скачать книгу бесплатно
– Там, где это не вызовет вопросов и будет выглядеть как само собой разумеющимся. – Даёт ответ Алекс.
– У нас в отделе. – Проявляет проницательность Валькирия.
– В отделе. – Соглашается Алекс. – Это не будет их дёргать и бросать на наши поиски. Мы для них будет там, где должны быть по их планам, и они пока что от нас отстанут.
– Тогда идём. – Говорит Валькирия, выдвигаясь в сторону своего отделения.
– Идём. – Отвечает Алекс, выдвигаясь вслед за ней. А вот сейчас их путь уже не столь тернист, и у них есть то, что их сближает. А это делает путь не только короче, а куда легче, даже если используешь для своего перемещения в пространстве общественный транспорт.
– Заходим в отдел, быстро там свои дела делаем, – на всё про всё даю десять минут, – и на выход. – Сделала вот такое уточнение Валькирия после того, как по застарелой привычке, кою преодолеть и изжить в себе буквально кажется, что невозможно, своей рейтинговой картой на специальном считывающем устройстве подтвердила своё право на проезд по льготе. Тогда как прогресс не стоит на месте, и все общественно-значимые места давно находятся под визуальным контролем считывающих ваш голографический портрет и социальный капитал рейтинговых устройств.
А вот Алекс, явно идя в ногу с прогрессом по причине своей большой лени, что есть первоначало и мотивационный фактор зарождения прогресса мыслей, и носа не поведший в сторону этого атавизма времени – социальных картограмм, чья материальность есть самый настоящий классификационный рудимент отсталости прошлого для настоящего, многоуровневого в своей виртуальности времени, где материальность, как фактор закрепощения и физического подавления человека, принимается только в степени неизбежной необходимости (её пытаются свести на самый минимум) и всё что доступно человеческому разуму в виде объектов и объективной реальности, оцифровывается им и переводится в цифровой мир.
И Алекс, пройдя в салон электонита, а так-то автобуса для тех реакционеров мысли и невежд, кто живёт прошлым и ностальгией, с потерей памяти о которой, может тогда, наконец-то, наступит всеобщее благоденствие, вот на какую омрачившую его разум мысль наткнулся при виде того, как Валькирия не может обуздать свою привычку.
– А ведь вопрос с нашим уходом из-под контроля ока, не так-то прост, как мы рассчитывали. – Проговорил Алекс в свойственной ему манере во всём видеть теории заговоров, а уж всевидящее око, следящее круглосуточно за всеми вокруг и людьми в первую очередь, то это уже бесспорная реальность. Рейтинговые агентства по составлению твоего социального капитала, чем не подтверждение этого факта.
– Ты это о чём? – спрашивает Валькирия, поглядывая в сторону пространства салона электронита, где пассажиры были только собой заняты, уткнувшись в основном мобильные приложения себя в виде переносных устройств с выходом в параллельную реальность.
– А камеры. – Кивнув в сторону дверей, над которыми было установлено это считывающее устройство, сказал Алекс.
На что у Валькирии, как оказывается, есть самое простое решение. – Придётся использовать своё служебное положение, и воспользоваться интером, или мимикратором в служебной терминологии.
На что у Алекса, вопросительно почесавшего затылок, всё равно есть возражения не скажешь так, а вот сомнения, то это будет более точнее. – А как насчёт разрешительных санкций бюро отпуска?
– Пункт 273 часть третья кодекса свобод служащего контроля гласит. Что в случае экстренной необходимости, уполномоченный на проведение соответствующих мероприятий сотрудник с рейтингом не ниже ста единиц, имеет право использовать в ограниченное часовым суточным временем спецсредства дифферентации личности под норматив чужого права. – Отбила в ясность Алекса эти слова Валькирия, демонстрируя высокий моральный дух и квалификацию сотрудника.
– И кого будем обезличивать, себя под другой итог инициализируя? Хотя мне больше нравится, обналичивая. – Спрашивает Алекс.
– Тех, кто уже вычеркнут из списков разыскиваемых и находится у нас, в отделе, на регистрации. – Даёт ответ Валькирия.
– Я себе представляю, кто это будет. – Без никакого энтузиазма сказал Алекс.
– Как говорится, бери, что дают. Других типажей в нашей практике не имеется и не предвидится. – Говорит Валькирия, добавляя. – Да и к шефу нужно заглянуть с отчётом.
– Думаешь, он уже в курсе случившегося? – спрашивает Алекс.
– Даже не сомневаюсь.
– И что нам от него ждать? – всё спрашивает Алекс, как будто и так не ясно. Вот Валькирия ему и отвечает с указанием на это. – А ты догадайся.
– Деваться ему некуда, пожалуй, когда на него так сверху давят. – Вздохнув, проговорил Алекс, не без надежды посмотрев на Валькирию. И она его не подвела. – Но закрывать глаза ему никто не мешает. И он, я почему-то уверена, в нашу сторону не будет сильно фокусировать свой взгляд. – Проговорила Валькирия со странной уверенностью, глядя куда-то сквозь поток времени и пространства. Куда также хочется заглянуть Алексу, всегда питающему большой интерес к вот такой интригующей задумчивости красавиц ветренного внешнего обстоятельства исполнения, раз они уж такими красавицами уродились. Что все знают очень неустойчивое и временное природное явление и чуть ли не феномен, изменяющийся каждое мгновение, вот по этому-то они так и спешат не быть в одном качестве. И вот такая их целенаправленная во внешние пределы концентрация взгляда и намерений, всегда завораживает своим видом и скрытой в нём загадкой.
– Не иначе шефа видит в его кабинете, куда она вошла специально для него так неожиданно и спешно, что тот от этой её внезапности появления вздрогнул, и учитывая то, что он в этот момент наливал из графина себе в стакан воды… – хотя это будет банально, – а он как раз щёлкал зажигалкой, то уж очень эпическая вышла сцена, когда она на пороге его кабинета появилась, а он так изрядно щёлкнул зажигалкой от одёрнутого испуга, сдвинув её спонтанно к своим усам, что её огонь запалил усы шефа, и в общем, зажигательная вышла встреча. – Вот так увидел то, что могла сейчас увидеть Валькирия.
