Полная версия:
Женитьба господина Свина. Повести, рассказы, стихотворения в прозе
– Ты знаешь, Свинчик, я бы предпочла небольшой стаканчик виски, если, конечно, оно у тебя есть.
– Ну, разумеется-разумеется, у меня есть много разных сортов виски, – засуетился наш герой, который любил не только коньяк, но был большим знатоком и этого крепкого напитка. – Шотландское, ирландское, канадское. Какое ты предпочитаешь?
– Шотландское, пожалуй, это более консервативно.
Нетвёрдой походкой Свин направился к буфету из орехового дерева, открыл бар и извлёк оттуда наполовину уже опорожненную бутылку двенадцатилетнего виски и два изящных стакана, предназначенных для употребления этого напитка.
Он уселся рядом со своей возлюбленной на диван, совсем почти вплотную, так, что почувствовал через материю брюк теплоту её упругого бедра. Наполнил оба стакана, а бутылку поставил на журнальный столик. Подняв свой стакан, Свин сказал:
– Я пью за тебя, прекрасная Луна-Яичница. За то, чтобы ты почувствовала, наконец, как я люблю тебя!
Луна-Яичница кокетливо улыбнулась, её глаза, глубокого сапфирового цвета, заискрились волшебным блеском, и она ответила томным шёпотом:
– Я не верю тебе, Свин. Ты жмёшься, как подросток. Я не вижу страсти, покажи мне свою любовь!
И при этом она повернула своё прекрасное лицо к Свину и приблизила нежные алые губки совсем близко к губам нашего героя, так, что он почувствовал на своей коже её влажное дыхание.
Теперь Свину оставался всего один ничтожнейший шаг – подвинуть свои пересохшие от волнения губы на пару сантиметров к губам своей возлюбленной. И он сделал это. И слился с Луной-Яичницей в страстном поцелуе.
Её быстрый язычок нежно, но настойчиво скользил по закоулкам его рта, доставляя Свину несказанное удовольствие. И наш герой страстно захотел Луну-Яичницу. Сарделечный член его разбух, и стало ему тесно в его семейных трусах. Одна пухлая Свинова рука осмелела и скользнула по упругой груди Луны-Яичницы, другая, ещё более осмелев, стала забираться по скользким чулкам к ней под платье.
Наш неловкий герой долго возился с застёжками платья поварихи, а потом с крючками её изящного чёрного лифчика. Но наконец ему удалось обнажить свою возлюбленную. Последней деталью были её изящные чёрно-кружевные трусики, которые Свин стянул зубами, и тут же с жадностью принялся лизать её нежно-солоноватую промежность, захлёбываясь слюной и иногда попадавшими в рот жёсткими лобковыми волосками.
А потом юная повариха быстро стащила со Свина пиджак, галстук и рубашку, уложила его на диван и стянула с него ботинки и брюки.
– Лежи, Свинчик, спокойно, – ласково прошептала она, спустила до колен его немереные, в розовый горошек трусы и взяла в рот его весь уже мокрый сарделечный член. Луна-Яичница сосала его умело, и Свин даже начал подвывать от блаженства.
А потом Свин занимался с Луной-Яичницей любовью на канапе. Его возлюбленная получала явное удовольствие, хотя иногда постанывала: «Ох, Свинчик, повернись на бочок, не надавливай на меня так! Ох, какой ты тяжёлый!»
От излишнего волнения Свин кончил довольно быстро и стал из-за этого переживать. Но прекрасная повариха успокоила его:
– Не горюй, Свин, всё было просто чудесно.
* * *Луна-Яичница осталась на ночь, поэтому утром Свин проснулся в своей холостяцкой, хотя и двуспальной постели не один, а в объятиях своей горячей любовницы. Она сладко потянулась и молвила ангельским голоском:
– Доброе утро, Свинчик. Я проснулась до тебя и смотрела, как ты спишь. Ты такой смешной во сне – так вздрагиваешь и похрюкиваешь!
– Ах, сладкая Луна-Яичница, как мне хорошо! – сказал Свин, протяжно зевнув. – Никогда ещё я так крепко не спал, как в эту ночь рядом с тобой.
– Я тоже очень хорошо спала у тебя под тёплым боком. Пойдём, однако, Свинчик, примем перед завтраком ванну. А то я чувствую себя какой-то грязной и вспотевшей! – предложила Луна-Яичница.
