скачать книгу бесплатно
– Неудачное предложение, мистер Хан. Если это гонорар, то он чересчур высок. Если это взятка, то маловато.
– Это гонорар. Говорите, много? Вы же сами только что сказали, что нам грозит стать главными подозреваемыми в деле об убийстве! Вилар утверждал, что вы берете дороже всех в Нью-Йорке. Если мне что-то нужно, я нахожу это и плачу. С Харви Бассеттом я был знаком двадцать лет. Он был надежным и прибыльным клиентом моего банка. Теперь он мертв. Бен Айгоу считает, что он был одержим Ричардом Никсоном, и это правда, но это далеко не единственная одержимость, уж поверьте. Когда я услышал о его смерти, узнал, как он погиб, моя первая мысль была о его жене – точнее, о его одержимости этой женщиной. Вы ведь…
– Черт побери, Хан, уймитесь! – Снова сочный баритон Айгоу. – Так и знал, что вы ее впутаете!
– Еще как впутаю! Это Харви ее впутал, постоянно с собой водил, вы должны помнить. Он бы постарался ее втянуть или, наоборот, удалить. – Хан развернулся к Вулфу. – Та записка, тот клочок бумаги… Если кто-то из нас действительно передал Харви записку, речь в ней шла вовсе не о Никсоне и магнитофонных лентах. Это мы и так обсуждали вслух – и Никсона, и магнитофоны, – зачем еще записки писать? По всей видимости, вы считаете, что записка как-то связана с его убийством. Если да, в ней сообщалось другое. Я сам ничего не знаю, ничего не слышал до тех пор, пока Бен Айгоу не передал мне слова Гудвина. А тогда я сказал… Что я сказал, Бен?
– Что, скорее всего, писали насчет Доры. Ха! Именно так.
– Думаю, надо вернуться к тому, ради чего мы все здесь собрались, – вмешался Роман Вилар. – К списку вопросов. Мистер Вулф, вы утверждаете, что нам придется отвечать либо вам, либо полиции. Если вам, то прямо сейчас? Прямо тут?
– Нет, – сказал Вулф. – Даю вам сутки. Вы явились ко мне незваными, я вас не приглашал. Разумеется, я предполагал встретиться с вами, но поодиночке, изучив доклады моих людей, которых я отправил наводить справки. Наверное, стоит…
– Меня одного вы не дождетесь, – перебил вашингтонский юрист Аккерман; голосом он тоже смахивал на Джона Митчелла, когда тот выступал по телевидению. – Вообще не дождетесь. Я поражен тем, что вы как будто не понимаете, к чему нас принуждаете. Вы фактически заставляете нас участвовать в сокрытии сведений, причем не в сокрытии взлома с целью изучения каких-то там документов, а в сокрытии убийства. Или двух убийств, если цитировать ваши слова. Конечно, я не желаю быть вовлеченным в расследование убийства, никто этого не захочет, но я твердо знаю, что невиновен. А в вашем толковании, если с ним согласиться, получается, что я виновен. Сокрытие убийства. Препятствование правосудию. Уркхарт спрашивал, записывается ли наш разговор. Надеюсь, что все-таки записывается. Когда я предстану перед окружным прокурором, то с удовольствием расскажу ему об этой записи, и он…
– Нет! – прервал Аккермана банкир Хан; никогда бы не подумал, что таким тихим голосом можно прервать хоть кого-то. – Вы не станете беседовать ни с окружным прокурором, ни с кем-либо еще. Я не юрист, но, на мой взгляд, нам нельзя вменить в вину препятствование правосудию лишь на том основании, что какой-то частный детектив уверяет, будто некий человек что-то там сказал о клочке бумаги. Я не хочу участвовать в расследовании убийства, полагаю, все прочие меня в этом поддержат…
Тут раздались сразу два или три голоса, уже не таких тихих. Можно было бы попытаться разобрать, кто конкретно что сказал, но я не стану этого делать, потому что толку никакого не будет. Вулф же просто сидел и наблюдал. Я перехватил его взгляд и показал сначала на блокнот, затем на пишущую машинку, но он покачал головой.