Но Валькирия выше всех этих приземлённый фантазий того же Алекса, и она, может и желая в глубине себя, чтобы при её встрече загорались сердце встречаемых ею людей, тем не менее, здраво на это смотрела, считая, что вселенский пожар для их мира и без неё обеспечен, то какой смысл и ей в его топку подбрасывать дров. А задумалась она так по другому поводу, далеко не по тому, какой себе вообразил Алекс. Кому лишь бы на что-то отвлекаться, тогда как она полностью сконцентрирована на стоящих перед ней задачах и не может так, как Алекс отдыхать.
– На месте разберёмся. – Говорит Валькирия, и Алекс ничего не имеет против того, чтобы на месте разобраться, вот только к начальству он не большой любить ходить. А на этом как раз и настаивает глава их отдела контроля в том случае, если ты работаешь вместе с Валькирией.
Почему такое выделение? То всё очень просто, как это считают рядовые сотрудники оперативного бюро. Шеф, несмотря на свою защиту иммунитетом начальника, и сам опасается Валькирию, для которой по причине её вздорного характера, как её объясняют местные знатоки социологии и психологии женской натуры и личности, не существует авторитетов, и шефу не стоит рассчитывать на полный приём им всего сказанного с её стороны. А скорее наоборот, и Валькирия очень из многого рекомендованного ей шефом (шеф уже здесь идёт к ней на уступки, рекомендуя ей, а не приказывая, как он это делает в отношении других сотрудников), принимает в штыки, частично осмеивает, а все его просьбы хоть раз его послушать и быть благоразумной, ею с презрением отвергаются: «Я вам не позволю со мной разговаривать, как с глупой и маленькой девчонкой. Смотрите, засужу за организацию травли в курилке, где вы специально собираетесь, чтобы меня обсудить со всех сторон, и подозреваю даже, что и не одетой. И плюс за создание препонов в реализации моей самостоятельности и за то, что вы ко мне не относитесь как к равно…му.. равной».
А после таких прямолинейный заявлений Валькирии, вон что себе надумавшей, принимать опыт недружественных нам цивилизаций, где внутренняя свобода подавляет собой все другие виды свобод, разве захочется шефу настаивать на чём-то ещё в её сторону. И единственное, что хочется и непременно знать шефу, весьма удручённому этим разговором с Валькирией, то это откуда у неё такие сведения конфиденциального характера об имевших место разговорах в курилке на её счёт.
Что заставляет шефа крепко призадуматься над тем, кто мог быть тем гадом и подлым лазутчиком, кто все эти интересные разговоры насчёт Валькирии подслушал, всего вероятней записал на диктофон и затем на не безвозмездной основе передал Валькирии, чтобы она знала в лицо и по голосу тех, кто на её счёт насмехался и позволял себе лишнее и то, что она никогда этому гаду не позволит делать с собой. А что подвигнуло этого предателя всего мужского я к этому предательству, то здесь тоже всё ясно – его желание остаться в глазах Валькирии одним из тех, кто заслуживает для себя внимания с её стороны. Все остальные будут немедленно Валькирией вычеркнуты из списков заслуживающих внимание людей.
И как небезосновательно ещё понимает шеф, то этот лазутчик и негодяй в прямом смысле этого наречения, – это определённо Альфредо, у него никогда на этом фронте борьбы за своё я ничего не выходило, вот он из-за своей мстительной зависти и решил всех тут для Валькирии отменить, – сам специально, в провокационных целях, вначале заводил разговор о Валькирии, – вах, какая сегодня Валькирия необычная, – а затем, как только все находящиеся в курилке сотрудники клевали на этого заброшенного им живца, то он и начинал подкидывать до чего же подлые и разжигающие внутренний огонь страсти идеи.
– М-да. – Чмокнув самопроизвольно и рефлекторно на это имя, облизнув свои губы, согласятся с этим коварным Альфредо практически все в курилке люди. – Валькирии – это свойственно. – Добавит самый неосторожный и впечатлённый встречами и работой с Валькирией сотрудник-стажёр.
Ну а Альфредо только этого и надо было. – Так вы, молодой человек, Санёк, смеете утверждать, что наша Валькирия и не наша в общем, а она ваша частность, как из ваших не прикрытых намёков на эти буквально близкие и партнёрские отношения, можно сделать такие веские предположения. – С высоты своего более высокого положения, уже не стажёра, а делопроизводителя третьей категории, Альфредо обращается к стажёру Саньку за разъяснением его, никак Альфредо понять не может, что за самонадеянной позиции к Валькирии, кого он, как можно из его слов понять, преотлично знает.
А Саньку льстит такая возможность и ход мысли Альфредо, кто может и недоволен всем этим, и яростно недоволен, но тем не менее, он допускает хотя бы для себя такую возможность его близости к Валькирии. И чего он себе только в мечтах допускал, как оказывается, в одной из вероятностей Альфредо, имеет возможность на своё осуществление. И этого одного достаточно для Санька, чтобы быть счастливым и воодушевлённым на геройство человеком. А за счастье или хотя бы за его гипотетическую возможность, Санёк будет до последнего драться с Альфредо.
– Я, милостивый государь, допускаю в том числе и эту возможность. – Со свойственным современному поколению нахальством, делает вот такое заявление Санёк, фигурально плюя на Альфредо с помощью выпуска в его сторону дыма. И пока Альфредо там трёт свои воспалившиеся от едкого дыма глаза, Санёк, используя этот момент, продолжает настаивать на том, что сам того не хотя, раззадорил в нём Альфредо.
– А чем я не достойный вариант для Валькирии? – ну до чего же нагл этот Санёк, ещё смея себе вопрошать о такой возможности быть с Валькирией. – Неужели ты, Альфредо, погрязший в самобытности своего незрелого существования, или наш шеф, у кого лысина и алименты, более подходящи для Валькирии, этого цветка лотоса невинности, заслуживающей для себя самого лучшего в нашем отделении. – А вот здесь Санёк хватил уже лишнего, считая себя за самое лучшее из того, что можно встретить в этом отделении управления правом и обязанностями граждан.
И на каком основании спрашивается? На том лишь, что Санёк глуп и неразумен, благодаря своей искромётной молодости-юности, которая в себе всегда несёт максимализм по любому поводу, чтобы хотя бы за что-то зацепиться в этом новом для себя мире. Что, конечно, может принято во внимание его коллегами по работе, но только после того, как Санёк подвергнется перекрёстному опросу, которые как раз и выявит, насколько Санёк самонадеян и наивен, полагаясь в таком ответственном деле только на свой недалёкий ум, которого ему хватит для того чтобы быть первее всех в деле обращения к себе внимания Валькирии.
