скачать книгу бесплатно
– Дорогая, – виновато проговорил Гарри, – да ведь чья-нибудь собака может отравиться. Животные ужасно страдают от яда.
– Мне плевать! – закричала Мэри. – В моем саду никаких животных быть не должно!
– Нет, я не стану класть в саду яд! – отрезал Гарри. – Даже не проси. Я вот что сделаю: встану на рассвете, возьму свое новое ружье и выстрелю в кошку. Она испугается боли и никогда сюда не вернется. Пневматическое ружье хорошо стреляет, кошка такого не забудет.
Гарри впервые отказал в чем-то жене. Она не знала, как с этим бороться, но голова у нее разболелась не на шутку. Когда боль стала совсем невыносимой, Гарри попытался загладить вину: он смочил ватку одеколоном и помазал Мэри лоб. Она гадала, стоит ли рассказывать мужу про белую перепелку. Вряд ли он поверит, конечно. А может, он поймет, как это важно для нее, и отравит кошку? Мэри подождала, пока нервы немного успокоятся, и сказала:
– Дорогой, в сад сегодня прилетела белая перепелка.
– Белая? А ты уверена, что это не голубь?
Ну вот, опять он за свое! Умеет же все испортить!
– Уж перепелку от голубя я отличу! – воскликнула Мэри. – Она совсем близко сидела: дивная белая перепелочка.
– Ну надо же! – сказал Гарри. – Я и не знал, что такие бывают.
– Говорю ведь, я видела своими глазами.
Он смочил одеколоном ее виски.
– Наверное, альбинос. В перьях не хватает пигмента или что-нибудь в таком роде.
Мэри опять забилась в истерике.
– Ты не понимаешь! Эта белая перепелка – я! Моя непостижимая загадка, моя душа… – Гарри сморщил лоб, безуспешно пытаясь понять жену. – Ну как ты не понимаешь, милый? Кошка охотилась за мной. Она хотела убить меня. Поэтому я хочу ее отравить. – Мэри вгляделась в его лицо. Нет, он ничего не понял, да и мог ли понять? Зачем она вообще рассказала Гарри про перепелку? Это все нервы, не иначе. В нормальном состоянии ей бы и в голову такое не пришло.
– Я заведу будильник, – заверил он ее. – И утром проучу эту зловредную кошку.
В десять часов вечера Гарри оставил ее одну. Мэри заперла за ним дверь.
Утром она проснулась от его будильника. В спальне все еще было темно, но сквозь щели в занавесках пробивался серый утренний свет. Мэри услышала, как Гарри тихонько оделся, на цыпочках прошел по коридору мимо ее комнаты и осторожно прикрыл за собой входную дверь. В руках у него было новенькое блестящее ружье. Почуяв свежесть серого утра, Гарри невольно расправил плечи и легко зашагал по росистой лужайке. В углу сада он остановился и лег на живот.
В саду постепенно светлело. Металлический перепелиный щебет уже звенел в воздухе. Небольшая бурая стайка подошла к краю кустов, и все птицы дружно склонили набок головы. Потом их вожак протрубил сигнал к действию, и его подопечные быстро-быстро зашагали к краю пруда. Через минуту показалась и белая перепелка. Она подошла к противоположному краю, окунула клювик в воду и запрокинула голову. Гарри поднял ружье. Белая перепелка посмотрела на него. Ружье злобно шепнуло, и птицы тут же разлетелись. Но белая перепелка вздрогнула, упала на бок и замерла.
Гарри медленно подошел и взял птицу на руки.
– Я не думал ее убивать, – сказал он себе. – Я только вспугнуть хотел.
Он осмотрел белый трупик и заметил прямо под правым глазом отверстие. Потом шагнул к фуксиям и бросил мертвую птицу в кусты, но уже в следующий миг отшвырнул ружье, продрался сквозь кусты, нашел перепелку, отнес ее подальше на холм и зарыл там в палые листья.
Мэри услышала в коридоре его шаги.
– Гарри, ты подстрелил кошку?
– Больше она сюда не заявится, – ответил он через дверь.
– Надеюсь, ты ее убил. Только избавь меня от подробностей.
Гарри прошел в гостиную и сел в большое кресло. В комнате все еще стоял полумрак, но верхушки молодых дубков уже сияли в лучах раннего солнца.
– Какая же я сволочь, – пробормотал Гарри. – Какая гнусная сволочь – взял и убил несчастную тварь, которую она так полюбила! – Он уронил голову и посмотрел в окно. – Я одинок. Боже, как я одинок!
