. Вдобавок я лишился внушительной суммы и часов, которые мне подарили родители. Она оказалась очень ловкой. Один субъект предложил ей роль в кино, и я застал их, когда они занимались любовью на палубе его яхты. Думаю, такая порода людей не зависит ни от пола, ни от национальности. После такого становишься осторожным в знакомствах, не так ли? С тех пор прошло три года, и за все это время я больше ни с кем не был так близок. После таких отношений начинаешь сомневаться в собственной способности разбираться в людях. Я потом удивлялся, как мог быть таким идиотом.

Элизабет рассмеялась.

– Могу сказать то же самое! Я два года ни с кем не встречалась и даже сейчас… гм… остерегаюсь. Мне нравится моя работа, мои друзья, а остальное… – она пожала плечами и развела руками. – Без остального я могу обойтись.

Берни улыбнулся:

– Значит, мне уйти?

Они оба засмеялись. Она встала и пошла в кухню проверить пирог.

– Как вкусно пахнет! – воскликнул Берни, когда по комнате поплыл аппетитный аромат.

– Спасибо, я люблю готовить.

Она быстро приготовила салат цезарь, манипулируя заправкой так же ловко, как его любимый официант в нью-йоркском «21», а потом приготовила Берни «Кровавую Мэри». Для Джил она сделала ее любимый сэндвич с беконом и арахисовым маслом и постучала в панорамное окно. Девочка принесла с собой шоколадного медведя без одного уха и вопросительно посмотрела на мать.

– Что, если теперь я откушу ему нос?

– Бедняга! Могу себе представить, в каком состоянии он будет к вечеру. Придется привезти тебе еще одного.

– Значит, этого можно съесть? – быстро сообразила девчушка, чем вызвала смех взрослых.

Элизабет тем временем сервировала обед. На столе лежали плетенные из соломки салфетки оранжевого цвета и стояла ваза с ярко-оранжевыми цветами. Красивые тарелки и серебряные столовые приборы довершали картинку.

– Мы любим здесь бывать, – заметила Элизабет. – Для нас это приятный отпуск. Коттедж принадлежит одной учительнице из нашей школы. Его построил несколько лет назад ее муж, архитектор. Сами они ездят каждый год на восток, погостить у ее родителей, и на это время разрешают нам пожить в их доме. Это лучшее время года, правда, Джил?

Девочка кивнула и улыбнулась Берни:

– Вам тоже здесь нравится?

– Очень.

– А вас рвало по дороге?

Ну и тема для разговора за столом! Берни невольно улыбнулся, но ему нравилась ее безыскусность и прямота. Она очень походила на свою маму и внешне, и по характеру.

– Нет, меня не рвало, но я сам вел машину, а это помогает.

– Мама тоже так говорит, поэтому ее никогда и не рвет.

Элизабет укоризненно посмотрела на дочь:

– Джил!

Берни наблюдал за ними обеими с искренним удовольствием. Это был чудесный день! Так хорошо Берни давно себя не чувствовал. После еды они вышли прогуляться по берегу. Джил убежала вперед, выискивая ракушки. Берни подозревал, что им не всегда было так легко: трудно растить ребенка в одиночку, – но Лиз не жаловалась.

Берни рассказал ей о своей работе в «Уольфс», о том, что тоже хотел преподавать, но судьба распорядилась иначе. Он даже зачем-то рассказал ей о Шейле, которая когда-то разбила ему сердце. На обратном пути, глядя на Элизабет, Берни признался:

– Знаете, у меня такое чувство, будто я знаю вас много лет.

Он никогда не испытывал ничего подобного ни с одной из женщин.

– Я тоже чувствую что-то похожее, причем с той самой минуты, когда увидела вас в магазине.

– Рад это слышать.

Берни и правда был почти счастлив слышать ее признание, а Элизабет продолжила:

– Я увидела в вас родную душу, услышав, как вы общались с Джил. Она потом всю дорогу домой только о вас и говорила. Можно было подумать, что вы один из лучших ее друзей.

