скачать книгу бесплатно
– Девочку жалко. Ей совсем плохо.
– Ты кому взялся помогать, мне или ей? – ревниво спросила я.
– Наверно, вам обеим.
– Так не получится. Помочь можно кому-то одному, за счёт интересов другого. Меня интересует, чьи интересы будут попраны.
– Если ты сумеешь обосновать запрос своему начальству, тебе, возможно, предоставят другое тело.
– И то верно…
Несколько минут мы оба сидели молча, опустив глаза в землю. Каждый собирался с духом.
– Ладно, пошли, – решилась я. – Нечего тянуть.
– Пошли.
И мы пошли».
Эпизод 6. «Переговоры»
«…Не знаю, что он им наплёл. По крайней мере, он взял на себя все объяснения, и я была избавлена от душераздирающих сцен. Я просто завалилась на кровать и уставилась в потолок, дожидаясь продолжения. Точно так же, как Мария трое суток назад.
Похоже, Фламмель умел убалтывать не только демонов, но и своих соплеменников. Супруги де Мюссе позволили ему поговорить с их дочерью наедине.
Он вошёл без стука, но стука и не требовалось. Звук шагов на лестнице и скрип ступеней загодя предупредили о его приближении.
– Ну? – я рывком села в постели.
– Уф, – выдохнул Фламмель.
Он подтащил стул от моего столика с косметикой и устроился возле кровати.
– Что?
– Значит, так, – Никола утёр лоб изящным платочком. – Я не стал акцентировать их внимание на факте одержимости. Просто поговорил о том, что обнаруживаю у Марии сильное душевное неблагополучие. Они согласились. Я сказал, что встретил тебя… то есть, Марию… ночью на улице и, увидев неадекватное поведение, постарался побыстрее препроводить её… тебя… тьфу ты, в общем, домой. Они думают, что я врач. Это почти правда, я изучал медицину, только не практикую.
– Так что ж ты врал-то, что не врач!
– Я изучал медицину, алхимию, теологию, юриспруденцию, живопись и ювелирное дело. Но я не врач, не богослов, не адвокат, не художник и не ювелир. Чувствуешь разницу?
– Ладно, не отвлекайся. Как они отреагировали?
– Как, как… А как сама думаешь?
– Орут. Или рыдают.
– И то, и другое. Они уже несколько дней, как заподозрили неладное.
– И что делать собираются?
– У них есть семейный врач, Жирандоль. Я его немного знаю. Неплохой специалист. Завтра пригласят.
– Чёрт с ним, пусть приходит. Он сможет меня увидеть?
– Тебя? – не понял Фламмель.
– Ну, меня, настоящую?
– А, нет, вряд ли.
– Тем лучше. А что мне-то делать? Мне-то ваш Жирандоль не поможет!
– Будешь составлять объяснительную руководству.
– Вот, блин, повезло.
– Объяснительной займёшься потом, – продолжил Фламмель. – А сейчас выпускай Марию, мне надо с ней поговорить.
– Зачем это?
– Попробую вернуть её к реальности.
Я нехотя посторонилась, отпуская бразды правления. Жалкий розовый ком, доселе всё время маячивший где-то на периферии поля зрения, теперь оказался прямо перед моим носом. Астральным носом, ибо физический более мне не принадлежал. Ком мелко дрожал, как зажатая в ладонях дикая мышь.
– Давай, вали, – грубовато подтолкнула я её. – Человек ждёт.
Откровенно говоря, я на неё изрядно злилась. Хотя умом и понимала, что Мария не виновата в сложившейся ситуации. Она, точно так же, как и я, пострадала от чьей-то служебной халатности. Сотрудники, подбиравшие доноров тела, не удосужились проверить все детали и подошли к своим обязанностям сугубо формально. Да, формально они тоже не несли ответственности за случившееся. Они не обязаны знать наверняка, как донор отреагирует на подселение реципиента. Хотя они и строят определённые вероятностные прогнозы. Кто виноват, что реализовалась одна из худших вероятностей?… Кто виноват? Найти бы скотину…
– Мари, – мягко позвал Фламмель. – Мадмуазель Мари, Вы меня слышите?
И тут случилось чудо. Губы тела, казавшиеся безжизненными, дрогнули. Как и ресницы приподнимающихся век.
– Мари! – повторил колдун настойчивей. – Нам нужно поговорить. Соберитесь, сделайте усилие.