Побег
На западном побережье, примерно в пятнадцати милях книзу от Монтерея, штат Калифорния, расположилась ферма семьи Торрес: несколько акров земли на склоне холма, который круто обрывался к бурым подводным скалам и пенным водам океана. За фермой поднимались в небо громады гор, и оттого постройки казались тлей, льнущей к горным подножиям, чтобы ветер не сдул их ненароком в воду. Крошечная лачуга и разбитый, полусгнивший сарай были настолько изъедены морской солью и побиты влажным ветром, что со временем приобрели цвет гранитных холмов. Жили в них две лошади, рыжая корова и рыжий теленок, полдюжины свиней и несколько тощих пеструшек. На бесплодном склоне росло немного кукурузы: стебли растений от постоянного ветра стали короткими и толстыми, а початки образовывались только с подветренной стороны.
Мама Торрес, худая иссохшая женщина с древними глазами, правила фермой уже десять лет – с тех самых пор, как ее муж споткнулся в поле о камень и упал на гремучую змею. Когда человека кусают в грудь, поделать уже ничего нельзя.
У мамы Торрес было трое детей: два чернявых недоростка двенадцати и четырнадцати лет, Эмилио и Рози, – их мама Торрес отправляла рыбачить на скалы под фермой, когда море было спокойное и школьный надзиратель уезжал в какой-нибудь дальний уголок округа Монтерей, – и Пепе, высокий улыбчивый юноша девятнадцати лет. Любвеобильный, нежный мальчик, только очень уж ленивый. У Пепе была вытянутая голова с заостренной макушкой, на которой росла густая копна черных кучерявых волос. Мама Торрес сделала ему прямую челку, чтобы он хоть что-то видел. У Пепе были острые индейские скулы и орлиный нос, зато губы – мягкие и нежные, как у девочки, а подбородок – точеный и хрупкий. Ноги и руки ему достались какие-то угловатые, развинченные, и никто не мог заставить его работать по хозяйству. Мама втайне считала его славным и храбрым мальчиком, но вслух только попрекала: «Видно, лень передалась тебе по отцовской линии, потому что в моей семье таких лодырей никогда не бывало». Или: «Когда я носила тебя в утробе, однажды из кустов вышел ленивый койот и эдак хитро на меня зыркнул. Видать, потому ты такой и уродился».
Пепе только смущенно улыбался и втыкал в землю свой складной ножик – чтобы лезвие не тупилось и не ржавело. Нож достался ему по наследству от отца – длинный тяжелый клинок, прячущийся в черную рукоять. На рукояти была маленькая кнопочка: нажмешь ее – и лезвие тут же выскочит. Пепе никогда не расставался с ножом, ведь он был отцовский – а значит, бесценный.
Как-то солнечным утром, когда синий океан под обрывом ярко сверкал, а подводные камни купались в белом прибое, и даже высокие горы имели благосклонный вид, мама Торрес открыла изнутри дверь лачуги и крикнула:
– Пепе, у меня для тебя поручение!
Ответа не последовало. Мама прислушалась. За сараем кто-то звонко смеялся. Она подобрала длинную тяжелую юбку и зашагала туда, откуда доносились детские голоса.
Пепе сидел на земле, опершись спиной на ящик и сверкая белоснежными зубами. По бокам от него стояли замершие в нетерпении малыши. В пятнадцати футах от них из земли торчал столб красного дерева. Рука Пепе безвольно лежала на коленях, сжимая в ладони нож. Сам Пепе с улыбкой смотрел в небо.
Вдруг Эмилио пронзительно крикнул:
– Йа!
В ту же секунду рука Пепе щелкнула, точно хлыст, и метнула нож: тот раскрылся уже в воздухе, и кончик лезвия с глухим стуком вонзился в столб, а черная рукоять мелко задрожала. Все трое восхищенно засмеялись. Рози подбежала к столбу, выдернула нож и вернула его брату. Он спрятал лезвие, вновь сжал нож в безвольно повисшей руке и самодовольно улыбнулся небу.
– Йа!
Тяжелый нож стремительно вылетел из руки и опять воткнулся в столб. Мама Торрес медленно, как баржа, подплыла к детям и остановила игру.
