скачать книгу бесплатно
4
Размазать Синицкого – обязательный пункт в нашем протоколе. Поливать Синицкого всегда приятно, поэтому мы быстро заводимся и начинаем орать.
– Мажор сопливый! – запевает Чернушкина. – Маменькин сынок! Вы в курсе, что он в парикмахерскую ходил каждую неделю? Все чего-то себе ровнял, все ровнял…
– Мне всегда казалось, – Бражник приступает аккуратно, – мне всегда казалось, что в этом человеке есть какая-то подлость…
– А я его недавно видела, – Аллочка заулыбалась, – он был в черных ботинках! Черные ботинки под белые брюки – такое фу-у-у…
– Дебил! Купил диплом – и тот не смог нормально защитить!
Мне нравится, как Чернушкина ругается. Особенно удачно у нее выходит «Идиот!» «Идиот» она проговаривает по буквам – и сразу глазки у нее идут навыкат. Но я то! Я ведь тоже живой человек! Я тоже хочу лягнуть Синицкого. Да с удовольствием! И палочку китайскую в ладонь ему насквозь. Но, к сожалению, я не очень хорошо помню этого человека.
Он рассыпается на мелкие запчасти: блондинчик, слащавенький, темные очки, барсетка, зипповская зажигалка, пару раз пытался мне подкурить… И гитара, гитару я помню. И что любил ДДТ, и песню похоронную, которую он часто пел, я тоже запомнила.
Свеча догорела, упало кадило,
Земля, застонав, превращалась в могилу.
Я прыгнула в небо за смелой синицей,
Теперь я на воле, я белая птица…
«Птица-а-а-а-а-а-а» – он тянул вполне прилично, как будто резал воздух, а потом распускал это «а» широко… И все, больше ничего от Синицкого не осталось, поэтому мне трудно сообразить, какую, ну какую статейку ему припаять. Я слишком долго думала, Чернушкина меня опередила.
– Фуфло мужик! – она прекрасно справилась. – Когда Лизкин муж его отметелил – ой, мама! Как он сразу перессал…
– Я слышал, – Бражник немножко мнется, – не знаю, говорить об этом или нет…
Бражник всегда немножко помнется, помнется, а потом возьмет и выдаст какую-нибудь невинную похабень.
– Говори! – мы его подгоняем. – Говори!
– … есть версия, – он теребит салфеточку, – что Лизу очень привлекал его размер.
– Хьхи!
Аллочка до сих пор хихикает над такими вещами, счастливая, но Бражник говорит вполне серьезно.
– Синицкий был уверен, что он единственный мачо на весь наш курс. Он очень гордился своим размером. Размером своего… – Бражник начал звенеть пальцами, подыскивая слово: – Как это сейчас культурно называется?
Я хотела подсказать, он сам выкрутился.
– Органа! – он сказал и руку вверх, и палец пистолетом. – Я замечал, что в туалете он всегда слишком далеко стоял от писсуара и все вытряхивал, вытряхивал…
– Бражник! – Чернушкина дернула плечиком. – Я ем!
Чернушкина трясет кудряшками и дергает плечом. Это не тик, она всегда так делает, если ей что-то не нравится.
– Да, извини, – Бражник улыбнулся коварно, еще как коварно, – я знаю, тебе неприятно. Мне тоже было не очень приятно на него смотреть, когда он там стоял – вытряхивал. Я думаю, он просто хотел лишний раз продемонстрировать…
Бражник надеялся испортить Чернушкиной аппетит. Но это мало кому удается, аппетит у нее всегда был хороший. Она ела много, быстро и никогда не толстела. Уплела целый тазик черной холодной лапши – и хоть бы что.
– Я ем! – она повторяла. – Я ем!
– Да, да, прости.
Бражник кивал понимающе и ладонь, конечно, к сердцу прижимал. Я сразу поняла: теперь он целый вечер будет гнуть свою линию про размер.
– Но я же видел, как девки за ним бегали! То одна рыдала! То другая! Синицкий был в себе очень уверен, он думал, что у него самый большой…
– Бражник, хватит, – Чернушкину слегка подтрясывало, – ну правда, хватит!
– Да как же ты не понимаешь? Я же не просто так об этом говорю. У них же отношения строились на сексе! А в сексе, милочка моя, если ты не в курсе, любая ерунда может сыграть свою роль…
– Бражник! – Чернушкина тряхнула кудряшками. – Тебе давно пора жениться! Ты не тяни, не запускай, надо как-то уже успокоиться, как-то вылечить поскорее все твои детские комплексы…
Бражник сделал наивные глаза, он очень хорошо умеет это делать.