Мария де Мюссе смотрела на Фламмеля. Ей даже хватило сил, чтобы повернуть голову в его сторону!
– Мадмуазель Мари, меня зовут Фламмель, я учёный…
– Я знаю, – слабо произнесла Мария. – Я слышала, как Вы с ним разговаривали…
«Вот чертовка! – возмутилась я мысленно. – Она, оказывается, всё слышит. А я-то считаю, что она в коме!»
– С кем – «с ним»? – опешил Фламмель.
– С существом. Оно пыталось говорить со мною. Я думала, что сошла с ума. Так сходят с ума: слышат голоса, которых на самом деле нет, пытаются им отвечать… Я знаю, у меня бабушка сошла с ума, когда я была маленькая. Родители думают, что я ничего не понимала тогда и всё забыла. А я помню…
«Отягощённая наследственность, – констатировала я. – Нет, вот ведь халтурщики! Они знали, знали, и всё равно засунули её в список. Нет, я теперь точно добьюсь служебного расследования!»
– Я всегда боялась сойти с ума, – продолжала Мария. – И словно бы предчувствовала, что меня это ждёт, рано или поздно. А тут… началось… Я думаю: главное – ни за что с ними не заговаривать. Иначе – всё… навсегда… Как бабушка…
Сидя в своей «кладовке», я беззвучно материлась. Кажется, впервые в жизни до меня дошёл смысл фразы: «И будет там стон и скрежет зубовный». Скрежетать было особо нечем, но всё-таки как-то… скрежеталось. Сумасшедшая девица, одержимая бесом – каково сочетание, а? ох, только бы добраться до юмористов, которые сделали возможным столь комичный оборот!
– А когда Вы стали с ним разговаривать… я подумала: может, это что-то другое? – докончила Мария свою мысль. – Может…
Она всхлипнула и замолчала. Губы её отчётливо дрожали.
– Мадмуазель Мария, я с Вами, а ситуация под контролем, – Фламмель ласково взял её за руку. – Никакая Вы не сумасшедшая. Вы, наоборот, молодец. А существо… Оно…
Я показала Фламмелю астральный кулак.
– Она, – быстро поправился Фламмель, – всего лишь демон. Обычный демон, бес, какие иногда вселяются в человека.
– Демон? – переспросила Мария неуверенно. Она, похоже, не разделяла убеждения, что одержимость бесом намного лучше сумасшествия.
– Да, демон, – ласково пропел Фламмель. – Она временно оказалась с Вами в одном теле. Нужно немного потерпеть, и она обязательно уйдёт.
– Она? Уйдёт? – Мария не знала, чему верить. – А вы можете говорить с ней? Она – настоящая?
– Да, вполне, – авторитетно кивнул чернокнижник. – Я понимаю, Вам трудно принять это объяснение. И другим людям тоже. Ваши родители считают, что у Вас нервный срыв.
– Родители? – встревожилась девушка. – Что с ними? Они живы? Я так давно их не видела!
– Всё в порядке, они внизу, в гостиной. Ждут возможности пообщаться с Вами.
– Я хочу их видеть.
– Я их обязательно позову. Через пару минут. Сначала нам нужно обсудить Ваше состояние.
– Моё состояние, – эхом повторила Мария. Внезапно она с силой вцепилась в руку Фламмеля. – А Вы мне не кажетесь? Вы – настоящий? Или у меня уже начались видения? Отвечайте! Вы – настоящий?!!!
– Да настоящий, отпустите же, больно. Вы мне кожу содрали ногтями, видите? Кровь – настоящая?
Мария ошалело уставилась на капельку крови, проступившую из маленькой царапины на тыльной стороне его кисти. На мой взгляд, аргумент был не более убедителен, чем все предыдущие. Если Фламмель – всего лишь видение, то с тем же успехом могла бы привидеться и кровь на его руке. Но на Марию вид царапины почему-то подействовал успокаивающе. Она поверила в реальность происходящего.
– Что мне делать? – покорно спросила она.
– Прежде всего, запаситесь терпением. Демону нужно время, чтобы покинуть ваше тело. И ничему не удивляйтесь. Там, где действуют потусторонние силы… сами понимаете… всё возможно.
– Всё возможно? – Мария снова взволновалась. – Что возможно? Что ещё со мной будет?