– Я был бы и правда рад стать таковым.

Их сердечный диалог прервала Джил:

– Смотрите, что я нашла! Это же песчаный доллар, не поломанный или еще какой.

– Дай-ка посмотреть, – Берни наклонился, подставил ладонь, и девочка осторожно положила в нее идеально круглую белую раковину. Они вместе рассмотрели находку. – Клянусь Джорджем, ты права!

– Кто такой Джордж?

Берни засмеялся:

– Никто. Просто так иногда говорят взрослые.

Его ответ, кажется, ее удовлетворил.

– Ты нашла очень красивый песчаный доллар, – Берни вернул Джил находку так же осторожно, потом выпрямился и посмотрел на ее мать. – Думаю, мне пора: пикник перенесем на другой день.

Ему совершенно не хотелось уходить, и она это поняла.

– А может, останетесь поужинать? Столько всего навезли…

– У меня есть идея получше, – по пути в Стинсон-Бич Берни заметил ресторан. – Дамы, что, если я приглашу вас на ужин? – Спохватившись, что одет не для ресторана, он спросил: – Пустят меня в таком виде, как думаете?

Он раскинул руки, «дамы» оглядели его с головы до ног, и Элизабет заверила:

– На мой взгляд, вы отлично выглядите.

– Тогда что, предложение принимается?

– Мамочка, давай пойдем! Ну пожалуйста!

Джил сразу загорелась этой идеей, Элизабет предложение тоже понравилось. Она с удовольствием его приняла и велела дочери пойти переодеться, а тем временем предложила Берни в гостиной пива, но он отказался.

– Я не большой любитель выпить.

Элизабет вздохнула с облегчением, потому что терпеть не могла много пьющих мужчин, ожидавших, что много будет пить и она. Чендлер всегда пил слишком много, и она из-за этого нервничала, но тогда ей не хватало смелости сказать ему об этом.

– Забавно, что кого-то раздражает, когда ты не пьешь.

– Думаю, они видят в этом угрозу для себя, особенно если сами пьют слишком много.

В тот вечер они прекрасно провели время. В ресторане, который по счастливому стечению обстоятельств тоже назывался «Песчаный доллар», царила атмосфера старого салуна. Через вращающиеся двери весь вечер ходили люди: кто выпить у стойки бара, кто поужинать огромным стейком или лобстером – фирменными блюдами. Элизабет сказала, что это лучшее заведение на побережье. К счастью, готовили здесь и правда очень хорошо. Джил так просто набросилась на стейк: они не часто посещали рестораны.

На обратном пути девочка заснула в машине, и, когда они подъехали к коттеджу, Берни бережно отнес ее на руках в ее комнату и уложил в кровать. Джил спала в крошечной комнате для гостей рядом со спальней Элизабет. Уложив девочку, они на цыпочках вернулись в гостиную.

– Кажется, я в нее влюбился, – признался Берни.

– Это взаимно. Мы чудесно провели время, – улыбнулась в ответ Элизабет.

Берни направился к двери. Ему очень хотелось поцеловать девушку, но он опасался все испортить, отпугнуть ее: она очень ему нравилась. Он чувствовал себя подростком.

– Когда вы вернетесь в город?

– Через две недели. Но почему бы вам не приехать к нам в следующие выходные? Дорога – вы сами признали – несложная, после ужина можете вернуться или даже переночевать здесь, если хотите. Джил может лечь со мной, а вы займете ее комнату.

Он предпочел бы расположиться иначе, но не посмел сказать это вслух даже в шутку: слишком рано, можно все испортить. Нельзя забывать и о Джил, которая стала очень важной частью и его жизни, не только ее. Девочка всегда была с ними, и приходилось это учитывать. Он не хотел бы расстраивать ее.

– Я с удовольствием, если получится освободить себе выходной.

– Во сколько вы обычно уходите с работы?

Они сидели в гостиной и разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Джил.

Берни засмеялся:

– Часов в девять-десять вечера, но это решаю я сам. Я работаю, как правило, без выходных.