– Весь день забавляешься с ножом, точно это игрушка! – заворчала она на Пепе. – А ну подымайся! На что тебе ноги – башмаки стирать? Вставай! – Она схватила его за развинченное плечо и встряхнула. Робко улыбаясь, Пепе неохотно поднялся на ноги. – А теперь слушай! – крикнула мама Торрес. – Сейчас пойдешь на холм, поймаешь там лошадь и наденешь на нее папино седло. Поедешь в Монтерей. У нас кончилось лекарство. Да и соль почти вышла. Ну, ступай за лошадью!
В расслабленном теле Пепе наметился бунт.
– В Монтерей? Я? Один? Si, мама.
Она нахмурилась:
– И не думай, остолоп, будто я позволю тебе купить конфет! Денег получишь ровно на лекарство и соль.
Пепе улыбнулся:
– Мама, а можно я надену шляпу с лентой?
Она тотчас растаяла:
– Конечно, Пепе.
– А зеленый шейный платок на шею? – мягким и вкрадчивым голосом спросил он.
– Так и быть, если обещаешь обернуться быстро и без приключений, зеленый платок тоже можешь взять. Только снимай его за едой, не то заляпаешь…
– Si, мама. Я аккуратно буду есть. Я уже взрослый.
– Ты-то? Взрослый? Букашка ты, а не взрослый!
Пепе отправился в хлипкий сарай, взял там веревку и пошел на холм ловить лошадь.
Отцовское седло было ветхое, так что под стершейся кожей тут и там проглядывал дубовый каркас. Когда Пепе поймал лошадь, оседлал и забрался на нее верхом, мама Торрес вынесла ему из дома круглую черную шляпу с кожаной лентой на тулье, а на шею повязала шелковый зеленый платок. Синяя джинсовая куртка Пепе была гораздо темнее брюк, потому что стирали ее куда реже.
Мама вручила сыну большой пузырек для таблеток и несколько серебряных монет.
– Это на лекарство, – сказала она, – а это на соль. И не забудь поставить в церкви свечку за папу. Это на сласти для малышей. Ужином тебя накормит моя подруга миссис Родригес, глядишь, и переночевать пустит. Когда придешь в церковь, десять раз прочти «Отче наш», двадцать пять – «Аве, Мария» и сразу выметайся оттуда! А то знаю я тебя, дубина стоеросовая: будешь весь день читать молитвы и глазеть на свечки да на иконы. Вредная это привычка – на красивые вещи заглядываться, понял?
В черной шляпе, прикрывавшей заостренную макушку и копну черных волос, Пепе выглядел совсем взрослым и серьезным. Да и в седле он хорошо держался. Мама Торрес подумала, какой у нее красивый, высокий, смуглый и стройный сын.
– Я б тебя, букашку, одного в город не отправила, да вот лекарство перевелось, – тихо сказала она. – А без лекарства нельзя, вдруг у кого зуб заболит или желудок расхворается? Всякое ведь бывает.
– Adios, мама! – воскликнул Пепе. – Я скоро вернусь, не переживай! Можешь посылать меня в город почаще. Я теперь взрослый!
– Глупый цыпленок ты, а не взрослый.
Пепе расправил плечи, щелкнул поводьями по лопаткам лошади и ускакал. Оглянулся он всего один раз: домашние еще стояли и смотрели ему вслед. Пепе гордо улыбнулся и пустил свою крепкую буланую лошадку рысью.
Когда он скрылся за небольшим уклоном дороги, мама повернулась к малышам, но обратилась не к ним, а скорее к самой себе:
– Он теперь почти мужчина. Наконец в доме опять будет мужчина! – Она посмотрела на детей, и взгляд ее стал суровее. – А ну ступайте на скалы. Сейчас будет отлив, насобираете морских ушек.
Она дала детям по железному крюку и отвела к крутому спуску на скалы. Потом взяла гладкий камень метате и села у дверей дома молоть кукурузную муку, время от времени поглядывая на дорогу, по которой ускакал Пепе. Наступил полдень, а затем и день: малыши отбивали мясо моллюсков о скалы, чтобы не было таким жестким, а мама Торрес раскатывала лепешки. Потом, когда красное солнце стало опускаться в океан, они поужинали. Вечером все сидели на ступеньках крыльца и следили за восходом белой луны.
Мама сказала:
– Сейчас он должен быть у моей подруги, миссис Родригес. Она накормит его вкусным ужином и что-нибудь подарит.
– Когда-нибудь я тоже поеду в Монтерей за лекарством. А Пепе правда стал сегодня мужчиной?
