Многоточия

– Тебе, я смотрю, совсем в голову не приходит, что твоему папе уже не двадцать и у него проблемы с сердцем.

– Что? – Юла остановилась в дверях.

– Что слышала. Все твои тупые выходки – это очередные рубцы от его инфарктов.

– Ты врешь.

Лизонька стремительно встала и, подойдя к Юле, больно схватила ее повыше локтя.

– Если ты, дрянь, дашь еще хотя бы один повод для волнения за себя, я сделаю все, чтобы упечь тебя в психушку.

– Никто не упечет в психушку здорового человека. – Юла вырвала руку из ее хватки.

На коже остались малиновые полосы от ногтей.

– Проверим? – улыбнулась мачеха.

Юла не собиралась принимать слова Лизоньки всерьез. Скажи ей отец, что он волнуется, что переживает, она бы прислушалась. Наверное. Но он просто ушел, оставив ее с мачехой. А у той во всей этой истории была своя корысть. Юла ни на секунду не верила в любовь двадцатитрехлетней безродной Лизоньки к сорокалетнему бизнесмену Виктору Шилову. Хоть убей, не верила.

К счастью, никто не стал запирать ее дома. Хотя, признаться, Юла ожидала чего-нибудь подобного. Но, видимо, отцу было все равно.

Каждую минуту помнить о том, что за тобой ведется слежка, оказалось настоящей пыткой. Изнурительной, сводящей с ума. На фото, которое Лизонька совала вчера под нос мужу, Юла выглядела хмурой, испуганной и… совсем не похожей на себя. После приезда в Америку она не сделала ни одного селфи, поэтому по-прежнему воспринимала себя той самой московской красавицей в облегающих платьях, на каблуках и с уверенностью во взгляде. И вот теперь каждую секунду она думала о том, что снова на фото будет жалкой и некрасивой. А на этом у нее был пунктик.

Впрочем, Ксавьер ведь не видел ее московскую. Он познакомился вот с этой: в мешковатой одежде и с вечным хвостиком. Но она все равно ему понравилась. Даже такая.

Юла докатила до кафе, в котором работал Ксавьер. Да, она обещала не приходить к нему на работу, но сегодня был особый случай, и она посчитала, что один раз договоренностью можно пренебречь. Припарковав велосипед, она бросила взгляд на тот самый столбик, у которого началось их с Ксавьером знакомство, и зашла в кондиционированную прохладу зала. Пахло специями и океаном. Им здесь пахло повсюду.

Юла оглядела небольшой зал: Ксавьера не было, хотя в это время он обычно работал. Ее любимый столик в самом углу оказался свободен, но Юла, памятуя, что его обслуживает сменщица Ксавьера, села в противоположный конец зала. К ней подошла Хулия, которая обслуживала ее почти всегда. Юла еще раз огляделась и вдруг поняла, что не помнит, чтобы официанты здесь работали парами. Днем она видела только Хулию.

Подавив в себе резкий приступ социофобии, Юла вежливо улыбнулась и спросила про Ксавьера. Но оказалось, что Хулия в первый раз слышала о молодом человеке по имени Ксавьер. В будни до пяти она чаще всего работала одна, и только в туристический сезон к ней присоединялась ее подруга Хлоя. В вечерней смене и сменах выходного дня тоже не было ни одного человека по имени Ксавьер Веласкес.

Наверное, именно с той минуты начался обратный отсчет до ее возвращения в Москву. Впрочем, тогда Юла еще этого не знала.

И вот теперь она лежала в своей постели за тысячи километров от Сан-Диего и боялась выходить из комнаты, потому что тогда пришлось бы встречаться с людьми, которым до нее наверняка уже не было никакого дела, как, например, Ромке, выключившему на ночь телефон. Впрочем, бабулины фирменные крендельки распространяли по квартире такой аромат корицы и жженого сахара, что в какой-то момент оставаться в постели стало просто невозможным.

В кухне к запаху корицы примешивался запах свежесваренного кофе. В Сан-Диего никто не варил Юле кофе по утрам. На удивление отец не держал постоянную домработницу, потому что Лизонька предпочитала возиться на кухне сама. Трижды в неделю к ним приходила женщина для уборки и дважды в неделю – садовник. Юле это казалось странным, но отцу явно нравилось.

