Успеть сказать до тридцати

«Нас никогда не существовало…»

Нас никогда не существовало.Икс.Игрек.Лучшее – позадилежит и плачет под одеялом.Господь,помилуй и пощадисвежевозлюбленных ранним утром.Свежеразрубленных завтра днём.Мы поступаем с тобой не мудро.Придем друг к другуи не уснём,разбудим домик одноэтажныйи ты простишь меня за меня.Я не бываю одна и та жев пределах годаи даже дня.Сейчас со мноюогнии ветер.Седьмая сорванная печать.Я знаю, я за тебя в ответе.Но я не знаю,что отвечать.

Смех и смерть

В данном случае смех и смерть – однокоренны.И, пожалуй, в том нет моей и твоей вины.Я, бывало, влюблялась в запах, картинку, звук,но тебя зовут – и как будто меня зовут,но читаешь ты – и как будто мои слова.Если не их источник, что еще целовать?Этот стих, вероятно, выдумал тоже ты,в нем проклюнутся и проглянут твои черты.Мы похожи настолько, что даже смешно читатьэти строки твои, из которых сквозит мечта,и хватает её танцующий на краю.Это – две мечты, но я вижу в твоей свою.Только взять себя за руку, словно твоей рукой,не выходит. И я, теряя мирской покой,выхожу к распластанной передо мной водеи, тебя не найдя нигде, нахожу везде.Что за путь я ни выберу – тернии или шёлк –непременно окажется, что ты уже им шёл.Что за знак я ни начертила бы, станешь им.У тебя ведь такой же почерк, стило́, нажим.Что за слово я ни сказала бы – повторишьсквозь десятки белёсых санкт-петербургских крыш.В данном случае ты и я – однокоренны.Раздели со мной мир и властвуй в нём.Без войны.

Не падай

До ближайшего дома с ужином и лампадойочень долго ещё, сквозь тьму не видать предместий.Если ты идешь рядом, то очень прошу, не падай.Я тебя подхвачу,но подхватывать лучше – песню.Можно спеть, например,о русской великой силе,об эскимосской сотне названий снега,о любви. Или смерти. Главное, чтоб красиво,чтобы песня обратно в горло упала с неба.Я забуду тогда о том, что трудна дорога,что сносила шесть пар сапог, а седьмая парапротекает, и до простуды совсем немного.Ощущать себя безнадежно больной и старойзначит сдаться дороге, что мерит своею мерой.До ближайшего дома, что сам по себе есть чудо,остаются туман и хмарь.И немного веры.Здесь должна быть другая строчка, но я не будусочинять ее, чтобы не портить вечер.Но немного – достаточно, чтобы дойти дотуда.Если дашь мне огня и руку, то будет легче.

«Скорая ехала мимо, не довезла…»

Скорая ехала мимо, не довезла.Умер на Невском, вечером, в шесть-ноль-ноль.Я никогда никому не желаю зла,но двадцать лет за руку держит боль.Но двадцать лет за руку держишь ты,имя имён, слепой интеллектуал,в каждом столбе фонарном – твои черты,я падал, а всем рассказывал, что летал.Скорая ехала мимо не про меня.Был недоступен сервер и абонент.Пусть человек, лишающийся огня,возьмет да и выживет. Выживет обо мне.Куда-то же должен деться огонь в груди.Мой, о тебе, раз у тебя есть свой.Огня у тебя, бенгальского, пруд пруди.Веснушчатые искры на мостовой.Скорая ехала. Мальчик шёл, в облакахвитая уже семь лет из своих семи.Но двадцать лет держу я себя в руках,боль, ты, огонь – члены моей семьи.Мой двадцать первый год – это Божий смех.Держал и не выдержал, выбежал. Скрип колёс.Очередной шаг к Цели, паденье вверх.Там, говорят, больше не надо слёз.

«Мне не резон входить с тобой в резонанс…»

Мне не резон входить с тобой в резонанс:не выдержит это акустика лучших залов.Все, что не убивает, делает нас из нас,это больно, но честно,как время мне показало.

