скачать книгу бесплатно
Завтра может не быть
Stas Vo
Её завтра может не быть, его завтра будет, но оно ему не нужно.Два человека, которые завтрашний день встречают по инерции.Сможет ли человек жить мечтами другого человека?На что человек способен, оказавшись в безысходности?Всё это им предстоит узнать после случайной встречи.
Stas Vo
Завтра может не быть
1
Обшарпанная дверь, обитая лет тридцать назад коричневым дерматином, скрипнула, выпустив наружу запах спёртого воздуха. Что-то звякнуло возле порога, пустая бутылка катилась по выцветшему паркету, шелестя бряцанием, тукнулась в выщербленный плинтус, крутанулась замерев.
Скинув куртку на шаткую, пёструю груду вещей выросла на некогда обувной полке уже давно и даже рассыпа?лась несколько раз на куртки, пальто и ещё какие-то предметы верхней одежды, но снова собиралась, обратно создавая эдакие неистребимый холм грязного тряпья.
Ботинки втискивать в полку не стал, оставил как есть с комком прилипшей грязи стоять посреди коридора. Поддёрнул носки, протопал на кухню.
Свет был и в маленьком коридоре, и в ванной, и на кухне. Пятиметровое помещение, которое напоминала кухню лишь по наличию газовой плиты и холодильника. Освещённая тусклой лампочкой, плотно подёрнутой липким слоем осевшего никотина, жира и пыли уныло наполняло желтовато-коричневым оттенком помещение, демонстрируя всю прелесть недавнего застолья. На столе среди крошек, огрызков еды и грязной посуды теснилась полная окурков пепельница, примыкая к початой бутылке.
– Сегодня портвейн? – Ухмыльнулся, плеснув в чистый стакан, который пришлось отыскивать на полке. – Барствовали. Аренду получили.
Маханул половину стакана единым заходом, даже не поморщившись. Подкурил сигарету, распахнув форточку и потеснив банки, уселся на подоконник. Выкурил, потрескивая пылающим табаком сигарету, заполнив пять метров пространства густым дымом, едва ли испортив общий антураж или хотя бы воздух. Также шаркая, вернулся в коридор, повернул на лево. Свет горел и здесь.
В комнате похрапывая, посапывая, дрыхли вусмерть уставшие от веселья родители. Обычное состояние вот таких богемных жителей одного совсем не из дешёвых районов Москвы. Ухватив пульт со стёртыми надписями, переключил канал. Зачем? Просто привычка. Взять пульт, пару раз щёлкнуть, незачем, так, рефлекторно.
Пошарил по карманам сваленной на кресло одежды, ощупал спящего отца, потом мать, ничего не найдя, скрипнул покосившимся комодом, порылся в старинной ещё советской эпохе серванте, приподнял тарелки, что доставали когда-то на праздники, а когда праздники стали ежедневными и менее церемониальными, то некогда торжественная посуда накопила слой пыли, сменив цвет с белёсого на серо-дымчатый.
– Спрятали, значит. – Василий, отпрыск богемных москвичей, объединённых фамилией, Тереховы, пыхнул, глядя на убаюканных алкоголем родителей.
Перетряс ещё раз ворох каких-то совсем никчёмных вещей в кресле, заглянул под диван. Прощупал верх серванта, стряхнул прилипшую к пальцам пыль, обтёр руки о свитер. Копошился в шкафу, перетряхнул верхнюю одежду, но безрезультатно. Нашёл искомое аккурат за телевизором.
– Вот же фантазёры. – Усмехнулся, пересчитывая купюры. – Половина. Что же все не сняли? Ладно.
Отсчитал бо?льшую часть, а это три пятитысячных и примерно с десяток зеленоватых – тысячных купюр, шелестя, упихнул в карман, остальное небрежно швырнул обратно в угол, купюры рассы?пались небольшим ворохом. Одна из зелёных, залетела за портьеру жёлто-горчичного оттенка, по которой карабкался то ли паучок, то ли другое цепкое насекомое с длинными лапками.
Подмахнув остатки портвейна двумя глотками, влез обратно в ботинки, ком грязи чавкнув скатился на пол, где и был размазан.
На низкой изгороди палисадника за углом дома, столь излюбленной местной молодёжью, несмотря на то что к глубокой осени становилось унылым серым закутком, наполненным лишь серыми ветками, жухлыми листьями, брошенными окурками и прочим мусором от той самой местной молодёжи.
