Сиротская Ойкумена

Но черт возьми – где же заночевать? В сероватых сумерках шныряли всякие беспокойные силуэты, и в воздухе вздымалась полковым знаменем опасность. Постников пошел к деревенской площади. Здесь имелся внушительный дом, похожий на сельскую администрацию или сельсовет. Близ него роилась внушительная толпа, человек с полсотни, и гомонила страшно. Но все это опасной бритвой вдруг вспорол дикий, звериный рев. В нем слышалась невыносимая боль. Из сомкнутых человеческих спин выпросталась насмерть перепуганная сухощавая старушка и прокатилась стороной, в ошеломлении приговаривая «кровопивцы – ишь чего творят…».

Протолкавшись вперед, Постников увидел, что на земле под забором управы корчилась полураздавленная или обгоревшая женщина – было не разобрать. Она кричала без передышки, на сплошном беспрерывном выдохе. Ее тесно окружили, не протолкнешься, и ничего понять было нельзя. Постников успел разглядеть разве только ее руку, которая сжималась и разжималась, как будто искала что-то в пыли. Крик женщины прервался, и сразу села жуткая тишина. Все притихли, шелестел только тревожный шепот. Умершую подняли на носилках и понесли в управу, вслед за ней пробежал страшно запыхавшийся, пунцового цвета человек с медицинским саквояжем и тоже исчез внутри дома.

– Фельдшер. Теперь акт будет составлять.

– Вот тебе и привет – невинную женщину, возле собственного дома. Кожу со спины срезали и сняли…

– Да кто же?

– Ищи-свищи: мало ли народу по дороге шастает…

– Известно, чья работа, – рассудительно вещал какой-то старик. В молодом лунном свете только была видна его темно-синяя кепка, украшенная неизвестным белым логотипом и толстый нос.

– Да ты-то откуда знаешь, старый? – злобно крикнули из темноты. Но дед не смутился и с достоинством произнес:

– Дубоградская это работа – вот чья! Ее сын в республиканское ополчение подался – там паек хороший, дрова дают и еще льготы. Вот и выслужил парень – от Модератора грамоту теперь пришлют, соболезнование – на стенку повесить…

– Что такое «Дубоградская работа»? – спросил у Постников старика.

– Ты, парень, приезжий, вот что. Беречься тут надо, – ответили за спиной.

– Нет, дед, ты погоди, – не унимался Постников и пытался ухватить старика за рукав. Держать ответ старик совершенно не желал. Он виртуозно заработал локтями и в секунду исчез, словно жук в африканском песке.

Постников отошел в сторону, там нашелся скудный торговый ряд. Несколько автомобильных прицепов и садовых тачек служили прилавками, на картонных листах был разложен лук репчатый и зеленый, картофель, чеснок, пара пучков увядшей петрушки. Предлагалась также поношенная одежда для детей и взрослых, немудрящая посуда, игрушки. Как видно, в оборот шлее здесь все что только можно.

– Что продаете? – поинтересовался Постников у круглого продавца с раскосыми эвенкийскими глазами. Тот с непроницаемым видом укладывал репу в мешок и отозвался нехотя, да и только лишь потому что Постников не отставал:

– Ну, спиртное. Сигареты. Наркотики. Жратва. Ну, женщину могу или мужчину, если деньги есть или на обмен что стоящее, – изрек тонким голосом эвенк и показал известный всему миру жест, обозначающий наличность.

За его пикапом был припаркован легкий двухосный фургон, крытый дырявым брезентом и пристегнутый к самодельному моноблоку, собранному из черт знает чего. Оказалось, что хозяин фургона – тот самый проницательный старикан в кепке. Он восседал на облучке этой универсальной машины и давил на педаль газа, прогревая двигатель своего железного коня.

– Никак в дорогу на ночь глядя выдвигаетесь?

Старик ответил: – Дураков нет. Да вот хочу перегнать телегу к лагерю поближе.

– Можно в вашей повозке переночевать? Если что – помогу ее сторожить, – спросил Постников. – Только не подумайте чего – я не вор. Сами же видите, только что прибыл.

Старик не сразу отозвался и начал изучать Постникова с величайшим вниманием. Большие оттопыренные уши придавали его лицу простецкое выражение. Носил он расстегнутый стеганый жилет, черный шерстяной джемпер, немаркого цвета рубашку в мелкий орнамент и бесформенные брюки, привычные к полевым работам. Во рту деда сидела трубка с изогнутым чубуком, а над ней нависал толстый крапчатый нос. Из-под кустистых седых бровей покалывали маленькие глазки сельского жителя, который вечно себе на уме.