* * *Она уселась в ванну, наполненную Свином до краёв тёплой водой с душистой пеной. Обильные белые облака пузырьков нежно обволакивали её тело, которое от блеска пены и кафеля в лучах солнечного света, проникавшего через небольшое, расположенное под потолком окошко сегодня казалось несколько смуглее, чем при вчерашнем неясном вечернем освещении.
– Ну-ну, залезай, Свинчик! – позвала его Луна-Яичница.
Когда грузное розовое тело нашего героя опустилось в переполненную до краёв ванну, пена и вода с шумом повалились на пол.
– Ох, какой же ты неуклюжий, Свин! – застонала Луна-Яичница.
Тесно им было вдвоём в ванне, но наш герой ощущал, как нежные пальчики ножки Луны-Яичницы почёсывают его яйца.
А потом подруга Свина начала показывать свою извращенскую сущность, сказав:
– Свинчик, дорогой, пёрни, пожалуйста! А я заткну твою жопу, вернее, самый шоколадный глаз большим пальцем ноги.
Свин поднатужился, и сквозь мутновато-пенную воду на поверхность поднялись три пузыря.
– Нет звука! – воскликнула довольная Луна-Яичница. – Значит, ты, Свинчик, пустил «шептуна».
А после – нежно-чистые и распаренные – они завтракали. Луна-Яичница пила шоколад, а Свин – крепкий чай с лимоном. И ели они бублики, намазанные маслом и земляничным вареньем. А за окном стояло прозрачное солнечное утро. И было так чудесно.
IIIТеперь Луна-Яичница часто оставалась ночевать у Свина. И всё, казалось, шло прекрасно. И наш герой был беспредельно счастлив. И предлагал он поварихе выйти за него замуж, и кокетливая дамочка была, в принципе, согласна.
Однако во влюблённой голове Свина нередко проползали сомнения. Не было у него полного доверия к Луне-Яичнице. Подозревал он свою молоденькую подругу в неверности, хотя и не имелось у него достоверных доказательств этого.
Некоторые факты тем не менее наводили на мрачные мысли. Часто Луна-Яичница обещала прийти и не приходила. И это почти всегда случалось в субботу вечером. Потом она объявлялась, извинялась и объясняла своё отсутствие разными благовидными обстоятельствами. Тем, например, что провела ночь у захворавшей тётки в больнице, или тем, что к ней неожиданно приехала из соседнего города сестра.
Подозревал Свин свою подругу и страдал. Ох, как страдал!
* * *Однажды, субботним вечером, когда юная повариха в очередной раз не пришла и не позвонила, наш герой сидел у себя дома, сильно переживал и с горя допивал шотландское виски – ту самую сохранённую им бутылку, которую они открыли в их первый с Луной-Яичницей вечер. Гордость не позволяла Свину снять трубку телефона и набрать номер своей возлюбленной, и он мучился ужасно: от ревности, неопределённости и одиночества.
Так прошло часа два, и настенные ходики показывали теперь одиннадцать вечера. И Свин уже потерял всякую надежду, что Луна-Яичница всё-таки придёт.
Но вдруг давящую тишину разорвал звонок телефона.
«Наконец-то, – подумал наш герой. – Это она!»
Он схватил дрожащей рукой телефонную трубку и поспешно приложил её к запотевшему уху: «Алло!»
В трубке послышалось какое-то странное шуршание, потом кто-то кашлянул, и басисто-хрипловатый, не Луны-Яичницы, а мужской голос сказал:
– Добрый вечер, господин Свин. Извините, что поздно вас беспокою.
Свин удивился, так как голос был ему совсем не знаком.
– Добрый вечер. С кем имею честь? – промямлил наш герой.
– Вы меня не знаете, – отвечала трубка, – я доброжелатель.
– Какой к чёрту доброжелатель?! Или я уже совсем в жопень пьян и мне глючится?! – неожиданно для самого себя вскипел Свин.
– «Доброжелатель» – вы должны знать смысл этого слова. Это человек, который желает вам добра, – спокойно пояснила трубка с педантичностью нудного лектора.
– Какого черта? Какого черта вы – незнакомый мне человек – желаете мне добра?
– Это очень просто! Я всем желаю добра! – перейдя вдруг с баса на тенор, альтруистически воскликнула трубка. – Так вот, у меня для вас есть очень важная информация, которая поможет вам разобраться в вашей жизни.