– Ну, что? – Хмыкнул, тот, что щупленький с обугленным красными пятнами проблемной кожи, что так сильно оттенял серенький пуховичок с засаленными рукавами и отворотами возле карманов.
– Норм.
– Серьёзно? Бухаем? – Тот, что покрупней в модных кроссовках на объёмной подошве, необычного контраста ярких оттенков пурпура, графита и жёлтых вставок. Не жалея стильной обуви, шваркнул об ограждение, скинул капюшон одним лишь движением головы.
– А как же твои соревнования по дзюдо?
– Чёрт с ними. – Радостно буркнул тот, что в модных кроссовках.
Хохот басистых голосов, уже окрепших мужскими оттенками, теми, что гудят под окнами невыносимым бурчанием заставляя обитателей окон и балконных дверей, затворять с нервным грохотом возможность освежить помещение прохладой улицы позднего октября. Очередной хлопо?к фрамугой рассерженного соседа и молодёжь, словно уловив сигнал, сорвалась с металлической жерди, поспешив в магазин, к тому же до одиннадцати часов оставался небольшой фрагмент времени, едва уместивший размеренный поход, пришлось торопиться.
– Вась, Вася. – Ты деньги брал?
– Отстань.
– Брал?
– Бать, уйди, пока голову не проломил.
– Это твой, тот упырь. Точно. – Мать шепелявила полубеззубым ртом, что было следствием семейных, пьяных стычек с мужем.
– Сынок, наш подрезал. Точно тебе говорю. Вырастили урода. – Пыхтел мужчина. – Деньги брал? – Изрёк отец грубо, вложив максимальную агрессивность в голос, что только мог.
– Да, успокойся ты. – Василий вскочил на тахте, что служила ему кроватью. Смятая серая простыня комком свалилась на пол. Отец, этот субтильный мужчина чуть за пятьдесят, опрокинулся задом на пол. – Долю свою взял. Квартира чья? Бабкина! Значит, на всех делим. Там ещё Лёнькина доля, так что давай иди… – И Василий очень крепко выругался.
– Вырастили. Вот, я тебе говорил. – Бубнил в полный голос папаша.
– Заткнись лучше. – Гаркнул сынок, поддёрнув трусы, что перекосились и давно уже требовали стирки. И отпрыск так резво устремился из комнаты, что мать лишь успела вжаться в дверной проём, рискуя быть снесённой.
– Ладно, Ген. Ладно, на карте есть же ещё. – Жена шептала, поглаживала щуплые плечи супруга, тот отмахнулся, и худущая женщина отлетела в сторону словно бумажный листок сильным порывом.
– И коммуналку оплатите. – Крикнул тот самый нерадивый сынок, шаря по стаканам на кухне. Чистых не нашлось, ополоснул один из тех, что был на столе. Струя воды наполнила ёмкость до краёв, вспенив остатки и обдав странных ароматом. Ополоснув несколько раз, наполнил водой, которая казалась чистой и без запаха. В один заход гикающими звуками заглотил воду. – Сейчас могут и выселить за долги. Слышите?
– Ты давай… – отец было ринулся на сына, но тот хоть и был роста вровень с отцом, едва ли сто семьдесят пять ростом, но зато телосложения хорошего. И плечи широкие, и руки сильные, да и в драках мог двум-трём за один раз ответить, да так, что устоять в равных.
– Сейчас дам, потом опять в травмпункт пойдёшь оттиск отдачи фиксировать.
Отец отступил, пыхтел, бубнил, пихнул жену в плечо, он только и мог что отыгрываться на субтильной супруге, выплёскивая своё негодование.
Позже, конечно, ей достанется, но не за сына, не за то, что призывала к миру, а просто компенсация бессилия мужа перед любым другим мужчиной. Так было всегда. Задерётся папаша на кого-нибудь, отхватит хорошенько, а потом уравновешивает ущемлённое самолюбие на супруге. Та терпела, а вот сын терпимостью не отличался, вспыхивал от малейшего эмоционального порыва словно спичка, которой чиркали о край коробка.
Ополоснув лицо прохладной водой, пригладив лоснящиеся немытые несколько дней волосы, Василий, натянул вчерашний свитер, те же самые штаны, игнорируя пятно на коленях, нашарил чистые носки, оба на правую ногу, натянул, минуя расхождение, влез в ботинки и снова ушёл.