Так что требовательные и грозные взгляды коллег по службе, сейчас обращённые на Санька, кто даже курить по взрослому правильно не умеет, держа во рту сигарету аж всем расплеваться хочется, а ещё собрался тут оказать большое впечатление на Валькирию, – да она от одного непутёвого вида Санька, кто на свой и её счёт вон чего удивительного надумал, в сердцах перекрестится, совсем не понимая куда мир катится, – требуют от него сослаться на своё несмешное чувство юмора и само собой перед всеми тут надо извиниться.
И сейчас бы Санька так удручили и под себя подмяли все эти взрослые и серьёзные люди, не видящие, что тут есть смешного, если бы не всё тот же провокатор и подлый человек Альфредо, вмешавшийся очень для Санька вовремя в ход этой скупой на высказывания дискуссии. – Ладно, предположим, есть у тебя такие преднамерения в сторону Валькирии, – из своего далека говорит Альфредо, – за что тебя никто не может осудить, – все мы тянемся к недостижимому идеалу, – но каким образом ты рассчитываешь завоевать её, если скажем так, в тебе нет ничего из такого особенного, чего бы она не получила от всякого другого. К тому же нужно обязательно учитывать то, что она очень избирательна и оценочно-привередлива хотя бы по той причине, что она идеальна и значит, имеет право большего выбора и быть слегка капризной. Так что к ней на хромой кобыле не подъедешь, как понимаю не только я, единственное средство твоего передвижения по перекрёсткам дорог жизни.
Что говорить, а сумел Альфредо смутить Санька, так его расстроив этими настоящими реалиями жизни, являющимися непреодолимыми препятствиями для него в сторону завоевания Валькирии, что он побледнел, стал определённо жалок, и в лице в худшую сторону изменился от такой несправедливости жизни. При виде чего взгляды коллег Санька немедленно смягчились, и каждый захотел чем-нибудь подбодрить Санька.
А так как причиной этого расстройства Санька была Валькирия, то коллеги Санька ничего другого и лучшего не придумали, как начать выказывать Валькирию не полностью в белом и идеальном свете. И как бы она не идеальна не была, но и в ней есть свои душевные и внешние затемнения, как пятна на солнце.
Ну и тут, к внутренней радости и удовольствию Альфредо, включивший сейчас диктофон, началось перечисление всего того, что в Валькирии есть такого, что затрудняет её понимание и всё такое.
– Слишком наша Валькирия бесцеремонна с нами себя ведёт. – Скорей всего, вот это вырвалось по причине наболевшего у одного из сотрудников нижнего звена, Малины, кто, честно сказать, был шибко язвительным и интеллектуально-злобным сотрудником, как говорят в его случае, живущим чужими недостатками и их наблюдениями. И то, что никто бы не заметил, Малина всегда это заметит и мимо не только сам не пройдёт, а ещё и начальству укажет на пол, оплёванный никем-то из задержанных преступников при разгорячённом разговоре на его допросе (ему это допустимо, что с него ещё взять), а самим следователем, кто мало того, что не воздержан на свои эмоции и материалистического характера слова, но и плевать он хотел не только на подозреваемого и справедливое разбирательство дела, но и на пол.
Вот, наверное, почему, сказанное Малиной не особо пользовалось успехом, и все решили игнорировать им сказанное, со всем вниманием обратившись к сказанному Алексом. Кто, работая в группе с Валькирией, имеет, что о ней сказать больше и подробней, чем все тут, в курилке, вместе взятые люди.
– Ну давай уж, рассказывай, не набивай себе цену. – Начинают приободривать на рассказ Алекса его коллеги. – У тебя-то уж точно есть, что о ней порассказать.
А Алекс не собирается ничего тут никому рассказывать о взаимоотношениях в их маленьком, автономном коллективе, который он считает за семью. А это значит, что сор из семьи выносить плохая жизненная подробность. Но как это всё объяснишь всем этим парням, видящих тебя насквозь, как они решили думать, и считать, что именно наличие пикантного характера взаимоотношений с Валькирией (а другого не предусмотрено в их головах, функционирующих на инстинктивных микросхемах), не даёт ему всё как есть рассказать.
При этом и отмалчиваться достойно и без задней мысли, скрываемой им, так получается и всеми так это видится, совсем не получается. Все начинают думать убедительно очень, что Алекс большая скотина и жмот, раз не хочет хотя бы самой малой толикой своего счастья с ними поделиться, рассказав, как там не холодна до жара в груди в его сторону Валькирия, когда они после погони за преступником стоят совсем рядом друг с другом и раскрасневшиеся от бега отдышиваются, делясь между собой эмоциями и много ещё там чем.
– Ну ладно, слушайте. – Не выдержав в итоге этого на себя давления, Алекс раскрывает рот и…Вот они и приехали для начала к своей остановке, и времени на все эти зрелые мысли у Алекса больше нет, когда нужно выходить. Что он и проделывает вслед за Валькирией, вышедшей первой из автобуса и затем выдвинувшейся к зданию их отделения бюро контроля и статистических данных. А Алексу приходится её нагонять, и всегда не полностью, а лишь на шаг позади неё. Ему, видите ли, так более удобно за ней следовать, как бы быть для неё фигуральной, а при случае и буквальной опорой.
Вот, к примеру, она поскользнётся, и задрав ноги вверх, полетит головой, затылочной её частью в сторону встречи с жёсткой и гололёдной поверхностью мостовой, и что спрашивается, тогда её там ждёт, не окажись тут рядом его, Алекса, сумеющего очень заблаговременно и обязательно подставить свои руки, на которые она и приземлится.
А тот, кто думает, что это всё отмазки для лохов и глупцов, тогда как Алекс всего лишь использует такое своё стратегически выверенное положение по отношению к Валькирии в личных целях – он её может рассматривать с любым выражением своего лица, в том числе с самонадеянным и всё ему тут по силам, не боясь нарваться на взгляд недоумения Валькирии, то слушайте больше Альфредо, кто всё обязательно переврёт, чтобы сделать расположение к мужскому полу со стороны Валькирии только в одном случае (в случае с ним) позитивным и благожелательным.