– Ну-ну, не тяните, что у вас там? – вдруг полюбопытствовал, сам удивившись себе, Свин.
– Всё очень просто. Луна-Яичница вам изменяет. И в настоящий момент, когда вы мучитесь и ждёте её, она, хм, как бы это получше сказать… Она имеет соитие с одним из здешних лейтенантов – закоренелым бобылем, негром Бабилой, – хладнокровно, снова перейдя на хриплый бас, обрушилась на нашего героя трубка.
Свин опешил.
– Да как вы смеете! Да кто вы вообще такой? – завопил Свин, внезапно придя в ярость.
– Смею, смею, да ещё как смею! – нагло и опять пискляво заявила трубка. – И отвечаю за свои слова. И всё, о чем я сейчас вам сообщил, могу немедленно доказать.
– Доказательства, доказательства! Я требую доказательств! – закипел наш герой.
– Вы знаете, где живёт Бабила? – спросила трубка.
– Да, конечно! В военном городке!
– Ну, вот и прекрасно. Бабила квартируется на первом этаже в доме номер семь по Цветочной улице. Вы можете поехать туда и просто заглянуть к нему в окошко. И тогда во всем убедитесь сами, – хладнокровно предложила трубка.
– Но нет, постойте. Так не делается. Это неприлично, – запротестовал было Свин. Но на другом конце провода послышались короткие гудки.
* * *Наш герой страдал, хватался за голову. И въедливая чёрная ревность постепенно расточала его душу. И это гнусное чувство толкала его поехать посмотреть на то, что же действительно происходит в этот момент в квартире негритянского поручика. Хоть и осознавал Свин, что нехорошо подглядывать, тем более поддавшись наветам какого-то анонимного негодяя, неизвестно как раздобывшего его имя и номер телефона, но всё же не удержался.
Он наспех кое-как оделся, залез в свою порядочно промёрзшую холодным вечером тарантайку, которая к тому же ещё и не хотела сразу заводиться, и поехал в военный городок, бывший, благо, всего в пяти километрах от его дома.
Свин оставил машину в некотором отдалении от пятиэтажного блочного дома, в котором помещалась квартира Бабилы, чтобы не спугнуть гнусных любовников шумом мотора. И затем тихо подкрался по мокро-мягкой газонной травке к самому окошку поручика, в котором за полузадёрнутой красной шторой брезжил тускловатый свет. Привстав на цыпочки и затаив дыхание, наш герой заглянул вовнутрь.
Сначала в полумраке он ничего не мог разглядеть. Но через несколько минут, когда глаза его приспособились к скудному освещению, Свин различил безобразнейшую картину. Из положения, в котором он находился, просматривалась двуспальная кровать, на которой в позе «рак» стояла его обнажённая возлюбленная, повернув свой белый круглый зад как раз к окну. А рядом копошился голый негр Бабила, пытаясь засунуть Луне-Яичнице в анус рукоятку вилки с нанизанной на её зубцы жаренной куриной ножкой. А затем, преуспев в своих паскудных стараниях, похотливый негр со смаком стал пожирать эту ножку, капая куриным жиром на Глафирины нежные ягодицы.
Наш герой понял уже, что Луна-Яичница была извращенкой, но не думал, что до такой мерзопакостной степени. Он был в бешенстве и хотел тут же прикончить на месте свою неверную любовь и её гнусного ёбаря. К счастью, Свину нечем было их убить. Оружия у него с собой не было. Блестящий, тяжёленький, тщательно смазанный маслом Свинов пистолет – наградное оружие за примерную службу – всегда хранился дома в верхнем правом ящике письменного стола. Наш престарелый герой прекрасно понимал, что голыми руками ему не одолеть мускулистого молодого негра. Так что Свину ничего не оставалось делать, как вернуться домой и обдумать сложившуюся ситуацию.
Но домой что-то идти не хотелось. И наш герой решил поехать в центр города, а там прогуляться, чтобы немного проветрить мозги.
* * *Бредя по хитросплетению улиц, улочек и переулков центральной части города, Свин, как-то незаметно для себя, вышел к самой злачной его части, носящей название квартала любви – сплетению весёлых, ярко освещённых улочек, пролегающих тонкими извивающимися змейками среди понурых старинных домов. Секс вам здесь предлагали на каждом шагу, в любом виде, но, конечно, не бесплатно.
