скачать книгу бесплатно
В дверь позвонили; пришлось прерываться и идти открывать. Мы ждали Филипа к одиннадцати, а Феликса чуть позже, но они пришли вдвоем. Судя по выражениям лиц, между ними случился разлад. Они говорили со мной по отдельности, когда я впускал их и принимал от них пальто, но друг с другом подчеркнуто не общались. В кабинете они расселись после заметного – на целых полдюйма! – кивка Вулфа – Феликс, конечно, в красном кожаном кресле, поблизости от торца стола Вулфа. Филип сидел неестественно прямо, губы плотно сжаты, смуглое квадратное лицо как неживое, а Феликс скорее не сел, а примостил седалище на краешек кресла и брякнул:
– Я задержал Филипа, мистер Вулф, потому что он солгал мне. Как вы знаете, я…
– Прошу прощения. – Наверное, Феликсу нередко доводилось слышать этот тон, когда Вулф попечительствовал над рестораном. – Вы взволнованы. Понимаю, день выдался тяжелый, но и у меня он был не легче. Я буду пиво. Как насчет бренди?
– Нет, сэр, спасибо. Я воздержусь.
– Филип?
Тот покачал головой. Я обогнул его кресло по пути на кухню. Когда я вернулся, Феликс уже полноценно сидел и рассказывал:
– …восемь человек. Они приходили и уходили, днем и вечером. Я записал их фамилии. Самый скверный день с того времени, как скончался мистер Вукчич! Первые двое явились под самый конец ланча, к трем часам, и поток не иссякал вплоть до окончания обеда. Просто ужасно, сэр, просто ужасно! Допрашивали всех, даже посудомойку. Больше всего их заинтересовала наша мусорная. Помните, мистер Вукчич так называл раздевалку, и мы продолжаем ее так называть. Это комната, где сотрудники-мужчины переодеваются для работы. Они заводили нас туда по отдельности и расспрашивали о пальто Пьера. А что не так с его пальто, сэр?
– Спросите у полиции. – Пена в бокале достигла нужного уровня, и Вулф сделал первый глоток. – Боюсь, это меня вы должны благодарить за свой тяжелый денек. Пьер был убит здесь, в моем доме. Без этого обстоятельства расследование шло бы рутинным образом. Они никого не задержали?
– Нет, сэр. Я было решил, что один из них хочет арестовать меня. Он сказал, что знает, будто вас с Пьером связывали особые отношения – и мистера Гудвина тоже, – и добавил, что мне об этом наверняка было известно. Велел сходить за пальто и шляпой, но потом вдруг передумал. Этот человек…
– Его фамилия Роуклифф.
– Верно, сэр. – Феликс часто закивал. – Недаром говорят, что вы все про всех знаете. Мистер Вукчич говорил мне, что, по-вашему, так оно и есть. Этот офицер вел себя так же и с Филипом, которого я назвал лучшим другом Пьера. – Он искоса посмотрел на Филипа и снова повернулся к Вулфу. – А Филип ему, возможно, солгал. Мне он точно врал, сэр. Помните, как мистер Вукчич увольнял Ноэля? Он тогда сказал, что выгоняет его не потому, что тот украл гуся, с кем не бывает, а потому, что тот солгал. Мол, ресторан будет на хорошем счету, даже начни сотрудники порой приворовывать, но не тогда, когда они врут хозяину, ведь он должен знать, что происходит на самом деле. Я накрепко запомнил эти слова и не разрешаю работникам меня обманывать. Они это знают. В общем, когда последний полицейский ушел, я позвал Филипа наверх и потребовал рассказать все о Пьере, а он мне соврал! Я научился определять, когда мне лгут, сэр. Конечно, до мистера Вукчича мне далеко, но я почти всегда угадываю правильно. Вы только поглядите на него!
Мы послушались. Филип мрачно встретил наши взгляды и разомкнул губы:
– Я признался, что соврал. Признался!
– Ничего подобного! Снова вранье!
Филип умоляюще уставился на Вулфа:
– Я сказал, что кое-что опустил, так как не могу точно вспомнить. Это разве не признание, мистер Вулф?
