О любви

Которому же из наших сменявших друг друга правительств мы обязаны такой ужасной бедой как англизация? Стоит ли винить энергичное правительство 1793 года, которое не позволило иностранцам временно разместиться на Монмартре? Оно же через несколько лет покажется нам героическим и его деятельность станет достойной прелюдией к работе того правительства, которое при Наполеоне пронесет наше имя по всем столицам Европы.

Мы забудем о благонамеренной глупости Директории, наглядными примерами которой являются таланты Карно и бессмертная Итальянская кампания 1796–1797 годов.

Испорченность нравов при дворе Барраса еще напоминала о веселости старого режима; привлекательность г-жи Бонапарт показывала, что в ту пору у нас не было никакой предрасположенности к угрюмости и высокомерию англичан.

Глубокое уважение к образу правления первого консула, которое мы не сумели преодолеть в себе, невзирая на зависть Сен-Жерменского предместья, а также исключительно достойные люди, прославившие тогда парижское общество, такие как Крете, Дарю и им подобные, не позволяют нам возлагать на Империю ответственность за ту значительную перемену, которая произошла во французском национальном характере в течение первой половины XIX века.

Нет смысла дальше продолжать мой обзор: читатель поразмыслит и сам сделает правильный вывод…

Книга первая

Глава I

О любви

Я пытаюсь осмыслить это страстное чувство, все искренние проявления которого носят отпечаток красоты.

Есть четыре типа любви:

1. Страстная любовь: такова любовь португальской монахини, любовь Элоизы к Абеляру, любовь капитана из Везеля, любовь жандарма из Ченто [4].

[4] Друзья господина Бейля часто спрашивали его, кто такие эти капитан и жандарм; он отвечал, что позабыл их историю. П.М.

2. Манерная любовь: такая любовь господствовала в Париже около 1760 года, ее можно найти в мемуарах и романах того периода, у Кребильона, Лозена, Дюкло, Мармонтеля, Шамфора, г-жи д'Эпине и так далее, и так далее.

Это некая картина, где все, вплоть до теней, должно быть окрашено в розовый цвет, куда ни под каким предлогом не должно проникать ничего неприятного, иначе речь зайдет о неумении держать себя в обществе, о дурных манерах, о бестактности и так далее. Человек благородного происхождения знает заранее все приемы, которые ему надлежит использовать и с которыми ему придется столкнуться на различных стадиях такой любви; в ней нет никакого пыла и неожиданности, изящества в ней нередко больше, чем в истинной любви, ибо в ней всегда много ума; это сдержанная и красивая миниатюра по сравнению с картинами братьев Карраччи; страстная любовь отрешает нас от всех наших интересов, тогда как манерная любовь умело к ним приспосабливается. Правда, если отнять у этой скудной любви тщеславие, от нее мало что останется; лишившись тщеславия, она уподобляется выздоравливающему, ослабевшему до такой степени, что он едва может передвигаться.

3. Физическая любовь.

Погоня за красивой и свежей крестьянкой, убегающей в лес. Всем знакома любовь, основанная на такого рода удовольствии; каким бы черствым и жалким ни был человек, именно с этой охотничьей радости он начинает в шестнадцать лет.

4. Тщеславная любовь.

Подавляющее большинство мужчин, особенно во Франции, желают обладать той женщиной, которая в моде, и владеют ею как красивой лошадью, как необходимым атрибутом роскоши молодого человека. Более или менее услаждаемое и подстегиваемое тщеславие способно породить восторженный порыв. Порой тут присутствует и физическая любовь, но не всегда; частенько нет даже физического удовольствия. «Для буржуа герцогине всегда тридцать лет», – говорила герцогиня де Шольн; а люди, близкие ко двору такого справедливого человека, как король Людовик Голландский, до сих пор весело вспоминают одну хорошенькую женщину из Гааги, которая решалась прельститься мужчиной лишь в том случае, если тот был герцогом или принцем. Однако, едва при дворе появлялся принц, она, будучи верной монархическому принципу, тотчас давала отставку герцогу, тем самым олицетворяя собой награду за добросовестную дипломатическую службу.