Наш герой стал пробираться по одной из этих улочек, потея, пропихиваться среди толпы хватавших его за рукава шлюх. Здесь были все – от ещё совсем свежих девушек до гнилых, но размалёванных старух, наперебой предлагавших ему «большую любовь почти задаром».
«Все женщины – бляди!» – крутилось без останова в Свиновой разгорячённой голове. И только наш герой отбился от многочисленных проституток, как дорогу ему преградил здоровенный краснорожий мужчина в истёртом кожаном пальто, ведший на весёленьком, украшенном колокольчиками поводке массивную пятнистую корову.
– Не побрезгуйте, милостивый государь! – заверещал мужчина не вязавшимся с его солидной внешностью тенорком, наклонившись к самому уху Свина и пахнув на него стойким вино-водочным перегаром. – Всего за пять монет вы сможете совершить увлекательный половой акт с моей коровой. У неё большая пизда и большая жопа. И зовут её Зорькой!
При этом мужчина попытался обнять нашего героя, цепко обхватив его своими клешневидными ручищами.
– Какая мерзость! Пустите меня! – вознегодовал Свин и одновременно резко рванулся вперёд, чуть не повалив на землю насевшего на него мужика.
Но только он на несколько шагов удалился от мужчины-коровника, как на него уже налип другой субъект. На этот раз это был мелкий, хлюпкий юноша, одетый не по погоде тепло – в шапку-ушанку, валенки и дворницкий ватник. Обеими руками он высоко держал над головой трёхлитровую стеклянную банку, в которой мерзко копошилось несметное количество чёрно-рыжих тараканов.
– Господин, господин! – зазывно завопил молодой человек, обращаясь к нашему герою. – Предлагаю вам новый и очень оригинальный способ любви. Вы засовываете себе в задний проход специально натренированного таракана и получаете от этого большой кайф! Покупайте тараканов! Это недорого – всего одна монета за десяток!
«Ну и ну! До чего докатились!» – удивился про себя Свин и продолжил упорно протискиваться дальше, не откликаясь на призывы юнца.
Вскоре навстречу ему выплыл ещё один продавец сексуальных насекомых – престарелый, сгорбленный, интеллигентного вида человек в лёгком пальтишке с каракулевым воротничком и блестящим пенсне на носу – типичный старорежимный профессор. На шее у него, на ремне, висел большой деревянный лоток, по которому ползали, в разные стороны, отсвечивающие всеми цветами радуги навозные мухи. Мухи не могли разлететься, так как при ближайшем рассмотрении оказалось, что крылышки у них оборваны.
– Рекомендую, молодой человек, – обратился интеллигент вкрадчивым, еле слышным на фоне шума толпы голосом к Свину. – «Нежная мушка» – самый оригинальный и самый чувствительный способ делать любовь. Вы садитесь в наполненную горячей водой ванну и высовываете из воды только головку вашего члена. Затем вы помещаете на неё муху. Крылья у неё оторваны, поэтому она будет ползать по концу вашего пениса как по необитаемому острову, доставляя вам приятнейшие ощущения посредством движения своих лапок. В конце концов, при этом вы, несомненно, испытаете острейший оргазм. Покупайте нежных мушек – всего две монеты за дюжину!
«До какой только мерзости не додумается человек ради удовлетворения своей низкой похоти!» – с отвращением подумал Свин, свернул в ближайший переулок и стал быстро, метровыми шагами, удаляться от квартала любви.
* * *Дома под впечатлением гнусной измены подруги наш герой не спал почти всю ночь и только к утру, когда уже светало, завёл глаза.
На следующий день Свин проснулся поздно, с тяжёлой головой. И в первую же секунду после пробуждения тяжкая мысль о неверности Луны-Яичницы резанула его. «Уж лучше бы я не слушал этот дурацкий голос и не выходил бы вчера из дома», – подумалось ему.
«А впрочем, что это был за голос? Кому он принадлежал? Кто этот чёртов доброжелатель? Какая пакость – этот анонимный звонок!» – закрутилось в голове у Свина.
Но что сделано, то сделано. Обратно не вернёшься. Теперь наш герой знал, что Луна-Яичница его обманывает. Но что же он должен предпринять?
IVЧтобы найти ответ на это вопрос, Свин решил поехать на кладбище – к могиле своих родителей. Там, сидя на лавочке у их надгробного камня под развесистыми вязами и белоствольными берёзками, ему всегда хорошо думалось, и часто приходили решения всяких жизненных проблем.
