скачать книгу бесплатно
– Да, кстати, как насчёт, раскошелиться. – Протянув вперёд руку, сказал Глеб. И хотя Тиша не считался большим приверженцем меркантильного деспотизма по отношению к своим друзьям, он всё же удивился и решил поинтересоваться у Глеба, к чему бы эти формальности. Ну а Глеб, конечно, не упустит своего и уже придумал стройную версию этой необходимости.
– А ты не думал… Да, скорее всего и не думал, каким-таким неузнанным образом я подойду к Анни, с которой, если ты помнишь, я по твоей милости в общем-то знаком. – И надо отдать должное Глебу, он умеет убеждать. И Тиша вынужден был признать правоту Глеба, который даже реши подойти к Анни сзади, не будет застрахован от её поворота назад, либо же от хитрости с её стороны, где она посмотрев в отражение того же бокала с водой или столовых приборов, мигом приметит Глеба.
– Но что ты решил делать? – протягивая карточку со всем, что там на ней есть, Глебу, спросил его Тиша.
– Вон, напротив, забегу в магазин, прикуплю там маскировочную шляпу и тёмные очки, и дело в шляпе. – Как всегда, слишком самоуверенно сказал Глеб, что Тиша даже не успел хотя бы возразить, что одной шляпы, пожалуй, будет недостаточно для того чтобы стать неузнанным, но Глеб уже находился на пути к магазину и Тише пришлось полагаться на его удачу.
Глава 5
Магия колец и взглядов на них и от них
Что и говорить, а изменения, хотя бы даже частично, собственного интерьера, но только во внешнем облике, а не как принято в монументальных строениях, внутренних пространствах помещений, в чём есть своя сермяжная правда одиночества духа архитекторов, существенно влияет, как на внутреннее самочувствие (за внешнее отвечают внесённые изменения), так и на ваши взгляды на окружающий мир, который буквально пять минут до вашего захода в магазин за обновкой, был вял и сер, а сейчас его и не узнать. Он как будто стал отражением вашего бодрого и радостного настроения, с которым вы, а также в этой новой куртке, – она, как заявляли продавщицы из магазина, и вы с ними полностью согласны, вам очень к лицу, – решили отныне смотреть на этот мир.
В общем, со всем этим присутствием на себе и в себе, а также надвинутой шляпой на глаза, теперь смотрел на окружающий мир вышедший из магазина Глеб. И этот мир и он в нём, вполне сочетался и очень нравился Глебу, с чем бы он поздравил не только себя, но и первую встречную красотку. Но красотки нынче хоть и поголовно все улыбчивы тебе, но всё же эта улыбчивость, как подсказывает практика, совсем не тебе, а тому лицемерному поветрию времени, где искренность совершенно не терпима. Да и к тому же они, все как обычно сильно спешат и боятся, что такая, даже самая кратковременная остановка, отдалит их от непременно ожидающего счастья вон там за углом.
– Ну и ладно, мне тоже есть куда и к кому спешить. – Пропустив мимо себя всю эту так спешащую публику, Глеб выразительно ожесточённо улыбнулся всем этим бизнесвумен, после чего бросил свой взгляд на противоположную сторону улицы, где своё место за столиком в кафе, по-прежнему в одиночестве занимала Анни.
– Интересно, и что это за архетип такой, что заставляет так долго ждать даму? – Задался про себя вопросом Глеб, продолжая глядеть на Анни. Затем под воздействием воспроизведшей этот вопрос мысли, опустил свой взгляд на эту сутолоку людей-прохожих и неосознанно попытался выловить среди них того Дрейка, чёрную бороду, который настолько самоуверен в себе и в своей бороде, которой нету (а это говорит о его неограниченной предметностями самоуверенности – в общем, он практически достиг самых вершин этой человеческой характерности, и только один шаг отделает его от божеской или дьявольской милости), что даже уже начинает действовать на нервы и Глебу, а что уж говорить о Тише.
И надо сказать, что Глеб, правда, не вот так сразу, а после небольшой череды ошибок, сумел-таки наткнуться на этого неспешащего Дрейка, чёрная борода, который и сейчас не только не спешил, а как казалось, что-то по отношению к Анни замыслил – тогда спрашивается, зачем он вдруг остановился и принялся шарить руками у себя в карманах, в попытке отыскать наверняка мелочь, которой у него никогда и не было. Но и это ещё не всё, почему Глеб так насчёт него и Анни основательно решил. И тут к вышеупомянутому интуитивному чувству Глеба следует добавить и его приметливость к этому типу, который сразу же не понравился Глебу своим рафинированным, прямо для глянцевой обложки журнала видом. Что уж тут поделать, когда между природным и искусственным всегда стоит и будет стоять своя полоса отчуждения.
К тому же этот Дрейк, чья гладкая поверхность щёк практически отсвечивала на солнце, видимо ни в чём не знал меры, особенно если это касалось самого его, и он для того чтобы подчеркнуть свою достойность всего самого лучшего, нагромождал себя атрибутами такой избранности. Так, например, сейчас, он, даже несмотря на стоящую, практически переходящую в лето тёплую весеннюю погоду, не смог отказаться от столь на нём элегантного пальто, в котором он выглядел куда представительней и важнее, нежели без него. Правда он и без него мог похвастаться весьма презентабельными и изысканными вещами на себе, но зачем лишать себя дополнительного удовольствия и статусности, которое даёт это из чистого кашемира пальто.
Так вот этот Дрейк, следуя среди таких же, всё важных и деловых людей, кто с телефонами у уха, кто с непроницаемым к окружающим в лице видом, и был замечен Глебом на проявлении интереса в сторону того кафе, где своё место занимала Анни, и это стало для Глеба решающим фактом для более точной идентификации этого гада (до этого он был вписан в категорию хозяев жизни). После же того как Глеб зафиксировал своё внимание за этим гадом, ну ладно, пусть уж будет Дрейком, дело пошло на свой лад.