2
Несколько набранных номеров не отвечали. Нет, неправда, они отвечали, но протяжными гудками. Один пробурчал невнятно, что-то наподобие «нет», но вот один из набранных номеров, наконец, ответил и достаточно бодро.
– Да, у Ленки возле дома бабкиного. Да, приходи. Мы тут.
Ленка давняя подруга Василия. Когда-то они состояли в тех, отношениях, что неофициально признаю?т права претензии друг к другу, но теперь она была постоянной пассией другого друга этой пёстрой компании, вот только ревностные чувства к бывшему ухажёру сохранила.
Бабкин дом, не был неким кодом, просто обозначение того, что Елена сейчас проживает у кровной родственницы, ведь той снова требовалась помощь. Внучка с нарочно демонстрируемым терпением ухаживала за пожилой родственницей ровно настолько, насколько могло ухаживать нерадивое чадо в ожидании наследства двухкомнатной квартиры, аккурат выходящей окнами на Белый дом[1 - Белый дом – административное здание в пресненском районе Москвы, где располагается правительство РФ.]. Здесь же заодно девушка подрабатывала продавцом в небольшом продуктовом магазине на цокольном этаже, куда и была пристроена властной прародительницей, фразой: «вот, у нас на магазине объявление, работа непыльная иди, что ты всё из меня деньги тянешь». Девушка ухмыльнулась, но приобретая в очередной раз сигареты, всё же поинтересовалась свободной вакансией. Работа действительно была без пыли, в тепле, с неплохой зарплатой и бонусом из продуктов, подлежащих списанию без обязательной утилизации, что, собственно, и сподвигло теперь всё её окружение любить это место и даже дать нарицательно прозвище внутри этой компании: «Ленкин магазин».
Если уж придираться к словам, о магазине, то он вовсе был не Ленкин, а принадлежал гражданину из Армении, что обосновался здесь ещё в начале девяностых, но так хорошо и крепко, что мог позволить себе хорошую жизнь, содержание четверых детей, недешёвую как по цене, так и по обслуживанию машину, нечастый отдых и квартиру в одном из престижных районов. Наживая всё это, Ашот пережил и рэкет девяностых от граждан ОПГ, что вменяли ему в вину национальность и якобы собирали налог за жизнь в Москве. Пережил и рэкет двухтысячных от тогда именуемых ещё милиционерами, что позже получивших интернациональное наименование, полиция. Ашот сумел договариваться с пожарниками, представителями санэпидемстанции и многими теми субъектами, что хотели от него одного соблюдения правила делится деньгами, а скрупулёзное соблюдение государственных нормативов их не интересовало, а скорее раздражала тем, что приходилось фонтанировать новыми идеями, почему часть его дохода должно? всё же перейти к ним. Мужчина был статным, взрослым и дородным при этом достаточно мудрым, чтобы понимать эти правила игры жизни и не сопротивляться, а делиться своих доходом и терпеть. Этот дар терпеливости распространялся и на нерадивого продавца; журил по-отечески и порой ругал очень уж громко, но сохранив ощущение инородного в этом городе, в этой стране, терпел продавца Елену, так же как, и нашествие её друзей, так же как, и многое другое в своей жизни.
– Что Ашот, снова мясо по уценке урвали? – Хмыкнул Василий, потягивая пиво жестяной банки, глядя, как мужчина выгружает коробки из своего BMW серии X.
– Зачем такое говоришь? Зачем напраслину заводишь? – Пыхтел мужчина, вытягивая коробку.
– Возводишь?
– Что?
– Не заводишь, а возводишь! – Засмеялся Василий, а его друг Сенька, тот, что с воспалённой кожей красных вздувшихся угрей на лице, так эмоционально поддержал хохотом сказанное, что опрокинулся прямо в грязь с узкой металлической ограды, на которой сидел.
– Какой умный! – Шаркнул руками Ашот по объёмному животу. – Был бы умный, помог бы взрослому человеку, а не смотрел бы.
– Забесплатно никто сейчас не помогает. Вы же тоже бесплатно ничего не делаете?
Ашот было хотел возмутиться, но кинув взгляд на парней, на четыре коробки и снова на парней, быстро изрёк:
– Дам вам по две банки пива.
– И сигареты.
– И сигареты! Пачку. – Потёр руками, посмотрел на коробку. – Ну, что сидим?
Парни оба тут же сорвались с жёрдочки, устремившись к машине.