– Любопытное замечание, – согласился Вулф. – Оно заслуживает рассмотрения, которое, полагаю, мы пока отложим. Значит, вы не упомянули о каких-то словах или делах Пьера?
– Да, сэр. Я никак не могу вспомнить в точности.
Вулф хмыкнул:
– Днем я просил вас вспомнить все, что он говорил вчера, и вы заявили, что попробуете, но не в ресторане. А теперь признаете, что было что-то, чего вы не можете толком вспомнить?
– Немного не так, мистер Вулф. Это не его вчерашние слова.
– Ерунда! Вздор! Что вы все юлите?! Хотите, чтобы я пришел к выводу, что это вы убили Пьера? Вы желаете изобличить преступника или нет? Готовы оказать мне помощь в его поимке или нет? Вы уверяли, что заплакали, когда узнали о гибели Пьера. Вправду заплакали?
Филип снова плотно стиснул губы и зажмурился. Медленно качнул головой из стороны в сторону, несколько раз подряд. Открыл глаза, поглядел на Феликса, потом на меня, после чего перевел взгляд на Вулфа:
– Позвольте поговорить с вами наедине, мистер Вулф.
Вулф повернулся к Феликсу:
– В гостиную, Феликс. Вам известно, что стены там звуконепроницаемые.
– Но я хочу…
– Проклятье! Уже за полночь! Я расскажу вам позже, если сочту нужным. А он точно промолчит в вашем присутствии. Давайте, я устал не меньше вашего.
Я поднялся, открыл дверь в гостиную, и Феликс вышел. Я выглянул наружу, убедился, что дверь в прихожую закрыта, притворил дверь в гостиную и вернулся на свое место.
– Наедине, мистер Вулф, – повторил Филип, когда я садился. – Только вы и я.
– Нет. Если мистер Гудвин выйдет, а ваши слова потребуют от меня каких-то действий, мне придется пересказывать ему вашу историю.
– Тогда я вынужден просить вас обоих ничего не рассказывать Феликсу. Пьер был гордым человеком, мистер Вулф, я вам уже говорил. Он гордился своей работой и хотел быть не просто хорошим, а лучшим в мире официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим официантом лучшего на свете ресторана. А потом захотел, чтобы и Феликс так думал. Быть может, Феликс и в самом деле так думает. Вот почему нельзя ему ничего рассказывать. Он не должен знать, что Пьер совершил поступок, который совсем не красит хорошего официанта.
– Мы не можем этого пообещать. Мы готовы лишь молчать до тех пор, пока не выяснится, что невозможно разоблачить убийцу и его поймать, не раскрыв Феликсу правду. Это я вам обещаю, Филип. Арчи?
– Так точно, сэр – ответил я. – Обещаю. Ей-богу, провалиться мне на этом месте! Это такое выражение, Филип, вы вряд ли его слышали. Оно означает, что я скорее умру, чем кому-либо расскажу.
– Вы раньше упомянули, что он жаловался на перепутанные заказы, значит дело не в этом, верно? – уточнил Вулф.
– Нет, сэр. Заказы он перепутал вчера. А другое… намного хуже… было на прошлой неделе. В прошлый понедельник, точнее. Пьер сказал, что какой-то мужчина оставил на подносе заодно с деньгами клочок бумаги. Он сохранил этот клочок, на котором было что-то написано. Сохранил, потому что клиент ушел, прежде чем Пьер успел вернуть ему бумажку, а Феликсу не отдал, потому что на этой бумажке были имя и адрес. Пьер узнал это имя и заинтересовался. Он добавил, что бумажка до сих пор у него. Когда вы сегодня беседовали со мной, когда сказали, что он полагал, будто его хотят убить, я сразу подумал, а нет ли тут какой-то связи с той бумажкой. Быть может, убийца – тот самый человек, чье имя написано на бумажке… Ведь человек, ее оставивший, не мог сотворить ничего дурного, – он умер.
– Умер?
– Верно, сэр.
– Откуда вы знаете, что он умер?