И вот когда этот Дрейк вдруг остановился на одном месте и начал шарить руками в карманах пальто, то Глебу долго времени не понадобилось для того чтобы понять, что все эти его действия означают – Глеб перевёл свой взгляд чуть ближе к себе и к месту перехода на другую сторону улицы, где сидела Анни, и обнаружил стоящую там у перехода одинокую фигуру девушки, уж и непонятно какими судьбами прибившуюся сюда, с единственной, зато красной розой в руках.
– Ах, вот оно что! – озаряет догадка Глеба, в одно мгновение сопоставившего эти факторы присутствия. Вслед за этим, он не теряя больше ни секунды времени, бросается вниз к этой девушке-одиночке с цветком. При этом он краем глаза замечает, что и Дрейк, как будто нащупал нужное у себя в кармане, – наверное, он при покупке этого пальто, на удачу спрятал в его самом секретном кармане какую-нибудь серебряную монету, – и теперь решительным шагом выдвинулся по направлению этой девушки с цветком.
– Опоздал! – внутренне порадовался за свою сообразительность и расторопность Глеб, оказавшись раньше Дрейка у продавщицы розы.
– Только не говорите мне, что она стоит ровно ту самую сумму, которая осталась у меня в кармане, носящей название: сколько не жалко. – Обратился к несвойственного этим местам виде, в каком-то странном прикрывающем лицо чепце на голове, продавщице цветка, Глеб.
– Вы угадали. – Ответ этой цветочницы прозвучал таким удивительным голосом, до влюбчивости так скромно, и при этом из под опущенных глаз, что Глебу немедленно захотелось удвоить предложенную цену. А когда он достал из кармана денежную купюру, то она уже оказалась эквивалентна утроенной прежней цены. Но Глеб не успевает завершить сделку, как перед ними вырастает, вначале бежевого цвета пальто Дрейка, а затем и сам с побелевшим от злости лицом носитель этого пальто, которому до изумления и до злости было трудно видеть, как на пути его задуманных планов, вдруг встал некий субъект. А это для него, с его девизом по жизни «Никогда ни в чём никому не уступать», такое положение вещей было не приемлемо.
– Позвольте. – Чуть ли не отодвигая Глеба от цветка и цветочницы, протягивая ей набранную из карманов мелочь, таким образом заявил о своих преимущественных правах на покупку розы Дрейк. Но Глеб к потрясению Дрейка, не только не позволил, а слишком дерзко для его репутации не позволил, существенно отодвинув своим острым локтём Дрейка в глубины своей спины. Отчего Дрейк, в первый раз оказавшись в таком отодвинутым от принимаемых решений положении, ещё больше побелел и проявил нервную несдержанность, заявив: «Но мне очень надо!».
– Вот как! – произнёс Глеб, после чего повернулся к Дрейку, внимательно на него посмотрел и сказал. – Как я знаю, то степень необходимости или как в вашем случае, надобности, как правило, соразмеряется степенью готовностью человека пойти на жертвы или опять как в вашем случае, на траты. Так настолько вам это очень надо? – спросил его Глеб.
– На эту сумму. – Раскрыв ладонь с мелочью, сказал Дрейк.
– А как насчёт того, чтобы быть более убедительным? Ведь судя по вашему виду, то это не последние ваши возможности. – Прищурившись, спросил его Глеб. И, наверное, в этот момент Дрейк ощутил, что респектабельность вида, не всегда способствует осуществлению задуманного и что, пожалуй, иногда препятствует. И ему в таком шикарном виде, скорей всего прибедняться не получится. Что в свою очередь выводит из себя Дрейка, который интуитивно чувствуя, что этот наглец определённо играет какую-то против него странную игру, всё же на всякий случай, решил поторговаться, спросив его: И какая сумма вас устроит?
– Та, которая скорей всего, вас не устроит. – Туманно ответил Глеб Дрейку, который хоть и понял, что над ним начинают издеваться, тем не менее, уже по инерции торговца, не мог отступить.
– Сколько? – нервно спросил Дрейк.
– Скажем так, столько, сколько вы считаете, она совсем не стоит. – С едва различимой улыбкой сказал Глеб.
– Но это грабёж среди белого дня. – Теперь уже покраснел от таких дерзких предложений Дрейк, немедленно пряча в карман мелочь. После чего он внимательно смотрит на Глеба, говорит ему: «Запомни, я тебя запомнил», – разворачивается и направляет свой шаг в сторону Анни, тогда как Глеб разворачивается к цветочнице и, протянув ей розу, говорит: «Это вам на счастье. И смотрите, не спугните его».
– Не спугну. – Говорит продавщица, беря цветок. Глеб же тем временем быстро разворачивается обратно и смотрит за поступательными движениями Дрейка, который и вправду оказался тем, кем для себя наметил Глеб, раз он прямиком направлялся к Анни. Теперь же перед Глебом встала другая, более ответственная задача, скорым для себя, и незаметным для Анни образом, приблизиться к занимаемому ею столику и проявить должное внимание к её рукам, на чём так настаивал Тиша.
Правда после случая с Дрейком и его многозначительного заявления насчёт его отличной, с элементами мстительности памяти, может создаться такое впечатление, что Глеб сам себе усложнил задачу подхода к Анни, и теперь этот Дрейк, стоит ему только приблизиться к ним, быстро обнаружит Глеба и, выразив какое-нибудь неудовольствие при виде его, тем самым раскроет его перед Анни. Но у Глеба на этот счёт имелось совсем иное мнение, он почему-то был уверен, что такого рода хозяева жизни, в упор не видят таких как он, а все эти его слова о его хорошей памяти на лица, есть всего лишь один из их инструментов отношения к вставшим на их пути людям.