– Здравствуйте, Ашот Джаброилович! Как ваши дела? – Нежный девичий голосок звучал из-за машины, словно какой-то призрак говорил.
– Доброго дня, Лизочка. Доброго! – Владелец продуктового магазина и BMW X5, – распластал гладко выбритое лицо в улыбке, смотря на девушку, что крадётся между луж вдоль дома. – Зайдите сегодня, там головы куриные остались и корма кошачьего дам.
– Хорошо, Ашот Джаброилович. Спасибо вам.
– Только чтобы старухи эти не видели, опять начнут мне высказывать, что я тут кошек развёл.
Девушка, окутанная светло-серым платком в тон приталенного пальто, перешагнула через лужу, улыбнулась владельцу магазина, парням что вытягивали коробку из багажника, поплыв к подъезду. Все трое замерли, наблюдая за её грацией, словно за нимфой посреди дикого леса.
Сенька слегка присвистнул, за что, чуть не получил по губам от взрослого армянина.
– Это девушка, ангел. Не то, что ваша Ленка, от которой перегаром каждое утро несёт, как от сторожихи вокзальной.
– Кого? – Парни рассмеялись.
– Тащи коробку, – в так им засмеялся Ашот.
Ашот был мужчина добрый и справедливый, уважал людей, ценил вежливость и доброту, едва ли кто-то мог сказать, что слышал из его уст хоть одно нецензурное словечко. Он из тех людей, что хоть и не слывут святыми и добродетельными, но всё же обладают достаточно самоуважением, чтобы не сыпать проклятиями или негативными суждениями в адрес других, даже если их принципы и воспитания кардинально разнятся.
Когда коробки были занесены, и даже что-то переставлено на складе, Ашот не стал выдворять парней, а лишь строго настрого наказал из подсобки не высовываться. Обоюдная выгода. Им тепло, ему дешёвая рабочая сила молодых и не притязательных парней, которую можно эксплуатировать, а дел-то, всегда хватало, хоть и не в небольшом продуктовом магазине.
Колокольчики на двери звякнули, шаги зашуршали.
– Лизочка, сейчас принесу. – Ашот, заглянул в подсобку, сдёрнув пакет с полки.
– Мне ещё молоко, батон, огурцы… – Девушка перечисляла продукты, мужчина засуетился и прикрикнул:
– Лена, может, ты поработаешь наконец уже? Хватит углы обтирать.
– Простите, Лена. – Зазвучал голос небожительницы, – оторвала, наверное, от обеда.
– Нет, нет, что вы. – И обычно столько резкая и порой даже грубая девушка, звучала милым и тонким голоском, не одного нецензурного словечка и даже привычного цоканья. Оба сотрудника засуетились, стали складывать что-то в пакет, щёлкать кассой, щебетать и улыбаться.
– Я бы вдул[2 - Вдул (сленг) – обозначающий половой акт.] этой принцессе. – Хмыкнул Сеня.
Оба парня рассмеялись, прикрывая рты и сдерживаясь.
– Какие пакеты, тяжёлые. – Засуетился хозяин магазина.
– Ничего, ничего. Я… – Девушка не успела остановить порыв сердобольного владельца продуктовой точки.
– Эй, иди сюда. – Ашот никак не мог запомнить имена парней, а может, умышленно демонстрировал незнание их имён, тем самым отгораживаясь от назойливых дружков своей сотрудницы.
– Вася, помоги. – Голос Ленки снова окреп резкими нотами.
– Ничего, ничего… – Снова защебетала девушка в сером пальто.
– А что он там просто так будет сидеть? Сейчас. – Голос продавца снова сник от приторного и услужливого к грубому и размашистому. Елена, ухватив парня за запястье, вытянув в зал магазина. По пути Василий едва не снёс ящик с помидорами, что теснился у прохода. – Всё равно без дела тут трётся.
– Нет, я…
– Давайте, – парень ухватил два громадных пакета за ручки и уже шагал к выходу. Он и сам не мог ожидать от себя, тот приступ смущения и робости, который окутал его внезапно и совсем не свойственный ему.
– Простите, пожалуйста, – девушка окликнула парня со спины, который уже устремился к двери парадной. – Сначала покормим кошек. Они там.