Впрочем, общее смятение кое во что вылилось. Когда стало понятно, что большинство поддерживает Хана, а Аккерман остался в гордом одиночестве, Вулф прекратил незатихающий спор громким возгласом:
– Господа! Возможно, я вам помогу. Мистер Аккерман – член коллегии адвокатов. Я к таковым не отношусь, однако его позиция представляется мне шаткой. Быть может, после Уотергейта он начал чрезмерно остро воспринимать любые формы сокрытия сведений. Четверых его коллег лишили статуса, многих других эта участь еще ожидает. Но вас нельзя обвинить в препятствовании правосудию только на основании слухов. Возможно, в этом обвинят меня, но риск, который я принимаю, вас не касается. Если мистер Аккерман обратится к окружному прокурору, меня ждут неприятности, но не исключено, что он и сам о том пожалеет, не важно, виновен он или нет. – Он бросил взгляд на настенные часы. – Уже одиннадцатый час. Как я сказал, мне нужно побеседовать с каждым из вас по отдельности. Мистер Аккерман, вы, полагаю, возвращаетесь в Вашингтон? Почему бы не задержаться у нас? А остальных мы отпустим.
– Нет, – возразил Хан. – Повторяю свое предложение. Сто тысяч долларов.
Снова началась перебранка, в которую втянулись все, кроме Аккермана и Вилара. Воспроизводить ее я не собираюсь. Трое вскочили на ноги. Уркхарт выпрыгнул из красного кожаного кресла и присоединился к ним, а я поднялся и направился к двери в прихожую. Вновь победило большинство. Когда ко мне подошли Вилар и Айгоу, наконец подал голос Вулф:
– Я дам вам знать, господа. Всем вам. Мистер Гудвин свяжется с вами от моего имени. Он позвонит и договорится о встрече в удобное для вас и для меня время. Мне более всего подходят одиннадцать утра, шесть и девять вечера, но при необходимости я готов подстроиться. Не хочу затягивать это дело, и вы, думаю, разделяете мое отношение. Поэтому…
Остаток речи Вулфа я пропустил, поскольку Айгоу двинулся к выходу, и я поспешил подать ему пальто и шляпу.
Когда пятеро гостей ушли, дверь была закрыта на засов и я вернулся в кабинет, Аккерман восседал в красном кожаном кресле, откинувшись на спинку и скрестив ноги. Это кресло подходило ему по размерам куда лучше менее просторных желтых.
– …Но вы обо мне ничего не знаете, кроме того, что я похож на Джона Л. Митчелла.
Он не только признавал свое сходство, но и не преминул упомянуть инициал. Молодец!
– Мне говорили, что вы уважаемый и достойный член коллегии адвокатов, – заметил Вулф.
– Разумеется. Мне ни разу не ставили на вид и не лишали статуса. Уже двадцать четыре года, как я владею офисом в Вашингтоне. Уголовными делами я не занимаюсь, поэтому меня не просили участвовать в процессах Дина, Холдемана, Эрлихмана, Колсона, Магрудера, Ханта, Сегретти[19 - Сотрудники администрации президента Никсона, замешанные в Уотергейтском скандале.] или Никсона, если уж эта фамилия столько раз всплывала. Вы что, в самом деле хотите, чтобы я ответил на ваши вопросы по списку?
– Может, на все отвечать и не придется. Почему вас пригласили на этот обед?
