скачать книгу бесплатно
– Тогда слушайте. Примерно через месяц они приживутся, и тогда их можно будет рассадить. Сажать надо примерно в футе друг от друга и в хорошую плодородную почву. Вот как эта. – Элиза показала ему горсть черной влажной земли. – Тогда они быстро вымахают. А вот главный секрет, запомните и передайте своей знакомой: в июле хризантемы надо срезать. Оставить дюймов восемь над землей.
– До цветения? – удивился ее новый знакомый.
– Вот именно! – Лицо Элизы все напряглось от волнения. – Они заново вырастут, не переживайте! А в конце сентября завяжутся первые бутоны.
Она умолкла и как будто растерялась.
– Завязывание бутонов – самый ответственный момент, – нерешительно проговорила Элиза. – Не знаю, как это объяснить… – Она посмотрела ему в глаза. Ее губы чуть приоткрылись, она словно к чему-то прислушивалась. – Но я попробую… Вы когда-нибудь слышали такое выражение: «зеленые руки»?
– Навряд ли, мэм.
– Ну, я могу только ощущение описать. Оно наступает, когда надо отщипнуть все лишние бутоны. Как будто щекотание в кончиках пальцев… Пальцы сами все делают, а ты за ними только смотришь… Они перебирают, перебирают бутоны… И нипочем не ошибутся. Они словно сами превращаются в растение, понимаете? Сливаются с ним в одно целое. И ты это чувствуешь руками. Им лучше знать. Они не ошибаются. Ты это чувствуешь. С таким настроем непременно все сделаешь правильно. Понимаете? Вы понимаете?
Элиза стояла на коленях и смотрела на него снизу вверх. Ее грудь страстно вздымалась.
Возчик прищурился и застенчиво отвел взгляд.
– Может, и понимаю… По ночам в повозке мне иногда…
Элиза его перебила.
– Я никогда не жила такой жизнью, как ваша, но я могу понять… – проговорила она с томлением и хрипотцой в голосе. – Ночью так темно, и только звезды… они такие колючие, вокруг тихо-тихо! А вы встаете, распрямляетесь… И каждая колючая звездочка впивается в ваше тело! И от них так горячо и больно, но все равно… чудесно!
Элиза стояла перед ним на коленях, и вдруг ее рука двинулась к его ногам в засаленных черных штанах. Элиза почти тронула ткань, но в последний миг уронила руку и вся сжалась, как побитая собака.
– Ну да, славно бывает, дело вы говорите. Только без ужина по ночам не очень-то славно.
Тогда Элиза резко поднялась, пряча красное от стыда лицо, и бережно протянула ему цветочный горшок.
– Вот, поставьте его в повозку на сиденье – чтобы приглядывать. Мало ли, вдруг опрокинется. Подождите немного тут, я поищу для вас какую-нибудь работу.
Вернувшись в дом, Элиза разворошила гору посуды, выудила оттуда две помятые алюминиевые кастрюльки и отнесла их мастеру.
– Вот, сможете починить?
Тот сразу переменился в лице и голосе.
– Станут как новенькие! – произнес он важно, со знанием дела.
Установив в задней части своей повозки небольшую наковальню, он вытащил из промасленного ящика для инструментов маленький механический молот и принялся за работу. Элиза вышла за ворота посмотреть, как он чинит ее кастрюли. Трудился он с суровым, знающим видом, а в самых сложных местах прикусывал нижнюю губу.
– Вы спите прямо в повозке? – спросила Элиза.
– Ну да, мэм, в повозке. Мне в ней ни дождь, ни зной не страшен.
– Славно вам, наверное, живется, – проговорила она. – Жаль, нам так жить не полагается.
– Да что вы, не женское это дело!
Элиза приподняла верхнюю губу, обнажив зубы.
– А вам откуда знать? Что вы вообще понимаете?
– Правильно, мэм! – оскорбился мастер. – Откуда мне знать? Вот ваши кастрюльки, держите. Теперь и новых покупать не надо!
– Сколько с меня?
– Полтиной обойдусь! Я цены не задираю, а работаю справно. Поэтому у меня всюду столько довольных клиентов.
Элиза принесла из дома пятьдесят центов и дала их мастеру.
– Знаете, а у вас может появиться конкурент. Я тоже умею точить ножницы. И битые кастрюли выпрямлять. Я бы вам показала, на что способны женщины!
Мастер положил молоток обратно в ящик и убрал подальше наковаленку.
– Нет, мэм, для женщины такая жизнь шибко одинокая. И страшная – под повозкой всю ночь шебуршит всякая живность. – Он перелез через валёк, держась за белый ослиный круп, устроился на сиденье и взял в руки поводья. – Спасибо вам большое, мэм. Я послушаюсь вашего совета: вернусь на дорогу к Салинасу.
– Только не забывайте поливать песок! – крикнула Элиза напоследок.
– Песок? Какой песок, мэм?.. А-а! Вы про хризантемы. Не забуду, будьте спокойны. – Он цокнул языком, кляча и ослик вальяжно тронулись с места, а пес занял свой пост между задних колес. Повозка развернулась и покатила обратно вдоль берега реки.