– По радио говорили, в газетах писали. Пьер сказал, что это мистер Бассетт оставил бумажку на подносе. Мы все знали мистера Бассетта, он всегда платил наличными и был щедр на чаевые. Очень щедр. Однажды он дал Феликсу банкноту в пятьсот долларов.
Согласен, я должен был это слышать, раз уж мне выпало вести записи, но признаю, что слушал я не слишком внимательно. Миллионы людей узнали о существовании Харви Г. Бассетта, президента компании «НАТЕЛЕК» («Нэшнл электроник индастриз»), не потому, что он не скупился на чаевые, а потому, что его убили всего четыре дня назад, вечером в пятницу.
Вулф не моргнул и глазом, правда, сглотнул и прокашлялся.
– Да, это точно не мог быть мистер Бассетт, – подтвердил он. – Но вот человек, чье имя значилось на бумажке… Как его звали? Пьер должен был вам ее показать…
– Нет, сэр, не показывал.
– Но имя-то наверняка называл. Вы сами заявили, что он узнал это имя и заинтересовался. Следовательно, он должен был поделиться с вами именем. А вы сейчас скажете мне.
– Не могу, сэр, простите. Я не помню.
Вулф повернулся в мою сторону:
– Арчи, скажи Феликсу, что он может идти домой. Не исключено, что Филип задержится у нас на всю ночь.
Я поднялся с кресла, но тут же вскочил и Филип.
– Не задержусь! – выпалил он, явно не собираясь сдаваться. – Я иду домой! Это худший день в моей жизни, за все ее пятьдесят четыре года. Сначала Пьер погибает, потом я весь день мучаюсь, рассказываю то Феликсу, то вам, то полиции, а сам все гадаю: вправду ли Арчи Гудвин его прикончил? Зря я, пожалуй, с вами откровенничал, надо было с полицией поделиться, но вы были близки с покойным мистером Вукчичем, а он высоко вас ценил… Я рассказал вам все – слышите, все! Больше мне сказать нечего.
Он направился к двери.
Я посмотрел на Вулфа, но он покачал головой, поэтому я просто вышел в прихожую и неспешно двинулся к выходу. Быть может, Филип не разрешит мне подать ему пальто? Нет, разрешил. Но желать доброй ночи не стал. Я распахнул дверь, прикрыл ее за ним, вернулся в кабинет и спросил Вулфа:
– Феликс вам нужен?
– Нет. – Вулф успел подняться. – Он, конечно, мог бы рассказать нам о Бассетте, но я вымотан, и ты тоже. Всего один вопрос: Филипу известно имя с бумажки?
– Десять против одного, что нет. Он заявил мне прямо в лицо, что это я могу оказаться убийцей, и назвал меня Арчи Гудвином. Думаю, он действительно не помнит.
– Проклятье! Передай Феликсу, чтобы ждал от меня весточку завтра. Нет, сегодня. Спокойной ночи. – И Вулф удалился.
Глава 5
Оплаченный Харви Г. Бассеттом обед в верхнем кабинете ресторана «Рустерман» вечером в пятницу, 19 октября, был сугубо мужским развлечением. На нем присутствовали:
Альберт О. Джадд, адвокат;
Фрэнсис Аккерман, адвокат;
Роман Вилар из «Вилар ассошиэйтс», промышленная безопасность;
Эрнест Уркхарт, лоббист;
Уиллард К. Хан, банкир;
Бенджамин Айгоу, инженер-электронщик.
Перечисляя эти имена, я, конечно, несколько забегаю вперед, но вот беда – терпеть не могу составлять всякие списки, поэтому чем раньше от такой обузы избавляюсь, тем проще мне живется. Кроме того, распечатывая список в среду по просьбе Вулфа, я быстренько его проглядел, пытаясь угадать, кто из гостей может оказаться убийцей. Если хотите, присоединяйтесь к игре в угадайку. Разумеется, вовсе не исключено, что убийцы среди них нет. Тот факт, что они веселились в ресторане в тот вечер, когда Бассетт оставил клочок бумаги на подносе официанта, отнюдь не означает, что кто-то из них непременно виновен, ведь кто угодно мог неделю спустя сидеть около полуночи, поджидая жертву, в украденном автомобиле на Западной Девяносто третьей улице и сжимать в руке пистолет. Но начинать с чего-то надо, а эти люди, по крайней мере, были хорошо знакомы с Бассеттом. Быть может, кто-либо из них передал ему тот клочок бумаги.