В общем, Глеб решил не опасаться насчёт этого Дрейка, для которого у него всегда найдётся запасной контраргумент, а сейчас в первую очередь было необходимо, – на чём настаивал подход Дрейка к столику с Анни, – проявить повышенную внимательность к Анни и по её встречным движениям к Дрейку, определить её степень вовлеченности и желания этой встречи с ним.
– То, что она проявила хладнокровие и частичную холодность, и как держала в руках чашку с кофе, так и продолжает держать её, глядя поверх неё на этого Дрейка, то это, пожалуй, внушает надежду. Правда, если не принимать в расчёт степень её злости за это долгое ожидание, к тому же она так и не ушла, и осталась его дожидаться, и то, что характер у Анни, по словам Тиши, тот ещё, то из этого, пока трудно, что понять. – Натянув на глаза шляпу и, неспешно двигаясь наискосок в сторону этого кафе, вёл свои наблюдения за Анни, и тут же их про себя анализировал Глеб.
– Смотри-ка, какой предприимчивый, ещё спрашивает позволения присоединиться к ней. – Заметив невербальные, легко читаемые движения тела Дрейка, Глеб сделал соответствующие, малоприятные для себя и Тиши выводы. – А она могла бы проявить и побольше упрямства, и не сразу приглашать его к себе за стол, а заставить его подольше постоять на ногах. Хотя у него наверняка припасено множество уважительных, до чего же веских причин, объяснить ей и не ей, эту и любую другую свою задержку. – Размыслил Глеб, остановившись у находящегося в шаговой доступности от интересующего Глеба кафе, уличного газетного киоска, откуда столик Анни виделся как на ладони.
– А вот улыбаться этому наглецу, это даже для меня уже слишком. – Приняв слишком близко к сердцу такое улыбчивое поведение Анни, Глеб со злостью схватил газету с прилавка, и попытался её остервенело раскрыть, чем вызвал лёгкий переполох у продавца газет. А он хоть и был привычен к такого рода поступкам читателей, рассерженных на какую-нибудь биржевую новость или на критические замечания своих противников, но всё это легко им переносилось, когда за газету уже заплатили, а пока не заплатили, то это ему видеть было невыносимо больно для кошелька. Так, что вполне от него было ожидаемо услышать, так это требование заплатить за практически порванную газету. На что Глеб непонимающе посмотрел на газету в своих руках, перевёл свой взгляд на продавца и сразу ему предчувственно не понравился. Правда на этот раз ожидания продавца газет, что удивительно, не оправдались, и его не заставили завтракать этой газетной уткой всухомятку, а заплатили за газету.
– А пригодится. – Сказал Глеб, развернув перед собой газету и, используя её в качестве прикрытия, выдвинулся в сторону кафе. Где и занял наиболее для себя удобный столик, откуда можно было вести более информативное наблюдение – сидящие друг напротив друга Анни и Дрейк, находились в боковой видимости Глеба.
После же того, как Глеб заказом кофе узаконил своё нахождение за столиком, он, ведя наблюдение за ними, принялся раздумывать над тем, как бы лучше осуществить задуманное – с этого расстояния руки Анни хоть и были видны, но не столь отчётливо, чтобы на них можно было хоть что-то различить. – Да и вообще, что ему даёт эта информация о кольцах? – не найдя сразу подходящего варианта подхода к Анни, Глеб, как часто бывает с натурами холерического характера и вспыльчивыми, при первом же появившемся затруднении, вспылил и попытался внутренне оспорить взятое поручение. – Ну вот, предположим, сейчас она надела то, ассоциирующееся с иллюзией кольцо, то какой из всего этого можно сделать вывод. – Глядя на профиль Анни, ведущей свою беседу с Дрейком, принялся размышлять Глеб.
– То, что ей хочется погрузиться в свою иллюзорную сказку. И, пожалуй, новый окружающий её сейчас мир, способствует всему этому её представлению. Но так часто и случается, когда ты впервые приезжаешь в новый город, где полностью сменяешь свою прежнюю, на новую обстановку. А там, на новом месте, тебе всё в новинку, интересно и радостно видеть. Да ты на первых порах и не способен видеть ничего другого, кроме яркой, красочной обложки мира. Это уже со временем приходит понимание того, что за всем и во всём есть своя изнанка, и чтобы большой город осветился своими ярким огнями, нужен тот, кто эти огни зажжёт. И вот тут-то приходит время для своего кольца правды. – Сделал глоток из чашки Глеб, решив запить эту тошнотворную улыбку Дрейка, с которой он погружал в себя окружающий мир. – Так что скорей всего и Анни в этом вопросе не столь оригинальна. А вот насколько далеко она решила зайти в своих иллюзиях, то вот это вопрос из вопросов. – На этом оборвал свои мысли Глеб, даже со своего места заметив, что руки Дрейка проявляют повышенную предприимчивость по отношению к рукам Анни, время от времени делая близкие манёвры рядом с ними.
– А что думать. Надо пройти мимо и посмотреть. – Решил Глеб, приподнимаясь из-за стола, но тут же садится обратно при виде той самой девушки с цветком розы, которая как будто из под земли выросла рядом со столиком Анни и Дрейка. – А это становится интересным. – Проговорил про себя Глеб, принявшись за наблюдение. Правда ему тут же пришлось использовать для прикрытия свою газету, а всё потому, что этот Дрейк, как только обнаружил в своей близи эту красную розу, интуитивно почувствовав, что здесь что-то не так, всполошился и принялся головой крутить по сторонам, в поиске того подстрекателя и само собой злоумышленника (понятно, что Глеба), который и направил эту подставную цветочницу к ним с цветком.