Но всё это вопросы гипотетической реальности, тогда как сейчас перед ними стоит вопрос на время в десять минут, обозначенных Валькирией, за которые они должны, как на месте начинает с сомнением думаться Алексом, успеть столько невозможно сложных дел проделать: зайти к шефу, отчитаться (этот вопрос на себя берёт Валькирия, и Алекс может здесь не переживать за задержку), освободить себя от инициализирующих их, как ответственных членов общества вещей – карточек, телефонов и другого рода средств своего позиционирования в системе определения жизнедеятельности этого высокооктанового организма, ещё называемого социальным объединением людей в концентраторе их целеполагания – в городе, что тоже по времени недолго, но вот решить вопрос со спецсредством «интером», голографическим преобразователем, где нужно также решить вопрос с теми личностями, – о них ясно одно только, что они будут из числа задержанных преступников, – под кого они будут внешне рядится, как только Алекс может так высказаться, то тут вопрос ни десяти, и, пожалуй, не сорока пяти минут.
Что и заставляет Алекса с сомнением сейчас смотреть на Валькирию, кому бы самой пора пересмотреть свои взгляды на отведённое ею время на проведение этой операции. Которая, как он чуть было не забыл, включит в себя сборы всего того, что им может пригодится для выживаемости в этом мире за окном их отделения, ставшим агрессивным для них с того самого момента, как только они откажутся от всего того, что он собой олицетворяет, а именно технологический уклад жизни и систематизацию процесса мышления человека, во всём полагающегося и ориентирующегося на взаимодействие с реальностью не непосредственно, а посредством передаточного звена в виде технологий.
Где тебе, к примеру, чтобы вступить на поле жизни пеших организмов, тротуар, нужно с помощью добавочной оперативной памяти и жёсткого диска с информацией, встроенных тебе в наушник или гаджет на том же ухе, являющимся самым удобным местом для устройства вот таких дополняющих твою жизнь технологий, для того, чтобы твой путь был наиболее результативен, придётся проанализировать сопутствующую твоему пути окружающую и атмосферную обстановку. И этот анализ, уже не так удивительно, а просто обыденно, будет проделан не тобой, а микропроцессором, встроенным в тот же гаджет, где он, получив сигнальный импульс от твоего мозгового центра, быстрее чем ты сам думаешь, произведёт все эти расчёты и выдаст тебе докладную записку насчёт картинки впереди ожидающего тебя мира.
И если ты раньше, выйдя на порог своего дома, ориентируясь в окружающем мире с помощью только наличных от природы средств визуального, слухового и интуитивного контроля, способен был делать только поверхностный анализ той среды перед тобой, в которой тебе придётся жить и работать, – сегодня солнечно и тепло, можно куртку не одевать и не брать зонтик, плюс воскресенье, а значит, можно быть беспечнее и веселее, чем обычней, – то современник, чья жизнь организована технологическим укладом жизни и подкреплена технологиями, может получить для себя куда как большую информационную картинку.
– Погода в цифровом пространстве вашей геолокации, в пределах ваших измерений намерений ожидается пасмурная и холодная. – В виде ауди-текстовой дорожки выдаётся прямо тебе в голову эта позитронная информация (это значит, что она, ни позитивная, ни негативная, и даже не нейтральная, а находящаяся в переходном состоянии под твой нарратив преобразования). – Вероятность осадков 0%. – Звучит следующее дополнение, тебя сегодня не особо радующее тем, что ты сегодня рассчитывал на свой зонт в плане завоевания внимания одной не завоёванной ещё тобой, несколько неприступной молодой особы. Которая кичится своим одиноким положением целеустремлённой слишком высоко для своего носа леди, и никак не поддаётся на твои вызывающие только одно в её сторону уважение предложения быть не столь независимой, и ты меня хоть будь добра послушай.
А вот был бы сегодня дождь с громом и молнией, то эта строптивая молодая особа никуда бы не делась, а по одному щелчку пальцев бога-громовержца Зевса, с кем ты в доле, с помощью которого он наставляет на путь праведный оступившихся богов, – это к тебе, Прометей, в первую очередь относится, – в миг бы к тебе под зонтик присоединилась, объяснив всё это своим нежеланием одной пропадать пропадом, если уж никуда не деться и придётся пропадать.
– Атмосферное давление в пределах нормы (743—745 мм рт.ст.). – Дальше следует новый блок информации, на основе которого ты можешь рассчитать, сколько тебе понадобится приложить усилий, чтобы добиться поставленных собой целей. – Температура воздуха +18 … +19°C. Ветер слабый (3—4 м/с). Относительная влажность 85—88%. – Ну а эти подробности уже носят интимный характер и о них ты преспокойно может не распространяться, предпочитая самолично и один пользоваться поступающей тебе информации со стороны не парящейся легко одеваться в таких природных условиях представительниц прекрасного пола. И если ещё прибавить солнечного света и душевной теплоты со стороны взглядов на человека небесных светил, то его обязательно встретят на улице очень удивительные открытия со стороны не знакомых людей, кого дома, в душной квартире сидеть припекло, и они раскрыв в себе не только душу, но поснимав в себе все возможные закрытости и препоны для поступления туда солнечного света, выбрались на улицу, чтобы устремиться дальше куда-нибудь, где можно освежить свои мысли в сообществе таких же вольных людей все в себе нараспашку.
И без всего этого Алекс, обалдеть можно, сразу и не может постигнуть всю глубину своей утраты и оголения своего интеллекта, где им с Валькирией придётся как-то справляться с собой и с тем, что им будет обязательно противостоять в этом, не просто жестоком, а высокотехнологичном, ультра-позитивном, социогенном и социологичном мире, с помощью технологий дающим столько преимуществ от них не отказывающимся людям перед тобой, утратившим уже вполне возможно, умение самостоятельно мыслить без этого драйвера инициализации работы твоего разума, для которого нужна своя опора, которой и стала эта технология, подмявшая под себя всё, что раньше ориентировало в пространстве и жизни человека.
И понятно, что Алекс находится в большом смятении и неуверенности насчёт того, справятся ли они для сначала с самими собой, а уж после можно будет поговорить и об этом агрессивном мире, не принимающем их в таком не подготовленном и неразумном по мнению местных структур интеллекта качестве для них.
