Перестрелка на ранчо Брендона Хейза

– Я так понимаю, вы и есть шериф Янгстауна – Берримор Гиллиан. Небось, уже много лет поддерживаете порядок в городе?

– Здесь, по правую сторону имеется именная табличка, – грубо ответил шериф. – Так что да, это я.

Дрю О’Салливан застыл на последней ступени, понимая, что его внимательно осматривали.

– Мое имя Оливер. У меня и моих ребят к вам небольшое дельце. Много времени это не займет, можете не сомневаться.

– Дрю, пожалуйста, пойди, прогуляйся.

– Но, сэр…

– Это приказ, сынок, с этой минуты у тебя перерыв. Сходи по своим делам, а если хочешь помочь, то займись тем банкиром, о котором я упоминал. Сегодня вечером я бы с удовольствием послушал твои мысли на этот счет. В общем, делай, что хочешь, но ради всего святого, покинь этот гребанный участок сейчас же!

Мощный аккорд шерифа заставил Дрю вздрогнуть, взгляд широко раскрытых глаз метался от Берримора к незнакомым вооруженным мужикам. Помощник облизал вмиг пересохшие губы и хотел возразить, но приказ есть приказ. К тому же, столь тяжелые взгляды по большей части пугали О’Салливана настолько, что он опасался обмочить штаны. Поэтому, Дрю без лишних слов обогнул компанию и поспешил покинуть участок, встретившись на выходе с еще одним бандитом.

– Тут еще один стоит! – крикнул он в закрывающиеся двери, пристально рассматривая Идиота, который по приказу своего командира хранил обет молчания.

Шериф сказал, что Дрю может делать что угодно, поэтому молодой помощник решил отойти подальше и понаблюдать за происходящим из-за укромного места. Вдруг его помощь пригодится, кто знает.

– Чем могу быть полезен?

Берримор положил скрещенные пальцы на бумаги, разбросанные по всему столу. Оливер молча сделал два шага к нему, запустил руку в нагрудный карман куртки, достал оттуда сложенный пополам документ и протянул его шерифу. Тот не отрывая глаз от лица главаря шайки, взял бумажку, надел очки. Глаза забегали по тексту. В документе речь шла о продаже участка, и Берримор не совсем понимал, каким боком он должен относиться к этому делу.

– Что ж, – пробормотал шериф, резюмируя прочитанное. – Хорошо. Компания «Oil Standard Corp.» готова заплатить, как я погляжу, неплохую сумму Брендону Хейзу в случае, если последний примет условия и пойдет на сделку. Знаю такого, человек хороший и рассудительный. О компании слышу впервые. Шериф снял очки.

– Так, а я тут при чем?

– Это новая компания по добыче, переработке и транспортировке нефти, – как по писаному выдал Оливер. Он старался говорить четко и максимально корректно. – Одна из тех, что со временем может изменить мир либо к лучшему, либо к худшему, здесь уж кому как. И, собственно, тут вот какое дело. Возможно вы не в курсе, но мой заказчик уверен, что на территории, где обосновался этот мистер Хейз, залегла нефть. И он уже пытался наладить контакт с собственником, но ничего толком не получилось. Этот высокомерный мужлан просто молчит. Скорее всего, как и подумал заказчик, ему не нравятся условия, либо же в ранних предложениях владелец увидел нарушения закона, хотя ничего такого, естественно не было. Теперь все точно по закону, как и было раньше, и за хорошую цену.

Оливер по кличке Коготь приподнял голову.

– Все равно не очень четко улавливаю суть, поэтому снова повторюсь: зачем вам сдался я?

– Я и мои ребята, мы хотим… нет, не так, простите. Мы просим вас, конечно же, просим, чтобы вы пошли с нами и попытались убедить мистера Хейза в целесообразности продажи участка за щедрую плату.

Оливер много жестикулировал, быстро и не совсем к месту. Берримор заметил это.

– Наш работодатель, – продолжал Коготь, – он монополист в душе. Ему нужен этот участок. А если мистер Хейз вдруг откажется, и сам займется добычей нефти, тогда ему несдобровать. Понимаете к чему я веду? Поэтому, все заинтересованы в том, чтобы урегулировать вопрос мирным путем.

– Мирным путем говорите? Именно поэтому у каждого из вас к ремню прикреплена кобура, в которой припрятан заряженный револьвер? Так о каких именно мирных путях вы болтаете?