– Валяй, – разрешил старик. – Какой из тебя жулик? Только если что задумал – башку отстрелю, усек?

– Еще бы не усек.

В деревне Речной улеглась тишина. Ветер давно затих, и слышался разве что лай деревенских собак да вскрикивали сонные голоса в таборе – разные сны снились людям в эту пору. Подкатив с треском к лагерю, дед вынул из прицепа моток толстой проволоки и в несколько оборотов прикрутил ею мотоблок к передку повозки. Постников тем временем сходил до костра, принес полный котелок дымящегося кипятка и достал из мешка банку консервов. Старик выложил золотистые картофельные лепешки и даже небольшой шматок копченого сала. Пили кофе в прицепе при свете старого аккумуляторного фонаря, в то время как по брезентовой кровле уютнейшее постукивал ленивый дождь. Перекусив, растянулись на брезенте, из-под которого в бока упиралась картошка. Говорили обо всем, то есть, Постников, конечно, больше расспрашивал. Спать что-то не хотелось.

– На западной околице ходит оборванная девушка. Она сумасшедшая?

– Заигрывала, никак? Да это же наша Гретхен, которая без соображения! Так вот оно что – ему Гретхен повстречалась, а мы ее за амбарами и в лесу весь день искали! А она, видать, в старый дом опять забралась.

Старик высунулся из-под брезента и заголосил на весь лагерь:

– Госпожа Энгельс! Она в старом доме пряталась! Я же говорил вам: никуда не денется, побоится одна за деревню выходить!

Ему неразборчиво ответила женщина. Дед заполз обратно в фургон и закурил трубку, отчего фонарный свет приобрел сизый оттенок. Зато комары теперь трижды подумают, прежде чем сюда соваться. Старик пояснил:

– Ее болотники из халифата утащили в прошлом году, измывались, а потом выгнали. С тех пор она иногда нормальная, а в другой раз то хлеб выпрашивает, то пляшет на дороге. Голова мутится у нее, видишь ли.

– Тяжелая история, – сказал Постников и чихнул вследствие дыма.

– Это ничего, это пройдет, – ободрил старик и выколотил трубку на бортике фургона.

– Сколько ей лет?

– Да вроде как семнадцать стукнуло к лету.

– Почему так сделали с женщиной на площади? И кто?

– Как почему? Чтобы люди боялись в ополчение идти. У каждого родня есть, и всякий подумает – надо ли ему такое. Но послушай лучше. Ты об этом деле не говори ни с кем – а то мало ли кто тебе попадется. Не то слово брякнул – и кожу с тебя долой, это у них не залежится. Молчание – золото, умные люди до нас установили!

Он так и не назвал своего имени и не просил собеседника представиться. Да и Постников сам уже начал кое-что соображать.

– Как вообще живется здесь?

Дед почесался и ответил:

– Нехорошо живется, тревожно. Главное – на улицу в сумерках не соваться, а ночью теперь и медики не ездят, и полиция не особо. Как живется, спрашиваешь? А я тебе скажу: дома надо сидеть. Дверь на пять замков, на окнах решетка из нержавейки и ставни со звукоизоляцией. Пересидеть можно – но только тихо, и после сумерек со двора ни ногой. Я бы рад на своем огороде жизнь дожить – да ведь как усидишь? Вон беженцы те же идут – отощали, одни ребра торчат, а еще и детей с собой волокут. Им теперь никто куска не подаст, а у меня и картошка, и морковь, и свекла та же – я им недорого обменяю, чего-то из одежды, и обувки возьму. И они живые, не померли с голодухи, и я внукам обновки привез. А как еще – жить-то всем надо.

– А что слышно, если в мировом масштабе? Кто такой Дарах, и откуда имя такое странное?

По словам старика выходило, теперь все странное, вся жизнь странная. Дарах, конечно, имя не настоящее. Но его все так зовут, это старое имя, появилось оно с тех пор, как в Дубов Граде поселились инструкторы из дальних краев, с той стороны. Откуда он сам взялся и где его крестили – того старик не знает и рассказать не может.