Элиза стояла у ограды, провожая взглядом медленно отъезжающую повозку. Плечи она расправила, голову запрокинула и смотрела чуть прищурившись, так что все плыло перед глазами. Ее губы беззвучно складывали слова: «Прощайте. Прощайте». А потом она прошептала:
– Уехал в сияющий край…
Звук собственного голоса напугал Элизу, она вздрогнула и осмотрелась по сторонам: не слышал ли кто? Слышали только собаки, спящие в пыли на дороге. Они вытянули головы, потом почесались и заснули вновь. Элиза торопливо зашагала к дому.
На кухне она достала из-за печки канистру с нагретой после обеденной стряпни водой. Элиза прошла в ванную комнату, скинула с себя грязную рабочую одежду и бросила ее в угол, а потом принялась докрасна тереть пемзой все тело: ноги, руки, бедра и туловище. Намывшись вволю, она вытерлась полотенцем, встала перед зеркалом и принялась разглядывать свое тело. Втянула живот, расправила грудь. Повернулась к зеркалу спиной и посмотрела через плечо на спину.
Через несколько минут Элиза стала медленно одеваться. Выбрала самое новое белье, самые лучшие чулки и платье, которое всегда было символом ее красоты. Аккуратно причесалась, подкрасила брови и губы.
Не успела она закончить туалет, как снаружи раздался топот копыт и крики Генри и его помощника: они заводили бычков в загон. Громко хлопнули ворота, и Элиза приготовилась встречать мужа.
На крыльце послышались его шаги. Он вошел в дом и позвал ее:
– Элиза, ты где?
– В комнате, одеваюсь. Я еще не готова. Там горячая вода в тазу, сполоснись! Да поживей, уже поздно.
Услышав, как муж плещется в ванной, Элиза положила на кровать его темный костюм, рубашку, носки и галстук, а на пол поставила вычищенные и натертые до блеска ботинки. Затем она вышла на крыльцо, присела, расправив плечи и спину, и посмотрела на дорогу. Вдоль берега реки все еще пылали желтым заросли ивняка, которые в зимнем тумане казались тонкой полоской солнечного света. Весь остальной мир был серым. Элиза сидела так очень долго, совсем не шевелясь и почти не моргая.
Из дверей с грохотом вылетел Генри, на ходу засовывая галстук под жилет. Элиза вся напряглась, лицо ее окаменело. Генри резко остановился и посмотрел на жену.
– Ух… ух ты! Чудесно выглядишь!
– Чудесно? И как же это понимать – «чудесно»?
Генри смутился:
– Ну, не знаю… Ты выглядишь как-то чудно?, по-другому как-то. Сильной… и счастливой.
– Я сильная? Ну да, так и есть. А что ты имеешь в виду?
Ее вопрос окончательно сбил Генри с толку.
– Да не знаю я… В игры со мной играть вздумала? – беспомощно выдавил он. – Издеваешься, да? Ты выглядишь такой сильной, будто враз переломишь о колено теленка и не поморщишься. А потом съешь его, как арбуз.
Элиза на мгновение смягчилась.
– Генри, ну что ты несешь? Не говори так! Болтаешь всякую чепуху. – А потом вмиг стала прежней и хвастливо добавила: – Хотя ты прав, я сильная. Раньше я и знать не знала, какая сильная.
Генри странно посмотрел на навес для трактора, а потом снова на жену, и взгляд у него сделался прежний, привычный.
– Пойду выведу из гаража машину. Ты пока надевай пальто.
Элиза вернулась в дом. Она услышала, как муж подъехал к воротам и поставил машину на холостой ход, и только тогда стала надевать шляпку, поправляя то тут, то там. Когда муж заглушил мотор окончательно, Элиза накинула пальто и вышла на улицу.
Их маленький двухместный автомобиль катил по проселочной дороге, прыгая на ухабах, распугивая птиц и загоняя в кусты кроликов. Над полосой желтых ив пролетели, широко размахивая крыльями, два журавля.
Элиза приметила далеко впереди, прямо на дороге, какую-то темную горку. И сразу все поняла.
Когда они проезжали мимо, она силилась не смотреть на горку, но глаза не слушались. Она с грустью прошептала под нос: «Верно, выбросил за ненадобностью. Но горшок сохранил. Правильно, его-то у дороги не бросишь».
Дорога повернула, и сразу за поворотом Элиза увидела знакомый фургон. Она развернулась лицом к мужу, чтобы не видеть ни крытой повозки, ни диковинной упряжки.
А в следующую секунду они проехали мимо. Элиза даже не оглянулась.
Громко, перекрикивая рев мотора, она сказала мужу:
– Какой славный будет вечер! И поужинаем вкусно!
– Опять ты изменилась, – недовольно пробурчал Генри, снял одну руку с руля и погладил ее колено. – Надо чаще вывозить тебя в город. Нам это полезно, уж очень мы выматываемся на ранчо.
– Генри, – обратилась к нему жена, – а вино за ужином будет?
– Конечно, если хочешь. Вино – дело хорошее.