– Хозяюшка моя, – повторял он за ужином, глядя на свою Лизоньку с обожанием.

Юла стала пропускать ужины. Этого, кажется, никто не заметил.

– А не приготовить ли для моей девочки фирменный омлет? – спросила бабушка, стоило Юле показаться на пороге кухни.

Странно. В Москве неожиданно хотелось есть. Пусть не как раньше, но все же.

– А давай приготовим? – ответила Юла, обнимая бабушку и целуя в пахнущую корицей щеку.

Когда восхитительно воздушный омлет был приготовлен и съеден, кофе выпит, а крендельки уже больше просто в Юлу не влезали, бабушка посмотрела на нее без улыбки и сказала:

– Утром звонил Роман Крестовский.

Юла подскочила на мягком диванчике и принялась озираться, как будто всерьез ожидала, что Ромка окажется где-то здесь.

– И что?.. – Она нервно пригладила волосы и обтянула футболкой колени.

– Я посчитала правильным ответить. – Бабуля не стала выдерживать свою обычную мхатовскую паузу и добавила: – С его слов я поняла, что ему пришло сообщение о звонке с твоего номера.

– Нет… Да, я звонила. У него телефон был выключен.

– Такой длительный перелет, стресс, усталость, – принялась задумчиво перечислять бабуля. – Самое подходящее состояние, чтобы делать глупости. Я сказала Роману, что мне не спалось, я взяла телефон с твоей симкой и случайно набрала его номер, потому что он был последним в исходящих.

Юла медленно выдохнула, вдруг осознав, что до смерти боится встречи с Ромкой и пока к ней совсем не готова.

– Он поверил? – тихо спросила она.

– Роман очень вежливый мальчик. По таким всегда сложно понять, что они думают на самом деле. Особенно когда не видишь их лиц.

– Он… – Юла запнулась, не зная, как продолжить.

– Разумеется, спрашивал о тебе. Сказал, что писал тебе сообщения на разных твоих страничках, но ты ни разу не ответила. Я объяснила ему, что в этом нет ничего удивительного: у тебя там море новых впечатлений.

– О да, – протянула Юла, глядя на сахар и корицу, оставшиеся на тарелке, еще недавно заполненной крендельками.

– В общем, если решишь позвонить еще раз, спокойно звони. Я уже достаточно стара для того, чтобы не оправдываться перед юнцами за обман. А если решишь еще подумать, то… подумай.

– Ты что-то знаешь о нем?

– Господь с тобой, девочка моя. Откуда? Иногда поглядываю его страничку, но вижу то же, что и ты. Роман Львович стабильно непубличен.

Юла побарабанила пальцами по столу, и бабушка аккуратно накрыла ее руку теплой ладонью.

– Подумай, – повторила Жанна Эдуардовна.

– Плохие мальчики тебе не нравятся, правильные тоже не нравятся.

– Мне понравится мальчик, который будет нравиться тебе. На самом деле, а не потому, что ты выбрала его себе в пару, а он просто это позволил.

– Ба, – поморщилась Юла.

– Ну ты же у меня такая умница. Ты же сама все понимаешь.

– Нет, я «еще такая дурочка». Так твоя новая невестка говорит, – приторно улыбнулась Юла.

– Ну ты нашла кого слушать. Девочку, с которой вы боретесь за внимание одного мужчины.

– Ни с кем я не борюсь.

Юла выдернула руку из-под бабушкиной ладони и обхватила колено.

– Она же тебе нравится больше, чем мама, да?

Жанна Эдуардовна вздохнула.

– Она нравится твоему отцу, и это главное.

Юла отвела взгляд, потому что точно знала: бабушка лукавит. Лизонька нравилась ей намного больше первой невестки. Просто ее воспитание не позволяло сказать об этом вслух. Взгляд упал на телефон, лежавший на столе.

– Вот бы тебе в твое время соцсети, да? – сменила тему Юла, и бабушка тут же подхватила:

– О да. Идеальное место для создания любых декораций и любой себя. Видимости себя.