Элизабет была потрясена:

– Что же это за жизнь?

– Мне просто больше нечем было заняться, – признался Берни и сам ужаснулся. Но теперь, возможно, у него появится и более интересное времяпрепровождение. – К следующей неделе постараюсь исправиться. Я вам позвоню.

Элизабет кивнула, надеясь, что так и будет. Начало отношений всегда бывает трудным: установление контакта, взаимные надежды и ожидания, – но с ним все было легко. Элизабет давно не встречала таких мужчин.

Она проводила его до машины. Ей казалось, что она никогда не видела такого количества звезд. Она подняла голову и взглянула на небо, потом перевела взгляд на Берни. Они долго так стояли и смотрели друг на друга.

– Это был чудесный день, – сказал он наконец. – Буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи.

Он дотронулся до ее руки, перед тем как сесть в машину, и Элизабет на мгновение задержала его руку в своей.

– Я тоже. Будьте осторожны на дороге.

Берни выглянул в окно и усмехнулся:

– Главное, чтобы не вырвало.

Оба засмеялись. Он помахал ей рукой, выезжая задним ходом с подъездной дороги, и уехал, думая и о ней, и о Джил, вспоминая, как они весело болтали за ужином.

Глава 6

На следующей неделе Берни дважды приезжал на ужин в Стинсон-Бич. Один раз еду приготовила Лиз, а второй раз он снова сводил их в «Песчаный доллар». Потом он еще приехал к ним в субботу и привез новый пляжный мяч для Джил, несколько игр, включая кольца, которые они все вместе бросали на пляже, и разные совочки и формочки для игры в песке. Элизабет он купил купальник – голубой, почти такого же цвета, как ее глаза, – и она смотрелась в нем очень эффектно.

– Боже правый, Берни… прекратите нас баловать!

– Почему? Этот купальник как будто специально для вас создан, и я просто не смог пройти мимо.

Берни был очень доволен, потому что знал: никто до него ничего подобного не делал.

– Мы можем к этому привыкнуть, и что тогда делать? Будем каждый день барабанить в дверь вашего магазина и требовать купальники, шоколадных медведей, черную икру и паштет…

Представив эту картину, Берни расхохотался:

– Тогда мне просто придется проследить, чтобы всего этого всегда было у вас в достатке.

Шутки шутками, но он понял, что Элизабет имела в виду: им придется туго, если он исчезнет из их жизни.

На следующей неделе он приезжал еще дважды. На второй вечер Элизабет договорилась с одной своей хорошей знакомой, что та присмотрит за Джил, чтобы они могли сходить куда-нибудь вдвоем. Они, конечно, пошли в «Песчаный доллар», потому что больше здесь пойти было некуда, но им обоим нравилась и атмосфера этого ресторана, и кухня.

Сидя за столиком напротив друг друга, они улыбались.

– Было очень мило с вашей стороны приглашать в ресторан нас обеих.

– Это потому, что я еще не решил, кто мне больше нравится: вы, Элизабет, или мисс Джил.

Она рассмеялась:

– Можно просто Лиз, так меня зовут друзья. Вот скажите, почему с вами так просто и весело?

– Бог весть! – Берни улыбнулся. – У такой матери, как моя, должно было вырасти дерганое существо с парочкой тиков как минимум.

– Не может быть, чтобы она была так ужасна! – нарочито простонала Элизабет.

– Вы даже не представляете! Вот подождите, сами увидите, если она когда-нибуль снова сюда приедет, в чем я очень сомневаюсь. В июне ей здесь ужасно не понравилось. Вы даже представить себе не можете, какой она бывает трудной в общении.

Последние две недели Берни избегал разговаривать с матерью: не хотелось объяснять, где он проводит время, но если она звонила, то знала, что его часто не бывает дома. «Мама, я просто хожу по барам». Берни легко мог представить, что бы она на это сказала, но, конечно, было бы еще хуже, скажи он, что встречается с женщиной по фамилии О’Рейли. Лиз он пока об этом не говорил, боялся напугать.

– А как твой отец?

