Любовь, страсть, интриги византийских императриц

Мученицы, изображенные в виде византийских придворных дам. Мозаика базилики Сант-Аполлинаре-Нуово, Равенна, Италия. Фото Е.В. Старшова

Император Константин Багрянородный в X в. оставил в своей книге «О церемониях» подробное описание многоэтапной царской свадьбы, вот, к примеру, как проходила помолвка: «Вечером приходят две партии (“зеленые” и “синие”, о них уже упоминалось ранее. – Е.С.) с собственными органами каждая, и, когда приходит невеста и ее приветствует толпа и музыканты с кимвалами, а она, подъехав на лошади, останавливается, два полухория возглашают: “Прекрасен приход твой, раба благочестия!” Народ трижды повторяет: “Прекрасен приход твой!” Канторы: “Прекрасен приход твой, провозвестница милосердия!” Народ четыре раза повторяет: “Прекрасен приход твой!” Канторы: “Святый Господи, помилуй жениха и невесту! Святой Дух, помилуй их близких! Свят, трижды свят, помилуй спутников невесты!” И поют в тоне первом: “Собрала я цветы в поле и поспешила в свадебный чертог. Видела я солнце на золотом брачном ложе; все благословляет желанный союз. Пусть радость будет союзником их ослепительной красоты, пусть они видят розы и красоту, подобную розам. Пусть радость сияет над золотой четой!”» (гл. 81).

Интересно, что державное бракосочетание следовало за коронованием, а не предшествовало ему. В этом отношении ценны комментарии Ш. Диля: «Императрица приобщается всемогуществу вовсе не потому, что она жена императора; вовсе не от супруга получает она как бы отражение власти. Она облекается верховной властью актом, предшествующим бракосочетанию и не зависящим от него, и эта верховная власть, какой она облекается, подобно императору, как избранница самого Бога, вполне равна власти василевса. Это наглядно видно из того, что и народу не император представляет новую императрицу. Когда через возложение на нее короны она облеклась высшею властью, она идет не сопутствуемая императором, а лишь в сопровождении своих камергеров и женщин; медленно, меж живыми стенами, образуемыми при ее прохождении охранной стражей, сенаторами, патрикиями, высшими сановниками, проходит она рядом комнат во дворце и поднимается на террасу, вокруг которой внизу выстроились войска, высшие сословия государства и народ. В роскошном царском наряде, сверкающем золотом, она показывается своим новым подданным и торжественно признается ими. Пред ней склоняются знамена, великие мира и чернь падают ниц, простершись во прахе, вожди партий выкрикивают свои освященные обычаем приветствия. Она же, в строгой торжественности, с двумя свечами в руках, склоняется сперва перед крестом, потом кланяется своему народу, и к ней летит его единогласный крик: “Боже, спаси августу!”»

Бракосочетание происходило в храме Св. Стефана, после чего, как продолжает тот же автор, «супруги в сопровождении всего двора, мужчин и женщин, направляются в брачные покои. При их проходе народ стоит стеной и, приветствуя, обращается с пожеланиями к новой василисе: “Добро пожаловать, августа, избранная Богом! Добро пожаловать, августа, покровительствуемая Богом! Добро пожаловать, ты, облеченная в порфиру! Добро пожаловать, ты, для всех желанная!” И толпа допускалась в самые брачные покои, к самой императорской золотой кровати, и тут еще раз новобрачные должны были выслушать от нее приветствия и пожелания счастья и согласия. Наконец, вечером за свадебным пиршеством самые важные придворные сановники, так называемые друзья императора, и самые знатные дамы обедали все вместе в триклинии Девятнадцати аккувитов в обществе монархов. И что в особенности поражает во всем этом церемониале – это то, до какой степени мужчины и женщины бывают вместе при этом дворе, по общему мнению, таком недоступно строгом, и как мало похожа на затворничество жизнь этой императрицы, которой сам церемониал предписывает как первый акт ее высшей власти являть свое лицо перед всей собравшейся Византией… Когда через три дня после бракосочетания новая императрица выходила из супружеских покоев, чтобы принять ванну в Магнаврском дворце, в садах, через которые проходило шествие, придворные и горожане стояли сплошной стеной. И когда, предшествуемая служителями, несшими на виду у всех пеньюары, коробочки с ароматами, ларцы и сосуды, сопровождаемая тремя придворными дамами, державшими в руках, как символ любви, красные яблоки с жемчужной инкрустацией, царица появлялась перед глазами зрителей, раздавались звуки механических органов, народ рукоплескал, придворные шуты отпускали свои шутки, а высшие государственные чины сопровождали царицу до входа в ванную и ожидали ее у дверей, чтоб торжественно отвести ее потом обратно в брачные покои».