– Мальчик становится мужчиной, когда в доме нужен мужчина, – мудро ответила мама Торрес. – Запомни это. И сорокалетние детины на свете бывают, а все потому, что в мужчине нет нужды.
Вскоре они легли спать: мама улеглась на свою большую дубовую кровать в одном конце комнаты, а Эмилио и Рози свернулись в набитых сеном и овчиной ящиках на другом конце.
Луна потихоньку поднялась в небо, на скалах грохотал прибой. Закричали первые петухи. Океан успокоился и вкрадчиво зашептал у берегов. Луна покатилась к океану. Петухи запели снова.
Перед самым рассветом, когда луна почти окунулась в воду, Пепе въехал на запыхавшейся лошади в родную долину. Его пес принялся скакать вокруг лошади и радостно тявкать. Пепе соскользнул с седла на землю. Ветхая лачуга блестела серебром в лунном свете, отбрасывая на северо-восток черную квадратную тень. На востоке громоздились горы, вершины их таяли в светлеющем небе.
Пепе устало поднялся по трем ступенькам и вошел в дом. Внутри было темно. Из угла раздался шорох и мамин крик:
– Кто идет? Пепе, ты?
– Si, мама.
– Ты купил лекарство?
– Si, мама.
– Тогда укладывайся. Я думала, ты заночуешь у миссис Родригес. – Пепе молча стоял в темноте комнаты. – Ну, чего стоишь? Вино пил, что ли?
– Si, мама.
– Тогда тем более укладывайся, проспись до утра.
– Зажги свечу, мама. – Голос у Пепе был усталый и терпеливый, но очень твердый. – Мне надо бежать в горы.
– Что стряслось, Пепе? Никак спятил! – Мама чиркнула спичкой и дождалась, пока та разгорится, затем зажгла стоявшую на полу свечу. – Ну, говори, Пепе, что это ты такое несешь?
Она с тревогой заглянула в его лицо.
Он изменился. Точеный подбородок больше не казался хрупким, губы стали тоньше и прямее, но самая крупная перемена произошла с глазами: смешливость и робость исчезли без следа.
Усталым монотонным голосом Пепе рассказал матери, что произошло. К миссис Родригес пришли гости, мужчины, и стали пить вино. Пепе тоже пил. Внезапно разгорелась ссора – один из гостей полез на Пепе, и тут все и случилось. Пепе моргнуть не успел, как нож будто сам вылетел из его руки. Пока он говорил, лицо мамы Торрес вытягивалось и становилось все строже. Наконец Пепе умолк.
– Теперь я мужчина, мама. Тот человек обзывал меня нехорошими словами, а я ему не позволил.
Мама кивнула:
– Да, теперь ты мужчина, бедный мой малыш Пепе! Ты мужчина, ясно как день. Я предчувствовала, что так все и будет. Все смотрела, как ты ножом забавляешься, и боялась. – На миг ее лицо смягчилось и тут же вновь посуровело. – Пойдем, надо собрать тебя в дорогу. Живо! Разбуди Эмилио и Рози. Не мешкай.
Пепе пошел в другой угол, где среди овечьих шкур спали малыши. Он нежно потряс их за плечи.
– Вставай, Рози! Подымайся, Эмилио! Мама велела просыпаться.
Малыши сели и принялись тереть глаза кулачками. Мама Торрес уже встала с кровати и надела поверх ночной рубашки длинную черную юбку.
– Эмилио! – крикнула она. – Беги на холм и поймай для Пепе другую лошадь! Живо, живо!
Эмилио залез в комбинезон и сонно поплелся к двери.
– За тобой никто не поскакал? – спросила мама Торрес.
– Нет, я внимательно слушал. На дороге никого не было.
Мама заметалась по комнате, точно птица. Со стены она сняла брезентовый мех для воды и бросила его на пол. Потом стянула с кровати одеяло, скатала его рулоном и перевязала концы бечевкой. Из-за печки вытащила мешок из-под муки, в котором хранилось жилистое вяленое мясо.
– Вот черный плащ твоего отца, Пепе. Надевай.
Пепе стоял посреди комнаты и наблюдал, как мать хлопочет. Она вытащила из-за двери винтовку – длинный «винчестер 38-56» с натертым до блеска стволом. Пепе взял у матери ружье и зажал под мышкой. Она принесла кожаный мешочек и отсчитала ему все патроны.
– Осталось всего десять, – предупредила она. – Береги их!