– Тут все непросто… Альберт Джадд – главный юридический консультант «НАТЕЛЕК». Пять лет назад он улаживал для них налоговый спор, и ему понадобился человек в Вашингтоне. Он нашел меня. Так я познакомился с Харви Бассеттом. Он решил, что компании нужен хороший лоббист, и я привлек Эрнеста Уркхарта, одного из лучших в своей области. С ним мы знакомы много лет, но сегодня вечером он меня разочаровал. Он умеет говорить красиво и убедительно, это я хорошо знаю, но сегодня он явно был не в ударе. Прочих троих, банкира Хана, специалиста по безопасности Вилара и Айгоу, я никогда раньше не встречал. Но знал, конечно, что Айгоу – вице-президент компании.
– То есть рассуждения Хана и Айгоу относительно миссис Бассетт были для вас пустым звуком?
Я вопросительно изогнул бровь. А какая здесь связь с Уотергейтом и записями?
– Нет. То есть да. Я… – Аккерман махнул рукой. – Так, разные слухи…
– Какого рода? Каковы их источники?
Я давно пытаюсь отучить Вулфа от этого «каковы». Так изъясняются только высокородные снобы, старики и школьные учителя. Но он ведь упрямый.
Аккерман вздернул подбородок:
– Вулф, я согласился задержаться у вас только ради своих товарищей, в первую очередь ради Уркхарта и Джадда. Альберт позвонил мне вчера вечером, после разговора с Айгоу, и я прилетел утренним рейсом в Нью-Йорк, чтобы пойти с ним на ланч. От него я узнал о Бассетте кое-что, чего не подозревал ранее, в том числе об одержимости – Альберт употребил слово «мания» – женой. Но не ждите, что я стану распространять слухи. Спросите Джадда.
– Спрошу, будьте уверены. Вам было известно об отношении Бассетта к Никсону?
– Да. Несколько месяцев назад они с Джаддом приезжали в Вашингтон по поводу патентов, а я в этом кое-что понимаю, и мы целый вечер обсуждали Никсона и его записи. Бассетту почему-то взбрело в голову, что Никсона можно засудить за моральный ущерб: дескать, он нанес производителям электроники урон на десять миллионов долларов, используя технику в криминальных целях. Отговорить Харви никак не получалось, он словно обезумел. Уж не знаю, что там с его женой, но вот насчет Никсона у него точно был пунктик. Впрочем, без такой приверженности делу он ничего не добился бы в бизнесе.
– Так что вы решили на встрече за обедом?
– Ровным счетом ничего. Бассетт убеждал Вилара заявить, что чрезвычайно трудно уговорить руководство корпораций заключать контракты на применение технологий обеспечения безопасности и наем соответствующего персонала, поскольку, мол, Никсон сделал электронному оборудованию дурную рекламу. От Уркхарта он хотел услышать, что, когда пытаешься лоббировать любые инициативы в области электроники, никто на Холме[20 - Имеется в виду Капитолий – здание конгресса США на Капитолийском холме в Вашингтоне.] не желает тебя слушать. А Айгоу просил сказать, что электронщики всех уровней, от нижнего до верхнего, бросают работу и замены им нет. От нас с Джаддом он ждал слов, что все перечисленное дает основания для выдвижения иска. Одному Богу известно, чего он требовал от Хана – может, просил беспроцентный кредит в пару миллионов долларов на свой крестовый поход.
Вулф не сводил взгляда с юриста.
– Взрослые люди, предположительно трезвомыслящие, всерьез обсуждают такую чушь? Или вы крепко выпили?
– Ничего подобного. Мы с Джаддом отказались даже от мартини, так как знали, что Бассетт выставит «Монраше» и «Шато Латур». Он всегда заказывает эти вина. Знай вы Харви Бассетта лично, то поняли бы, что он способен продать лед эскимосам. Кроме того, минимум для двоих из нас он был основным источником доходов, а тому, кто тебе платит, в глаза не плюют. Ты ешь жареного фазана, пьешь «Шато Латур» и притворяешься, что внимательно слушаешь. Так поступает большинство. Так поступаю я. Из того, что мне доводилось слышать о вас, вы, полагаю, ведете себя иначе.
