скачать книгу бесплатно
Некая умиротворённость с озорницей тиснется,
Я хочу услышать её прижавшись вплотную ухом,
Видеть красоты ваши и только.
Мне кажется, что я избытком страсти случай порчу,
Разубедите меня или выкиньте к чёрту наградив разлукой.
– Портите? Искорените подобную меру из своих помыслов, прошу вас, глупости какие. – Засияли красоты неземные и образ её обнажился ветром с песком играющим, донося прохладу капель оторванных от волн края из бездны пучин, и протягивая руку к ней, в ней утопаю, ничего не нащупываю, не вижу, не понимаю, кто из нас исчез, кого из нас нет, наши касания, порывы осязания, они в разных мирах, но неотъемлемы.
– Ну, что за радость, что за благодать? Я намереваюсь всею плотью, рвением душевным, это мне необходимо, подобно воздух, дневной свет и тьма ночей, я буду говорить с вами даже тогда, когда вас нет, ибо чувствую повсеместно неотлучность присутствия, я собираюсь в один конец, жить для вас без возврата и безвозмездно. С вами рядом всё под силу мне, моя богиня, моя любовь, моя награда.
Мы завертим жаркий вихрь вверх,
Пусть уносит в синь небесную,
И в мерцании ночных камней,
На дне ручьёв вселенских,
Да встретятся алмазы наших дней,
Их сохраним, в память уложа на веки.
Ласточки играют с песней, вьются в волнах омываясь золотом Солнца, издалека прилетели помыслы о них, озорные летуньи морские, посвистывают, почирикивают о своём птичьем, должно быть о гнёздах, о перелётах, об оттепели, что однажды была и была неоднократно забыта, ведь жара плавит образы, неутомимый ветер и какой-то вымысел поэтов, и какой-то замысел заветов.
– О, богиня, вы всюду и вас нет, я с вами навеки,
Вас не мог ли видеть? Вас не мог ли позабыть? Исконно робкую милость, незримую нить событий,
О, насколько же вы прекрасны, милая! О, как же вы, в сим изяществе лилий зарева дивного, чарующей поспелью смогли в свет нещадный выйти, сам свет изумив?
Мой взгляд словно цепи, словно плетни прикованы, привязаны,
Не смею лишь выйти из берегов ваших, не смею из почвы взойти, я в ожидании сигнала, весточки, писем сотканных грацией нежной руки,
Мне ничего не важно, я сам себе неважен, я здесь и отдан порывам неведомым,
Может быть не буду вашим, может быть и вы моей, но в мире ведь всё наше, там, где миром этим мы явились счесть,
Мой взор плывёт вдоль берега журчащего, выхватывает в нём дивный цвет, подобно незримому порогу,
Переступая который в каждом впервые исходящем стихе.
Общайтесь, люди, общайтесь стихами!
Это есть крайний эвфемизм,
Самые большие секреты остаются неслыханными,
Я утонул, я утонул в любви, моей исщербленностью вымерено, эта роскошная порука скитальчески ускользая по небыли, всё забывая, будто ничего и нету, этот мир безпросветный словно катится по мне.
Зачем же, зачем? А может будет вершение правды?
И вы не слышали главного, этой песни, которую услышать ещё негде,
Музыка, пожалуй, возникни, я призываю вопия сего бытия,
Возрыдает симфония настырная созвучием резонирующих мембран,
Возможно вы угадали случай,
Ведь вы же есть, ведь вы же необъятна,
Небесной далью изгнаний стремились и видали рыдания пред виселицей,
Спадали жизни доколе судьбы прониклись насколько пронизывались обстоятельствами,
Вы здесь и звенья ссыпающихся оков звучащих,
Вы слышите? А может слышали?
И пусть уносит собой безграничное в каждый миг фатальный!
Ну как, и вы возникли сим?
Почувствуйте свободу, вездесущую явь!
И непробудный сон, и неведомая мысль, вновь рассекает бремя быта смыслом, посмертно и пожизненно, и скучно, и не заскучаешь, стон неслыханной мольбы и чаяния,
Где я, где вы, никому сие неведомо, мой бог не раздаёт секреты, моя богиня никому не принадлежит, их ведь словно нет, все святыни тщательно сокрыты от безалаберных укоров и безучастных бредней, и в данной последовательности событий меня словно ещё не было, так никого не ждёт паромная пристань, но однажды судно приходит.