Император Иоанн II Комнин и его жена Ирина. Мозаика храма Cв. Софии, Стамбул, Турция

Правда, такой «высочайший» брак как финал «конкурса невест» – да и не только – не гарантировал счастья, в чем убедилась сама Мария, внучка Филарета, когда была обвинена в попытке отравления мужа, которому она родила уже двух дочерей. Насколько справедливо – сказать сложно, уж очень скоро Константин женился на своей любовнице. Также в итоге «конкурс красоты» не удовлетворил Михаила III и Льва VI, они предпочли завести любовниц, нежели жить с женами, выбранными для них матерями. Интересен также случай с императором Феофилом, изменившим своей жене Феодоре II[9] со служанкой, а потом извинившийся за это перед супругой – дескать, это было лишь разок, как пишет анонимный Продолжатель Феофана: «Как рассказывают, и сам он, плененный красотой одной из служанок Феодоры, прелюбодействовал с ней и жил легкомысленно. Но, когда понял свои прегрешения и что Феодора обо всем знает, сохнет, печалится и страдает, открылся ей и, воздевая руки к Богу, поклялся страшной клятвой, что только единственный раз оступился, и просил прощения у жены» («Жизнеописания византийских царей», III, 8). Пример Льва IV показателен, что с женой можно перестать жить из-за политических и религиозных разногласий: Лев был иконоборец, а его жена Ирина – тайной иконопочитательницей. Долгое время фрагмент хроники XII в. авторства Кедрина, в котором хронист поведал о том, что Лев перестал жить с женой, уличив ее в иконопочитании, считался поздней фантазией, пока не оказалось, что он воспользовался подлинными материалами VIII в. И главное – статистика: после Константина, будущего несчастного василевса, ослепленного матерью, молодая и вполне фертильная пара перестала рождать детей! И так продолжалось 8 лет, до смерти Льва – причем его ранняя смерть, объясненная хронистами весьма туманно, позволяет некоторым историкам говорить о возможном его устранении Ириной при помощи медленно действующего яда, в то время как иные видят его угасание «плодом» сексуального воздержания. Конечно, можно бы предположить некоторые физиологические моменты, приведшие Ирину к бесплодию после первых родов (есть данные о мозаике, выложенной по поведению Ирины в храме Богоматери Источника, якобы давшего ей исцеление от кровоточивости; теория Д. Херрин об абортах не выдерживает критики, это и так-то считалось страшнейшим грехом, а для василисы – особенно), но к чему, если есть готовое объяснение, причем историческое?.. Заковыка, правда, в том, что после рождения наследника еще три года был жив грозный свекр, Константин V – как вот он бы ко всему этому отнесся? Вряд ли он такого бы не знал и вряд ли такое потерпел бы, живо сослал бы невестку в места, не столь от Константинополя отдаленные… Или просто ему было не до того как раз в три последних года жизни, в очередной раз усмиряя болгар? Вопрос… По крайней мере, для версии остаются 5 лет самостоятельного правления Льва Хазарина.

Византийская императрица имела собственный двор (памятна равеннская мозаика, изображающая Феодору I со своими придворными и знатными дамами) с весьма сложной организацией, в принципе почти зеркально отражающей двор василевса; дворцом и его хозяйством заведовал евнух-препозит «священной спальни», которому подчинялись такие же евнухи, как он сам: протовестиарий (заведующий гардеробом), доместик стола (заведующий трапезами), виночерпий, референдарии (секретари, доставляющие прошения и т. п.), силенциарии (поддерживали покой и порядок во дворце), протоспафарии (высокопоставленные военные и гражданские чины) и меченосцы. Женским штатом всех уровней, от «фрейлин» до служанок, заведовала опоясанная патрикия при помощи женщины-протовестиарии, при этом положение каждой женщины в сложнейшей иерархии строго определялось саном или должностью ее мужа, сохраняясь и после смерти такового. При этом двор василисы вовсе не был отделен от двора василевса, словно султанский гарем – дамы были вхожи к императору, а не лишенные мужского достоинства брадатые чины – к императрице. При этом в гинекее могли укрываться преследуемые высокопоставленные враги государства или еретики (патриарх Анфим, которого все уже считали умершим, прожил у императрицы «за печкой» 12 лет!), там же плелись заговоры, в результате которых император прощался с троном, а то и жизнью (читатель увидит это в истории Феофано). Императрица играла важную представительскую роль в византийском государстве – как писал один из византийских историков, «когда нет августы, невозможно устраивать празднества, давать пиры, предписываемые этикетом». Добавим сюда непременное – по державной обязанности – посещение многочисленных церковных служб, совместный с василевсом прием иноземных послов и т. п. По мудрому замечанию Д. Херрин, рука и совет императрицы чувствуются во многих делах – например, женщина гораздо лучше разберется, какой именно отрез шелка следует послать в дипломатический дар арабскому халифу.