– Все дело в стиле. У меня есть собственный стиль. И уважение к источнику своих доходов. В моем случае…
– Как и у меня, у вас разные клиенты в разных делах. Кто ваш клиент на сей раз?
– Я сам. Лично. Мне прищемили нос. Меня унизили. Пьера Дюко убили в спальне моего дома. Человек, который это сделал, должен заплатить. Это…
– Тогда почему вы утаиваете улики от полиции?
– Потому что такова моя работа. К тому же кто сказал, что это улики? Я пытаюсь установить истину. Позвольте следующий вопрос: кто-либо из ваших клиентов как-то связан с Уотергейтским скандалом?
– Все в Вашингтоне так или иначе связаны с Уотергейтом. Если я и преувеличиваю, то совсем чуть-чуть. У всех присяжных наберутся тысячи родственников и друзей… Но ни один мой нынешний или прошлый клиент не был напрямую замешан в этом скандале. Понимаю, задавать вопросы полагается вам, а не мне, но не могу удержаться. Вы действительно верите в то, что один из нас шестерых убил Харви Бассетта? Или был каким-то образом причастен к убийству второй жертвы?
– Разумеется, верю. Я плачу трем своим людям по сорок долларов в час, чтобы они разузнали вашу подноготную. Кстати, вы не знаете, связан ли кто-либо из присутствовавших на обеде с Уотергейтом?
– Насколько мне известно, нет. Будь я Холдеманом, то сказал бы «насколько помню», но я не Холдеман.
– Где вы были и что делали в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, между шестью вечера и двумя часами ночи?
– Вы серьезно? Я запомнил подробности, потому что той ночью погиб Бассетт. Я был дома, в Вашингтоне. С девяти вечера мы играли в бридж с женой и двумя друзьями. Игра завершилась за полночь. По субботам я обычно сплю долго. В девять утра жена разбудила меня новостью об убийстве Бассетта. Когда там произошло другое убийство? В понедельник? Я был в своем офисе в Вашингтоне. Следующий вопрос.
Вулф любит повторять, что не существует неопровержимого алиби, но, надеюсь, он не заставит меня искать доказательства против Аккермана. Да, жена и друзья – еще те свидетели, но как быть с понедельником, который нас по-настоящему интересует?
Он посмотрел на часы на стене. Восемь минут двенадцатого.
– Пора спать. Вы твердо намерены обратиться к окружному прокурору?
Аккерман покачал головой:
– Вы сами слышали, что говорили другие, в первую очередь Джадд. Он с вами согласен: мы располагаем исключительно слухами, да и те получены от вас. Я тоже хочу спать и не отказался бы успеть на полуночный рейс в Вашингтон.
– Тогда прошу прощения. – Вулф отодвинул кресло и грузно поднялся. – Я отправляюсь в постель.
Он двинулся к двери. Аккерман встал, бросил мне: «Чертов урод» – и вышел в прихожую.
Глава 10
Когда в одиннадцать утра в пятницу Вулф спустился в кабинет, в красном кожаном кресле уже сидел Роман Вилар.
Для меня утро выдалось довольно бодрым и началось с телефонных звонков от нашей троицы. Я рассказал им о вчерашней вечерней встрече и добавил, что в наших планах ничего не меняется: Сол следит за Джаддом, а Фред за Виларом. Орри, как выяснилось, зря потратил время на опрос работников «Рустермана». Никто из них не видел никого постороннего в раздевалке в понедельник ни днем, ни вечером. Получив указания от Вулфа, который пообщался со мной по домашнему телефону, когда я пошел на кухню завтракать, я велел Орри заняться Бенджамином Айгоу.