– О, папаша заслуживает ордена «Пурпурное сердце».

– Я бы хотела когда-нибудь с ними встретиться.

– О боже! – Берни изобразил испуг и покосился куда-то через плечо, словно ожидал увидеть мать с топором в руке. – Лиз, никогда так не говорите! Это может быть опасно!

Так, с шутками и смехом, они проговорили полночи. Берни первый раз поцеловал Лиз, когда приезжал на выходные, и Джил их застукала за этим занятием, но дальше их отношения не продвинулись. Берни волновался из-за девочки, и пока ему было удобнее ухаживать за Лиз на старомодный манер. Для более интимных вещей у них будет достаточно времени, когда они вернутся в город и Джил не будет спать в соседней комнате за тонкой, как картонка, стеной.

В воскресенье он приехал помочь Лиз упаковать вещи. Ее друзья сообщили, что они могут остаться еще на день. Было видно, что им не хочется возвращаться домой. Для них это был конец отпуска, и в этом году они больше никуда не поедут. Элизабет не могла себе это позволить, будь то с Джил или без нее. По дороге домой обе пребывали в таком мрачном настроении, что Берни и сам загрустил.

– Послушайте, а почему бы нам через некоторое время не поехать еще куда-нибудь? В Кармел или, например, на озеро Тахо? Что скажете? Я еще нигде не был, и вы могли бы мне все показать. Вообще-то мы можем поехать в оба эти места.

Лиз и Джил едва не завопили от радости.

На следующий день Берни велел своей секретарше подобрать для них жилье с тремя спальнями. Кондоминиум на озере Тахо был забронирован на следующий уикенд и еще на День труда. Вечером, когда Берни сообщил эту новость, и Лиз, и Джил пришли в восторг. Пока Лиз укладывала дочь в кровать, девочка послала Берни воздушный поцелуй. Они жили в маленькой квартирке с единственной спальней, которую занимала Джил, а Лиз спала на раскладном диване в гостиной. Берни стало ясно, что их личная жизнь здесь просто невозможна.

Лиз казалась встревоженной и смотрела на Берни с виноватым видом.

– Берни, поймите меня правильно, но я думаю, нам не стоит ехать с вами на озеро Тахо.

– Но почему? – удивился Берни с видом разочарованного ребенка.

– Да, все это чудесно, и мои слова, я уверена, покажутся вам безумием, но я не могу… при Джил. Если я позволю вам сделать это для нас, то как нам жить потом?

– Когда потом?

Но Берни понимал, что она имеет в виду.

– После того как вы вернетесь в Нью-Йорк или когда устанете от меня. Мы взрослые люди: сейчас все очень здорово, но кто знает, что будет через месяц, или через неделю, или в следующем году…

– Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, – тихо, но твердо сказал Берни.

Лиз удивилась, но не так сильно, как он сам. Слова, казалось, вырвались у него сами по себе, но теперь, когда они прозвучали, он осознал, что все правильно.

– Вы… шутите? – Она вскочила и принялась взволнованно ходить по комнате. – Вы же меня толком не знаете.

– Знаю. Всю жизнь я встречался с женщинами, которых уже после первого свидания мне не хотелось видеть, но я говорил себе: «Какого черта, хотя бы попытайся, никогда не знаешь заранее…» И месяца через два-три, максимум через полгода я порывал с очередной пассией и никогда ей больше не звонил. А вот теперь встретил вас и понял, что влюблен, в тот же миг, когда впервые вас увидел. Во вторую встречу я понял, что вы лучшая женщина из всех, кого я когда-либо встречал, и что я буду считать себя счастливчиком, если вы позволите мне чистить ваши туфли до конца моих дней… Так что мне теперь делать? Полгода играть в игры и притворяться, что мне еще нужно разобраться в своих чувствах? Мне не нужно ни в чем разбираться. Я вас люблю, я хочу жениться на вас, – Берни весь сиял, поскольку понял: с ним только что произошло самое лучшее, что только могло произойти. – Лиз, вы выйдете за меня?