Но при этом он намекнул, что Дарах приторговывает людьми. Рабский труд в большом ходу не только в Сером Секторе, где слаба республиканская власть, но и на южном архипелаге, что в двух днях плавания по морю и говорят, что еще и на других материках, о которых мало что известно. Черт его знает – может, этих материков вообще и нету, одна сплошная выдумка, мракобесие. Но спрос на людей имеется, это факт.

– Что же вам дома не сиделось, господин турист? – говорил старик. – Не лучшее время вы нашли, чтобы навестить наши края. Нелегалов теперь стали жестко отлавливать и сажать.

– Это почему?

– Чего непонятного: война близко. Шпионов ловят. Вот вы человек явно образованный и в сельском хозяйстве не чужой. Отчего бы вам не осесть, где спокойнее, и не взять несколько акров хороших земель, заняться надежным, уважительным трудом? Я не спрашиваю, куда вы лыжи навострили. Но если бы спросили меня, то я сказал бы: нечего приключений на собственную шею искать. Оставайтесь тут, живите – мужчин здесь недостаток, работать в поле некому. С картошкой точно не помрете!

– Мне в Баллибей нужно.

– В Баллибей! Тоже мне удовольствие! И мне туда нужно – через неделю картошку везти на рынок. А давайте-ка со мной за компанию – это будет хорошее дело. Одному теперь никак нельзя – сами видите. И вы при деле, и мне помощь не помешает. Соглашайтесь, дело говорю!

–Утро вечера мудренее, – ответил Постников, – спешить не следует.

– А как же! Скажем, вот вы парень образованный, и по сельскому хозяйству понимание имеете, не клоун какой городской. А что: славно пожить на ферме, не понравилось – человек свободный, иди на все четыре стороны. Если как пойдет на лад – то дел будет непочатый край. И посевная, и канавы рыть, и сено косить, а там новый урожай – не жизнь, а песня! Ну, а теперь – спать.

Остаток ночи прошел без происшествий, если не считать того, что сон на ложе из картофельных клубней, прикрытых тонким брезентом, невозможно назвать восхитительным. Но владелец фургона давно привык к такому удобству и мирно похрапывал до рассвета.

Засияло солнечное утро, и старик расщедрился на вкуснейший пирог с морковью и на душистый чай из местных трав. После завтрака, открутив проволоку и убрав ее обратно в кузов, он запустил двигатель, сел на облучок агрегата, и фургон с пассажиром внутри тронулся прочь из Речной, затарахтел вдоль проселочной дороги. Ночной дождь хорошо прибил пыль, и езда была одно удовольствие.

Менее чем через час, когда на вершине холма среди сжатых полей показалась впереди ферма, сделали остановку в куцей березовой рощице. Ноги поразмять, как выразился фермер. Постников полез в самые заросли. Стояла какая-то подозрительная тишина – не было слышно даже птиц, лишь только кроны негромко шуршали над головой. Постников зашел за кусты и едва не врезался лбом в дерево, споткнувшись – наступил на мягкое, пружинистое. Присмотревшись, он замер от ужаса. На земле лежал труп молодой женщины в разорванной голубой блузке, небрежно спрятанный в мелкой канавке среди мха и травы. Похоже, она была убита совсем недавно, и ее незрячие глаза отрешенно глядели в ясное небо. Тело было наспех забросано зелеными ветками, и поэтому Постников его не сразу заметил.

– Голубая? – перепросил старик. – Где нашел?

– В лесу. Ветки. Идемте, я покажу. Может, медведь?..

– Нет здесь медведей!

Подойдя к убитой, фермер долго молчал, а потом сказал спокойно:

– Это моя племянница, мать моих внуков. Бандиты, похоже, те самые, что женщину порезали в деревне. Они, как видно, к востоку подались. Надо бы шерифа предупредить, а у меня телефон, как назло, разрядился. Помоги ее в фургон отнести.

– Детей здесь нет, – сказал Постников. – За подмогой идти надо. И потом, ничего здесь нельзя трогать, это следствию повредит.

– Какое там следствие! Мне плевать, я в лесу ее не оставлю.

Они переложили мертвую на кусок брезента, отнесли на дорогу и бережно уложили в прицеп. Старик снова взялся за руль, и Постников еле успел запрыгнуть на подножку. Мотоблок потянул с ревом, разгоняясь перед рывком на вершину холма, и затрясло в кузове нещадно. Дорога делала крюк, поворачивая к ферме, и Постников подумал, что сейчас они неминуемо перевернутся и полетят с насыпи, ломая ребра и ключицы. Но вместо этого он услышал, что подвывавший на пределе двигатель сбросил обороты, и бег замедлился. Выглянув в щель, Постников увидел перегородивший дорогу громадный черный джип с мигалкой и троих вооруженных людей в черном. Похоже, полиция уже была на месте.