Лизочка указала в сторону угла и Василий, водружённый её покупками, устремился в указанном направлении. Девушка едва успела раскрыть пакет и начать издавать характе?рные звуки, коими подманивают кошек, как два хвостатых и упитанных животных, одна белая с чёрными и рыжими пятнами, другая же абсолютно чёрная показались из подвального оконца.
– Милые мои, вот вам, – девушка гладила одной рукой животных, другой разворачивала узлы на прозрачном целлофане, подсунув кошкам обрезки мяса и куриные головы. Те, урча и выгибая спины, позволили себя гладить, уплетая подношение.
– Какие вы у меня красивые. – Щебетала девушка, пока животные были заняты трапезой. – Поели? Вкусно?
Василий терпеливо наблюдал эту картину, все те минут пятнадцать – двадцать минут, которая никак его не воодушевляла, не радовала, а тянулась длительным ожиданием. Он тяготел, мыслю об оставленном недопитом пиве и любителе всего халявного своём друге Сене, который, мог быстро расправиться, с оставленным без присмотра.
Девушка любовалась кошками, парень ухмылялся, держа пакеты, но что-то в этом во всём было для него милым, хоть и чуждым. Странно, если уж ты так любишь животных, держать их на улице, а не забрать их домой. Хотя дома у неё, может, уже штук двадцать мяукающих и выгибающих спину питомцев подумал он, но был не прав. В квартире, куда он всё же дотянул два тяжеленных пакета, домашних животных не оказалось совсем. Дома была лишь пожилая дама.
Василий торопился избавиться от миссии галантного помощника, но девушка, вместе с пожилой дамой настойчиво усадили его за круглый стол на громадной кухне, снарядив большой кружкой крепкого и ароматного чая, золотистыми пирогами, которые были хоть и не горячими, но чрезвычайно вкусными.
Забыв об оставленном пиве, о друге, о том, чтобы быстрее вернуться, Василий наслаждался редкой вкусной трапезой среди чистой и уютной кухни, где в изобилии были не пустые стаканы и бутылки, а разного сорта предметы, явно предназначенные для приготовления. Стены непривычно украшали мелкие картинки и фотографии в ажурных рамках, на подоконнике теснились густые и зелёные растения, явно одарённые любовью, как и кошки на улице. Он вспомнил о питомцах, осмотрел углы, где должны были притаиться миски, и тогда точно убедился. Питомцев нет.
Вот, она показушность чистой воды. Так ласкать животных, демонстрировать всю нежность, заботу и любовь, но пусть живут там, в подвале, домой не берёт. Вот же…
3
Ответ на это, он получил спустя несколько месяцев. Теперь Василий был частым гостем этого двора и даже когда Ленка вспылив и разругавшись в очередной раз с бабкой, вернувшись жить к родителям, и даже в те дни, когда она не работала, он приходил в этот двор. Наблюдал, как хрупкая нимфа выходит к своим подопечным, заботливо кормит, гладит их, те же отвечали выгибанием спины и протяжным мяуканьем. Изредка он пытался заводить задушевные беседы с девушкой, она отвечала, всё также вежливо и с улыбкой, но далеко эти беседы так и не заходили. Елизавета улыбалась, растягивая красивые губы на узком лице, отвечала мягко, застенчиво и словами словно подбирала их, заранее выступая на трибуне с красивой речью. Василий терялся, замолкал и ретировался.
Может, он бы и оставил эти попытки, но что-то усердно манило его к ней. Может образ столь утончённой и совершенно иной, не такой, как он, или Ленка, Димка и тем более Сенька. А может в этот ранг он, и сам возвёл её, побывав в уютной квартире, где было чисто до блеска и скрипа, пахло вкусной едой и уютом, из которого выходит на улицу совсем и не хочется. А может, потому что несмотря на такую разницу между ними, девушка не отворачивалась от него, не просила отойти, не молчала, она общалась с ним, так же как, и с остальными.
Неужели его не выпихивают, не обвиняют в том, что он здесь чужой, инородный, другой, никчёмный. То есть всё то, что он так часто слышал, учась в школе. Учился он неплохо. Ему давались естественные науки и история, но каждый раз все моральные увещевания о его никчёмности от классного руководителя или учителя по литературе, а уж тем более старушки, что преподавала английский язык, повторяя ему:
– Ты плохо закончишь! Будешь мести дворы! Будешь сидеть… – И множество иных фраз подобного толка, которые ожесточали ребёнка, а потом и подростка, давая ему убеждение, что быть ему пропащим.