В ночь на среду я лег спать в двадцать минут второго, практически ровно через сутки после того, как взрыв бомбы помешал мне снять брюки. Можно было бы побиться об заклад, что меня снова грубо прервут и помешают толком одеться, скажем, настоятельно пригласят к окружному прокурору. По счастью, этого не произошло, я проспал положенные восемь часов – крепкий сон был как нельзя кстати – и вышел на кухню без десяти десять. Достал из холодильника апельсиновый сок, пожелал Фрицу доброго утра и спросил, завтракал ли Вулф. Фриц ответил утвердительно: да, в четверть девятого, как обычно.
– Он был одет?
– Конечно!
– Откуда такая уверенность? Вчера вечером он был совсем без сил, сам признавался. Сейчас он наверху?
– Конечно.
– Ладно, будь по-твоему. Мне указания были?
– Нет. Арчи, я тоже устал, весь день напролет то телефон звонил, то чужие люди приходили и уходили, а мистер Вулф пропадал неизвестно где.
Я сел за маленький столик и потянулся к стойке за свежей «Таймс». Нам с Вулфом выделили первую полосу – передовица в две колонки внизу, продолжение на странице 19. Даже наши фотографии разместили. Безусловно, мне приписали обнаружение тела. Я прочел каждое слово статьи, некоторые перечел даже дважды, хотя в ее содержании не было ничего для меня нового, а мое сознание между тем задавалось малоприятным вопросом: почему Вулф не распорядился прислать меня наверх, когда я проснусь? Я доедал третью сосиску со второй гречишной оладьей, когда зазвонил телефон. Я смерил аппарат хмурым взглядом. Теперь уж точно из офиса окружного прокурора звонят.
Но нет, это оказался Лон Коэн из «Газетт».
– Кабинет Ниро Вулфа, Арчи…
– Где тебя вчера целый день черти носили? Почему ты не в тюрьме?
– Послушай, Лон, я…
– Ты ко мне заедешь или мне тебя навестить?
– Ни то ни другое, и вообще, прекрати перебивать. Признаю, я могу раскрыть тебе кучу сведений, знать которые имеют право твои читатели. Но у нас свободная страна, а мне приятно оставаться вольной птахой без арестантской робы. Давай так: когда станет возможным что-то рассказать, я сам тебя найду. А сейчас извини, мне пора, жду важный звонок.
Я повесил трубку и снова взялся за оладьи. Уж не знаю, дело в них или во мне самом. Если в них, то Фриц и вправду переутомился. Я заставил себя съесть обычные четыре штуки, чтобы он не начал задавать вопросы и не выяснилось попутно, что он забыл что-то добавить в тесто или, наоборот, подсыпал чего-то лишнего.
В кабинете я постарался внушить себе, что день сегодня совершенно обычный, смахнул пыль, выбросил мусор из корзин, поменял воду в вазе, проверил почту и так далее. Потом шагнул к подставке, где мы храним номера «Таймс» и «Газетт» за две недели, взял номера за последние четыре дня и сел за стол их изучать. Естественно, я и раньше читал отчеты об убийстве Харви Г. Бассетта, но теперь у меня возник к этому делу личный интерес. Тело обнаружил в припаркованном «додже-коронете» на Западной Девяносто третьей улице, недалеко от Риверсайд-драйв, поздно вечером в пятницу патрульный полицейский. Хватило всего одной пули 38-го калибра. Она вошла в тело под нужным углом, прямо в сердце, и пробила насквозь. Ее достали из передней правой дверцы машины, значит стрелял водитель. Правда, была еще версия, что Бассетт совершил самоубийство, но понедельничная «Таймс» эту версию опровергла. Полиция подтвердила убийство.