«Привыкни к ней, как будто к Петербургу…»

Привыкни к ней, как будто к Петербургуприехавший откуда-то извне.И, насыпая смуглый кофе в турку,готовь его, пожалуйста, о ней.Она хотела здесь ложиться в дуркуи там сходить с ума до бесконе…Ее давно по имени не звали.Ее давно никто не ждал назад.Она молчала, и крепчала наледьв усталых и негреющих глазах.Ее давно смеющейся не знали.Привыкли, что витает в небесах.Привыкни к ней, как будто бы к жилищу,завещанному добрым кем-нибудь.Ее уже давно никто не ищет,не выбирает, словно верный путь.Но вырастут цветы на пепелище,когда решишь ей Слово протянуть.Ее давно не видели счастливой.Воистину счастливой, а не так –«Привет. Дела нормально. Только ливень,Нет, не приду. Прости. Я занята».Кто послабей, тот топится в заливе.Она сильней. Поэтому – не та.Привыкни, что вокруг нее – то зависть,то чье-то беспощадное вранье…Она с тобою рядом оказаласьне просто так. Но рядом – не вдвоём.Пока я этой женщиной являюсь,Я очень беспокоюсь за нее.

Ameno

Говорят, залпом пей до дна и достигнешь неба.Всех поймешь и возлюбишь братьями или сёстрами.Это чистая правда, все мы с одной планеты.И ничьи слова не будут казаться острыми.Было бы легче, если бы я пьянела.И была бы душа закрытой, а не развёрстою.Ameno, dori me, ameno, значит, бог с тобой.Я сжимаю в руке бокал с дождевой водою.Говорит о своей трагедии каждый выпивший.Каждый из них – один. Раньше было – двое.Каждый второй смеется над первым выбывшим.Я здесь третья, служу им немым конвоем.Будто я доктор и панацею выпишу.Ameno, dori me, ameno, значит, выдержу.Говорят, помогай другим – и себе поможешь.Я пустею от каждой исповеди рассказанной.Всё болит, и мне кажется, дальше – больше.На моём окне истории их размазаны.Я хочу им помочь хоть как-то, но эта боль жепо наследству передаётся от Карамазовых.Ameno, dori me, ameno петь романсово.Но какой по счёту бокал ни опустошаю,мир вокруг меня не теряет в качестве.Все считают, что я разумная и большая.Говорят о проделках очередного мальчика.Я молча слушаю их и не обижаю,и становлюсь пустей своего бокальчика.Ameno, dori me, ameno, пишем начерно.Говори со мной о всём, о чём пожелаешь.Если хочется говорить со мной, опустелою.Я пишу тебе, почти не касаясь клавиш,содержаньем души марая страницу белую,их историй во мне хватило б на сотню кладбищ,я молчала бы, но что я с собой поделаю?Ameno, dori me, ameno, как бы пела я.А спасённые мной не служат поводырями,если лицо моё все пустей и каменней.Говори мне о чем угодно, и наполняй меня,словно комнату – мебелью, окнами и дверями.Ameno dore ameno dori me ameno.Если ты это слышишь, то я тебе доверяю.Как перед Судным днём, перед госэкзаменом,Ameno, dori me, ameno, повторяя.

«Ах, уберите блюда золотые!..»

Ах, уберите блюда золотые!Оставьте Ваш витиеватый лоск!Слова на перелатанной латыни;Без этого жилосьгораздо легче мне в своей светлице,что Вы темницей окрестили вдруг!Снимите шторы! обнажите лица!И маски – прочь из рук!Вы заставляли петь на чужестранном!И в воздухе вести – чужой рукой!Пусть делает все это, как ни странно,другая и – другой!Ведется речь не о науках древних,красивых и благих!– О том, что мой исписан ежедневникжеланьями других!Ах, уберите вашу лесть гнилую,как паутину изо всех углов!Оставьте мнеменя,мою,былую.И звон колоколов.Оставьте голос мой! Не трожьте руки,Час Истины настал – вот этот Час!Я здесь сойду с ума от вашей скуки,а вовсе не от Вас!Молчите впредь, как встарь всегда молчали!Я двери в жизнь закрою на замокне выбьешь дверь, не отопрешь ключами –раз сердцемты не смог.