Потом было три звонка. Лон Коэн посетовал, что меня не было на последней игре в покер – мол, не продул, как обычно. Врал, негодяй! Я выигрываю ничуть не реже, чем он, почти так же часто, как Сол Пензер. Лон спросил, когда я буду готов поделиться новостями. Билл Венгерт из «Таймс» исподволь намекнул, что я могу рассчитывать на короткую заметку на странице 84, если сообщу ему – и никому другому – подробности расследования. А из офиса Фрэнсиса Аккермана в Вашингтоне передали, что, если Вулфу понадобится вновь увидеть мистера Аккермана, просьба предупредить об этом хотя бы за день до намеченной встречи. И прибавили, что наши телефон и кабинет могут прослушиваться. Да, Уотергейт и впрямь лишил юристов душевного покоя.
Кремер молчал, окружной прокурор тоже помалкивал. Около десяти утра я в третий раз набрал номер Романа Вилара, и наконец мне улыбнулась удача: он сказал, что ему придется отменить две встречи, но к одиннадцати будет.
Дальше я занялся повседневными делами, заодно подготовил на подпись Вулфу чек на три тысячи долларов – наличности в сейфе почти не осталось, когда мы снабдили деньгами нашу троицу, – и отстриг ноябрьские купоны от пачки муниципальных облигаций, аккуратно сложенных в верхнем, запиравшемся на собственный замок отделении сейфа. Работая ножницами, я корчил гримасы: доходность этих облигаций составляла 5,2 процента, тогда как высокодоходные и свободные от налогообложения муниципальные бонды оборачивались под 8 процентов. Жизнь заставляет крутиться, если ты вынужден, как приходится Вулфу, отдавать государству пятнадцать процентов дохода, раз уж тебе выпало зарабатывать больше среднего. Вот и отстригаешь купоны или поручаешь это дело Арчи Гудвину, пока сам пестуешь свои орхидеи.
Роман Вилар, как оказалось, далеко не мальчик на побегушках. Фред доложил, что компания «Вилар ассошиэйтс» – крупнейшая, пожалуй, и самая известная в сфере промышленной безопасности. Чтобы добраться до Романа по телефону, мне пришлось прорываться через двух секретарей. А беседа у нас в кабинете началась вовсе не с наводящих вопросов. Нет, Вилар предложил Вулфу, а заодно и мне работу.
– Прежде чем мы приступим к делу Харви Бассетта, – заявил он, – я хотел бы кое-что вам предложить. Это идея одного из моих партнеров, которому я сообщил, что направляюсь к вам. У нас в штате немало хороших аналитиков, двое из них вообще первоклассные, но, как справедливо заметил мой партнер, только вообразите себе потенциальный контракт с крупной корпорацией. Будет здорово, если мы объявим, что в ситуациях по-настоящему тяжелых будем привлекать нашего лучшего специалиста – Ниро Вулфа. Да одного имени даже будет достаточно! Разумеется, вам предстоит кое-что делать, но это необременительная нагрузка, мы знаем, как вы относитесь к работе. Для нас важнее всего ваше имя. Не мне вам разъяснять, насколько вы знамениты. Но это еще не все. Мы также хотим нанять Арчи Гудвина, и наша начальная ставка – сто двадцать тысяч долларов, десять тысяч в месяц, для вас и тридцать шесть тысяч, по три в месяц, для Гудвина. Мы бы предпочли пятилетний контракт, но согласны и на трехлетний, если вы заупрямитесь. Готовы даже на ежегодный пересмотр условий, если таково будет ваше желание. Контракт начнет действовать с первого января, через два месяца, но объявим мы о нем, конечно, прямо сейчас. Вижу, как наяву, – никаких кричащих заголовков, простая фраза: «Если возникла серьезная проблема, наш Ниро Вулф к вашим услугам». – Вилар подался вперед, вся его угловатость – в подбородке, носу и ушах – словно выпятилась. – Сами понимаете, немедленного ответа я не жду. Вам наверняка потребуется время на обдумывание. К тому же вы захотите разузнать о нас подробнее. Но свое предложение я сделал и готов подписать контракт здесь и сейчас.