Но всё это оставляется им за порогом входа в здание бюро аналитики, социологии и контроля человеческого фактора, если полностью и с формализмом подходить к расшифровке названия их учреждения специализирующегося по выявлению в социуме общественных отношений деструктивных элементов для их последующей изоляции от общества и главное от отношений с ним. И сейчас, как только они вступили внутрь бюро изоляции и автономии, как часто в сердцах ненавидели свою работу через одного сотрудники этого учреждения, в число которых входил также Алекс, отчего-то не всегда чувствующий в себе призвание быть отождествлением порядка и справедливости, на кого рядовые члены общества должны ровняться, а он с долей снисходительности и принятия такого, что уж тут поделать, да ничего, факта своей действительности и реализуемости поддерживать в рядовых членах общества сознание того, что они защищены и будьте спокойны, возмездие всегда настигнет того, кто самонадеялся и преступил закон, Алекс, как это всегда с ним происходило, почувствовал в себе благотворное влияние стен этого учреждения, символизирующего собой порядок и закон, как бы это банально и с долей кинематографической эпичности не звучало.
И из Алекса в момент выветрились все его сомнения и неуверенности, и он, почувствовав в этих стенах себя одним общим с заложенной в это учреждение идеей – упорядочивать этот мир, расставляя в нём всё на свои места, сразу как-то успокоился и перестал волноваться.
А вот Валькирия в отличие от него, казалось, что и не имела в себе ничего из того, что могло её смутить и поставить в ней её базовые принципы под сомнение. Она была сама уверенность и порядок. Хотя всё же что-то такое и проскальзывает в ней. И как только они вступили под своды их бюро, то она вдруг останавливается, поворачивается к Алексу, здесь делается ею фиксированная пауза, после которой она и говорит Алексу о том, что прежнее ею обозначенное на выполнение поставленных задач время уже не актуально в связи с новыми выявленными фактами, и в общем, будем действовать по ситуации. После чего она поворачивается в сторону вперёд и начинает движение по внутренним помещением бюро.
Где буквально сразу, как только ими был преодолён гостеприёмный вестибюль, в котором размещается отдел пропуска и регистрации в первую очередь сотрудников этого учреждения, а уж только затем, как подлежащее к немедленному исполнению и безусловный фактор того, что мир не только не без добрых людей, а в нём ещё и ещё есть место для другой своей специфики существования личностей, как правило, преступного порядка и уклада жизни, поступивших сюда, кто произвольно или непредумышленно, кто самолично или при других отягощающих обстоятельствах своего поведения, а если, в общем, то всему свой срок и от судьбы не уйдёшь, они натыкаются на такое же гостеприимное выражение лица и обоснования себя здесь и в себе человека, кому до всего есть дело, и он ни у кого не спрашивает на то разрешения так за себя считать, когда он только имеет что спросить у вас.
И пока этот беспокойный весь в себе и из себя так это и прёт человек, с упором глазеющий на любого встречного, не задался к вам требовательным вопросом, на который вы ответить обязаны, то просто необходимо его обозначить, чтобы объяснить этот его нарратив такого его все дозволенного поведения. Где он считает себя в праве во все дырки лезть и с каждого спрашивать, где он сейчас был, что делал и как там вообще у него дела продвигаются, плюс он достаточно самонадеянно считает себя в праве указывать всем тут людям, что им дальше делать, а они, что удивительно, его слушают и с ним считаются, хоть часто и не с большой радостью в лицах, чертыхаясь по чём свет на того, кто всё это придумал и какого хрена опять для меня.
Так вот, этим дотошным до всего человеком, как видно по его униформе, то один сотрудников бюро, был, как уже не трудно догадаться в его в связке с Валькирией, только что зашедшей в это просторное помещение, где этот придирчивый человек, также нужно за ним заметить, себе места не находил, – он вышел из-за своего рабочего стола, в чём-то похожего на диспетчерскую в аэропорте, где его ограждал огромный пульт с разнообразными табло и необъяснимым для постороннего человека функционалом, и сейчас бороздил собой просторы это обширного, с этажной пристройкой помещения для оперативных сотрудников, чьи рабочие столы с без всякого порядка были расставлены там и тут, – и со всполошенным видом, как будто его сейчас что-то крайне занимает и расстраивает с досадой во всём лице и ногах, коряво ковыляющих, был тот самый диспетчерский работник, в чьём ведении и под контролем на ближайшие 12 часов находится вся оперативная жизнь отдела бюро, а именно нудный Силуан, как его за его дотошный характер тут все прозвали.
Кто от неизвестности и нервного ожидания звонка от Валькирии, так резко оборвавшей с ним связь и разговор, что не решить, что на неё напали или она находится в смертельной опасности, никто не мог и не был в праве, изгрыз все свои ногти, исщипал все свои ляжки, когда он переставал грызть ногти и засовывал свои руки в карманы брюк, чтобы они его оставили в покое, а они всё равно не оставляют, принявшись там щипаться, а вот его усы были ещё на месте, что говорило о том, что он ещё не дошёл до последней степени своей раздосадованности, схватившись за зажигалку, чтобы её зажечь и в своём нервном раздражении подпалить свои усы.
И вот на него-то, зайдя в этот оперативный пункт работы бюро, и наткнулись Валькирия и Алекс. И как наткнулись?! А очень для всех сторон этой встречи неожиданно и не в самый неподготовленный момент, хотя каждая из сторон ожидала и по-своему готовилась к этой встрече. Где нудный Силуан приготовился обрушить на голову Валькирии фигуральный гром и молнии в виде целой назидательной и само собой нудной речи о регламенте их службы, где категорически неприемлемо и непозволительно оставлять в неведении диспетчерскую службу, и нужно быть всегда на связи. И если тебя запрашивают диспетчер, то ты обязан ответить, а иначе никак.
– И вы, Валькирия Вагнеровна, таким своим противопоказанным регламентом поведением, ставите перед всеми нами невозможно сложные вопросы неизвестности. На которые, по причине их не оформленности в состав события, – оно может быть преступлением, а может нет, – мы не знаем, как реагировать. Что в нашей работе, где на каждое уникальное и чрезвычайное событие прописан свой алгоритм действий, программы и схемы действий, недопустимо. – Начнёт вот всё такое, мало что имеющее общего с реальностью говорить, как есть нудный Силуан.