«Научи меня жить и писать о простом…»

Научи меня жить и писать о простом,но волнующем самые черствые души.научи меня верить,что это потомчерез горечь потерь приведет к самым лучшимговорящим со мнойстранам и городам,и живущим в них людям, красивым душою.Чтобы речи мои, как живая вода,к ним стекались, меня обращая большою.Научи меня бытьсамой маленькой с ним.с тем кто просто придети обнимет, и вспомнитпо едва уловимым движеньям ресниц,как он был сто столетий назад мною понят.Научи меня веритьв Твою правоту,несмолкающий звук и немеркнущий светоч.Научи меня так,чтоб, куда ни пойду,возрождалась весна на руках мертвых веток.Научи меня плыть по огромной рекепо теченью иль против течения века,и, перо вместо камнясжимая в руке,я прошу,научи менябытьЧеловеком.

«Я Вам не нравлюсь таким, как есть!..»

Я Вам не нравлюсь таким, как есть!Вам по душе позабавней кто-тои бородатые анекдоты.Их Вы найдете немало здесь.Вы влюблены в простоту речей.В жестикуляцию лживых пальцев.Счастливо, милые, оставатьсяв плену нелюбящих Вас очей.Я Вам не нравлюсь – и чёрт со мной!Я Вам не нравлюсь – и Бог же с Вами!Любой бросающийся словамиза Вас не будет стоять стеной.Цветы завянут спустя два дня.У слов красивых отсохнут буквы.Я постою здесь еще – а вдруг Выеще позаритесь на меня?Но я не нравлюсь таким, как есть,Вам, ждущим море в бездушном камне.Печаль оставив тонуть в стакане,я подожду Настоящих здесь.

«Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя…»

Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя:строчки я краду у листопада и ворую рифмы у дождя,голос я беру у водосточных труб, в которых бьютсясквозняки. Ну какой тут авторский источник, ну какие тутобиняки? Собственный мой голос – он прокурен и хра –пит в гортани про запас. В наши игры о литературеголоса играют против нас.Ходют-бродют критеги в очочках, поднимая выспреннуюбровь: здесь как прядка выбилось полстрочки, и ну что жты пишешь пролюбофь? «Подозренье рифм на отгла –гольность, – молвит критег, челюстью скрипя, –да и твой не уникален голос – так уже сказали до тебя!»Я молчу и не читаю строки тех, с кем кто-то сравнивалменя. Не они преподают уроки – те, чей свет за пазухойхраня, я иду, и мне светлее в самой нелитературнойтемноте.Я рифмую строки с чудесами.Я ворую рифмы у детей.У меня в стихах не «воют птицы» и не прочирикает зве –рёк. У меня не «спится с тем, кто снится», разве это ста –вят мне в упрёк? Надо, вероятно, чтобы «выли» «птицысчастья» третьей мировой, надо, вероятно, чтобы былитрое: он, она и у него; надо, чтоб добряк побил злодея,надо, чтоб «йа без него умру…»Пусть не в меру я краду идеи: я краду идеи не в миру.Я краду анапесты и ямбы у морей и тридевятых гор. И не нужнопеть мне дифирамбы или вызывать на разговор: если у тебяв стихах ни строчки от того, что дарит эта Жизнь –лучше, правда, ограничься точкой.Или в графоманы запишись.