– Вы правы, я действительно хочу узнать о вас поподробнее. Где вы были и что делали в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести вечера до двух часов ночи?
Вилар откинулся на спинку кресла:
– Такого я не ожидал.
Вулф кивнул:
– Мы с вами квиты. Вчера вечером, уже в завершение беседы, мистер Аккерман спросил, на самом ли деле я думаю, что кто-то из вас шестерых убил Харви Бассетта. Я ответил, что плачу трем своим людям по сорок долларов в час, чтобы они собирали сведения о вас. Это не десять тысяч долларов ежемесячно, но сумма все равно выходит приличная. Да и справятся они быстрее, чем за месяц. Вы работаете в сфере безопасности. Ричард Никсон, который отчаянно старался удержаться на плаву, много и пространно вещал о национальной безопасности. Вы каким-либо образом были вовлечены в эту скандальную историю, которую принято именовать Уотергейтом?
– Нет.
– Вы как-то связаны с теми людьми, которые могли быть к ней причастны?
– Один из техников, изучавших ту запись с восемнадцатиминутной паузой, выполнял кое-какие мои поручения. Послушайте, Вулф, в своем бизнесе я не отвечаю на вопросы – я их задаю. А, ладно, забудем. Прошлая пятница, говорите? Ничего я вам не скажу, других донимайте. Зря мы Аккермана не послушали, надо было идти к окружному прокурору. Что вы затеяли? Почему отвергли предложение Хана? Что вы пытаетесь продать?
Вулф помахал пальцем. Опять. Похоже, Уотергейтский скандал лишил его самообладания.
– Я ничего не продаю, мистер Вилар. – Он подчеркнул голосом ударение на «и». – Я покупаю – удовлетворение для самолюбия. Харви Бассетт хотел услышать от вас, что стараниями Ричарда Никсона вам стало труднее предлагать свои услуги. А может, наоборот, легче?
– Что ж… – Вилар неспешно поднялся, без резких движений, поглядел на Вулфа сверху вниз, явно наслаждаясь превосходством в росте. – Что ж, я иду к окружному прокурору.
– Сомневаюсь, – возразил Вулф и повернулся ко мне. – Какие шансы, Арчи?
Я поджал губы:
– Четыре к одному.
– Я бы сказал: пять к одному, – поправил Вулф. – Сто долларов против двадцати, что не пойдете.
Вилар молча повернулся и прошествовал к выходу. Нет, не так. «Прошествовал» не годится для человека, у которого ноги коротковаты. Я проводил его до двери, прикинул, не попросить ли повышение – четыре штуки в месяц вместо трех, – но решил, что сейчас не время для торга. Вернулся в кабинет и сказал Вулфу:
– На самом деле шансы – один к десяти. Он ведь из тех, кто распускает все паруса, а затем надувает щеки и принимается усиленно дуть.
Глаза Вулфа сузились.
– Это кто написал? Или сказал?
– Я. На днях я листал книжку, которую вы недавно купили, «Плавания в южных морях»[21 - Имеется в виду книга «Открытие европейцами Америки: плавания в южных морях» (1971) американского историка С. Морисона.], и заразился морским настроением. Вилар – наш убийца?
– Нет. Возможно, он убил Бассетта, но не Пьера. Он не стал бы рисковать, подкладывая бомбу. Безопасность… Проклятье! Никто из них, думаю, не сделал бы этого. Они все привыкли осторожничать. Согласен?
– Нет. Кто-то из них может располагать способом разжиться бомбой так, чтобы другие не узнали. Айгоу же и подавно мог изготовить ее собственноручно.
Вулф фыркнул:
– Да, это не исключено. Он меня пугает. Самое страшное на свете – это физик, увлеченный новыми идеями. Пф! Докладывай.