Юла подтянула ближе телефон и загрузила свою страничку, на которую почти не заходила. Последним там висело то самое студийное фото, где она, красивая, дерзкая и совсем не похожая на себя, сидела в сетчатых колготках и пиджаке, надетом на голое тело. Как же неловко ей было раздеваться в тот день. И как сильно поддержало ее присутствие Волкова.

– Ну я пойду отдыхать.

Эту формулировку бабушка безотказно применяла в любых ситуациях, когда хотела просто сбежать. Однажды Юла прямо на этой ей указала.

– Ох, девочка моя, доживешь до моих лет и поймешь, что возраст дает массу преимуществ. Вот хотя бы встать и уйти посреди неловкого разговора, не опасаясь кого-то обидеть. Мне нужно отдохнуть. От вас, от беседы, ото всего на свете. Я слишком стара. – Бабушка звонко рассмеялась тогда и приложила тыльную сторону ладони ко лбу так, как это делали дамы в исторических фильмах, перед тем как потерять сознание.

Оставшись одна на кухне, Юла закрыла свое фото и, открыв список звонков, уставилась на Ромкино имя.

Позвонить или нет?

Глава 5

Слепо бьешься с теченьем, но только все дальше сносит.

LastGreen подозревал, что идея навестить мать была плохой. Очень плохой. Но Анька так просила, что к субботе он сдался. Идиот.

Где-то в глубине души, несмотря на то что летом ему должно было стукнуть восемнадцать, LastGreen верил в сказки. Ну не то чтобы прямо в сказки, но в чудеса. Немного. И в своей вере он был упорным. Можно было даже сказать упоротым, потому что какой нормальный человек старше десяти лет верит в то, что алкоголизм пройдет сам собой? А он каждый раз, подходя к дому, отыскивал взглядом окна квартиры, отчаянно надеясь, что на кухне не будет гореть свет. И почти всегда свет горел. Наверное, в других семьях это могло означать, что мама готовит вкусный ужин. В его семье это означало одно: к матери опять пришли собутыльники.

Убиваться всерьез по этому поводу LastGreen перестал лет в четырнадцать. Сосредоточился на том, что в семье есть Анька и ей еще хуже. Первые года два Аня жила у дедушки с бабушкой под Зеленоградом. LastGreen’а те к себе тоже звали. Он даже перебрался, пожил там с месяц, но, когда встал вопрос о переводе в новую школу, уперся. Представил, что будет учиться в другой школе, с чужими людьми… У него и так все друзья в Москве остались: Сашка, Женька. Без них совсем фигово было. Да и с дедом ему было тяжело уживаться. Тот из бывших военных. Полковник. Дома все должно было быть по линеечке: кровать с утра заправлена, вещи аккуратно сложены. Мать в жизни этого не требовала, и LastGreen совсем к такому не привык. И если лето с дедом он выдержать еще мог, то терпеть такую муштру на постоянке был не согласен. Ну и вернулся в город.

А потом дед умер, и вдруг оказалось, что все держалось именно на нем. Бабушка захандрила, все повторяла, что смысл жизни только в Анечке и остался, а на деле справляться с мелкой совсем перестала. Анька была жутко шустрой. Бегала как угорелая, лезла везде. LastGreen принял было решение переехать к бабушке, чтобы помогать ей с сестрой: тут уж было не до горевания по друзьям и бывшей школе, но мать вдруг в минуту просветления забрала Аньку домой, и никуда переезжать не пришлось.

Вот только вряд ли это было хорошим решением. Лучше уж в трешке с тихой и спокойной бабушкой, чем в двушке с чередой алкоголиков.

LastGreen быстро понял, что нормальная жизнь им с сестрой не светит. Буквально после первой драки с отчимом. Он уже не помнил, с чего все началось. То ли тот мать обозвал, то ли Аньку пнул. LastGreen на него налетел, а мать потом в итоге его же и обвинила. Мол, видишь же, что устал человек после работы, не нужно под руку соваться, нужно уйти в уголок, пересидеть, перетерпеть. Она так жалко повторяла это «перетерпеть», гладя по голове то его, то ревущую с перепугу Аньку, что LastGreen’а даже замутило от смеси жалости и брезгливости. А еще тогда он впервые подумал, о скольких же маминых «перетерпеть» он не знает.