Коготь опустил глаза к потрепанной кобуре, закрепленной на ремне под правой рукой, в которой действительно лежал заряженный револьвер.

– Шериф, – Оливер старался говорить убедительно, – наше обмундирование строго для самозащиты. Мы приехали сюда прямиком из Кливленда, дорога, сами знаете, не близкая, несколько дней в пути. А там, в полях да лесах может произойти всякое.

– Очень давно Джон Стивенс сильно упростил путешествия по Соединенным Штатам, а к нашему времени практически в любой город, как и в наш, можно попасть, отбив зад о скамейку любого из доступных поездов. Так, мне кажется, дорога становится безопаснее, чем, как вы говорите, по полям да лесам.

– Так куда интереснее, – неожиданно буркнул Чертенок.

Оливер злился, но никак не отреагировал на язвительные слова, потому что окатившая волна ненависти появилась благодаря упрямому шерифу, а не из-за острого высказывания малыша Билли. Гребанный мешок с дерьмом корчил из себя недотрогу, мастерски ускользая от предлагаемого дела.

– Я вас понял, капитан, – Оливер держал злость при себе. – Каждая работенка должна оплачиваться. За выполнение нашей работы, к примеру, мы получим кругленькую сумму. Так что… Банди, подойди-ка.

Оливер поднял правую руку и поманил своего подопечного указательным пальцем. Глаза все так же сверлили беспристрастного Берримора. Тот заерзал на месте и скорчил удивленную гримасу, хотя и так знал, что сейчас произойдет. Его вес составлял внушительные двести пятьдесят фунтов, поэтому стул негодующе заскрипел под натиском седовласого шерифа.

Терри уверенным шагом подошел, бегло оценивая телосложение возможного врага (такому, если вдруг что, придется пустить пули три, не меньше), так же уверенно вынул пожелтевший от тяжелой жизни конверт, швырнул его на стол к остальной макулатуре и принялся ждать дальнейших указаний. Внезапно лицо шерифа просияло, после чего последовал громкий, раскатистый смех.

– Вы думаете, – душил в себе смешки шериф, – что я продамся ради того, чтобы помочь вам отжать ранчо у добросовестного, я бы сказал, примерного жителя моего города и просто хорошего человека? К тому же, этот законопослушный гражданин почти два года назад похоронил свою жену и сам воспитывает дочь. Это вам так, к сведению.

На несколько секунд в помещении повисла гробовая тишина, пока ее не разрушил громкий храп со второго этажа. За решеткой отсыпался пьяница, который после нескольких бутылок рома попал в драку, где с треском проиграл. Банди наблюдал, как лицо мистера Гиллиана багровеет, а брови подергиваются от возмущения.

«Еще немного, – отметил про себя Терри, – и у толстозадого пойдет пар из носа, как у разъяренного быка».

– Вам должно быть стыдно, молодые люди! Я ни за что на свете не возьму грязные деньги из не менее грязных рук! – проорал Берримор. Чтобы подчеркнуть свою злость, он врезал кулаком по столу. – Так что, сделай милость, убери этот чертов конверт с моего стола, сопляк, и засунь его себе в задницу!

В это время Дрю по кличке Помощник шерифа подпирал стену мизерного снаружи и тесного внутри магазинчика, где улыбчивый продавец с еврейскими корнями впаривал покупателям различного рода старомодный хлам. Другими словами, Дрю оценивал обстановку, зорким взглядом наблюдая за ситуацией возле участка. Минуту назад ситуация получила оценку «все спокойно», ибо ничего такого не происходило. Один из бандюков просто стоял возле входа, иногда ковыряясь в носу.

Тем временем диалог внутри полицейского участка накалялся.

– Откуда вы родом? – спокойно переспросил Оливер после непродолжительной паузы, не замечая откровенного негодования со стороны шерифа. Секундой ранее он жестом указал Терри, чтобы тот последовал словам Берримора. Банди забрал конверт и вернулся к приятелям. Трое, заложив руки за спины, безмолвно стояли возле стены, игнорируя скамейку позади. Чертенок то и дело поглядывал на парадную дверь. Удав заметил растерянность на лице Терри, поникшие глаза выдавали недоумение и злость. «Неудивительно», – подумал он.

– Из Великобритании! Переехали с семьей сразу же после окончания войны! Я левша, люблю выпить, а еще когда-то в молодости волосы на голове у меня были каштанового цвета! Какое, к черту, это имеет значение?