Элиза немного помолчала, а потом спросила:
– Генри, а на этих боях люди очень друг дружку калечат?
– Иногда бывает, но не часто. А что?
– Ну, я просто читала, как они ломают носы, и кровь потом по груди течет… А перчатки у них насквозь пропитываются кровью.
Генри удивленно посмотрел на жену.
– Да что с тобой, Элиза? Я и не знал, что ты такое читаешь. – Он притормозил и свернул на мост через реку Салинас.
– А женщины тоже ходят смотреть на бои? – спросила Элиза.
– Бывает и такое. А что? Хочешь посмотреть? Вряд ли тебе понравится это зрелище, но если хочешь, я тебя свожу.
Она вся обмякла.
– Да нет, что ты! Не хочу я на бои. Вот еще. – Она отвернулась к окну. – Просто выпьем вина, и все. Вина будет достаточно.
Элиза подняла воротник пальто, пряча от мужа слезы – слезы слабой старухи.
Белая перепелка
I
Стену напротив камина занимало большое мансардное окно, протянувшееся от встроенного в подоконник диванчика почти до самого потолка, – маленькие граненые стекла в свинцовом переплете. Из окна, если сесть на диванчик, открывался вид на сад и на склон холма. В саду, в прохладной тени дубов зеленел газон, и вокруг каждого дерева темнел кружок ухоженной земли, где росли цинерарии всех цветов радуги, от алых до ультрамариновых: бутоны у них были такие крупные, что стебли гнулись под их тяжестью. По краю лужайки выстроились невысокие деревца фуксий. Прямо перед ними блестел неглубокий декоративный прудик: вода в нем была точно вровень с землей по одной весьма веской причине.
Сразу за садиком начинался подъем: склон холма зарос дикой крушиной и ядовитым сумахом, сухой травой и буйным виргинским дубом, – если не обойти дом спереди, казалось, он стоит в дикой глуши, а не на краю города.
Мэри Теллер (а точнее, миссис Гарри Э. Теллер) знала, что и окно, и садик устроены безупречно, и эта уверенность была вполне обоснованной. Не она ли выбрала место для дома и сада? Не она ли тысячу раз видела дом и сад в своих мечтах, когда здесь и в помине ничего не было, и только бурьян шуршал на ветру у подножия холма? Раз уж на то пошло, не она ли целых пять лет приглядывалась к каждому заботливому и чуткому мужчине, раздумывая, подойдет ли он для этого дома и сада? Мэри беспокоило не то, понравится ли ему такой сад. О нет, она ставила вопрос совсем иначе: «Понравится ли саду такой человек?» Ибо сад был ею самой, а замуж надо идти только за того, кто тебе нравится.
Когда она познакомилась с Гарри Теллером, саду он вроде бы приглянулся. Гарри сделал ей предложение и угрюмо дожидался ответа, как вдруг Мэри разразилась пространным описанием их будущего дома с большим мансардным окном, заросшего холма и садика с газоном, дубками и цинерариями.
– Конечно, так все и будет, – немного удивленно, однако без явного интереса ответил он.
– Какая я глупая, правда? – спросила Мэри.
Гарри все еще угрюмо ждал ответа.
– Ну что ты…
Тут Мэри наконец вспомнила о предложении, благосклонно его приняла и позволила Гарри себя поцеловать.
– А еще в саду будет маленький прудик вровень с землей. Знаешь, зачем? На нашем холме живет множество певчих птиц: там и овсянки, и дикие канарейки, и красноплечие дрозды, и, конечно же, воробьи с коноплянками, и огромное множество перепелок! Все они станут прилетать в наш сад, чтобы попить воды.
Мэри была очень хорошенькая. Гарри хотелось зацеловать ее всю, и она разрешила.
– Ах да, и фуксии! – вспомнила она. – Не забудь про фуксии. Они похожи на тропические рождественские елочки, правда? Только надо будет каждый день сгребать с лужайки дубовые листья, не то ее совсем запорошит.
Гарри расхохотался.
– Сумасшедшая стрекоза! У нас еще ни земли, ни дома, ни сада, а ты уже переживаешь за лужайку. Прелесть ты моя! Смотрю на тебя и… съесть хочется!
Это немного напугало Мэри. По ее лицу пробежала тень досады. Однако же она подарила Гарри еще один поцелуй на прощание, отправила его домой и вернулась в свою комнату. Там Мэри села за голубой письменный столик и раскрыла тетрадь, в которую записывала разные разности. Она взяла ручку, украшенную павлиньим пером, и аккуратно вывела: «Мэри Теллер», потом еще и еще, а раз или два написала по-другому: «Миссис Гарри Э. Теллер».
II
Свадьбу сыграли, землю купили, дом построили. Мэри нарисовала подробный план сада и внимательно следила за рабочими, пока его разбивали. Она продумала все до дюйма и не желала поступаться ничем. Прудик вырыли и залили цементом строго по ее чертежам: он напоминал сердечко без острия снизу, с плавно изгибающимися боками, чтобы птицам было удобно пить.
Гарри наблюдал за женой с искренним восхищением.