– Ну, например… – Фламмель задумался. – Например, Вы немного полетаете. Или будете чувствовать, что Вашим телом движет посторонняя сила. Или… Ваши уста начнут говорить чужим голосом, непонятные Вам вещи. Всяко бывает. Отнеситесь к этому философски. Демон, в любом случае, не сможет причинить Вам вред. Она связана определёнными обязательствами. В том числе, обязательством уйти через определённое время.
– Через время? Когда?
«Скажи ей, не позже, чем через год, – подумала я. – Всегда легче терпеть неприятности, если точно знаешь, когда они кончатся».
– Не позже, чем через год, – произнёс вслух Фламмель. – А возможно, гораздо раньше.
– Год! – простонала Мария. – Но почему? Почему? Почему именно со мной всё это… творится?
– Э-э… Вы были в чём-то… уязвимы. Она использовала Вашу слабость.
– Да, это грех, – пробормотала Мария. – Какой-то грех… что-то было… Только я не знаю… не могу вспомнить…
– Не нужно сейчас заниматься самокопанием. Потом разберёмся. Сейчас для Вас самое главное: сохранить душевное равновесие. Вы обещаете мне держаться?
– Да, – выдохнула девушка. – Да, держаться… Хорошо, что не с ума… не сошла с ума. Только не уходите пока. Я боюсь.
…Разговоры затянулись до самого утра. Фламмель, бедняга, выложился на полную катушку. Мария упорно отказывалась вступить со мной в диалог. Хоть она и приняла объяснения Фламмеля, но подспудно по-прежнему боялась общаться с «голосом внутри головы», якобы способным лишить её рассудка. Родители появлялись и исчезали на сцене со всякими бессмысленными охами – ахами. В итоге, при посредничестве чернокнижника, Мария выторговала у меня обещание, что я разрешу ей посетить сегодня в церкви обедню – позднюю, ибо к ранней мы уже не успевали, ведь нужно было ещё и отдохнуть хоть немного. Я дала слово, что не буду вмешиваться в её действия всё то время, что она находится в храме – но не дольше, чем до захода солнца. А то знаю я таких: ещё останется там жить! Все сроки в договорённостях должны быть чётко обозначены.
Не понимаю, право, что её так тянет в это скучное заведение, но если присутствие на мессе поддержит её душевное равновесие, то пусть себе присутствует. Чтобы не тратить зря время, я вознамерилась по ходу церковной службы заняться сочинением петиции Бахамуту. А кому же ещё? Нельзя прыгать через голову непосредственного начальника. Если успею, то сразу же и отправлю её ему.
Придя к консенсусу, мы с Марией на часок провалились в сон перед началом нового дня»…
Эпизод 7. «Бес в храме Божьем»
«…У неё хватило ума надеть то голубое платье, которое я приобрела позавчера на деньги, выигранные во время одной из ночных прогулок. Я очень боялась, что она выберет что-нибудь из своего старого гардероба – неуклюжее, нарушающее её собственную природную гармонию. Но она невольно одобрила мой выбор. Ей просто некогда было размышлять, и она схватила первое, что попалось на глаза. Очень строгое, очень изысканное, васильковое, с серебристой отделкой. Вырез горловины – «лодочкой», на плечах – две тонкие серебряные застёжки в виде бабочек. Хоть на танцы, хоть в библиотеку… Хоть в храм божий. К платью идеально подошёл белоснежный платок, расшитый серебряной нитью.
Пока Мария собиралась перед зеркалом, я не без удовольствия разглядывала её отражение. От органов чувств я решила не отключаться (инструкцией это допускается), и теперь осязала, видела, слышала точно то же, что и сама девица.
«Хороша девка! – вынуждена была признать я, в который уже раз. – Вот ведь, и не выспалась, и осунулась, и устала, как чёрт, а всё равно хороша!». Даже как-то жалко менять её на другого носителя. Как пить дать, подсунут китайца с пятью детьми. Жирного, обрюзгшего. Или, наоборот, высохшего, сморщенного, как печёное яблоко. И что я с ним? Какие удовольствия от жизни получу? А Мария… Ну что, ну, чокнутая немножко, с кем не бывает. Жизнь нынче сложная, у всех крыша течёт. Можно же как-то приспособиться, найти рычаги управления. Это тебе не мёртвыми душами командовать! Это живой человек, во плоти, к нему подход нужен особый, понимание. А там, глядишь, и брыкаться перестанет, сама шею подставлять начнёт – дескать, присаживайся…
Всё утро я не могла решить, писать ли Бахамуту докладную, или попробовать справиться собственными силами. К тому же, усталость, накопившаяся с бессонной ночи, несколько подорвала мои мыслительные способности.