Самая благоприятная ситуация для этих пошлых отношений складывается тогда, когда физическое удовольствие усиливается привычкой. В таком случае, благодаря воспоминаниям, они становятся немного похожими на любовь; когда человека бросают, он ощущает укол самолюбия и тоску; идеи, почерпнутые из романов, угнетают его, и он мнит себя влюбленным и печальным, так как тщеславие стремится считать себя великой страстью. Несомненным является то, что какому бы типу любви мы ни были обязаны наслаждениями, как только к ним примешивается восторженность души, они становятся яркими, а воспоминания о них – волнующими; в этой страсти, в отличие от большинства других, воспоминание о том, что утрачено, всегда кажется ценнее того, что стоит ждать от будущего.

Иногда привычка или отчаяние от невозможности обрести нечто большее превращают тщеславную любовь в своего рода дружбу, причем в наименее приятную из всех ее видов; она похваляется своей надежностью и так далее [5].

[5] Известный разговор Пон де Вейля и г-жи дю Деффан у камина[3].

Физическое удовольствие, заложенное в природе человека, знакомо каждому, однако для нежных и страстных душ оно стоит далеко не на первом месте. Пусть такие души высмеиваются в салонах, пусть светские люди своими интригами часто делают их несчастными, зато им ведомы наслаждения, совершенно недоступные сердцам, способным трепетать лишь из-за тщеславия или денег.

Некоторые добродетельные и нежные женщины почти не имеют представления о физических удовольствиях; они, если можно так выразиться, редко им предаются, и даже когда это случается, порывы страстной любви почти заставляют их забыть о телесных наслаждениях.

Есть мужчины, ставшие жертвами и орудиями адской гордыни в духе Альфьери. Эти люди, возможно, потому и жестоки, что, подобно Нерону, всегда чего-то страшатся, судя обо всех других по собственному сердцу, такие люди могут достичь физического удовольствия лишь в той мере, в какой оно сопровождается максимально возможным услаждением гордыни, то есть в той мере, в какой они изощряются в жестокости по отношению к спутнице своих забав. Отсюда и ужасы «Жюстины». Иначе этим мужчинам не обрести чувство уверенности.

Впрочем, вместо того чтобы различать четыре типа любви, вполне возможно допустить восемь или десять ее разновидностей. Может статься, у людей столько же образов чувствования, сколько образов мышления; однако различия в их определении ничего не меняют в последующих рассуждениях. Все любовные чувства, которые доводится наблюдать в этом мире, рождаются, живут и умирают либо достигают бессмертия, подчиняясь одним и тем же законам [6].

[6] Эта книга – вольный перевод итальянской рукописи г-на Лизио Висконти, в высшей степени достойного молодого человека, недавно умершего у себя на родине, в Вольтерре. В день своей нежданной кончины он разрешил переводчику опубликовать свое эссе «О любви», если тот найдет способ привести его в приемлемый вид.

Кастильон-Фьорентино, 10 июня 1819 года.

Глава II

О зарождении любви

Вот что происходит в душе:

1. Восхищение.

2. Нам приходит в голову: «Как приятно целовать ее и получать ответные поцелуи! и так далее».

3. Надежда.

Мы учимся видеть совершенства; ради получения максимально возможного физического удовольствия женщине следовало бы сдаваться именно в этот момент. Даже у самых сдержанных женщин в миг надежды горят глаза; страсть настолько сильна, наслаждение настолько интенсивно, что оно проявляется весьма ярко.

4. Любовь зародилась.

Любить – это иметь удовольствие видеть, осязать и ощущать всеми органами чувств, и как можно ближе, предмет любви, который любит нас.

5. Начинается первая кристаллизация [7].

[7] Более подробное объяснение этого слова см. в «Зальцбургской ветке» (неопубликованный фрагмент) в конце книги.