Впрочем, газета Глебу мало чем помогла и Дрейк сразу же определил, что именно за ней скрывается тот подлый негодяй. Что между тем, не давало ему возможности для какого-нибудь манёвра, он не имел никакого представления о мотивах действий этой организованной группы, и к тому же он был не один, а с Анни, и это сдерживало его от проявления своей нетерпимой ко всему неизвестному, внутренней сущности. И Дрейк с ненавистью посмотрев на смотрящего на него с заглавной страницы газеты, нового лидера консервативной партии, мистера не знамо кто или Икс, за чьей спиной виднелся принц Вторит, и решив, что из принципа не будет голосовать за консерваторов, а за их противников двумя руками, натянув на лицо улыбку, вернулся к Анни и к цветку.
Где между тем тоже произошли свои изменения, и такая послушная и внимающая к нему Анни, сейчас показала себя во всей коварной красоте, которая всегда слишком ревнива к любой другой красоте, как к той же красоте розы, и прямо-таки глазами желает присоединить её к своему совершенству. И мистер Дрейк хоть и многоопытен в такого рода делах и даже готов на сопутствующие делу растраты, всё же на этот раз сложившаяся ситуация, из-за своей необычности, вызывает у него тревогу и ему стоит больших трудов широким жестом, без спросу цены, взять из рук цветочницы этот цветок.
И как сразу же выяснилось, он не зря опасался, ожидая какой-нибудь подвоха со стороны тайных сил, в виде той же цветочницы, которая стоило ему только затронуть розу, как вдруг, как будто от боли, громко взвизгнула, и с неожиданными словами: «Ой!», – вначале отпустила розу, а затем прижала уколотый шипом розы палец руки к своим губам. И хотя Дрейк не единому её притворному движению и слову не поверил, – он даже не дёргал за розу, – и посчитал всё это за дилетантскую постановку, с целью выманить из него побольше денег, всё же это так быстро и неожиданно случилось, что он не успевал перехватить инициативу и был вынужден только рефлексировать.
Так вслед за тем, как цветочница рефлекторно и так звучно прижала свой уколотый палец к губам, а Анни ясно, что ужаснулась при виде случившегося, то Дрейк готов был биться об заклад, что вдруг появившаяся кровь на матерчатых белых перчатках цветочницы, была следствием её прокуса пальца, а не следствием укола шипа розы. Но разве ему в данных обстоятельствах кто-то поверит. Да ни за что на свете. Да ещё, наверное, признают циничным, практически конченым и не пробивным на чувства человеком, что есть правда, но сейчас ему не нужна такая откровенность, и Дрейк вынужден молча хлопать глазами и проявлять озабоченность при виде случившегося – при этом его свободная рука почему-то очень живо потянулась в карман, где лежал его портмоне.
Цветочница же тем временем не останавливается на достигнутом, и она опустив от лица уколотую руку, где в области указательного пальца отчётливо виднелось красное пятнышко, которое она, по мнению Дрейка, выдавала за кровь, и аккуратно взявшись другой рукой за края перчатки, на глазах сидящих за столиком Анни и Дрейка, принялась потихоньку стягивать свою перчатку. И хотя это зрелище не для слабонервных дам и брокерских душ господ, тем не менее, никто не отводит своего лица от происходящего, и Анни, как и Дрейк, как заворожённые сидят и следят за тем, как рука цветочницы постепенно оголяется.
И вот когда перчатка собою освободила пясть руки, и начала постепенно, сантиметр за сантиметром, освобождаться пальцы, то перчатка на одно мгновение вдруг остановилась, застряв в той пальцевой области, где, как правило, особы женского рода носят приглянувшиеся им колечки. Цветочница же, обнаружив эту заминку, быстро поправляет не желающую без накоплений в себя слазить перчатку, и вновь принимается за своё осторожное дело, где на свет тут же появляется то озорное препятствие, в виде небольшого колечка, с небольшим красным камушком на нём. И, казалось бы, что здесь такого, когда самое страшное ещё впереди, но вид этого колечка с красным камушком, вдруг заставляет вздрогнуть, как Анни, так и самого Дрейка, что было весьма удивительно при его-то хладнокровии.
При этом побледневшая Анни, левой рукой невольно хватается за свою правую руку в области пальцев, а Дрейк, как от полной жал змеи, одёргивает руку от розы, и теперь хочет поднять глаза и посмотреть в лицо цветочницы, но вдруг подскочившая с места в нервном напряжении Анни, перетягивает его внимание на себя и не даёт ему посмотреть на лицо цветочницы. А уж после того, как Анни заявила: «Мне уже пора», – и выдвинулась на выход, то спешащему за Анни Дрейку, которому как только на один момент показалось, отчего он даже оглянулся назад, что до него из окружающего городского шума, донесся знакомый шум слов: «Сними покровы иллюзий и открой уже, наконец-то, ей правду», – уже было не до вопросов, куда подевалась эта…?
Но если им, из-за своей столь неожиданной спешки, уже и не ответить на вопрос, куда подевалась эта цветочница, да и вообще кто это такая, при этом всё это относилось больше к Анни, чем к Дрейку, хотя при его-то образе жизни и дырявой памяти на лица, отчего он любит только президентские лица на купюрах, – легче запомнить, – это тоже задача не простая, то насчёт сторонних наблюдателей, к которым относился Глеб, можно было не тревожиться, им всё было видно. Тем более цветочница прямиком направила свой шаг к нему.
И вот тут-то Глеб впервые озадачился, не зная как ему реагировать на всё это, и глупая улыбка на его лице, была тому подтверждение. Цветочница же подойдя к нему, мило улыбнулась, отчего Глебу немедленно захотелось заказать ей кофе, а себе чего-нибудь покрепче и, не дожидаясь, когда Глеб проявит смекалку и сделает такой необыкновенный заказ, загадочно, а как же ещё, говорит ему. – Вы надеюсь, ничего не имеете против того, что я так с розой? – На что Глеб и хотел бы выразительно согласиться с ней, но он вдруг почувствовал, что у него горло неожиданно пересохло, что бывает, как он считал, только в книжках и то только в любовных романах, а тут такая дикая реальность и поэтому только и сказал, что: Угу.