– Да? – он спросил. – Ты так считаешь?
– Точно тебе говорю! Женись, Бражник! Тебя еще можно спасти.
Чернушкина немножко нагрубила, она всегда была резкой. А между прочим, я разглядела у Бражника на пальце интересный камешек. Он носит изумруд в прямоугольной оправе, почти такой же, как у меня. Он тоже сразу же подсек мое колечко, взял меня за пальчики и промурчал, что наши камешки от чего-то там такого страшного нас защищают.
5
Лиза и Синицкий – это сочетание мне отдаленно что-то напоминает… Шампанское с водкой, скорее всего, – смесь дикая, бессмысленная, и химические реакции в этом коктейле проходят также стремительно. За столом вот это мое тонкое наблюдение звучит немного проще.
– И как же быстро они успели снюхаться! – Аллочка читает мои мысли.
Мы все удивляемся этому обстоятельству и сразу начинаем сопоставлять события, подсчитываем сроки.
– На первом курсе Лиза была беременная, – Аллочка рассуждает, – весной она родила…
– В феврале, – Чернушкина поправила, – я знаю точно, ребенок был февральский.
– Хорошо, в феврале родила, летом каникулы, а осенью она уже с Синицким. Я даже знаю, в какой день…
Аллочка хотела поделиться, но пока она моргала, Бражник прошмыгнул вперед.
– Я помню, помню! – он засуетился. – Я помню странный эпизод… На лекции по философии, нам читали Ницше. – Он уточнил: – Вы тоже должны эту лекцию помнить!
– Естественно, мы помним, – Чернушкина усмехнулась, – Бражник, даже и не сомневайся.
– Вы все пропускали, а я был на каждой паре…
– Пушистик! – я его погладила по спинке.
– Это было еще зимой, – он улыбнулся, – у Лизы был уже большой живот, но платья она всегда носила короткие. Она никогда не прятала свои ножки. Вы помните, какие у Лизы были ножки?
Бражник прищурился хитро, как фокусник, и я увидела, я вместе с ним тоже увидела Лизу и вспомнила ножки.
– Точеные ножки в черных колготках.
– У нее было платье такого цвета, как шоколад. Из мягкой ткани… – Бражник показывал пальцами, как будто щупал сукно. – Ткань похожа на мех. Какая-то чудесная шерсть! Мне все время хотелось потрогать…
– Ангорка, – Аллочка прогундела, – тогда все рынки были завалены китайской ангоркой.
– Наверно…
Бражник закрыл глаза, чтобы вспоминалось лучше, он стал похож на грустного кота.
– И что-то такое летящее на ней всегда висело, платок или палантин… А вы еще все подбегали к ней, я помню, помню, вы просили потрогать живот, чтобы загадать желание. Что вы там загадывали-то? А? Вот дурочки…
– Я не трогала живот, – говорю, – я была в ужасе от живота! Восемнадцать лет – какие дети?
– Ближе к теме! – Чернушкина подстегнула.
– Так вот, рассказываю. На этой лекции Лиза сидела рядом с Синицким. И что удивительно, до этого он никогда не приближался к ней и вдруг садится рядом и сразу начинает ее отвлекать. Я даже знаю, над чем они смеялись! Он рисовал меня с хлыстом, я тогда увлекался Маркизом де Садом, и этот засранец…
– Регламент, Бражник, регламент!
– Да! – он подпрыгнул и засмеялся. – А профессор! Вы помните нашего философа?
– Лысина, очки и свитер, – прогундела Аллочка.
– О! Это был оч-чень талантливый человек! Он любил провокации. На этой лекции он специально переврал цитату из «Заратустры», он сказал: «Женщина – это средство для отдохновения воина». И что тут сразу началось! Все девки разорались: «Ницше – фашист!», «Мы никакое не средство» …
Бражник согнулся и начал хихикать, пока еще тихо, пока еще только от предвкушения, но мне уже хотелось, уже хотелось с ним похохотать, только я не могла вспомнить, над чем. На этой паре меня не было, я эту пару проспала.
– Все! – Чернушкина пальчиками щелкнула. – Вспомнила!
– Конечно, ты помнишь, дорогая! Ты же тогда громче всех возмущалась. Как обычно…
– Да что ты говоришь? – по-моему, она кокетничала. – Я? Возмущалась?