Мы находим удовольствие в том, чтобы украшать множеством совершенств женщину, в любви которой уверены; мы с бесконечным самодовольством представляем свое счастье во всех подробностях. Все сводится к тому, что мы преувеличиваем то прекрасное достояние, которое только что свалилось на нас с неба, мы ничего в нем не смыслим, однако обладание им кажется нам гарантированным.

Дайте мыслям влюбленного побродить в течение суток, и вот что вы обнаружите.

В соляных копях Зальцбурга в заброшенные глубины шахты бросают ветку дерева, сбросившую листья к зиме; когда через два-три месяца ее достают, она покрыта блестящими кристаллами: мельчайшие ответвления, не крупнее лапки синицы, украшены бесчисленным множеством изменчивых и ослепительных алмазов; простая ветка становится неузнаваемой.

То, что я называю кристаллизацией, есть работа ума, который во всем, что предстает перед ним, открывает новые совершенства предмета своей любви.

Путешественник рассказывает о тенистой прохладе апельсиновых рощ в Генуе, на берегу моря, в жаркие летние дни: какое наслаждение вкушать эту тенистую прохладу вместе с любимой!

Один из ваших друзей ломает руку на охоте: как приятно получать заботливый уход от любимой женщины! Быть всегда рядом с ней и видеть, как она неустанно проявляет к вам любовь – так боль становится чуть ли не благословением; и, начав рассуждения со сломанной руки вашего друга, вы уже готовы поверить в ангельскую доброту вашей возлюбленной. Одним словом, достаточно подумать о том или ином достоинстве, чтобы узреть его в любимом существе.

Это явление, которое я позволяю себе назвать кристаллизацией, проистекает из природы, повелевающей нам получать удовольствие и заставляющей кровь приливать к нашему головному мозгу от ощущения того, что мимолетные удовольствия усиливаются благодаря достоинствам предмета любви и от мысли: «она – моя». У дикаря нет времени продвинуться дальше первого шага. Он получает удовольствие, но активность его головного мозга используется для преследования убегающей в лес лани, с помощью мяса которой он должен как можно скорее укрепить свои силы, чтобы не попасть под секиру врага.

Определенно есть и другая крайность цивилизации, когда нежная женщина доходит до того, что ощущает физическое удовольствие только с тем мужчиной, которого она любит [8]. В противоположность дикарю. Но у цивилизованных народов женщина располагает досугом, дикарь же настолько поглощен своими делами, что вынужден обращаться со своей женщиной, как с вьючным животным. У многих видов животных самки оказываются счастливее, поскольку пропитание самцов обеспечивается с большей легкостью.

[8] Такая особенность не обнаруживается у мужчины, так как у него нет стыдливости, которой приходится пожертвовать ради одного мгновения.

Однако оставим леса и вернемся в Париж. Страстный человек видит в любимом существе все мыслимые достоинства; между тем его внимание еще может рассеяться, ибо душа пресыщается любым однообразием, даже идеальным счастьем [9].

[9] Это означает, что один способ проявления любви дает только одно мгновение идеального счастья; но манера действий страстного человека меняется по десять раз в день.

Вот что происходит, когда кто-то овладевает нашим вниманием:

6. Зарождается сомнение.

После того, как десять или двенадцать взглядов или любой другой ряд действий, которые могут длиться как мгновение, так и несколько дней, сначала вселили надежду, затем укрепили ее, влюбленный, оправившись от первоначального изумления и привыкнув к своей радости, или руководствуясь теорией, которая всегда основывается на наиболее частых случаях и потому касается только доступных женщин, – влюбленный, смею вас уверить, теперь потребует более надежных гарантий и захочет ускорить достижение своего счастья.

Если он выказывает излишнюю самоуверенность, ему противопоставляют равнодушие [10], холодность или даже гнев; во Франции – нотку иронии, которая как бы говорит: «Вы возомнили, что продвинулись дальше, чем это есть на самом деле». Женщина ведет себя так либо потому, что пробуждается после минутного упоения и повинуется стыдливости, нормы которой она с трепетом нарушила, либо просто из осторожности или кокетства.