Императрица Феодора I с придворными дамами и евнухами. Мозаика базилики Сан-Витале, Равенна, Италия

В первую очередь благополучие новой императрицы и, скажем так, удержание ею занимаемого места зависели от того, сумеет ли она, и притом насколько быстро, дать жизнь престолонаследнику. В этом отношении показательна трагичнейшая история Льва VI Мудрого, родить которому сына смогла лишь четвертая жена. Пусть читатель не думает, что все было для него очень просто, раз он был император и самодержец, ибо нельзя скидывать со счетов Церковь. Лев, хоть и император, обязан был (по крайней мере, формально) исполнять церковные законы, а там четко прописано: за второй брак уже налагается епитимия – отлучение от Церкви на год-два, за третий – от трех до пяти лет (это уже называется «нечистота в Церкви», многоженство и блуд; как писал св. Василий Великий: «О многобрачии (имеется в виду, конечно, не полигамия, а ряд последующих браков. – Е.С.) отцы умолчали, как о деле скотском и совершенно чуждом роду человеческому. Нам же сей грех представляется тягчайшим блудом»), четвертый же брак был просто невозможен. Как писал св. Григорий Богослов, друг и современник св. Василия: «Первый <брак> есть закон, второй – снисхождение, третий – беззаконие. А кто преступает и сей предел, тот подобен свинье». Что же у императора Льва? За 9 лет, с 892 по 901 г., он похоронил трех жен (причем с первой путем и не жил – она была красивой, но слишком для такого дела благочестивой, истязала свою плоть и спала на полу на циновке), а наследника так и не завел. «Лимит» же браков был исчерпан. Зная, что он не бесплоден (третья жена умерла при родах вместе с ребенком), Лев завел любовницу, Зою Карвонопсиду – «Огненноокую», и стал испрашивать у Церкви разрешение на 4-й брак. Ему было отказано, более того, один церковный фанатик, Стилиан, ударил его в храме Св. Мокия палицей по голове, чуть не убив. Тем временем Зоя наконец-то подарила ему сына, будущего императора Константина VII Багрянородного. Передо Львом стояла тяжелая задача – обеспечить незаконнорожденному права на престол, тем более что жесткий и упертый патриарх, Николай Мистик, отказывался даже крестить младенца (пообещав сделать это, если Лев расстанется с его матерью). Явно решить все проблемы мог только официальный брак. Идя против патриарха, Лев дал притворное согласие расстаться с Карвонопсидой, окрестил сына, а потом не только не выгнал Зою, как того требовал Мистик, но обвенчался с ней и провозгласил августой, собственноручно короновав. Мистик лишил сана обвенчавшего Льва священника, а самого императора подверг отлучению. Лев запросил поддержку у глав церквей Рима, Александрии, Антиохии и Иерусалима, и двое последних иерархов тут же высказались в его пользу, затем и Рим высказался благожелательно. Главное, Льву удалось установить связь патриарха с сирийским мятежником Андроником Дукой, и уличенный Мистик оставил кафедру и удалился в ссылку, а собор 907 г. признал брак императора законным, равно как и все права Константина как престолонаследника. Тоже – та еще любовная драма! Но мы несколько отвлеклись, поскольку речь шла о рождении наследника.