Но раз Глеб такой большой знаток любовной романтической классики, то разве он не знает, что такая немногословность и набыченность с пересохшим горлом героя чьёго-нибудь романа, как раз то, что нужно, и хочется слышать и видеть любой романтической натуре, которая скрывается под той же старомодной шляпкой цветочницы. И цветочнице явно понравился такой немногословный ответ Глеба, раз она решила его многозначительно заинтересовать. – Вы знаете, где находится королевский театр «Глобус»? – спросила цветочница Глеба.
– Найду. – Не изменяет своей краткой брутальности Глеб. Цветочница же ставит свои руки на стол к Глебу, слегка наклоняется к нему и, глядя в глаза, говорит:
– Так вот, если вы хотите, чтобы справедливость восторжествовала, то будьте сегодня в шесть часов вечера там. Я вас встречу со стороны чёрного входа. – После чего она выпрямляется, прищуривается на солнышке, рукой берётся за свою шляпку и лёгким движением руки скидывает шляпку с головы. Откуда к потрясению Глеба и ещё пару десятков случайных прохожих, волнообразно вырываются на свет её рыжеватого оттенка волосы, и их при этом столько тяжеловесно много, что не задаться вопросом, каким образом они все поместились под этой шляпкой, просто невозможно, правда только после того, как сумеешь прийти в себя. А это возможно лишь тогда, когда она скроется из виду, где-то там, в гуще расступающегося перед нею народа.
Когда же Глеб пришёл и осознал себя, то он всё также сидел за столиком кафе и своим непроницаемым видом неимоверно сильно мучил склонившегося над ним официанта, который так и не добившись от него хоть какого-то ответа, теперь решался проверить его пульс на предмет своего наличия. И, наверное, пришедший в себя Глеб, в голове которого так и шумели слова цветочницы и всё под звук дрожи раскатов её волос, перед глазами которого вдруг объявилась интересующаяся физиономия официанта, когда нервно дёрнул веками глаз, хотел озадачиться вопросом, а куда она подевалась, но пришлось спуститься с небес на землю и всего лишь озадачить насчёт себя свалившегося от испуга официанта.
Ну а раз здесь, все дела, так сказать сделаны, то можно и вернуться к Тише, если не одно но – сам Тиша, который уже напротив сидит, и ждёт ответы на множество вопросов. И не успевает Глеб, как следует сообразить, с чего бы начать, как Тиша уже требовательно задаётся вопросом:
– И что здесь сейчас было? – А что Глеб может ответить на это, если он сам может только догадываться о случившемся. Правда, отмалчиваться тоже не вариант и что-нибудь, а надо ответить. – Тебя же в первую очередь интересует, какое на ней руке было кольцо. Вот и получай ответ. – Быстро рассудил про себя Глеб и, придвинувшись к Тише, заговорил.
– Насчёт произошедшего, могу только догадываться. Что же касается твоей просьбы, то я хоть точно и не могу утверждать, но судя по всему, она носит кольцо с синим, иллюзорным камнем. – Сказал Глеб. На что Тиша откинулся на спинку стула и, опустив глаза, на время задумался. После этого краткого перерыва на раздумье, Тиша возвращается в себя и, придвинувшись к Глебу, спрашивает его. – А теперь ответь мне, из каких таких соображений, ты делаешь такие выводы?
–Да легко. – Хотел бы сказать Глеб, но тягостный вид Тиши не способствовал такому его разумению, да и к тому Глеб вдруг осознал, что и забыл, на чём основывались эти его предположения. А они точно были, как он помнил. Так что Глебу приходится подключать всю свою смекалку и мобилизовать весь свой внутренний умственный ресурс, чтобы обосновать свои слова.
– Ну, во-первых, ты видел, как она была одета? – начал издалека Глеб.
– Как? – спросил озадаченный Тиша, который за всем этим делом, хоть и имел все для этого возможности, только, в общем, и мог представить, во что была одета Анни.
– Соответственно. – Ну, а Глеб своим туманным ответом не внёс никакой ясности. Что вызывает у Тиши нервную встревоженность и он требует от Глеба ясности, а не всяких отговорок. И Глеб поняв, что сам того не ожидая, нашёл для себя новую отправную точку, для доказательств своей версии присутствия иллюзорного кольца на руке Анни, начинает развивать свою мысль. – Я бы мог сказать, что соответственно моменту, но тебе ведь хочется побольше мучительной ясности. – Даже как-то зло сказал Глеб. – И я даже не буду тебе указывать на то, что Анни слишком элегантно для рабочего момента выглядит и при этом цветовая гамма её наряда совершенно не сочетается с красным цветом. А это уже, даже косвенно, говорит о многом.
– Ты в этом уверен? – растерянным голосом спросил Тиша, чем надо сказать, поколебал уверенность в себе и в своих словах у Глеба.
– Ты не тот задаёшь вопрос. – Ответил Глеб. – Ты мне лучше ответь, что тебе даёт факт ношения ею кольца иллюзии? – Тиша только для виду, на мгновение задумывается, а так он, как думает Глеб, уже давно всё обдумал, и выдаёт свой ответ. – Надежду. Если бы она выбрала для себя правду, то у меня бы шанса больше не было.
– Тогда чего такой кислый, раз есть шанс хоть из миллиона. – Усмехнулся Глеб, слегка расправив физиономию у Тиши. – Пошли скорее до номера. У нас с тобою вечером есть важные дела.
– А Анни? – спросил Тиша.
– По дороге всё расскажу. – Сказал Глеб, выходя из-за стола.