Фермер сперва не стал глушить мотор, остановив фургон в метрах пяти от полицейской машины. Вооруженный властным жестом указал, чтобы подъехавший выключил двигатель. Мотоблок гневно каркнул и смолк. Незамедлительно подошли еще двое в форме с какими-то арабскими нашивками и в темных очках и встали по обе стороны дороги.

– Откуда вы, ребята? – спросил дед. – Вроде как не из местных?

– День добрый! – с гортанным южным выговором сказал один из полицейских. – Будьте добры, ваше водительское удостоверение.

– Да хватит уже, – прервал его второй. – Эй, ты что, – с той фермы?

– Вам бы лучше делом заняться, – ответил старик. – В полумиле отсюда при дороге в лесу я нашел мертвое тело. Это моя племянница. И я спешу на ферму, потому что думаю, что убийцы побывали и там.

– Их там уже нет – бросил первый тип, насмешливо улыбаясь. – Это я тебе точно говорю!

– Был бы я малость помоложе, – мрачно сказал дед, – я бы в военные записался. И ружье у меня найдется. Эти твари недалеко ушли, хоть одного да успею с собой забрать.

Первый чернец прыснул и весело расхохотался ему прямо в лицо, и сердце Постникова пронзила одна мысль. Однако додумать ее он не успел, потому что второй лжеполицейский молниеносным финтом ударил фермера в грудь, а когда тот согнулся от боли, артистично и легко провел по его горлу длинным светлым клинком снизу вверх. Из шеи старика сразу вышел широкий веер черной крови, дед захрипел, схватился за горло, заваливаясь лицом вперед. Убийца ловко отдернул оружие и вытер лезвие об спину старика, упавшего на колени и заливавшего дорожную пыль тяжелым красным потоком.

Случившееся далее виделось Постникову будто со стороны. Не помня себя, он содрал задний край брезента с крюков и вывалился на дорогу. Послышался удивленный вскрик и несколько быстрых слов на непонятном языке. В эту минуту Постников превратился в зверя, спасающего свою жизнь. Ему не нужно было объяснять, как себя вести – свечкой подхватившись с земли, он почти на четвереньках скакнул к обочине и кубарем покатился с ее высокой насыпи вниз, а над ним уже негромко захлопали выстрелы. Трава у дороги оказалась слишком низкой, и это был конец.

Голоса перекрикивались, казалось, прямо над головой, и он уже не верил ни во что, когда почуял звериным чутьем – метрах в десяти из склона выходила большая дренажная труба, отводившая талые воды с полей, и возле нее трава как раз была самой густой и высокой. Повинуясь древнему бессловесному инстинкту, Постников рванул туда с отчаянием последней надежды – лишь бы те не сразу угадали про трубу. Мишень была у них как на ладони, и по ней стали бить короткими очередями, это было заметно по тому, как выкосило клевер справа – прицел взяли высоковато. Рывками, петляя, Постников долетел и шилом воткнулся в бетонную шахту. Перемалывая колени в труху и срывая ладони, пополз, слыша крики снаружи. Труба вывела его на противоположную сторону дорожного вала, за которым сразу начинался пышный кустарник, а чуть далее лез молодой приземистый ельник, и он стал беглецу спасением.

Не меньше километра Постников крался на четвереньках, стараясь забраться как можно глубже в лес. Сел в траве и прислушался. Голосов и машины не было слышно. А вот дятел в этом лесу был слышен – точнее, его дробная трескотня, и она прозвучала музыкой жизни. Тихая изморось падала в лесу, влага почти беззвучно садилась на подлесок. Разодранная рука горела, пальцы дико саднили, побаливали колени. Но ведь все это была чепуха. Похоже, погони не было. Наверно потому, что не такой уж Постников был ценный трофей.

Сердце до сих пор колотилось как бешеное, чутье оставалось настороже, и поэтому он заметил краем глаза – невдалеке качнулась ветка папоротника. Всмотревшись туда, он разглядел в зеленой тени припавшего к земле грязно-рыжего тощего зверя, не менее пристально изучавшего человека. Лиса. Она попятилась и бесшумно юркнула в гущу стеблей – только хвост мелькнул.