А у Валькирии, естественно, на все эти, что за странные претензии к себе нудного Силуана, и что это ещё за разговоры в виде требований к ней, – вы, нудный Силуан, на себя-то смотрели, прежде чем выдвигать такие существенные требования к самодостаточной и что главное, привлекательной девушке, о столь важной своей роли в её жизни и возможно, что судьбе, – имеются категорические несогласия.
– Я не дура, и вижу, куда вы, нудный Силуан, в итоге метите с помощью этой вашей придирчивости ко мне и к каждому моему шагу, не давая мне его сделать так, как только мне хочется, свободно, держа его под постоянным наблюдением и контролем, которую вы называете добросовестностью. – В упор так посмотрев на нудного Силуана, Валькирия этим своим заявлением и в первую очередь этими его оценочными смотринами (что ещё в тебе заставляет так самонадеянно думать, что тебе по плечу будет со мной совладать?!) вгоняет того во внутренний озноб всего своего организма, не привыкшего быть объектов столь внимательного рассмотрения представительницы прекрасного пола.
Но что самое сейчас тяжкое и вслух невыносимое для нудного Силуана из этого на себя наступления Валькирией, то это то, что она с таким напором предполагает в нём и его действиях по отношению к ней. А именно… Лучше будет её послушать, а уж затем начинать себя оправдывать за свои тяжелейшего характера преступления в сторону Валькирии, которую нудный Силуан третировал и придирался к ней лишь по одной только причине – он в ней не видел классного специалиста.
А вот кого он в ней видел, то за это он как раз и ответит перед судом присяжных для начала, а уж затем и до высшей судебной инстанции, страшного суда, доберётся Валькирия, если человеческий суд из природных и хозяйских соображений в сторону нудного Силуана, недотёпы в человеческом обличие, допустит смягчающие его вину факты и обстоятельства, являющиеся по своей сути социологически допустимыми в правоприменении нелепостей в новом кодексе строителя общества социального благоденствия.
И хотя в кодексе свобод и иммунитета служащих прописано вседозволение людей отражателей иной своей внутренней реальности и трансцендентальной самобытности, включённых в охранные списки, к которым относился и нудный Силуан, человек рассредоточенного качества разумения себя шибко разностороннего осмысления (что это значит, а хрен не слаще редьки, как всё это объясняется на сленговом наречии людей малоимвсёлинуалов), нудный Силуан, тем не менее, впал в демонстративный абсцесс умственного наречия, каким был он свойственен себе и понимаем. А всё потому, что в этом предложении Валькирии была заложена закладка в виде утверждения, что она предполагаемая Силуаном дура в том случае, если нудный Силуан будет отстаивать свою точку зрения в её сторону.
Что недопустимо и просто оскорбительно для Валькирии и тех её сослуживцев, кто давно хотел начистить рыло нудному Силуану, до осточертения всех буквально сотрудников пользующегося своим служебным положением, не давая им спокойной жизни. – И я даже не могу спокойно посетить туалет, он и там меня в самый неловкий момент застанет своим вызовом. Хоть рацию с собой туда не бери. – Еле сдерживают себя те из сотрудников, кто не может себе отказать в удовольствии хорошо поесть и также с этим делом справиться в себе и потом.
В общем, со всех сторон нудный Силуан нарывается на жестокое обращение с неприятными типами, так с ним будет описан этот благородный по всем статьям поступок, прописанным в кодексе свобод и не по прописным правилам жизни на улице без цифровой привязки к реальности в виде тех же кредитных карт (вот почему все эти люди, без цифровой привязки, кредитуются у случайных прохожих, оказавшихся не в том месте и не в то время там, где эти люди промышляют), если он самонаглея решит посчитать Валькирию за дуру.
А вот если он и сам не такой дурак, как все о нём думают, и это отчасти и им признаётся, то он не будет интересоваться у Валькирии о его предполагаемом ею целеполагании, хоть на этом и будут настаивать все случайные свидетели этого разговора. Готовых дать ему слово ради захватывающих и пикантных подробностей в сторону Валькирии, о которой они должны всё знать, чтобы затем с большим энтузиазмом и успехом её защищать.
– Ты, нудный Силуан, конечно, та ещё сволочь, – с таким примерно посылом посмотрят на нудного Силуана случайные свидетели этого его разговора с Валькирией, – но, тем не менее, и ты имеешь право на своё слово, как бы оно не было пакостно и всякой гадостью не содержательно. Так что давай, раскрой нам всем свою душу и поведай нам насколько ты мерзавец и подлец, раз на такое в адрес всеми нами любимой Валькирии рассчитывал, когда нагружал его под завязку всеми этими заданиями.
И вот сейчас в этом, по большому счёту проходном помещении, полного людей разного калибра и качества, и столкнулись так для себя внезапно эти два отличных друг от друга, как земля и небо мировоззрения, что каждый из них не успел прикрыть на своём лице то, как он рад видеть эту нудную скотину и явилась-таки не запылилась заноза в моей заднице.
И как это в таких неожиданных случаях бывает, то всё буквально решает расторопность и оперативная сообразительность этих людей так друг с другом резко встреченных. Ну а с этим полный порядок у Валькирии, кто из природных на её счёт соображений (есть ещё такой атавизм предубеждения в сторону оправдания своих консервативных взглядов на самодостаточных и независимых девушек, богинек), не полезет в карман за словом (и здесь дело не в том, что на ней юбка), а у неё с языка в момент слетает словесная реакция на такую для себя и в общем для всех неожиданную встречу.
– А вот и мой любимый диспетчер! – заявляет Валькирия, расплывшись в улыбке, с возможностью интерпретации своих ручных действий, как желание обнять нудного Силуана, в момент осёкшегося в себе от такой профанации происходящего со стороны Валькирии (здесь для объективности передачи информации об этом событии, приходится не оставлять без внимания взгляды и рассуждения нудного Силуана насчёт всего случившегося; а то, что они у него такие уникальные и прошитые универсальностью его интеллекта, то что поделаешь, раз жизнь подкидывает такие загадки для ума). Кто при виде того, что могу в себе предполагать эти ручные действия Валькирии, в себя вмялся и застыл в одном положении, ни мне, ни тебе.