Не тщетность ль? Да нет, безподобно и немыслимо!
Люди оглянувшись всей толпой, повыкатывали очи, и вздымая руки под неодолимой высотой между прочим, дирижировали каждый своим хором, каждый своей симфонией.
Что за площадь, что за базар? Откуда столько дивных всплесков из шлепков ладоней? Да каково вам иллюстрирующим быт и непокорность наделять сей шум и гам довольством?
Мне интересны ваши мысли,
Иного не коснуться,
Пускай ветра о морду мою рвутся,
Я добреду куда ни будь,
В объятиях любви, ей себя я посвящаю,
И ей всю сущность мига отдаю,
Моя стихия, моя слабость, моё могущество,
Ведь сим нагая жизнь, её потоком страсть бурлит,
И ревнивые затоки, тонкостей рассвета знатоки,
Звонкая ахинея с пьяной руганью звучит,
Ничего неуместного в уже возникшем,
Бесстыдно ускользая растворяет ветер мысли,
И раздаваясь лаем произвольничают псы.
Путники моей тревоги, путники моей мольбы, я вас сопровождать готовый до устья Стикса, до дна бездонной глубины, да не подведут меня мои ноги, да ваши крылья вознесут к местам где нерушимые горы во вздохах вытягиваются ввысь и небеса пронзают, с них осыпается порох крови засохшей на остриях вершин, ещё никем не зажжённый, не вышедший облаком, не вспыхнувшей души, и я обезумев крадусь понемногу, к нему потаённому, в себе огонь сохранив.
Ангелы с воронами кружа спускались в золоте небес струящем, изливаясь чистым светом, разгоняясь сквозь облачные петли, воспевали порождая куплет за куплетом, припев за припевом.
И солнца свет, и тень ночей, и пар пустынных миражей, мелькают в ожидании завета, плавится горячим потом лето, это тело мыслит, так уверенно себя узнавая во всём, и смазывает линии границ кем-то когда-то напетых, словно никого здесь нет, словно никогда и не было, но одиночество несметное всегда находит грани стороны иной, и с поры той становится заметно, вот он я, вот и все, вот и всё,
Никакой приметы, лишь всевозможные обличия сует ростка вселенной, где из него поток любви изливает свою песнь.
Знойная жара, она мною повержена и меня повергает, но я знаю, как её оседлать.
Серая хмурь с синевою и морщинистое море, мельтешащие зады и лица, мимо проплывают, летят,
Ветви дикой маслины лезут в глаза,
Ну где же ты, где, лунная дива, свет твоего золота может снова во мне утонет, снова утонет может,
Но вечер уходит, жизнь вся уходит, и ты уходи,
Мошкара в холоде ноет, покушаются на кровопролитие комары,
Заслуженные уроки незаслуженной перед уродами жизни, дарования дарованной плоти и мысли.
Кто-то крикнул из толпы: "Жизнь по определению, это нужда, потребность возжелавшая вольности и ставшая ею, она терпит крушение загинаясь от собственной корысти.
Движение, движение вверх и никакой безысходности!"
– Кто ты, дивный друг, чей голос извергся из толпы?
– Страшные люди, что не знают справедливости,
Должно быть они не знают любви,
Должно быть не знают взаимности,
Немыслимое дарование, немыслимое. Сложнейшее сочетание в виде жизни.
Ни об этом ли?
– Именно, но с той тонкостью, что нитью намотана на мою шею,
Низшие из повадок человеческих, это те, что ниже уже некуда, мнящие поверженность, но сохраняющие завышенную требовательность, чтоб без причины кривить лицевые жерла, под ногами путаться перманентно, истекая ротовою пеною, мерзостная дерзостность или просто выблядочность, страх попутавшая с вдохновением, искрит изъянами, а ни жемчугом, перил обвеиватели изрыгавшие своё назначение коллективным месивом под видом фактора количественного, мол, нас много, а качество не обязало ничем, но есть в этом проблема, в стадной инерции количество так или иначе находит определяющий вектор, ни сегодня, ни завтра, но обязательно находит, иного социальная природа ещё не ведает,
Не поэзия это, не поэзия, а какая-то масса увесистая.