Кладбище находилось почти сразу же за чертой города. Оно примостилось около старой, полуразвалившейся церквушки, в тени небольшой рощицы, стоящей, как оазис, среди нелюдимо-голых в ту пору поздней осени ржаных полей. На этом старом погосте теперь почти уже никого не хоронили, так как с другой стороны города появилось новое кладбище. Большинство могил на старом кладбище имело крайне заброшенный вид: кресты и памятники покосились, ограды заржавели, и могильные холмики летом обильно порастали сорной травой, теперь торчавшей то здесь, то там грязными мокрыми прядями. А остов церкви, сложенный в старину из красного кирпича, крепко скреплённого известково-песчаным раствором, ещё более усиливал мрачную картину запустения и смотрелся как иссушенный ветрами скелет.
Могила родителей Свина, благодаря его стараниям, была одной из немногих ухоженных. Предусмотрительный Свин очертил кованной металлической оградой довольно большую площадку, засыпанную утрамбованным жёлтым песком вокруг надгробного камня своих предков. Здесь имелось место и для него самого, и для его будущей супруги, и для детишек (которые, впрочем, ещё не появились на свет).
На кладбище не было ни души, и тишина стояла необыкновенная. Только изредка лёгонький ветерок пробегал в вышине по оголённым кронам деревьев, вызывая ненавязчивое шелестение мокрых веток и редких, оставшихся на них прелых листочков.
Поставив в пластмассовую вазочку около родительского надгробия принесённые им цветы – четыре белых розы, – наш герой сел на увлажнённую ночным дождиком деревянную скамеечку, установленную напротив могилы в пределах витиеватой металлической ограды. Мокрая доска холодила его пухлый зад; а он, не обращая внимания на это неудобство, смотрел неотрывно на серый могильный камень, на котором были высечены имена его родителей – Парась Свинович Кабанов и Хавронья Хряковна Кабанова – и даты их долгих и безмятежных жизней. Он созерцал закреплённые на камне овальные изображения их приветливых, свинообразных лиц и думал: «Ах, мои добрые родители! Какая у них была любовь, как славно ладили они между собой и не могли обойтись друг без друга. Почти пятьдесят лет прожили вместе. И умерли в один день – утром папа, а вечером – мама. Как романтично!»
– Но что же мне делать? – обратил через некоторое время он риторический вопрос к своим предкам, лежащим под камнем. – Жизнь без любви точно неполноценна. Я люблю Луну-Яичницу, а она не любит меня. И вообще, имеет ли смысл жить? Ведь в жизни столько несчастья, страдания и несправедливости. Стоит ли эта жизнь того, чтобы быть прожитой? Наверное, не стоит.
«Застрелюсь к чертям!» – подумал он и нащупал потной рукой в кармане просторного плаща холодящую сталь прихваченного с собой пистолета.
«Нет, так дело не пойдёт! Надо их убить двоих, – промелькнула тут же затем в голове у нашего героя злобная мысль. – А потом и самому замочиться».
«Нет, во всём виновата Луна-Яичница. А негр здесь ни при чем. Разве он знает о моей к ней любви? Так что надо порешить только её, – продолжал он раскручивать свою мысль. – Убью её – пристрелю! А потом и сам застрелюсь».
И Свин прекратил думать и замер, затаив даже дыхание, как бы ожидая родительского одобрения из-под земли.
Но он не ощутил этого одобрения. И желание убить Луну-Яичницу и себя стало как-то вдруг не таким сильным.
«Ладно, поживём – увидим», – сказал он себе мысленно. И почувствовал внезапно такое дикое желание жить и так испугался смерти! Ведь смерть – это неизвестность, причём, необратимая. А неизвестное всегда страшно.
И тут взгляд нашего героя как-то незаметно перескочил на едва выступающую из-под земли замшелую могильную плиту, находящуюся совсем рядом с сооружённой им оградой. Свин уже бесчисленное число раз видел едва различимую, затёртую временем надпись на этом надгробии и знал её наизусть. И теперь она тут же всплыла в его памяти: «Федор Фролович Персеверанский (1871—1911) – борец с неизбежностью».
«Странная надпись, – уже в который раз подумал Свин. – И мало прожил этот господин – всего сорок лет. Наверное, очень трудно было ему бороться с неизбежностью».