– Какой же бедлам вы тут устроили, господин профессор, – пробормотал Постников. – Кто бы мог подумать…

9 глава

Сидя на трухлявом стволе, Постников понемногу приходил в себя. Лес был полон обычных, спокойных звуков. Только хотелось бы знать, скоро кончится эта изморось или нет, потому что если промокнуть, то это будет очень некстати. Брюхатые тучи напирали со стороны океана. Если польет сильный дождь, надо будет по-быстрому соорудить какое-то укрытие. А потом, как ни крути, придется сушить одежду и обувь на костре. Солнце просвечивало все реже, и лес глядел совсем хмуро.

Направился в ту сторону, где предполагался восток. Невероятная удача – школьный рюкзачок не остался в повозке. На ходу вынул карту и попытался уточнить направление. Карта утверждала, что прямо под его ногами проходила проселочная дорога, прямиком ведущая к автотрассе в крупный населенный пункт Баллибей – да только попробуй отыскать ее здесь, где трава густа и нетронута. Примерно через километр Постников увидел свежескошенное клеверное поле и за ним ориентир – холмистую гряду на северо-востоке и направился дальше. Он старался, держаться ближе к тенистой опушке, чтобы не маячить в чистом поле. Сосны закончились, и за ними обнаружился тот самый проселок, о котором говорила карта – он огибал рощицу и убегал в нужном направлении. Здесь было безлюдно и тихо. Постников зачерпнул из колеи пригоршню дождевой воды и плеснул в лицо, чтобы лучше соображать.

Несмотря на то, что проселок нещадно был изрезан колесами, топать по нему после мягкой лесной подстилки оказалось заметно удобнее и быстрее. Вокруг роились мошки, в траве стрекотали местные цикады, а вскоре попался и первый рукотворный знак – жестяной плакат на металлической трубе, глубоко вбитой в землю. Табличка, пострадавшая от непогоды и с потеками ржавчины:

«Добро пожаловать в Серый Край! Крути головой почаще – поживешь подольше».

Ниже был пририсован схематичный череп и жирно выведено от руки:

«Осокино 3 км».

Вполне можно успеть до большого дождя. Постников прибавил шаг и стал крутить головой по сторонам, как советовал плакат. Поэтому он издали заметил на полусжатом клину бурого рапса неподвижный грузовик, дверь его кабины была открыта, но в машине и рядом никого не было видно. Едва только заметив машину, Постников рухнул как подкошенный на дорогу и ящерицей стреканул в лопухи, за которыми торчали неубранные рапсовые стебли. Пригнувшись пониже, он лез между сухо шуршащими стеблями, причем его сердце колотилось как одуревшее.

Тучи относило в сторону, и в поле сразу становилось веселее. Постников высунул макушку над бронзовыми стеблями и внимательно озирался. В поле все еще не было видно ни души. На него вдруг навалилась непобедимая апатия, он лег, примяв растения, и долго смотрел вверх.

Ему померещилось, что он ушел на дно глубокого колодца и смотрит оттуда на далекий дневной свет. Все, что было справа и слева от него – сосны, рапс, галки, тропинки и кусты – все это виделось как несущественное и пустое. Он подумал, что человек слишком ничтожен и даже смешон со своими короткими мыслями в длительном и огромном мире, который он, Постников, только сейчас впервые увидел как следует.

Минут через тридцать Постников приподнялся на локте и снова выглянул из рапса – надо же было глянуть, что там с той машиной. И правильно сделал. Потому что высоко в небесной синеве прямо к нему неторопливо снижался какой-то небольшой темный предмет, вроде картошки, принятый им сперва за галку. Постников посторонился, потому что метко брошенная картошка могла прилететь ему прямо в голову. К его ногам шлепнулся небольшой округлый мяч, а затем по глазам Постникова резанула острейшая вспышка и страшно зазвенело в ушах. Последнее, что он запомнил – скакнувшая в лицо бурая земля.

Неизвестная жидкость текла по подбородку, а когда Постников пошевелился, в его щеку уперся обод эмалированной кружки. В ней была обычная тепловатая вода.

Он лежал на поролоновом матрасе в углу какого-то не то барака, не то сарая без окон. Под голой шиферной крышей тускло светилась электрическая лампа, поэтому можно было видеть, что в сарае достаточно людно. Вдоль его стен были смонтированы стеллажи, на которых удобно хранить мешки с удобрениями или бочки с соляркой. Но сейчас вместо канистр по полкам расстелили спальные мешки и матрасы, лежали и сидели люди – кто спал, кто беседовал вполголоса.