[10] То, что в романах XVII века называлось внезапным ударом в сердце, определяющим судьбу героя и его возлюбленной, есть движение души, опошленное бесконечным числом писак, но все-таки существующее в природе; оно возникает из-за невозможности держать оборону. Любящая женщина настолько преисполнена счастьем от переживаемого ею чувства, что не в состоянии успешно притворяться; ей надоедает благоразумие, она пренебрегает всеми мерами предосторожности и слепо отдается радости любви. Недоверие делает внезапный удар в сердце невозможным.

Влюбленный начинает сомневаться в счастье, которого он ожидал; он со всей строгостью пересматривает основания для надежды, которые ему представлялись реальными.

Он хочет переключиться на другие радости жизни, но обнаруживает их утрату. Им овладевает страх перед ужасным несчастьем, а вместе с ним появляется и пристальное внимание.

7. Вторая кристаллизация.

Затем начинается вторая кристаллизация, производящая в качестве алмазов подтверждения следующей мысли:

«Она меня любит».

Ночью, наступившей после зарождения сомнений и ожидания мига страшного несчастья, влюбленный каждые четверть часа говорит себе: «Да, она меня любит»; кристаллизация переходит в открытие новых прелестей; затем его одолевает сомнение, чей растерянный взор внезапно останавливает его. У него перехватывает дыхание в груди; он задумывается: «А любит ли она меня?» Делая выбор между этими мучительными и сладостными вариантами, бедный влюбленный с особой остротой чувствует: «Она одарит меня наслаждением, которое способна дать лишь она одна во всем мире».

Именно в очевидности этой истины, в этом пути по самому краю страшной пропасти, когда идешь, почти прикасаясь рукой к идеальному счастью, и состоит превосходство второй кристаллизации над первой.

Влюбленный беспрестанно блуждает между тремя идеями:

1. В ней соединились все совершенства.

2. Она любит меня.

3. Как добиться от нее величайшего из возможных доказательств любви?

Самый мучительный миг незрелой любви – когда влюбленный осознает, что сделал ложный вывод и что приходится разрушать целый слой кристаллов.

Он готов усомниться в самой кристаллизации.

Глава III

О надежде

Для зарождения любви достаточно лишь малой толики надежды.

Надежда может ускользнуть через два-три дня, тем не менее, любовь уже родилась.

При решительном, безрассудном, порывистом характере и воображении, развитом жизненными невзгодами, толика надежды может быть меньшей.

Она может иссякнуть раньше, не убивая любовь.

Если влюбленный пережил злоключения, если он мягкого и задумчивого нрава, если он разуверился в других женщинах, если в нем живо восхищение избранницей, то никакое заурядное удовольствие не в силах будет отвлечь его от второй кристаллизации. Он предпочтет мечтать о самом сомнительном шансе когда-нибудь ей понравиться, нежели получить от обычной женщины все, что она может дать.

Именно в это время, а не позже, заметьте, он даже может нуждаться в том, чтобы любимая женщина каким-то жестоким образом убила в нем надежду и публично облила его таким презрением, которое уже не позволяет снова появляться в свете.

Зарождение любви допускает весьма длительные промежутки времени между всеми этими этапами.

От людей холодных, флегматичных, осторожных оно потребует куда большей надежды, причем несокрушимой. То же самое касается и пожилых людей.

Продолжительность любви обеспечивается второй кристаллизацией, в ходе которой с каждым мигом все яснее высвечивается необходимость быть любимым или умереть. После такой ежеминутной убежденности, превращенной в привычку несколькими месяцами любви, как можно вынести саму мысль о том, чтобы перестать любить? Чем сильнее у человека характер, тем менее он склонен к непостоянству.

Вторая кристаллизация почти полностью отсутствует в любовных переживаниях, вызванных женщинами, которые сдаются слишком быстро.

После воздействия обеих кристаллизаций, особенно второй, гораздо более сильной, равнодушные глаза перестают узнавать ветку дерева.

Ибо, во‑первых, она украшена совершенствами или алмазами, которых они не видят; во‑вторых, она украшена совершенствами, которые для них таковыми не являются.