– Да, в общем-то, никакого, но… англичанин, который живет в Соединенных Штатах и балуется мексиканскими словечками. Какая забавная нелепица, – скорчил задумчивое лицо Оливер, почесывая подбородок в районе шрама, а потом улыбнулся. – Почему именно ранчо?

– Да какая разница! – шериф сам понимал, что теряет контроль.

Незнакомец в потрепанном одеянии, от которого ужасно пахло, ему откровенно не нравился. Внешность вгоняла в ужас, он готов был спорить на собственную честь, что эта рожа с откровенно уродливым шрамом точно в розыске. За его спиной дюжина трупов, а то и все три. От подонка несло смертью, а может и чем похуже (если вообще существует что-то хуже смерти). Берримор чувствовал это, но объяснить не мог.

– Шериф, я ведь прошу не так много. Даже готов заплатить, только помогите нам. Раз уж мы пришли в ваш город, то, хотите вы этого или нет, но теперь дело Брендона Хейза имеет к вам непосредственное отношение.

– А я прошу вас, – Берримор тяжело вздохнул, – уходите по-хорошему. Уходите и не возвращайтесь!

– Да чего мы тут стоим, а? Нянчимся с этим козлом, деньги предлагаем! Пшел он нахер!

Удав пнул Чертенка локтем в бок, предлагая тому замолчать. Такое же предложение незамедлительно поступило и от Оливера:

– Замолкни, Билл! – рявкнул он не оборачиваясь, и не обратил внимания на то, что назвал своего подельника по имени. – Видите, с кем приходится работать?

– Мне все равно. Если сейчас же не уберешь себя и свою шайку с моих глаз, я выделю вам отличную комнату с живописным видом в никуда за предложенную ранее взятку! Комнаты у нас комфортабельные, но тесные. Придется делить одну койку на пятерых!

– Рано или поздно, мистер Гиллиан, эту страну все равно погубит коррупция, – спокойно ответил Оливер, будто бы и не слышал угроз. Твердолобый бандит потешался над шерифом, который кипел от злости. – А там, глядишь, и женщины дорвутся до власти. Представляете себе? Какая-то тетка будет руководить страной.

– Даже если такое когда-нибудь и случится, то мы до этого времени не доживем. А теперь, попрошу на выход.

Берримор вытянул руку, красноречиво давая понять, куда им нужно следовать.

– Позвольте напоследок рассказать вам кое-что. – Коготь выждал паузу. За это время, как он думал, непробиваемый шериф либо взорвется от злости, либо даст продолжить. Случилось второе. – Некоторые племена краснокожих, что жили на нашей земле, использовали нефть в лечебных целях. Вы это знали?

– Не имел понятия.

– Так вот. Когда сенеки находили всплывший сгусток черного цвета на озерах или ручьях, они использовали тканевые одеяла, потому что те без каких-либо проблем впитывали нефть. Спустя какое-то время они выжимали жидкость, которая потом применялась к ранам и ушибам как целебная мазь. И это действовало, представляете? Дикари либо имели достаточно знаний, чтобы проворачивать такое, либо были попросту поехавшими и не задумывались о последствиях.

– К чему вы клоните, Оливер?

– Ах да. Каждый рассказ должен иметь какой-то смысл. – Коготь провел по шраму, что вызвало отвращение у Берримора. – В каком-то роде вы были правы насчет револьверов, мистер Гиллиан. И рассказ этот к тому, что если мистер Хейз откажет мне и моему заказчику, из-за чего мы с ребятами потеряем награду, то никакие лечебные свойства нефти и другие медицинские штучки не помогут ему выжить после того, как я нажму на курок.

Берримор опустил глаза, понимая, что деваться ему некуда. Он до последнего не хотел ввязываться в это, но, у Брендона маленькая дочь! Если все закончится конфликтом, и не дай Бог будут жертвы, претензии жители адресуют ему. Кроме того, сейчас он стоял в шаге от ренегатства, ведь, если согласится, станет частью преступной шайки, которая действует по приказу сверху, а там не ждали провала. В обоих случаях он, как шериф города, и Брендон, как правопослушный гражданин, остаются в проигрыше. Эти подонки, кем бы они ни были, точно знают, что делают, ничего не скажешь.