Прямо перед ним сидел на корточках тощий парень лет двадцати, насколько можно было разглядеть при скудном ламповом свете – а она как назло оказалась позади его взъерошенной макушки. Когда парень поставил кружку, Постников рассмотрел молодого белобрысого человека, костлявого, давно не стриженого, в джинсовой куртке поверх грязного белого джемпера и в черных тренировочных брюках с дырой на колене, из-под которой выглядывала поджившая царапина, и в рваных кедах.

Парень сел на пол и зашелся в конвульсивном кашле, зажимая себе рот, чтобы не шуметь:

– Гых-гых! Каха! Гыхх!

Постников сказал ему «спасибо».

– Это они тебя из гранатомета – шоковой гранатой, – натужно прошептал белобрысый, отдышавшись. – Им лень по кустам гоняться, а тут бац – и клиент готов. Хапают без разбора – беженец, не беженец… Вот какого лешего им от нас понадобилось?

Первая мысль Постникова насчет сельского склада, похоже, оказалась не такой уж ошибочной. В воздухе, и без того спертом, содержался ядреный коктейль из солярки, бензина, удобрений и другой химии, полезной для аграриев. Наверно, эти ароматы и помогли ему очнуться, иначе провалялся бы неизвестно сколько без задних ног.

Парень бесшумно забрался на свою лежанку, голова к голове с Постниковым, и поэтому они могли общаться, не повышая голос.

– Ты мертвая душа, я вижу? – сказал парень.

– А что это такое – «мертвая душа»? И еще что значит «покойник непрописанный»? – спросил Постников.

Парень тихо хмыкнул и ответил:

– Сразу видно: нелегал. Если бы полиция была поблизости – давно бы ты отдыхал в обезьяннике. Да только полицию Дарах давно вырезал.

– Чего сразу покойник-то?..

В ответ послышался хриплый смешок.

– А на что еще ты им сдался? Облапошили тебя, использовали, швырнули, понял? А биоматериал твой не пропадет: уж его-то его мигом пристроят, не сомневайся. В Китае спрос на дешевые органы знаешь какой, да и на Балканах неплох. Индустрия, выгодное дело. Вообще, это несправедливо. Вы можете к нам кого угодно подослать, весь ваш ИГИЛ сюда залили, а мы к вам – никого. В старый свет человека отправить ложнее, чем Терминатора в прошлое заслать, разве только за большие биткоины. Оттого-то вы и считаете себя высшей расой, – неожиданно заключил парень и снова зашелся в задавленном кашле.

Постников не считал себя высшей расой, но догадался, что это утверждать теперь не обязательно. Вместо этого он сказал:

– Значит, будем знакомы. Постников.

– Очень приятно. Сам я местный уроженец из города Дубов Град, зовут меня Тадеуш Кравчик. Мигрант во втором поколении. Я был студент – недоучившийся, правда. Год назад призвали в армию, по гвардейскому призыву Модератора – почетный долг и все такое. Только армейская служба мне не подошла. Уволился я самовольно. Моя часть далеко отсюда, на севере. И вот я оттуда автостопом, тысячи три километров, сам не пойму как доехал в Сырой Брод. Отощал, конечно, оброс, пообносился. И как на смех – в двух шагах от дома хва… Кх… И надо же такому случиться – в двух шагах от дома попался. Из-за девушки. Они, видишь ли, на женщин ловят, отведет такая парня в нужный дом, а они его за жабры хвать – самое разлюбезное дело.

Кашель.

– Кто это тебя отоварил? – спросил Постников.

– Батальон «Запад», – хрипло прошептал парень. – Оперативная экспедиция Вооруженных сил Украины в сопровождении штабного специалиста по логистике из НАТО. Ловкие ребята, дай им бог, кха-кха, здоровья. Да чепуха – заехали пару раз в грудину, это не смертельно. Другое любопытно: что с нами сделают? Думаю, будет постановка. И найдут наши бездыханные тела независимые репортеры из свободного мира – как немой укор кровавому Модератору Элайдже…

– Должность чудная – Модератор, – хмыкнул Постников.

– Э нет, приятель, это давно уже не должность. Это и имя, и фамилия первого лица в системе республиканской исполнительной власти…