А Валькирия само собой на этой незаконченности не останавливается, и она должна пояснить эти свои взгляды на нудного Силуана, кто и сам выступил в первую очередь зачинщиком в деле возникновения у Валькирии такой реакции на него.
– Кто бы другой на месте Силуана, – продолжает усложнять своё понимание нудным Силуаном Валькирия, тогда как всем остальных здесь людям всё это слышать интересно, – да тот же Кристобаль Верта, как сидел на своём месте, так и продолжал бы попивая кофе и покуривая сигарету, демонстрировать в себе невозмутимость и непричастность к совершённым между прочим его рукой событиям, – он ведь отправляет наряд на место совершения и совершаемого ещё быть может преступления, – тогда как наш Силуан не такой равнодушный и неотзывчивой души человек, хоть это вредит иногда службе. А он за каждый случай и происшествие несёт на своих ногах ответственность, так переживая, – а не как все завистники считают, что у него в одном месте шило засело, – что себе места на одном месте не находит. – Здесь Валькирия делает пару шагов в сторону нудного Силуана, вызвав в нём ещё большее смятение и холодную живость характера, выразившуюся в бледности его лицевого отождествления, и с открытой признательностью уставившись на него, ни живого, ни мёртвого, с проникновенной душевностью, тихим голосом говорит:
– Можешь успокоиться и больше не переживать за меня. Вот я и приехала, как видишь, живая и здоровая. – И чтобы продемонстрировать нудному Силуану то, как с ней в порядке, и её не затронули вражеские пули и неприятельские взгляды, Валькирия делает резкий оборот вокруг своей оси. При виде которого у большей части коллектива отпадают челюсти, а у ближе всего находящегося к этому своему головокружению, круговой деятельности Валькирии, нудного Силуана, как это говорится в вот таких малоосмысленных иногда, а так-то мало совсем вразумительных случаях, шарики закатились за ролики в иносказательном смысле этого выражения, и в реальном, если в нудном Силуане больше от технологий, чем от человека.
В общем, умеет же эта Валькирия так заморочить голову людям, что они, обо всё забыв, и не поймут себе никак, что это сейчас было, и зачем она…здесь.
А пока нудный Силуан в данном случае, находится в этой форменной прострации и надувательства себя, Валькирия вместе с Алексом его обходят и уходят дальше, в глубину этого помещения, где их ждёт переход в другое, поменьше помещение со своей служебной занятостью людей занятых этой занятостью. Пройдя который, Валькирия делает остановку перед одной дверью с табличкой на ней, указывающей на род занятия и должность с фамилией того человека, кто занимает собой этот кабинет, и предписывающей посетителю этого кабинета моменты, как себя здесь вести и чувствовать. Само собой, только как гость, и без особых претензий к хозяину этого кабинета, даже в том случае, если ты прибыл в это кабинет в урочный час по личным вопросам. Всё-таки у хозяина этого кабинета и полномочий побольше, раз ты к нему пришёл быстрее, чем он к тебе, плюс он непререкаемый авторитет в этой геолокации, раз он тут начальник, ну и нельзя списывать со своих счетов правила любого гостеприимства, где всё-таки хозяину отводится право первого слова.
И только Валькирия, не первый раз заходившая в этот кабинет, ещё ею называемый кабинет шефа, не питает в себе даже пусть не стойкого, а хотя бы видимого уважения к носителю в себе ореола начальства, то есть к шефу. Что не только предполагает мыслить некоторые непристойные недоразумения в сторону Валькирии, но и подумать о том, что Валькирия себе слишком уж много позволяет. Что она предпосылочно подтверждает сейчас прямо на месте, вот такое говоря Алексу:
– Ладно, я на пять минут заскочу к шефу, надо всё-таки перед ним отчитаться о проделанной работе. Поди что ждёт, не дождётся, сидя, как на иголках. – Сделала смешливую отсылку Валькирия и сама рассмеялась. А Алекс считает, что посмеяться над начальством всегда уместно при хорошем чувстве юморе и шутке к месту и ко времени. И сейчас для неё в самый раз, и Валькирия очень точно подметила время для её оформления. Шеф прямо обязан сейчас исходить от волнения, всеми знакомыми чертями грозясь их, куда-то запропастившихся, уничтожить в патрульной службе, отправив в самый неорганизованный государственными службами район.
Где жизнь упорядочена не законами и прописными в кодексах правилами, а здесь действует право сильного, и все больше ориентируются на физические законы, совершенно не учитывая социологический аспект возникшей проблемы, в том числе и потому, что там грамотность на самом низком уровне, и никто даже не знает таких соц-продуктивных слов. И Алекс не всегда понимает действия служб правопорядка, действующих в этих районах собственной унификации и автономии права по вторичному признаку, лишь реагирую на проявления невежества местного социума, тогда как туда нужно направить проповедников из бюро информации и пропаганды. Кто принесёт новое слово прозрения в эти отсталые иммунные системы и, дав им свет жизни, обновит их жизнь, сделав её результативной и социально-значимой.
– А я? – задаётся предполагающим необходимость объяснить своё отсутствие в кабинете шефа вопросом Алекс.
– Сейчас твоё отсутствие у него как раз и нужно. У него не будет возможности на тебя опереться. – Говорит Валькирия, определённо льстя Алексу в плане его такой важности для шефа, кому, исходя из слов Валькирии, требуется поддержка Алекса при разговоре с ней. И почему это так, спросил бы тот, кто не знает. А ответ на этот вопрос лежит на самой поверхности в лице Валькирии, слишком бурно, эмоционально и экспрессивно всегда реагирующей на все рекомендации и замечания даже шефа, вообще неуспевающего реагировать на этот взрыв её интеллекта, в один момент тысячу слов и версий их оправдывающих из себя исторгающей, – я ей слово, она мне с десяток в ответ, – в итоге впадающий в мысленный ступор, потеряв нить разговора. В результате чего он пришёл к выводу, что так больше продолжаться не может, и чтобы её ноги в моём кабинете не было без чьего-то сопровождения. Иначе она меня тут же, прямо на месте, до инфаркта доведёт.