Коготь ждал, но каким бы стальным его терпение ни было, время поджимало, а затягивать не хотелось. Берримор в это время напряженно думал, только вот мысли смешались. На поверхности он видел только один единственный выход, сияющий как солнце среди мрака: нужно идти с ними. Как говаривал его отчим: «тебе всегда нужно различать добро и зло и вовремя сделать выбор. Если ситуация относится к разряду “хуже не придумаешь”, то среди двух зол всегда нужно выбирать меньшее».

– Ладно, капитан, как знаешь, а мы пошли, – Оливер без разрешения перешел на «ты», будто они с шерифом давние друзья. – Мы, знаешь ли, люди занятые, на бессмысленные разговоры времени нет. Всего хорошего.

Коготь развернулся и указал своим на выход. Его терпению пришел конец.

«Дальше, – думал Оливер, – мы и сами справимся».

– Стоять! – Берримор открыл шкафчик стола и запустил туда руку с миссией «на ощупь обнаружить ключи от участка». Нашел, резко встал из-за стола и тут же остановился. Нужно было найти и взять с собой еще что-то очень важное, что-то, без чего идти с головорезами категорически запрещалось законом. Берримор обнаружил очки и плюнул на них, зашуршал руками, перебирая документы – тоже ничего.

– Что-то хотел сказать, шериф? – Оливер остановился у двери. Остальные покинули участок, направляясь к своим лошадям. – Может быть, хотел пожелать нам удачи?

До Берримора доходили лишь приглушенные обрывки фраз, ведь он все никак не мог понять, чего же ему не хватает. Но как только взгляд упал на спинку стула, глаза шерифа засияли.

«Да, мать твою, вот же идиот, – мысленно возрадовался и одновременно выругал себя Берримор, – гребанный пояс с револьвером»!

– Я иду с вами!

– Вот это, шериф, – развеселился Коготь, – чертовски верное решение!

На том и сговорились.

****

У каждого человека на земле обетованной есть свои взлеты и падения, есть радость и печаль. Так и в жизни Брендона Хейза случалось немало интересных вещей, но всего пять из них (три хорошие и две плохие) он запомнил надолго, ведь каждая меняла его жизненный вектор.

В детстве Брендон мечтал покорить океан, хотел иметь собственный корабль и верную команду, с которой мог бы бороздить моря до скончания веков. Помимо этого, десятилетний мальчуган, который не всегда слушал своих родителей (скажем «спасибо» характеру), любил вырезать из дерева различного рода фигурки. Отец не понимал, как его сын с одним единственным ножом умудрялся делать настолько красивые иконки животных и кораблей. Примитивные, но от этого не менее ценные поделки из дерева мальчик бережно расставлял у себя в шкафчике, гордясь проделанной работой.

Время шло, Брендон все так же грезил о мореплавании, и хотел поскорее вырасти, дабы перебраться в другой город, где бы его мечта сбылась. Но увлечение морем улетучилось в тот момент, когда отец Брендона договорился выкупить у мексиканской семьи небольшой участок с домом возле реки (в хорошем состоянии), с хозяйской усадьбой (в плохом состоянии), несколькими амбарами, недостроенным загоном и беседкой, а также клочком земли, где прежние хозяева выращивали кукурузу. Случилось это осенью 1862 года. Сделка состоялась за символическую сумму, семья Хейзов в тот же день переехала из города и занялась оборудованием собственного ранчо, а мечты на тот момент тринадцатилетнего Брендона с той самой минуты затонули где-то посреди Тихого океана. Жалел ли он? В том возрасте – определенно да. Даже злился на родителей, называя это «подставой». Жалеет ли сейчас? Определенно нет.

Не жалеет, потому что в возрасте девятнадцати лет его пожилой отец, который гордился сыном и собой в первую очередь за то, что воспитал настоящего трудолюбивого мужчину, усадил его напротив на веранде и твердо сказал: «Брендон, все документы готовы. Независимо от твоего ответа, теперь ты полноправный владелец этого участка. Когда придет время, и я встречусь с твоей мамой на небесах, тебе придется взять все в свои руки. Ты понимаешь»?