Поэтому я даже не заметила, как мы добрались до церкви. Переход показался совсем коротким: должно быть, де Мюссе жили где-то неподалёку.
В конце концов, я пришла к заключению, что докладную написать следует, но без категоричных формулировок. Потому что если здоровье Марии стабилизируется, у шефа не возникнет острого желания искать для меня нового донора. А если с ней, всё же, случится худшее, то у меня останется официальный документ, снимающий ответственность. Я, дескать, ещё когда докладывала, а вы сами виноваты, что мер не приняли.
Так, успокоенная, я глянула по сторонам и обнаружила, что мы вышли на площадь.
Всё в этом районе города было какое-то мелкое, прозаичное, обывательски – приземлённое. Дома – максимум в три этажа. Улочки – узкие, тесные, двум повозкам не разъехаться. Ни дворцов, подавляющих своим великолепием; ни могучих мрачных крепостей, способных противопоставить себя полчищам завоевателей; ни изысканных парков с фонтанами, беседками и статуями; ни просторных площадей, где могли бы собраться все жители, чтобы поглазеть на праздничное шествие; ни пронзительных готических соборов, возносящих на головокружительную высоту символику сублимированного либидо. Нет. Если площадь – то размером чуть больше двора. И посередине такой площади еле помещается толстый старый каштан да четыре скамейки вокруг него. Если парк – то запущенный, заросший одичавшим кустарником, как лесная опушка. Если храм – то невыразительная прямоугольная постройка, которая могла бы быть чем угодно, если бы не католический крест на островерхой крыше. Только у самого входа статуя Девы Марии, вся в мраморных драпировках одежд, встречает посетителей всепонимающим сострадательным взглядом.
Спальный район. Удивительно, но их столица больше, чем наполовину, состоит именно из таких.
Мартовское солнце уже вовсю изливает свои щедроты на пробуждающуюся к жизни природу. Небо сияет той поразительной яркостью, какая присуща ему только весной и осенью, никак не летом. Почти того же цвета, что и моё платье. Пара чистейших белых облачков в вышине – словно уголки огромного небесного платка. Мелькнула мысль, что было бы неплохо выбраться на природу: на самых солнечных полянах уже наверняка пробиваются первоцветы. О чём в это время думала Мария, я понятия не имела, но она тоже улыбнулась.
Мы переступили порог церкви: Мария, в обществе своих отца и матери. Они оба побоялись куда-то отпустить больную дочь одну.
Людей в этот час на службу пришло немного: должно быть, основная масса прихожан исполнила свой духовный долг ещё с утра. Считается, что поздняя обедня предназначена для лентяев, которым в тягость встать пораньше.
Входим под своды храма. Странно: все трое, включая Марию, вместо того, чтобы пройти прямо – в зал со скамьями, – притормаживают у левой стены. Оказывается, слева при входе размещена какая-то чаша на высоком треножнике. Родители по очереди опускают в неё кисти рук, после чего торжественно осеняют себя крестным знамением. Мария тянется к воде последней.
…Уй! Что они туда налили?! Мы с Марией ошарашенно выдёргиваем руки из… кислоты? кипятка?! С виду так похоже но воду, но жжётся, как настоящий огонь. А почему больше никто не возмущается? Мария дует на свои покрасневшие, словно обваренные, пальцы. Переводит взгляд на родителей. Мадам и мсье де Мюссе застыли с побледневшими лицами, не сводя глаз с дочери. Они явно перепуганы, но вот с их руками, побывавшими в едкой жидкости, кажется, всё в полном порядке.
До меня начинает медленно доходить. В этой части земного шара есть такой обычай: ставить при входе в храм чашу с освящённой водой, так называемую кропильницу. Чтобы каждый входящий имел возможность омыть руки от греха, прежде чем приблизится к алтарю. Предрассудок, конечно, дикое суеверие… Как могут руки стать чище, если все полощут их в одной и той же миске? Наоборот, ещё повышаются шансы подцепить чужую инфекцию… Однако же, вот…
Для любого нормального человека жидкость в чаше – всего лишь обычная вода, не очень холодная и даже, возможно, слегка мутноватая. (Религиозные фанатики, благоговеющие перед любыми церковными атрибутами, не в счёт). Поэтому господа де Мюссе провзаимодействовали с ней без какого-либо дискомфорта. А вот их дочь…