Совершенство некоторых прелестей, о которых говорит ему старый друг его красавицы, и некая живость, замеченная в ее взгляде, также являют собой алмаз кристаллизации [11] в духе Дель Россо. Подобные мысли, промелькнувшие вечером, заставляют его мечтать всю ночь напролет.

[11] Я назвал это эссе идеологической книгой. Моя цель состояла в том, чтобы указать, что, хотя она и называется «Любовь», это не роман и, главное, в ней нет занимательности, свойственной роману. Я прошу прощения у философов за то, что использовал слово «идеология»: в мои намерения никоим образом не входило присваивать термин, который по праву принадлежит другим. Если идеология представляет собой подробное описание идей и всех частей, из которых они могут состоять, то эта книга есть подробное и скрупулезное описание всех чувств, из которых состоит страсть, называемая любовью. Затем из этого описания я делаю некоторые выводы, например, о том, как исцелиться от любви. Я не знаю, как по-гречески сказать «рассуждение о чувствах», подобно тому, как идеология обозначает рассуждение об идеях. Я мог бы попросить кого-то из моих ученых друзей придумать для меня соответствующее слово, но я и так уже чрезвычайно раздосадован тем, что мне пришлось взять на вооружение новое слово кристаллизация, и вполне вероятно, что если это эссе обретет читателей, то они не простят мне этого нового слова. Признаюсь, я мог бы избежать его, применив свой литературный талант; я пытался, но безуспешно. Без этого слова, которое, на мой взгляд, выражает главный феномен безумия, именуемого любовью, безумия, при этом доставляющего человеку величайшие наслаждения, какие только дано испытать на земле существам его вида, без употребления этого слова, которое приходилось бы постоянно заменять очень длинной перифразой, данное мной описание того, что происходит в голове и в сердце влюбленного человека, становится неясным, тяжелым, скучным даже для меня, как автора: чем же это стало бы для читателя?

Поэтому я призываю читателя, который почувствует, что его слишком шокирует слово кристаллизация, закрыть книгу. На мое большое счастье, я не стремлюсь иметь много читателей. Мне приятно было бы очень понравиться тридцати или сорока парижанам, которых я никогда не увижу, но которых безумно люблю, даже не будучи с ними знаком. Например, некой юной г-же Ролан, тайком читающей книгу, которую она при малейшем шуме быстро прячет в выдвижных ящиках рабочего стола своего отца, гравирующего корпус часов. Душа, подобная душе г-жи Ролан, надеюсь, простит мне не только слово кристаллизация, употребляемое для выражения акта безумия, делающего для нас видимыми все красоты, все виды совершенства в женщине, которую мы начинаем любить, но и целый ряд слишком смелых намеренных пропусков в тексте. Остается только взять карандаш и вписать между строк пять или шесть недостающих слов.

Нечаянная реплика, в которой для меня яснее проявляется нежная, щедрая, пылкая душа или, как ее упрощенно называют, романтическая душа [12], по-королевски счастливая от простой радости прогуливаться вдвоем с возлюбленным в полночь в отдаленном лесу, тоже заставляет меня мечтать всю ночь напролет [13].

[12] Все ее поступки тотчас же приобрели в моих глазах те небесные черты, которые сразу же делают человека существом особенным, отличают его от всех остальных. Мне казалось, что я читаю в ее глазах жажду более возвышенного счастья, неосознанную грусть, стремление к чему-то лучшему, чем то, что мы находим в этом мире, ту меланхолию, что в любом положении, в которое превратности судьбы и революций могут поставить романтическую душу,

…Still prompts the celestial sight,For which we wish to live or dare to die[4].

Ultima lettera di Bianca a sua madre. Forli, 1817[5].

[13] Ради краткости и изображения внутреннего движения души автор использует формулу «я», передавая целый ряд ощущений, не относящихся лично к нему; с ним самим не случалось ничего такого, что заслуживало бы упоминания.

Он отзовется о моей возлюбленной как о недотроге; я отзовусь о его возлюбленной как о девке.