Он любил этот дом, семья Хейзов общими усилиями привела его в порядок, сделав хоть и не капитальный, но вполне качественный косметический ремонт; любил лошадей, которых они выращивали, тренировали, а потом продавали по хорошему ценнику. Ему нравилось пахать землю, возиться с сорняками, ходить на рыбалку с тогда еще живой матерью, где в тихом местечке мама и сын в унисон закидывали удочки в реку и соревновались по улову к концу вечера. Кто проигрывал, разделывал рыбу и готовил ужин. Поэтому, когда отец рассказал ему о документах на право собственности участка, возмужавший за долгие годы Брендон почувствовал большую ответственность и даже испугался, но потом волнительное чувство сменилось облегчением, и он улыбнулся.

– Только пообещай мне, сын, что не будешь избавляться от этого места, которое мы все, включая твою красавицу-маму, сумели обустроить.

– Обещаю.

В этот самый момент мозг Брендона записал и отнес данный эпизод к тем, что можно рассказывать внукам, как одно из самых ярких воспоминаний, что повлияло на его дальнейшую жизнь.

Второе событие носило более личный характер.

Будние дни всегда проходили на ранчо, потому что, как говорил отец Брендона: «тут всегда найдется работенка, хочешь ты того или нет». Но однажды, под самый закат очередного дня, произошло непоправимое. У Эвелины Хейз раз и навсегда остановилось сердце, вот так просто, словно Господь Бог наставил револьвер на ее грудь и без предупреждения выстрелил.

После неожиданной смерти матери, Брендон переживал нелегкие времена. Оплакивал ее по ночам и старался не показывать своего горя отцу, который и так понимал, что сыну, как и ему самому, сейчас очень тяжело. С того момента они каждое воскресенье брали выходной и посещали церковь в Янгстауне, где в хоре среди всех остальных девушек и женщин пела Кимберли Декстер. Невозможно сказать точно, был ли Брендон набожным. Родители не навязывали, а сам он не интересовался инструкцией, оставленной Господом Богом в твердом переплете. Когда ушла мать, Брендон злился на небеса, на Всевышнего, попрекая его, ибо тот не имел права забирать к себе столь хорошего человека.

Тем не менее отец настоял на походы в церковь, аргументируя это тем, что так будет легче. Поначалу затея казалась Брендону совсем ненужной, парень не видел никакого смысла тратить время на проповедника и его постулаты, но окончательно перестал упираться после нескольких посещений, когда обратил внимание на Ким и ее мелодичный голос. Со временем он нехотя признался отцу, что ему нравится одна девушка.

– Она поет в церковном хоре, и я хотел бы побеседовать с ней, но есть одна проблема. Я не знаю, что и как нужно делать. Понимаешь?

– Это хорошая новость, сынок, – улыбнулся Кевин. – Конечно, я понимаю. Знал бы ты, как в свое время я долго не мог признаться твоей маме в любви.

Добрая улыбка и огоньки в глазах отца не угасали. Брендон ответил тем же, но помимо огней и искренней радости он также видел грусть. Он чувствовал обреченность в каждом слове, и угнетал себя за то, что никак и ничем не мог помочь бедному отцу.

Помимо забот на ранчо, Кевин готовил сына к знакомству, словно лепил из него универсального солдата. При помощи отцовских наставлений Брендон таки решился познакомиться с очаровательной восемнадцатилетней Кимберли после очередной службы. Время пришло.

Девушка оказалась не менее стеснительной. При первом диалоге (который не раз вспоминал с улыбкой Брендон) они оба нервничали и запинались.

– М-может… кхм… как-н-ни-нибудь погуляем вместе, – с замирающим сердцем выдавил тогда Брендон. В тот момент ему казалось, что он обязательно потеряет сознание и очнется дома, где его встретит осуждающий взгляд отца. Но ничего подобного не случилось, а неуверенное предложение лишь вызвало у Кимберли застенчивую, но невероятно обворожительную улыбку. Девушка не стала затягивать с ответом, согласившись на авантюру.

Меньше, чем через три года, в марте 1868-го, практически сразу же после того, как Кевин переписал участок на Брендона, они обручились в той же церкви, у входа которой познакомились.

Стоя в церкви возле сына и наблюдая за тем, как тот смотрит в глаза девушке, с которой проведет много прекрасных мгновений и вечеров, провожая солнце, Кевин не мог налюбоваться его улыбкой.

– Это изменит твою жизнь, сынок. Мое время подходит к концу, и эта женщина – твое спасение. Береги свою любовь так, как в свое время не сумел сберечь я. Бери её за руку и иди долго, иди тихо…

Слова старика Кевина во время церемонии звучали как предсказание будущего. Это изменит жизнь его сына сначала к лучшему, а потом подкосит на долгие годы вперед.