Глава 6
Встречи и опять встречи
– Перед началом чайной церемонии человек должен очиститься, так сказать достичь состояния внутренней гармонии и покоя. Именно поэтому она проходит в красивом помещении и под звуки приятной музыки, зачастую завораживающей и мистической. Для наилучшего эффекта мастер чайной церемонии предпочитает использовать звуки природы. Это содействует погружению человека в глубины своей души и помогает лучше слиться с природой. – В ожидании своего заказа, Глеб, чья неусидчивость на одном месте всегда первенствовала в нём, попытался занять себя читкой того, что он нашёл в глобальной сети посредством своего телефона. А так как они с Тишей в данный момент заняли места за столом ресторана их отеля «The Palm Court», специализирующегося на послеобеденном чаепитии, то Глеб посчитал необходимым подготовить себя к столь ответственной церемонии.
– По всем канонам ритуал проходит в атмосфере добра и гармонии. В процессе чаепития не принято громко разговаривать, махать руками или же шуметь. – Продолжил зачитывать Глеб, время от времени бросая свой взгляд на соседние столики. И вид увлечённых собой или тем же чаем посетителей ресторана, навёл Глеба на весьма грустную мысль. Как оказывается, мир не столь огромен, как он раньше думал, а наоборот, даже очень тесен. А как тогда объяснить факт того, что за соседними столами сидят всё знакомые для него люди. И это при том, что этот город вмещает в себя столько разновидностей людей, что и не пересчитать.
– Наверное, это потому так происходит, что существует своя природная арифметика, с её внутренней систематизацией своих же процессов, под названием закон ореола обитания. – Отложив свой телефон, подумал Глеб, посмотрев на уже притеревшихся в его памяти двух господ в костюмах тройках (правда сейчас они были одеты в смокинги), сидящих прямо напротив него, за одним столиков, который как раз находился прямо у дерева, входящего во внутренний, полный растительности антураж ресторана.
– Так в жизни каждого человека, на этом его пути со своим количественным нормативом, встречаются определённого рода и склада ума люди, которые входят в этот ореол его обитания. А вот встреча с людьми другой формации, если не исключена, то крайне затруднена. И если такому бывать, то лишь в качестве исключения, для подтверждения этого правила. – Размыслил Глеб, продолжая наблюдать за этими господами, которые как он уже заметил за ними, не только пришли сюда чай пить, а они плюс ко всему – к чаю с булочками – хоть и незаметно для окружающих, но только не для Глеба, а использовали это общественное место для своего наблюдения за посетителями ресторана. И, пожалуй, в этом ничего нет предосудительного, если ты путешественник или турист, ведь им, как всем известно, свойственно проявлять любопытство к окружающему миру. Но Глебу отчего-то казалось, что эти господа точно не туристы, и к тому же выдают себя не за того, кем они являлись на самом деле.
– Если вы здесь находитесь как туристы, то я …– на этом месте Глеб осекся в своём размышлении, не зная чем таким несусветным можно пригвоздить этих хитроумных господ. К тому же в этот момент очнулся от своих мыслей Тиша, и тут же начал придираться к Глебу.
– Я думаю, что мудрецы древности глядели куда глубже, и предписывали участникам чайной церемонии, не только внешне не проявлять неустойчивость своего поведения, но и не придаваться волнению и шумности в своей в душе. – С намёком на то, что в голове Глеба не всё так спокойно, сказал Тиша. – А шум при этой церемонии, допускается только в одном случае. Когда вода на огне доводится до состояния «Шум ветра в соснах».
– Я вижу, ты позиционируешь себя большим знатоком всех этих церемоний и её смыслов, – усмехнулся Глеб, глядя на Тишу, чья рука тоже была замечена в близких связях уже с его телефоном, а это говорило о многом, – тогда может, просветишь меня насчёт вон тех участников чайной церемонии. – Сказал Глеб, кивнув в сторону тех двух сидящих на своих прежних местах, людей в смокингах. И хотя в этом утверждении Глеба, с трудом прослеживалась связь с заявлением Тиши, всё же он был отвлечён от своих мыслей и привлечён вниманием к столику с этими господами.
– А они, наверное, куда-то собрались. – Сумел-таки порадовать Глеба Тиша этим своим замечанием.
– Пожалуй, соглашусь. – Сказал Глеб.
– А вот что, или кто даст старт им, то я думаю, об этом догадаться не сложно. – Сказал Тиша. На что на этот раз Глеб не высказал, ни да, ни нет, а всё потому им принесли чайный сервис, и они по своему разумению, согласно традициям и вкусам, могли приступить к своей чайной церемонии. Правда тут без поправок на публичность местонахождения не обошлось, и каждому из чаёвников пришлось воздержаться от проявления своей домашности, предполагающей звучное затягивание в себя кипятка, с последующим выдохом облегчения, а уж пробовать пить чай и закусывать его куском сахара, то об этом и говорить не приходится – а то ещё вызовут полицию потрясённые таким фокусом все эти господа, которые кроме сахара-песка ничего другого и не видели. Ну а раз им не удаётся полностью отдаться процессу чаепития, то приходится отвлекаться от чашек с чаем и примечать за другими чаёвниками их нескрываемые привычки, которые ими со временем были приобретены, благодаря своей приспособляемости к жизни.
И если насчёт дам различного возраста и привлекательности, то тут не было ничего нового – словесная трескотня с их стороны, вперемешку с многозначительным взглядами на достойных их взглядов господ не прекращалась – они как всегда перебирали, то вот характерность поведения мужского контингента ресторана, довольно сильно разнилась, даже несмотря на то, что они все здесь находились с одной целью. Правда некоторые из посетителей, под чьей рукой оказывалась привлекательного вида дама, сразу было видно, пытались маскировать свои истинные намерения при посещении этого ресторана. Они не чай сюда пришли пить, а затуманивать взор своей спутницы своим влюблённым взглядом.