– Да! – Бражник улыбнулся во весь рот и с радостью великой ей напомнил: – Ты встала и на всю ивановскую заявила: «Меня зовут Любовь Чернушкина! Я не согласна с Ницше!»
Он засмеялся визгливо, с причитаниями: «Меня зовут Любовь Чернушкина! Я не согласна с Ницше!»
Чернушкина махнула на него рукой и взяла садок, такой небольшой беленький садочек, она с удивленьем посмотрела на содержимое. Там были утиные головы. Их разрезали вдоль, симметрично, так, чтобы у каждой половинки остался свой глаз и клюв, череп вскрыли, а есть нужно было мозги, маринованные утиные мозги.
– Это что? – она шепнула. – Кто это заказал?
– Это ты заказала, – Аллочка хихикнула, – ты сказала «и что-нибудь мясное».
– Все, все, – Бражник вытер слезы, – и ведь к чему я все это начал?
– Ницше! – я напомнила.
– Да, – он собрался, – Ницше! Так вот, Лиза болтала с Синицким, все уже замолчали, а Лиза засмеялась. Тогда профессор к ней обратился: «Мадемуазель! Мадемуазель в третьем ряду, вы тоже не согласны с Ницше?»
– Как он угадал! – я перебила нечаянно, – Лиза и была мадемуазель! Эта шляпка ее… Это ее перо страусиное… Перчаточки зеленые! Как я себе хотела такие же…
– Вот он и сказал ей «Мадемуазель», а она встает… Вы помните, как она встала?
– Да! – Чернушкина ответила. – Она сказала: «Воин уже отдохнул!» – и пузом вперед!
– Нет, нет, нет! – Бражник погрозил ей пальцем. – Она не так сказала. Она сказала: «Отчего же? Я согласна с Ницше». А потом встала, повернулась боком и скинула шаль, показала профессору свой живот и говорит ему: «Смотрите, воин уже отдохнул» – вот так она сделала. Актриса…
– И он ей сразу пятерку автоматом, – Аллочка это запомнила. – Говорит ей: «Несите зачетку». А сам аж покраснел!
– Подожди, подожди, слушай! Сейчас будет самое главное!
– Ах, еще только будет!
Чернушкина подстегнула:
– Сокращай, Бражник! Сокращай!
– Да! – он взмахнул рукой, без рук он говорить не может. – Лиза вернулась на свое место, а Синицкий… Он же везде тянул свои лапы! Вы не поверите – он потрогал ее живот! Он спросил ее «Можно?» – и сразу лапу положил, она еще не успела ответить, а он сразу к ней всю пятерню! А потом он руку отдернул… Мне показалось, он испугался.
– Ребенок толкнул? – я подумала.
– А я и говорила, – Чернушкина воспряла духом, – Синицкий – страшное ссыкло.
– Я это очень хорошо запомнил! – Бражник торопился. – Мне самому хотелось потрогать, не обязательно Лизу, не в этом дело… Мне всегда хотелось так же просто и легко потрогать девушку, но я не мог себе такого позволить, мне казалось это хамством. И вдруг Синицкий… Его рука на животе у Лизы… И она разрешила…
– Нахальство, Бражник, второе счастье, – Чернушкина опять кого-то процитировала.
– Все говорили, что Синицкий – мачо… – Бражник не мог успокоиться. – И я верил во все эти слухи. Да, он сам их распускал, но я-то принимал все за чистую монету! Мне сейчас противно, как вспомню его… Стоит в туалете, вытаскивает свой орган…
– Хватит!
– Он мог бы как-то спрятаться, зайти в кабинку… А он всегда у писсуара! Я, честно говоря, не могу сказать, действительно ли там было у него что-то особенное…
– Бражник! – Чернушкина дернула плечиком. – У тебя всегда были какие-то странные эротические фантазии. Ты мне как-то сказал: «Почитай сто дней Содома». Я, овца, открыла… Боже мой!
– Это сатира! – он засмеялся. – Это сатира! Дорогая, ты все понимаешь плоско!
Чернушкина подставила ему садок с утиными мозгами.
– На, – говорит, – попробуй. Ты любишь у нас все необычное.
6
Мы все любили необычное. Синицкий тоже. Поэтому в тот день после лекций он увязался за Лизой. Они выходили вместе из нашего корпуса в компании ее подружек. Все пошли на остановку по тропинке через парк. Я тоже двигалась по той тропинке, только немного позади, я слышала, как наши попрыгушки хохотали. День был солнечный, мороз немножко отпустил, лекции кончились, чего ж им было не поржать.