– Ведь ты поэт, ещё из тех дремучих своей сущностью непроглядной, зыбучей, подобно скопище атомов. Поэтов нельзя провоцировать, они не то чтобы не вникают в суть или не понимают таковых жестов, они в один прекрасный момент откликаются втройне на ущербность, но когда соизволят счесть.
И толпа в себе разуверилась.
– Ну что за сонный день меня настиг и морит? Ну что за листьев свежих тень играет томно на глазах и тропы кроет?
– Можно заметить разную стилистику жизни в общих очертаниях свойств её проявлений относительно персоны. Стоит развивать эту тему согласно имеющимся промыслам общества, государства и быта.
– Вы правы, ведь вы тот, с кем не о чем спорить, ваши мысли поют и возвышаются, а ни норы роют под заборами тех, кто предпочли мелочность величавости.
– Моя любовь в моей груди, но не клетка это, она вырывается сквозь нервные сплетения души, в бытие источаясь изумлением и веянием,
Изыди моя песнь, к музе моей возносись, к её прелести, её безудержности, её капризам,
Лишь ей одной дарую сей взгляд, сию жизнь, всё, что ею пронизано, моё блаженство, моё страдание, мои мысли,
Пусть она от наслаждения взвизгивает, пусть страстный рвущийся вопль посвистывает,
А я буду пожизненно очарован ею и влюблён в неё, и никто не узнает, будто всё то безсмысленно,
Не слышно, не видно, словно покой поставлен на кон,
Но тот, кто поведал, возглавил пик божественными лозами обвитый, пик незримого рока вышины.
И бредил без устали поэт, и глас его исчезая отдалялся во внемлющем слухе, и ночь обнажаясь выкатывала скрежет сверчков, словно то блеска звёзд звуки.
– Кто здесь? Опять никого? Откуда возникла подобная сцена? Кто её автор, кто изыскал рифмы пьес?
Его нет! Но кто же слышится здесь? Забвение, смерть, ядовитый жизни удел или узел страстей окунувшийся в бездну и вынырнув вместе с ней одновременно в обороте каждой стороной повёрнутой, вот тебе, вот он, я вспомнил, я тот самый, кто пролил вино на лицо, опьянил суетой роскошной и слышал в ответ таковой сценический куплет:
"Одурманенный печалью вылетает напролёт вчерашний день; ну зачем?"
Он изрёкший вечной далью поневоленный пробег, искупает светлым знаменем в свет ушедших в летний век.
Дух капитализма бродит спрашивает всех: "Куда вы все идёте, за горизонты всё заглядывая по воле неутомимой, ищите свою добычу скромную не черпая небес, не в облаках побережных, о коих поневоле мечтать расторопно, безутешно?"
Быт современности не столько удручает, сколько убивает истинные творческие порывы, это измельчание менталитета согласно которому человек не видит, не являет, не обладает плодами своих деяний, он, как и каждый из них, всего лишь замыкающая деталь органической круговерти, локального назначения в определении их габаритов, что в общих чертах выступает как всеобъемлющая безрезультатность, поскольку общий механизм устроен в уподоблении деталям. Но самое забавное в этом, диссоциативность, согласно которой человек не только не участвует в становлении того, элементом чего он является, он психически изолирован от причинно-следственных связей становления большинства вещей наполняющих его жизнь, но при этом являясь их неотъемлемостью и даже зависимым от этих вещей, начиная с технологий, заканчивая устройством общества на всех функциональных уровнях. Это убийство цивилизации, убийство творчества и достижений, исключение открытий и истинных свершений.
– Думаю, в качестве экономии энергии можно сделать экран флуоресцентным, возможно электронно-чернильным, словно смотришь в бумажную книгу глядя видео, либо излучающим фотоны из схем фотоники имеющей вычислительное значение, но напрямую подавая световые лучи на фотопиксели, генерируя свет без аккумуляторов.