Но это понятно, что частные случаи, происходящие лишь потому, что дамы своей привлекательность разрушают относительно строгие и даже иногда серьёзные намерения и отношения к жизни со стороны целеустремлённых господ, которые даже не думали и тем более не планировали, что с ними такое может случиться. Вот, наверное почему, такой повышенный интерес вызывают такие влюблённые парочки среди… да практически всех – каждый хочет заранее подготовиться к такого рода невероятному событию, которое и в их жизни может когда-нибудь нагрянуть, а ты раз, и не подготовлен.
Что же касается не таких, хоть и привлекающих всеобщее внимание случаев, где основную тяжесть нагрузки со стороны женского пола, взяли на себя различного вида, но одного поля ягоды, богатого рода господа, то они благодаря этому всеобщему отвлечению на сидящую за самым обыкновенным, ничем не примечательным столиком молодой пары, которая своими нередкими поцелуями провоцирует присутствующих здесь в ресторане успешных дам на умственные обмороки и язвительность, могли на время выдохнуть и ослабить свои ремни. И хотя чуть выше утверждалось, что все их намерения разнились, всё же это не так, и если откинуть в сторону служебные, мало относящиеся к быту случаи, то и эта часть местного контингента, в конечном счёте преследовала одну и ту же цель – самоутвердиться. А вот как и за счёт кого, то тут пути у всех были неисповедимы.
И если одни, те, кто уже окостенел в своём монолите мнения о подлой сущности окружающих, – они смотрят на этого иерарха своего непоколебимого мнения лишь с одной целью, испытать его терпение на прочность, – глядят на мир исподлобья всё того же своего мнения, то есть и такие, кто испытывает не только терпение, но и оптимизм. Особенно при виде себя в отражении чьих-то озорных глаз.
Но не они стали предметом наблюдения и даже изучения со стороны Тиши и Глеба, который продолжил настаивать на том, чтобы Тиша не дул на воду, в попытке остудить чай, а дал тому время для того чтобы естественным путём достичь теплоты взглядов на себя. А их внимание привлёк, неожиданно появившийся в дверях ресторана тот самый возмутитель их спокойствия, господин с кейсом, а сейчас просто господин с большим чёрным пакетом, похожим на портплед, в котором может укрыться не только костюм типа смокинга, а всё что угодно, в том числе и кейс. А это не может не вызвать множество вопросов.
Но им сейчас не до всех этих вопросов, и Тиша с Глебом вынуждены в мыслях и во взглядах следовать следом за этим господином …Раз он такой мастак на перемены, то пусть пеняет сам на себя, и вместо вполне себе ничего и даже в чём-то респектабельного именования, господин с кейсом, отныне будет именоваться господином с длинным носом. Чего у него уже точно не отнять и не сменить на носик с пипкой.
Так вот, этот длинноносый господин, делает быстрый осмотр зала, из чего можно сделать вывод, что этот господин натура чрезвычайно заинтересованная в чём-то – этот, и все последующие выводы в основном делал Глеб. После чего он обнаружил для себя подходящий столик – он был свободен от каких-либо лиц – и прямиком направился к нему. Там же он без каких-то сложностей и затруднений, повесив свой портплед на рядом стоящую вешалку, устроился и, с задумчивостью погрузившись в чайную карту, принялся выбирать для себя напиток по вкусу.
– А ты, посмотри-ка, как наши господа в смокингах всполошились. – Закрывая рукой рот, тихо пробормотал Тиша. Глеб же всё это время не сводивший своего взгляда с человека с длинным носом, только сейчас отвлёкся и посмотрел в сторону этих господ. Которые, если не быть к ним достаточно внимательным, то можно сказать, ничем не выдавали себя, но Глеб за ними всё-таки поглядывал и он мог сравнить их поведение до и после появления человека с длинным носом.
И если до этого они размеренно поднося чашку с чаем к своему рту, задерживали её там и заодно мгновение, чтобы зафиксировать окружающую обстановку, то сейчас они полностью сосредоточили своё внимание на человеке с длинным носом. При этом один из этих господ оказался в весьма затруднительном для себя положении – он явно не рассчитывал на такую избирательность этого человека с длинным носом и оказался в предательском для себя положении, спиной к нему. Что видимо безмерно обрадовало его напарника, который оказался в таком выигрышном положении. И теперь только от него и от желания его благорассудства, зависело то, как он обрисует своему напарнику объект наблюдения.
– Ну что он там? – сквозь прижатую ко рту салфетку, спросил своего более удачливого напарника мистер Паоло.
– Сидит и смотрит. – Прикрывая свой рот поднятой чашкой, пуская рябь на поверхности чая, тихо сказал Марк.
– Куда? – спросил Паоло.
– Куда-куда, да тебе прямо в спину. Не понравилась она ему чем-то. – Быстро ответил Марк и видимо, чтобы не рассмеяться, решил захлебнуться в своей чашке. В результате чего закашлялся и вызвал всеобщее внимание к себе, с переполохом в умах людей чтящих традиции предков, с их заветом потомкам «Поспешишь, людей насмешишь», со взглядами презрения на такую его самонадеянность со стороны людей, чья самонадеянность была подкреплёна их капиталами, и что самое нежелательное, так это то, что на него посмотрел и человек с длинным носом. И не просто посмотрел, а как показалось Марку, очень запоминающее для него посмотрел.
А тут ещё и этот Паоло лезет под руку своими дерзкими заявлениями. – Рот закрой, придурок. – И понятно, что этот Паоло пользуется моментом, где он, Марк, сейчас ничего ему противопоставить не может и приходиться затыкаться. Правда Марк хотел было срезать этого Паоло, спросив его, и каким образом, он собирается вести слежку за объектом? Но тот, явно решил продемонстрировать Марку, что он в отличие от него в некоторых специальных школах обучен, и может, если сильно надо будет, суметь и из такого положения найти выход.