– Новостей пока никаких. Орри в «Рустермане» ничего не выяснил, так что я поручил ему следить за Айгоу. Джадд, по словам Сола, настолько правильный, цельный и уважаемый, что хоть памятник при жизни ставь. Фред уверяет, что о Виларе все отзываются неплохо, но ему кажется, что, если кого-нибудь подпоить, картина изменится. Аккер…
– Когда они будут звонить в час, вели им подойти сюда к шести.
– Уже велел. Они прекрасно понимают, что не отрабатывают свой гонорар. Аккерман звонил из Вашингтона и предупредил, что наши телефон и кабинет могут прослушиваться. Чек на вашем столе – это на наличные, запас оскудел. Письмо от Хьюитта по поводу новой орхидеи было отправлено в прошлую субботу и ползло шесть дней с Лонг-Айленда на Манхэттен. Сорок две мили! Я пешком за день пройду.
Вулф перебрал почту, просмотрел письма, встал и направился на кухню. К ланчу намечались свиные ребрышки под соусом из красного вина с добавлением восьми трав и специй. Вулф хотел убедиться, что Фриц не пожадничал с чесноком. У них были разногласия по поводу чеснока – Черногория против Швейцарии.
Как правило, я стараюсь не рассказывать о своих личных делах, но, раз уж вам известно, что до Бенджамина Айгоу я добрался благодаря Лили Роуэн, стоит упомянуть, что я звонил Лили дважды: сообщить, что виделся с Айгоу и что расследование продолжается. Днем, когда с ребрышками было покончено, с почтой разобрались, я сходил в банк и обналичил чек, а Вулф удалился на дневное общение с орхидеями, я снова позвонил Лили, обрадовал ее тем, что меня пока не посадили, и прибавил, что смогу, наверное, провести с ней выходные, если она готова меня терпеть.
– Думаю, часок я тебя как-нибудь выдержу, а там посмотрим, – ответила она. – В любом случае нам нужно увидеться. Я только что вернулась с ланча с Дорой Бассетт, и она опять о тебе спрашивала. Хотя сама призналась, что никогда не видела. Колись: ты что, обладаешь каким-то магнетизмом? Может, через приборы людей притягиваешь?
– Чего нет, того нет. Прошу, больше не произноси слова «электроника» в моем присутствии. Да, и еще одна просьба. Что конкретно Дора хотела узнать?
– Эй, уйми свой пыл! Ничего личного. Она спросила, встречались ли мы и удалось ли тебе установить, кто подложил бомбу в пальто Пьеру. Ну, по имени она его, конечно, не звала, это уже мое, а она сказала то ли «тому человеку», то ли «тому официанту». А у меня есть право звать его по имени. Как ты знаешь, для меня он был лучшим среди всех официантов. Запомнил с первого раза, что я предпочитаю класть вилку справа от тарелки.
Отдаю Лили должное: она не стала меня пытать относительно подробностей расследования. Просто молодчина! Я бы купил пьедестал и водрузил Лили на него, будь у меня уверенность, что она устоит. Но она либо свалится, либо слезет сама, не сомневайтесь.
В шесть вечера, когда Вулф спустился из оранжереи, в красном кожаном кресле опять кто-то сидел. На сей раз это был Сол Пензер, а Фред и Орри расположились в желтых креслах. Для разнообразия все мы потягивали мартини. Фреду вкус джина не нравится, однако он решил не выпадать из коллектива. Вулф не стал просить пива, и я счел это обстоятельство дурным знаком. Когда Вулф забывает о пиве, хватай пальто и галоши.
Он сел и внимательно оглядел троих:
– Ничего?
Они закивали, а Сол сказал:
– Никогда столь многим не удавалось сделать столь немногое[22 - Отсылка к известной военной речи У. Черчилля, произнесенной 20 августа 1940 г., в ходе Битвы за Британию: «Никогда еще в истории человеческих конфликтов столь многие не были обязаны столь немногим».]. Вы с Арчи хотя бы видели этих людей вживую.