Глава IV

В совершенно безмятежной душе – у юной девушки, живущей в уединенном замке в сельской глуши, – малейшая неожиданность может вызвать легкое восхищение, а если возникнет самая слабая надежда, то она породит любовь и кристаллизацию.

В этом случае любовь поначалу нравится, как нечто занимательное.

Удивлению и надежде в значительной степени способствуют потребность в любви и грусть, свойственные нам в шестнадцать лет. Достаточно известно, что треволнения этого возраста связаны с жаждой любви, а природа жажды состоит в том, чтобы не проявлять излишнюю разборчивость в отношении напитка, который преподносит случай.

Давайте подытожим семь этапов любви; это:

1. Восхищение.

2. Невероятное наслаждение и т. д.

3. Надежда.

4. Зарождение любви.

5. Первая кристаллизация.

6. Появление сомнения.

7. Вторая кристаллизация.

Между № 1 и № 2 может пройти год.

Между № 2 и № 3 – месяц; если надежда не спешит приходить, то человек мало-помалу отказывается от № 2, будто бы приносящего несчастье.

Между № 3 и № 4 – один миг.

Между № 4 и № 5 нет временного интервала. Их может разделить только интимная близость.

Между № 5 и № 6 может пройти несколько дней, в зависимости от степени буйности и дерзости нрава, а между № 6 и № 7 нет временного интервала.

Глава V

Человек не волен не совершать то, что доставляет ему больше удовольствия, чем все остальные возможные действия [14].

[14] В случае преступлений хорошее воспитание заставляет испытывать угрызения совести, предназначение которых заключается в том, чтобы бросить на чашу весов решающий довод.

Любовь подобна лихорадке, она зарождается и угасает без малейшего участия воли. В этом одно из главных отличий манерной любви от страстной любви, и прекрасным качествам любимого существа можно порадоваться лишь как счастливой случайности.

Наконец, любовь существует в любом возрасте: вспомните страсть г-жи дю Деффан к не слишком привлекательному Горацию Уолполу. Возможно, в Париже помнят более свежий и, прежде всего, более приятный пример.

В качестве доказательств великих страстей я допускаю только те их следствия, которые выглядят смешно и нелепо: например, доказательством любви является робость; я говорю не о ложной стыдливости по окончании коллежа.

Глава VI

Зальцбургская ветка

Кристаллизация в любви почти никогда не прекращается. Ее история такова: пока вы не сблизились с любимым существом, кристаллизации подвергается воображаемое решение; ваша уверенность в совершенстве, присущем женщине, которую вы любите, основывается только на воображении. После интимной близости беспрестанно возрождающиеся страхи снимаются решениями, имеющими большее отношение к реальности. Таким образом, счастье никогда не бывает однообразным, разве что в самом его начале. Каждый день словно распускается новый цветок.

Если любимая женщина поддается своей страсти и совершает огромную ошибку, убивая страхи пылкостью своих порывов [15], то кристаллизация на некоторое время прекращается; когда любовь теряет свой пыл, то есть свои страхи, она приобретает очарование полной непринужденности, безграничного доверия, становится приятной привычкой, облегчающей страдания от горестей жизни и придающей наслаждениям интерес иного рода.

[15] Диана де Пуатье. «Принцесса Клевская».

Едва вас покинули, кристаллизация возобновляется; и каждый акт восхищения, любой вид блаженства, который она способна вам дать и о котором вы уже и не мечтали, заканчивается мучительной мыслью: «Такого упоительного счастья я больше не переживу никогда! И потерял я его по собственной вине!» Если вы ищете счастья в ощущениях другого рода, ваше сердце отказывается их испытывать. Ваше воображение четко рисует картину, как вы на быстром коне мчитесь на охоту в Девонширские леса [16]; но вы со всей очевидностью понимаете и чувствуете, что не получите от этого никакого удовольствия. Подобный оптический обман чреват выстрелом из пистолета.

[16] Даже если вам удастся вообразить себя там счастливым, кристаллизация передаст вашей возлюбленной исключительную привилегию даровать вам такое счастье.