И зная всё это, становится понятна, какая сложная и в чём-то этическая задача встала перед Алексом, – пойти или не пойти, – больше боящегося не себя подвести под монастырь, как в адрес своих подчинённых всегда желал шеф, а за самого шефа, ничего и никого не боящегося в этом мире, а вот Валькирия сумела нагнать на него страха. Но сейчас вроде как есть уважительные более чем причины оставить шефа один на один с Валькирией, и Алекс со словами: «Я тогда к себе», покидает Валькирию, чтобы зайти за угол, чтобы там затаиться. А когда Валькирия зайдёт в кабинет шефа, то вспомнить, что он что-то забыл рядом с кабинетом шефа и подойти к нему, чтобы там отыскать потерявшуюся вещь и заодно послушать, как там с Валькирией справляется шеф.
И вот Алекс направляется в сторону зайти за угол, а сам при этом держит на слуховом контроле всё то, что там, за своей спиной, у дверей в кабинет шефа происходит. И как им из обрывочных шумов понимается, то Валькирия, всегда такая уверенная только на публике, как только она остаётся одна и на неё никто не смотрит, то от его этой уверенности мало что остаётся, и она начинает переминаться с ноги на ногу, чтобы собраться с мыслями и с силами, прежде чем показаться на глаза шефу. И Алекс при виде в своей психомоторике такой жалостной Валькирии, даже дошёл до весьма невероятной мысли. – Я бы ей пригодился в качестве опоры. – На чём он не остановился, так как шёл, и тем самым зашёл за первый поворот, где сразу развернулся и припал к углу и давай выглядывать из-за угла в сторону кабинета шефа. Где, как оказывается, уже никого не было. А это значит, что Валькирия уже находится в кабинете шефа и держит оборону за себя и за него в том числе.
И Алекс не удержался от того, чтобы мысленно не оказаться с Валькирией в кабинете шефа, охреневшего и осевшего в своём кресле немедленно при её таком резком и более чем внезапном (когда долго и нетерпеливо ждёшь кого-то, а он, гад такой, всё пропадает в неизвестности, ещё больше отягощающей эту ситуацию ожидания, и настаёт момент, когда ты перестаёшь ждать, забывшись, и тут-то тот, кого ты весь день ждал заявляется, и ты уже не выпасть в осадок не можешь, так это неудобно и не логично будет) заходе в двери, как она тактически выверила свой заход к нему.
И шеф, человек целеустремлённый и всегда по делу говорящий, от всей этой неожиданности и внезапности появления, а так-то покушения на свою уравновешенную и нормированную жизнь со стороны Валькирии, ёкнувши в себе, небеспричинно начал громко и эмоционально немного заговариваться и тем самым проговариваться о том, что Валькирии было удивительно слышать. – Я же сказал, чтобы её ко мне одну не впускали!
На что Валькирия, нескрываемо поражённая таким обстоятельством дел с собой, где её ограничивают в праве своей самостоятельности, вполне теперь имеющая право поставить на место шефа, этого угнетателя её свободного духа, как выясняется, всё же, как человек не мстительный и великодушный, готова своим ушам не поверить, тем более к этому склоняют обстоятельства высказывания шефа. Который с этим заявлением обращается точно не к ней, а тогда к кому, если здесь, в кабинете, кроме них никого нет.
И Валькирия, внимательным взглядом окинув кабинет шефа, особо остановившись на встроенном шкафу, – может там кто-то скрывается, – вернувшись к шефу, с него спрашивает буквально. – Вы это к кому обращались?
А шеф, ещё находясь не в себе и на взводе одновременно, и сообразить не может, о чём это Валькирия ему тут говорит. – И что вообще это такое?! – показывает ничего вразумительного не показывающий взгляд шефа. Кого сейчас Валькирия запросто может поймать на этой двусмысленной ситуации, всем своим видом давая шефу понять, что она определённо догадывается, с чем связано это его замешательство, этот с трудом скрываемый испуг, а затем уже эта его несдержанность на слова, выдающие его с потрохами, как человека прячущего что-то или кого-то в шкафу. И Валькирии всего-то нужно со значением посмотреть в сторону шкафа и многозначительно так сказать шефу: «У каждого, говорят, есть свои скелеты в шкафу», и шеф никуда не денется от того, чтобы впасть в бледность и немилость своего лица и, забыв обо всём том, для чего он требовал к себе в кабинет Валькирию и ещё там того, кто с ней в группе, начнёт ломать банальную комедию со своим оправданием.
– Не понимаю это вы о чём. – Крепясь в себе, говорит такое шеф, а сам тем временем бросает косые взгляды в сторону шкафа, в котором, теперь более чем уверена Валькирия, находится чей-то скелет. Вот, наверное, почему она сразу не могла определить его существенность, сбиваясь на местоимения кто и что, которые оба подходят к идентификации находящейся в шкафу личности, но только в разные промежутки времени. Так в тот момент, когда эта никак пока что неидентифицируемая личность, о которой можно только предполагать, что она чем-то в грубой и жестокой форме насолила шефу, помещалась в шкаф в живом виде, хоть и в частичном сознании, то она определённо могла классифицироваться, как кто. А вот спустя ни малое время, потребовавшееся этой неизвестной личности для того чтобы крайне обветшать до своей костной основы, скелета, эта личность уже приобрела сознание что.
– Всё вы понимаете. – Подойдя к столу с шефом за ним, облокотившись руками об поверхность стола и уперевшись взглядом в шефа, проговорила Валькирия, и не давая возможности шефу начать выкручиваться и позорить себя отсылками к юридическим тонкостям: «Это всё ваше оценочное суждение! Вот как», своим следующим вопросом срезает все эти его возможные предпосылки так себя малодушно вести. – Кто он для вас, раз вы его держите в шкафу и до сих пор от него не избавились?
Ну а шеф, видя, что он Валькирию всегда недооценивал и что с ней можно иметь дело, глубоко вздохнул и признался ей в том, что всему виной его большое суеверие и вера в приметы. Где одна шибко запала ему так в мозг, – держи врагов совсем рядом, – что он её буквально понял. И теперь Валькирия поняла, почему в кабинете шефа всегда стоял такой специфический, как все считали, трупный запах.
– А и в самом деле, – на этом мысленной моменте Алекс задался вопросом, – а чем так необычно для других мест в кабинете шефа пахнет?
А вот Валькирия, может и сочла эти доводы шефа в своё оправдание логичными, тем не менее, посмела себе не полностью поверить шефу, даже несмотря на то, что он её начальник и ранее никогда не давал повода себе не верить (то, что сейчас ей раскрылось, не в счёт).