Император Лев VI Мудрый. Современная мемориальная доска на построенном им храме Cв. Лазаря в Ларнаке, Кипр. Фото Е.В. Старшова

Тот самый сын Льва, Константин Багрянородный, с таким трудом появившийся на свет, оставил в своей «Книге церемоний» и описание многодневных празднеств, связанных с рождением престолонаследника. Такое событие праздновал не только двор, но и весь Константинополь. Это была череда аккламаций и недельного повального пьянства. Дело начиналось с церемонии наречения имени, в которой императрица по состоянию здоровья не участвовала. Сенат поздравлял императора, процессия шла в Великую церковь, где патриарх молился за счастливое разрешение от бремени. На ипподроме вывешивался флаг в знак того, чтоб народ на следующий день собирался смотреть гонки в честь нового Порфирогенита, т. е. Багрянородного (так именовали законного наследника престола, рождавшегося в особой Порфирной палате дворца, обустроенной при Льве III или Константине V) – именно там, перед народом Константинополя, называлось имя новорожденного. После этого следовали аккламации и гонки.

После этого наставал черед напитка, известного, как лохозема, дословно – «бульон колыбели». Во дворце им потчевали придворных по рангам в Зале Девятнадцати Лож, а в городе лохозему в течение недели выставляли для бесплатного народного употребления вдоль главной улицы – Месы, от Бронзовых ворот дворца до Форума Быка. Причем этот напиток выставлялся всякий раз, когда императрица рожала сына.

Руины константинопольского ипподрома. Гравюра по рисунку Оттавио Панвинио 1580 г.

Следующая важная церемония совершалась на восьмой день от рождения, и теперь ее главным действующим лицом становилась императрица. Ее спальня роскошно украшалась пурпуром и светильниками, и весь двор, естественно, группами и рангами, шел поздравлять счастливую мать, державшую на руках сына. Сначала поздравляли евнухи. Потом – женщины, при этом интересно отметить, что им давалось преимущество перед мужчинами – этим подчеркивалась особенность именно «женского праздника», и, к примеру, вдова мелкого чиновника опережала сенатора. Только после женщин шли на поклон мужчины, начиная с сенаторов и кончая последними чинами. При этом каждый нес маленький подарок.

Поскольку, по тогдашним воззрениям, женщина 40 дней после родов почиталась нечистой, именно на этот, сороковой, день приходилась церковная церемония очищения императрицы, после которой она допускалась к причастию, и тогда уже она могла участвовать в церемонии крещения сына, совершаемой патриархом в храме Св. Софии.

Однако, несмотря на всю эту помпу и великолепие, современники отлично осознавали, что у ребенка гораздо больше шансов быть ослепленным и оскопленным (по византийским воззрениям, калека не мог быть василевсом) и закончить мучительное существование в каземате, нежели наследовать трон. И все по причине постоянных государственных переворотов и цареубийств. Как в львином прайде – когда новый лев одолевает старого, он первым делом загрызает его львят во благо своих собственных будущих детей…

В случае, если императрица была бесплодна или не могла родить наследника, производя на свет лишь дочерей, скорее всего, ее – в государственных интересах – ожидал развод; впрочем, если василевс действительно любил свою василису, как Юстиниан Феодору, он мог поставить личное счастье выше задачи порождения сына. Другие законные поводы к разводу венценосной четы – доказанное (!) прелюбодеяние или покушение на убийство (то и другое – со стороны императрицы, разумеется). В последнем случае вполне могла быть применена смертная казнь.

Но в целом участь императрицы, как правило, заключалась в скончании дней своих в монастыре, причем не столь важно, отправлялась ли она туда как вдова свергнутого и убитого императора, или же, овдовев естественным путем, просто давала дорогу новой молодой венценосной паре – вдовство моментально понижало ее в ранге по сравнению со становившейся полновластной императрицей невесткой, и мало кто мог вынести это испытание. Разница заключалась лишь в том, что усопшая вдова «правильно» умершего мужа получала право покоиться рядом с ним в императорском мавзолее, вдовы свергнутых императоров, как правило, погребались в монастырях, по которым были прежде разосланы новой властью. Бывали, впрочем, и неунывающие вдовы, предпочитавшие новый брак монастырскому уединению, но это являлось скорее все же исключением из неписаного правила. Такова в общих чертах жизнь византийской императрицы – от брачного ложа до гробовой доски. А что же в частностях?