Уходя с погоста, Свин почему-то вспомнил о своей недавней поездке туристом в Европу и об одном старом кладбище, которое он там посетил. И подумалось ему, что на их кладбищах много камня, а на здешних – много земли.
* * *Итак, наш герой решил жить – жить на все сто. Луна-Яичница наставляет ему рога, а он сидит, как козёл. Ну, ничего – её измена будет отомщена. Он ей ещё покажет. Будет оттягиваться по полной катушке: бабы и алкоголь – надо пользоваться жизнью, пока ещё осталось немного здоровья, пока ещё не лёг он в землю рядом с родителями!
* * *Вечером следующего после посещения кладбища дня, в субботу, Свин решил отправиться в популярнейшую и единственную в их городе дискотеку, носившую красивое название «Фауна». Дискотека эта открылась недавно, уже в постреволюционное время. А до этого в обширном двухэтажном здании из красного кирпича, занимаемым ныне «Фауной», помещался Дворец культуры молодёжи, бывший под эгидой партийных городских властей.
И в суровое дореволюционное время большой зал Дворца культуры иногда использовался для танцевальных вечеров, – но в основном там проводились различные собрания, лекции и торжественные концерты. Эстраду зала тогда, конечно же, украшало традиционное, сделанное из белого гипса поясное изображение Старшего Вождя. И сейчас оно было оставлено в дискотеке, в уголке, аккуратно прикрытое тяжёлой бархатной занавеской. Оставлено, может быть, для прикола, а может быть, и на тот случай, если власть опять поменяется.
Когда Свин вошёл в задымленный, затемнённый дискотечный зал, было уже около часу ночи, и от танцующей, подвыпившей публики было не продохнуть. Пробиваясь сквозь ритмично двигающуюся толпу к стойке бара, наш престарелый герой не испытывал никакой неловкости, так как атмосфера в дискотеке была весьма демократичной, и присутствовала здесь не только одна зелёная молодёжь, но люди и постарше – даже немало и таких старпёров, как Свин.
Что привлекало ещё в «Фауну» многочисленную публику, так это и возможность довольно недорого нажраться. Действительно, всего за пять условных единиц, полагающихся за вход, пиво можно было потом пить в неограниченном количестве, хотя за другие, более крепкие, напитки приходилось платить отдельно. Так это – не беда? Но разве, выпив несколько литров отечественного пива (может быть, даже и разбавленного, однако, скорее всего, с добавкой димедрола), не забалдеешь?
Взяв кружечку пива, наш герой, одетый парадно – в костюме и при галстуке, – уселся на высокий табурет у стойки бара и стал разглядывать танцующую публику. Здесь было много молоденьких смазливых девиц, в основном уже достаточно хорошо нажравшихся и явно искавших новых знакомств и приключений. Свин видел, как то к одной, то к другой из таких телок подкатывал какой-нибудь престарелый извращенец с отвисшим брюшком, тройным подбородком и сальной лысиной, и знакомство закручивалось безошибочно.
Время шло, но наш герой, немного робкий от природы, никак не решался подвалить к какой-нибудь чувихе и всё более и более набирался пивом для храбрости. Наконец одна бойкая девушка была практически прижата танцующей толпой к размерному брюху Свина, и того поразило приятно-редкое обстоятельство – это была негресса.
«Ну, бля, – подумал он. – Вот так номер! Луну-Яичницу ебёт негр, а я выебу негрессу!»
И он, не задумываясь, на одном импульсе нежно поймал пухлой ладошкой тонкую шоколадную руку негрессы и предложил даме стаканчик мартини. Та сначала скривила физиономию, как дразнящаяся мартышка, и жеманно сказала с лёгким акцентом: «Вообще-то, я антиквариатом не интересуюсь». Но затем подумала секунду и согласилась: «Ладно, давай, дедушка, угощай!»
Она посасывала белый мартини, смачно обволакивая своими немереными губищами край высокого бокала, а Свин дотягивал уже невесть какую по счёту кружку пива. От шума музыки и разгорячённой толпы общаться им было тяжело, так что приходилось кричать друг другу в уши.
Свину нравился очаровательно-лёгкий акцент, с которым говорила негресса, обтягивающее её упругое тело красивое платье в блёстках, и, вообще, весь её забавный, экзотический вид – ну прямо полупантера-полуобезьяна.