И этот, слишком много на себя берёт, к тому же как оказывается, привередливый Паоло, берёт со стола чайную ложку и, подняв её на уровень своих глаз, начинает придирчиво её рассматривать. И хотя Марк и сам редко оставался доволен своим обслуживанием в ресторанах, всё же он не настолько привередлив, как этот Паоло. И если столовые приборы после его неудачного поворота локтём упали на пол, то он, как человек не отделяющий себя от примет, в первую очередь смотрит на то, что упало. А уж после того, как они окажутся в его руках, то если они своей чистотой вызывают у него подозрения, то он ничего не имеет против того, чтобы предоставить части своего гардероба в качестве чистящих средств.
И Марк уже приготовился укорить этого Паоло за его жлобство или снобство, – Марк ещё толком не выяснил для себя, что лучше для него подходит – на которые как оказывается так падок Паоло, как вдруг он замечает, что этот Паоло, о котором он по большому счёту, не так уж и много знает, чему не способствует недавнее знакомство, как-то странно смотрит на эту ложку.
– Так он что, мистификатор, и хочет силой мысли согнуть ложку? – а вот сейчас Марк действительно заволновался, правда не за Паоло, а всего лишь за такую изящную ложку. Ведь окажись этот мистер Паоло на самом деле мистификатором, то он и вправду согнёт ложку, а не окажись, то он всё равно её согнёт, но только в приступе гнева на слабость своей мысли, даже не способной согнуть какую-то ложку.
Но мистер Паоло до чего же изворотливый и непредсказуемый для Марка тип, и он и ложку не гнёт, и в припадке бешенства не взрывается, а всё сидит в одном положении и свою неизвестную для Марка линию гнёт. И уже теперь Марк, было собрался нервно взорваться, и вопросить этого странного мистификатора, мистера Паоло, что это ещё за фокусы такие, и не надо только ему втирать, что он через зеркальную поверхность ложки ведёт своё наблюдение за объектом, как появление в ресторане новых посетителей, отвлекло на себя всё внимание, как Марка и его напарника, так и другие вовлечённые в этот процесс наблюдения лица.
И хотя отвлечь ваше внимание может и всякий пустяк, как та же муха, сующая свой жужжащий нос, куда не просят, вам под нос, всё же это была не муха, а люди. А им в отличие от мухи, понадобится гораздо больше приложить усилий, чтобы перевести человеческое внимание к себе. И тут одного вызывающего внешнего вида явно будет недостаточно. Ведь в наше время своим внешним видом удивить совершенно не представляется возможным, и какое бы нагромождение удивительных вещей на себя не надевали современные модники, всё это вызывает лишь желание потребительского и отчасти сексуального свойства.
Впрочем, вошедшие люди, хоть и придавали немалое значение своему гардеробу, пошитому, если не в лучших, так в практичных ателье города, всё же не это привлекло к ним внимание. А вот то, что в их взглядах на окружающий мир и в особенности главную его часть, людей, сквозило что-то совершенно незнакомое, практически чужеродное, то это-то, и притягивало к ним взгляды уже занявших свои места посетителей ресторана.
– Это тот самый. – Тиша мог об заклад побиться за то, что он это услышал. После чего он принялся соображать, а чтобы это могло значить. И кто это такой, тот самый? На что, конечно, вот так сразу и не ответишь, а приходиться дополнять свои знания из внешних источников, а для этого приходится вести своё наблюдение за вошедшими людьми. Где один из них был самого обычного, среднего возраста человеком, тогда как его товарищ, в отличие от него выделялся, не просто в сильную, а в могучую сторону.
И глядя на него складывалось такое странное ощущение, что стоит только ему полной грудью вздохнуть, как помещение ресторана окажется в аномальной без кислородной зоне, что вызовет кратковременные обмороки у легковерных дам и временную потерю себя в пространстве людей с более крепкой психикой. О чём скорей всего подспудно догадывался, а может и знал этот могучий человек, раз он так широко и приветливо всем улыбался, и пока не спешил таким способом всех склонить в свою сторону.
– Нет прекраснее на свете одежды, чем бронза мускулов и свежесть кожи. – Не громко не тихо, а в самый раз, так чтобы все слышали, сказал этот человек-глыба. Что сразу же разделило посетителей ресторана на две не равные половины. Где женская половина с сожалением была вынуждена согласиться с этим утверждением этого странного, да ещё товарища, человека. Тогда как мужская половина оказалась на распутье своего решения, где желания утвердительного ответа, прерывались на полуслове их возможностями, тоще выглядывающими из костюмов.
– Товарищ Владимир, не так вызывающе громко. – Сказал его спутник товарищ Самоед.
– Я рупор, а он быть не громким, не может по определению. – Усмехнувшись сказал товарищ Владимир. И его спутник, поняв, что слова только усугубляют ситуацию, заговорив ему на ухо что-то, тем самым увлёк своего товарища в обратную сторону, на выход из ресторана, дав возможность посетителям ресторана вздохнуть облегченно.
Между тем пока все были увлечены этим появлением, непонятно для чего сюда заходили, этих людей, человек с длинным носом вдруг передумал пить чай и, сняв с вешалки портплед, вслед за этим вышел из-за стола, и направился к выходу, чем вызвал очередной переполох в стане наблюдателей, ведущим за ним слежку, и не как иначе, по мнению Глеба. Правда всё это замешательство на их лицах и частично в неуклюжих движениях их тел – Марк слишком громко поставил свою чашку на блюдечко, а Паоло выронил ложечку из рук – практически, за исключением всегда такого наблюдательного Глеба, для всех прошло незамеченным.
И вот стоило только человеку с длинным носом покинуть пределы ресторана, как господа наблюдатели, мистер Паоло и Марк, вдруг вспоминают о том, что их ждут какие-то незаконченные и главное, срочные дела. А это конечно такое дело, что всякая задержка с этого момента для них недопустима, и они быстро отставляют из под себя стулья и, кинув на стол ровно столько, на сколько, по их мнению, они напили здесь, тем же скоростным темпом, с которым с этого момента работает их мозг, удалились из ресторана.