Галерея византийских императриц представляет нам самых разнообразных женщин, со своими достоинствами и пороками. О деяниях некоторых из них будет рассказано подробно далее. Понятно, что обладание властью и особенно стремление удержать ее подталкивало их порой на страшные преступления, и даже за иконными ликами прославленных в лике святых византийских императриц порой виден львиный оскал. Прокопий Кесарийский писал о своей современнице: «Что касается Феодоры, то ее разум непрестанно и прочно коснел в бесчеловечности. Она никогда и ничего не совершала по чужому внушению или побуждению, но с непреклонной настойчивостью всеми силами осуществляла свои решения, и никто не отваживался испросить у нее милости для того, кто стал жертвой ее недовольства. Ни давность времени, ни удовлетворенность от наложенного наказания, ни всякого рода мольбы, ни страх перед смертью… не могли склонить ее к тому, чтобы унять свой гнев. Одним словом, никто никогда не видел, чтобы Феодора примирилась с тем, кто досадил ей, даже после его смерти, но и сын умершего, словно нечто другое, принадлежавшее отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал ее до третьего колена. Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того, чтобы губить людей, был совершенно не способен к умиротворению» («Тайная история», 15, 1–5). Не колеблясь, она устроила убийство готской королевы из одного лишь опасения, что ее державный муж, Юстиниан, посредством брака захочет присоединить к Византии королевство ост-готов в Италии: «Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византий, как мной рассказано в прежних книгах (имеется в виду “Война с готами”. – Е.С.), Феодора призадумалась над тем, что эта женщина была знатного происхождения, к тому же царица, очень хороша собой и необыкновенно изобретательна в путях и средствах к достижению желаемого ею. Ее великолепие и исключительно мужской склад характера возбуждали в ней [Феодоре] подозрения, в то же время она боялась непостоянства своего мужа. Свою ревность, однако, она проявила не в пустяках, но решила злоумышлять против той, не останавливаясь и перед ее убийством. Тотчас она убедила мужа отправить послом в Италию Петра, причем только его одного. Посылая его, василевс дал ему поручения, о которых я рассказал в соответствующем месте моего повествования. Но из страха перед василисой я не мог открыть тогда истину о том, что произошло. Сама же она потребовала от Петра лишь одного – чтобы он как можно скорее убрал Амаласунту из числа живых, обнадежив его, что он будет осыпан великими милостями, если исполнит ее поручение. Тот, оказавшись в Италии (ибо природа этого человека не ведала, что значит испытывать колебания, готовя подлое убийство, когда имелась надежда заполучить какую-то должность или большие деньги), убедил Теодата (мужа и соправителя Амаласунты. – Е.С.), не знаю уж какими посулами, умертвить Амаласунту. Так-то он и дошел до чина магистра и удостоился, как никто иной, величайшей власти и величайшей ненависти. Таков был конец Амаласунты» («Тайная история», 16, 1–6; о ее убийстве см. у того же автора: «Война с готами», I, 4).

Императрица-регентша Ирина, прославляемая церковниками за свое «благочестие», не дрогнув, в 797 г. отдала приказ ослепить собственного сына – Константина VI, чтобы остаться у власти, как сообщает Феофан Исповедник: «В сем году[10] царь с матерью своею отправился в Прузию пользоваться теплыми водами; а 7 октября, 5 индиктиона, родился у него сын, которого назвали Леоном. Царь, получа о том известие, оставил мать на теплых водах со всею царскою свитою и с чиновниками, а сам на быстром корабле возвратился в город. Пользуясь сим случаем его мать переговорила с начальниками легионов и склонила их дарами и обещаниями низвергнуть сына ее и сделать ее единодержавною; иных она сама улестила, других чрез своих приближенных, и всех привлекши на свою сторону, выжидала только благоприятного дня к совершению своих замыслов. Между тем в Риме, по смерти папы Адриана, рукоположен был Леон, муж честнейший и во всяком отношении достоуважаемый. В марте месяце царь отправился против аравитян, имея при себе Ставракия, патриция, и прочих приближенных матери и двадцать тысяч отборного войска составленного из двух легионов. Ставракий и его соумышленники, видя мужество войска и самого царя, боялись, чтоб он не одержал победы; тогда и не успели б они в злоумышлении своем; и потому, задаривши стражу, заставили ее солгать, будто сарацины бежали. Царь, огорчившись сею неудачею, возвратился в город; а 1-го мая умер сын его Леон и он горько оплакивал его. 17 же июня, индиктиона 5, когда царь с конского ристалища возвращался во дворец святого Маманта, вышли против него начальники легионов, чтобы схватить его. Узнавши об этом, он сел в свою ладью и переплыл в Пилас, чтобы бежать в восточную провинцию. При нем находились друзья матери, которых он не знал; жена его также вышла к Тритону. Злоумышленники, друзья матери, посоветовавшись между собою, сказали друг другу: если соберется к нему войско, то уже невозможно будет овладеть им, и мы от него не скроемся, но он накажет нас. Между тем мать, собравши упомянутых начальников, с которыми она сговорилась, вошла во дворец, но узнавши о стечении войска к царю, пришла в великий страх, думала уже послать к нему епископов просить у него честное слово и остаться частною в своем доме; но тайно писала к друзьям своим, которые при нем находились: если вы не успеете в своем деле и не предадите его, каким бы то ни было образом, то я объявлю ему все, о чем с вами говорила. Они убоявшись схватили его во время молитвы, и посадивши в ладью, прибыли в город рано по утру 15 числа того же месяца и заключили его в порфирной зале, а в девятом часу страшно и безжалостно выкололи ему глаза по воле матери его и советников ее, что он едва-едва не умер. Солнце помрачилось на 17 дней и не давало лучей своих; корабли во мраке плавали наудачу; все говорили и сознавались, что солнце утратило свои лучи за ослепление царя. Таким образом его мать сделалась единовластною».