Вписка

за уроками дома становится скучноватои родителей часто становится слишком многов ночь из дому идет воинствующий новаторпроповедница со сверкающим третьим окомкруги под глазами намек на круги адачто ей удалось пройти совсем одинокодом по имени улица мнится гостеприимнымвсе в нем братья и сестры пока там полны стаканытам каждый зеленый юный ботаник-инокпревращается в клевого лысого истуканапроповедница забывает как ее имякогда на столе не дорожка, а эстакадавеселеет лицо за лицом все орут лехаимвсе похожи на таксидермистских куколты же сама хотела побыть плохаячтобы быть поставленной в собственный уголгаллюцинации под потолком порхаюткто-то вовсю целуется с белым другомкто-то лежит в обдолбанной бессознанкекто-то пишет бывшим люблю целуюэто жизнь. прикоснувшись к самой ее изнанкеты только тогда и влюбишься в лицевуюне восклицают не вопрошают знакипросто диктуют: б**ть, ну какого *уя?меж незнакомым телом и батареейты жалеешь, что в детстве были с тобой не строгии хочется только домой, домой поскореехочется мыть посуду, зубрить урокимы постареем, мама. мы постареемраньше, чем выйдут любые сроки

Рядом будь

Пойми её тогда, когда она одна.Когда покинет дом её толпа людей.Когда все съеденои выпито до дна!Седая пустота огромных площадейвозьмёт над нею верх и заключит в кольцо,И рассмеется надпечалями её!Смелей стучись к ней в дверь, не прячь свое лицо,цветами оживив пустынное жильё!Зажги свечу у ней и выключь фонари!И, осветив ей дом, так освятишь ей путь!Дождись пока она с тобой заговорит!Молчи!витийствуй!плачь!но только рядом будь!И в уголках ее печальных серых глазчто в комнаты углах – дрожит седая ночь;Стань для нее звездой, которая зажглась,чтоб только ейодной,единственной!помочь!Влюбись в нее тогда, когда она одна!И заповедь тебе – одна:Не отстранись,когда она глядитв пустой проем окна,чернилами уйтижелаясо страниц!

Никогошеньки

Нет, мне не холодно, мне всё нравится.В моих глазах начало темнеть.Я потеряла во тьме знак равенствас людьми, кто мог бы стать дорог мне.Мной слишком много всего прочитано,чтоб я читалась легко сама.Где ж это слыхано или видано,чтобы такой – да сводить с ума?Они приходят в мой дом, влюблённые.Мы говорим до утра и пьём,Но что-то к ним неопределённоевыходит в полночь в дверной проём.И губы алые губ касаются.И руки – рук, но душа – душиникак не может коснуться, с завистьюк другим ломая карандаши.Я потеряла во тьме знак равенствасамой себе, и равна нулю.Скажи, как с горечью этой справиться?Я никогошеньки не люблю.

Зверь

Он здесь. Он смотрит из закулисья,глотая жадно табачный дым.С оскалом волчьим. С повадкой лисьей.Ты объясняешься с молодыммужчиной на языке текилыс невероятностью нулевой.Окно похоже на пасть могилы,когда нет выхода из него.Вы говорите с ним, говорите.Вы говорите с ним до утра.Двум жёлтым точкам из-под прикрытиявидней, во сколько стрелять пора.Когда он выстрелит, всё пропало.Но замогильный проём окназапорошит белый снег устало,и вновь – матросская тишина.Текила кончилась, объясненьяза нею вслед просочились в дверь.Ты растираешь до покрасненьяглаза, в которых таится зверь,две точки, жолтые, как у Блока,два чьих-то глаза в твоих глазах.Сегодня зверь завернулся в кокон.Сегодня он не придёт назад.Ты, а не он от тебя зависим.Замкнётся комната на кольцо.Он завтра выйдет из закулисьяи всем покажет свое лицо.И будет взгляд, что ценней прожитыхлет – девяноста и девяти.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

nimeni nu ne va desparti – никто не разлучит нас (румынский)

2

Hic tuta perennat – «Здесь в безопасности пребывает»

3

Antiquus amor cancer est – «Старая любовь долго помнится»

4

«Многорукий бог далайна» – фантастический роман Святослава Логинова.