Я листал вторничную «Газетт», когда послышался шум спускающегося лифта. Мои часы показывали 11:01. Точно по расписанию. Я развернулся в кресле и, стоило Вулфу войти в кабинет, жизнерадостно произнес:
– Доброе утро! Вот, проглядываю отчеты о смерти Харви Г. Бассетта. Если вам интересно, «Таймс» я уже просмотрел.
Он поставил орхидею, вид которой я не потрудился опознать, в вазу на столе и сел:
– Ты хандришь, но это лишнее. После всех недавних событий тебе следовало проспать до полудня, все равно срочных дел пока нет. Что касается мистера Бассетта, в моей комнате, как тебе известно, хранится подборка «Таймс» за месяц, так что я…
В дверь позвонили. Я вышел в прихожую, присмотрелся к силуэту гостя и вернулся:
– По-моему, вы никогда с этим типом не встречались. Помощник окружного прокурора Коггин, Дэниел Ф. Коггин. Дружелюбный малый с ножом в рукаве. Любитель пожимать руки.
– Пригласи его сюда, – сказал Вулф и приступил к изучению почты.
Когда, после обмена крепкими рукопожатиями, я принял у Коггина пальто и шляпу и провел его в кабинет, Вулф встретил нас деловитым видом: в одной руке рекламный проспект, в другой – нераспечатанное письмо. Было бы невежливо вынуждать его расставаться с бумагами ради рукопожатия, и Коггин не стал этого делать. По всей видимости, не будучи лично знакомым с Вулфом, он тем не менее был осведомлен о его причудах.
– Кажется, мне еще не выпадала честь увидеться с вами, мистер Вулф, – бодро проговорил он, – и я рад, что такая возможность наконец представилась. – Коггин сел в красное кожаное кресло и огляделся. – Симпатично тут у вас. И ковер красивый.
– Подарок иранского шаха, – коротко пояснил Вулф.
Коггин наверняка знал, что это откровенная ложь, однако не преминул восхититься:
– Вот бы и мне кто такой подарок сделал! Чудесная вещь. – Потом бросил взгляд на часы. – Вы занятой человек, поэтому постараюсь быть предельно краток. Окружной прокурор желает узнать, почему вас и мистера Гудвина было нигде… э-э-э… не найти вчера днем, хотя вы знали, что вам необходимо дать показания. Окружной прокурор выразился иначе, но сути это не меняет. Ваш телефон не отвечал, а дверь не открывали.
– У нас были важные дела, и мы ими занимались. В доме оставался только мой повар, мистер Бреннер, а он, когда один, предпочитает не открывать.
– Значит, предпочитает? – усмехнулся Коггин.
Вулф усмехнулся в ответ, самым краешком губ; эту усмешку способен различить лишь наметанный взгляд.
– Хорошим поварам многое прощаешь, мистер Коггин.
– Вам виднее, мистер Вулф, у меня-то повара нет, не могу себе такого позволить. Если гадаете, почему я пришел к вам, а не стал вызывать к себе, то скажу, что у нас с коллегами случился спор. Мы обсуждали вашу речь, которую пришлось выслушать инспектору Кремеру. Припомнили ваши заслуги и ваши… э-э-э… нетипичные реакции. Решили было немедленно отозвать вашу лицензию частного детектива, но я счел подобные меры чересчур радикальными и заметил, что вы, когда успокоились, вполне могли осознать, что вели себя несколько порывисто. У меня в кармане лежит ордер на ваш арест и на арест мистера Гудвина, я мог бы задержать вас как важных свидетелей, но мне не хочется так поступать. Поэтому я пришел к вам один, настоял, чтобы меня не сопровождали. Я понимаю, действительно понимаю, почему вы так отреагировали на слова инспектора Кремера, но вы с Гудвином не вправе утаивать от следствия информацию по убийству человека в вашем доме. Тем более что этого человека вы знали много лет и неоднократно с ним беседовали. Я не хочу отбирать у вас с Гудвином лицензии. Насколько мне известно, ваш помощник умеет стенографировать и печатать. Для всех будет лучше, если я выйду от вас с вашими подписанными показаниями.
Когда Вулф сидит лицом к красному кожаному креслу, ему приходится поворачивать голову на четверть оборота. Сейчас он так и сделал:
– Арчи, твой блокнот.