Третьим счастливым событием, от которого Брендон и его жена Кимберли были на седьмом небе от счастья, стало рождение ребенка. Камилла Хейз явилась на свет 7 мая 1872 года после четырех счастливых лет совместной жизни. Ярко-зеленые глаза, как два маленьких изумруда и наивность девочка получила от матери, а округлое лицо с пухлыми щечками, твердым вытянутым подбородком и стойкий характер – от Брендона.

Роды прошли успешно. Неожиданностью, по крайней мере, для Брендона стал пушок волос на крошечной голове. Он с волнением держал девчушку на руках и думал: «такое вообще возможно? Дети рождаются с волосами»? Но раз доктор молчал об этом, а ранее с уверенностью и победным тоном заявил, потирая лоб, что ребенок вполне здоров, значит все хорошо.

– Все просто прекрасно, пирожок, – шептал Брендон напряженной Камилле, – волноваться не стоит.

Новоиспеченный отец не мог нарадоваться красавицей. Лишь одна мрачная, устойчивая мысль долбила голову: «жаль, что мои родители не дожили».

Для него рождение ребенка было сравнимо с историческим моментом, «таким образом, – думал он, – мы пишем историю собственным почерком». До этих пор Брендон справлялся со своими обязанностями по работе, успевал вовремя собрать урожай, успешно подготавливаясь к сезону, за что так же благодарил жену, которая всеми силами помогала по уходу за лошадьми и не отказывалась вечерком покататься верхом. Когда же в семье случилось пополнение, Кимберли настояла на том, чтобы муж нанял рабочих, на что тот согласился.

Начались изматывающие родительские будни: малышка росла любопытной, ползала всюду, исследуя углы; пыталась достать и опробовать опасные предметы; часто капризничала, доводя тем самым родителей чуть ли не до истерик. Но ведь это был их родной и любимый ребенок, которого они всеми силами пытались защитить. Позже молодые родители, по канону, завели извечный спор: какое же слово их дочка произнесет первым – «мама» или «папа»? Нелегкое путешествие, без предупреждения заставляющее проверить на прочность отца и мать, дабы после успешного завершения те могли с уверенностью и облегчением сказать: «мы справились». Было сложно, было больно, но радости и гордости в наблюдении за взрослением ребенка было куда больше.

Следующее по списку событие случилось в середине августа 1879 года, в самый разгар сезона. Тогда Кимберли попала в передрягу по собственной неосторожности. Брендон увез Камиллу в город, а Кимберли в свою очередь решила искупаться. Широкая речка находилась недалеко, а в это время температура воды была превосходной. Вокруг тишь да гладь, и ничто не предвещало беды.

Брендон водил Камиллу по местным рынкам, рассказывая истории (большинство которых слышал от своего отца). Девочка мало что понимала из россказней Брендона, поэтому часто бросала вопросительные взоры. Ее, по большей части, интересовали местные развлечения.

– Покатаешь меня на том пони?

– Только если маленькая дама будет хорошо себя вести.

Отец и его семилетняя красавица-дочь хорошо и с пользой проводили время в Янгстауне, а в это время Кимберли заплыла слишком далеко, и к делу присоединилось течение. Не сильное, конечно, но её тут же мотнуло в сторону и потащило в другом направлении. Кимберли быстро поняла, что к чему, и поочередными рывками, перпендикулярно течению поплыла к берегу, находящемуся под покровом размашистых ветвей деревьев. На пути её поджидал острый подводный камень.

– Чтоб тебя! – выругалась молодая мать. Столкновение о камень показался ей не больнее, чем укус тех чертовых москитов. Но уже на берегу Ким удивилась, обнаружив неглубокий, но длинный вертикальный порез, тянущийся от колена до самой лодыжки. Вокруг пореза кожа опухла и покраснела, рана пощипывала и чесалась. Кровь шла не сильно, но и не останавливалась. Впопыхах, от испуга, Кимберли подняла с земли рубаху, надорвала так, чтоб можно было перевязать. Управилась за несколько минут, согласившись сама с собой, что говорить об этом мужу нет никакого смысла, ведь, если подумать, то ничего такого не случилось. Поэтому Кимберли со спокойной душой поковыляла на ранчо, редко кривясь от боли, когда опиралась на раненую ногу. Как только пришла домой, сразу же помазала рану и вернула самодельный жгут обратно.