Были у василис и иного рода занятия в зависимости от их склонностей. Афинаида-Евдокия занималась философией и литературой, о чем потом будет рассказано подробнее. Феодора I пыталась направить блудниц на путь истинный и обеспечить их существование праведно зарабатываемым куском хлеба: об этом весьма сумрачно пишет Прокопий, равно как и о том, что некоторые предпочитали смерть «дому трудолюбия»: «Феодора, однако, радела и о том, чтобы придумать наказания для тех, кто грешил своим телом. И вот, собрав более пятисот блудниц, которые торговали собой посреди агоры за три обола – только чтобы не умереть с голода, – и отправив их на противолежащий материк, она заключила их в так называемый монастырь Раскаяния, принуждая их переменить образ жизни. Некоторые же из них ночью бросились с высоты и таким путем избавились от нежеланной перемены» («Тайная история», 17, 5–6). Тароватая армянка Феодора II тайком от мужа, Феофила, приторговывала, о чем также поговорим подробнее позже.

Золотой солид с изображением Константина VI и его матери Ирины

Хорошо пишет известный французский византинист Ш. Диль: «Обыкновенно довольно неверно представляют себе образ жизни цариц Восточной греческой империи. Бессознательно припоминая идеи, определившие положение женщины в Древней Греции, в средневековой России и на мусульманском Востоке во все времена, в византийских императрицах часто видят вечных малолетних, вечных затворниц, заключенных в гинекее под строжайшим надзором вооруженных евнухов, принимающих только женщин и “безбородых мужчин” (то есть евнухов), как выражались в Византии, да старых священников, показывавшихся публично лишь при самых редких церемониях, и то под плотными покрывалами, скрывавшими их от нескромных взглядов, содержавших свой особый женский двор, строго отделенный от двора василевса, словом, ведущих в христианском обществе жизнь мусульманского гарема. Хотя такое мнение об образе жизни византийских цариц очень распространено, тем не менее оно не вполне основательно. Немногие государства отводили женщине столько места, предоставляли ей более значительную роль и большее влияние на политику и правительство, чем Византийская империя. Это, по верному замечанию Рамбо, “одна из отличительных черт греческой истории Средних веков”. Не только было много императриц, пользовавшихся всемогущим влиянием на своих мужей в силу обаяния своей красоты или превосходства ума, это ничего бы еще не доказывало, так как все любимые султанши делали то же самое. Но в империи, основанной Константином, почти в каждом веке встречаются женщины или царствовавшие сами, или, что еще чаще, полновластно распоряжавшиеся короной и поставлявшие императоров. Этим царицам принадлежало полновластие и торжество церемоний, в которых проявляется внешним образом блеск власти, и те торжественные акты, в которых сказывается реальная власть. Даже в интимной жизни гинекея находишь следы всемогущества, которым законным образом пользовались византийские императрицы, а в общественной жизни, в той политической роли, какую ей отводили ее современники, это всемогущество выступает еще ярче».