скачать книгу бесплатно
5
В тот вечер, заходя в комнату, я чувствовала себя гораздо спокойнее. Люди обычно боятся сумасшедших, потому что те ведут себя странно. Если бы, к примеру, безумцы маялись животами, никто бы не боялся смотреть, как их тошнит. От головных болезней тоже приключается тошнота – только особого рода. Я подумала, что мои коллеги-медсестры и даже сам Понсонби – профессионалы по уходу за богатыми маньяками, а вот настоящий сумасшедший, из тяжелых, возможно, поставит их в тупик.
Что ж, с Энн Мак-Кари, поработавшей в клинике для душевнобольных, такого не случится.
Открыв дверь, я тотчас прошла к окну и широко раздвинула шторы. Дождь, уже не такой свирепый, как утром, капал на стекла.
– Доброго, прекрасного вечера ненастного, мистер Икс! Я открываю окно, чтобы проветрить.
– Нет, – снова ответил этот мягкий, но звонкий голос.
Я наклонилась над креслом, притворяясь рассерженной:
– Погодите, сэр, погодите. Почему вы не хотите, чтобы я отворила окно?
– Потому что я не хочу, мисс Мак-Кари. К тому же вы уже раздвинули шторы. Задерните их.
– Это не причина.
Он молча смотрел на меня большими разноцветными глазами, не мигая.
– Я предупредила доктора Понсонби, – сказала я. – Врач-специалист осмотрит ваш глаз, сэр.
Рот его дернулся, мистер Икс как будто прищелкнул языком. Неожиданно было видеть движение на этом застывшем лице. Я улыбнулась:
– Не ведите себя как ребенок. Специалист не причинит вам никакого вреда.
Мистер Икс протяжно вздохнул. А потом на его губах отобразилась нерешительная улыбка. Я хорошо ее запомнила. Слабая и мимолетная, но все же отчетливая. И я почувствовала гордость оттого, что заставила ее расцвести на этом невыразительном лице.
Бедненький, подумала я. Всего-то ему и надо что участливого и ласкового разговора.
– Доверьтесь мне, – попросила я, гордясь своим маленьким успехом, и даже осмелилась похлопать его по руке. – Все будет хорошо.
Я все еще продолжала его похлопывать, когда он снова заговорил. Он едва повел тонкими губами, но голос был все тот же, чистейший и бархатистый:
– Я полагал, что частный и дорогостоящий пансион Кларендон мог бы нанять кого-то получше, нежели разочарованную девицу, переживающую из-за своей якобы недостаточной физической привлекательности, что побудило ее броситься в объятия моряка, которого бутылки прельщают больше, чем она сама, и который недавно запустил в нее одной из таких бутылок, из-под красного вина, а позже пытался ее задушить.
Я перестала похлопывать.
Рука моя замерла.
Я прикрыла рот другой рукой.
Клянусь вам, в этот момент даже дождь перестал накрапывать.
Господи.
Господи.
Господи.
Господи.
Господи.
6
Я не помню, что говорила, не помню, что делала. Заплакала? Разодрала на себе кожу? Зарделось ли мое лицо? Вспыхнул ли румянец стыда на моих щеках?
Мне казалось, я вижу сон наяву.
– Если вам требуется поплакать, не делайте этого над ковром, – тем же тоном продолжил головастый человечек. – Щелочной состав слезы вызывает нестерпимый запах, вступая во взаимодействие с ненатуральной тканью. А теперь, пожалуйста, задерните шторы. До ужина вы мне не понадобитесь, всего хорошего.
Не знаю, как я нашла силы, чтобы повиноваться. И не помню, как мне в потемках удалось выбраться из этой комнаты; полагаю, я проделала это, переступая ногами в моих новеньких медсестринских туфлях (которым теперь уже недолго осталось быть моими, подумала я). И вот я вижу себя решительно шагающей по коридору в сторону лестниц, я словно автомат – из тех, что иногда показывают в театре марионеток. Дальше – в холл, дальше – через кухню, дальше – в мою комнату под самой крышей. Благодарение Небесам, по пути мне никто не встретился. Или я просто никого не замечала. Или я просто не помню, с кем встречалась по пути. Или я просто умерла и пишу эти строки из могилы. О господи! Ой-ой-ой!
Я закрыла дверь и уселась на кровать, нервно потирая руки.
7
Когда я была девочкой, матушка водила меня на пляж – быть может, всего в каких-то нескольких шагах от того места, где я находилась сейчас. На пляже я занималась своим любимым делом: выходила к самой воде и сгребала мокрый песок, используя паузы между набегающими волнами. Так мне удавалось быстро воздвигнуть маленький холмик. Когда волна его смывала, я принималась за новый. Целью моей было возвести холмик так быстро и так прочно, чтобы волны не смогли его уничтожить. Мне было жалко каждую из моих построек. Конечно же, у меня ничего не получалось: море всегда действовало быстрее и выигрывало. И вот мне подумалось, что сейчас все происходит точно так же с каждым объяснением, которое я пытаюсь найти.
Кто мог ему рассказать? Мой брат?
Но зачем бы Энди что-то обо мне рассказывать душевнобольному из Портсмута?
Быть может, Энди наябедничал на меня, чтобы меня выгнали с этой работы, чтобы таким образом помешать мне воссоединиться с Робертом? А вдруг про меня с Робертом известно всему Кларендону? Какой ужас! – пронеслось у меня в голове. Нет, не может быть, решила я. Такое возможно только в спектаклях. Обычно же, в реальной жизни, нечто столь скандальное почти никогда не получает огласки.
С другой стороны, мне известно, что Роберт никогда не нравился моему брату, хотя это его нисколько и не оправдывает. Дело в том, что Эндрю вообще не нравилась перспектива моего замужества. Он предпочитал возложить на меня заботы о семье, а сам в это время искал в Лондоне возможность проявить себя на театре. Когда эксперименты с подпольным театром зашли слишком далеко (брат почти ничего о них не рассказывал, только намекал, что такие спектакли «для женщин не подходят», – и они, видит Бог, действительно не подходят, но я-то видела кое-что подпольное с Робертом), он отказался от своей затеи и нашел себе работу в банке. А мне брат предоставил уход за больными. Что верно, то верно, это дело у меня хорошо получалось: я ухаживала за нашим отцом, когда нога его раздулась так, что лодыжка, казалось, взорвется, стоит подойти поближе; когда отец умер и мы продали наш дом на Хайтон-Элли, я увезла матушку в Лондон и там за ней присматривала, а чтобы платить за аренду нашей берлоги в Саутуарке, я еще и подрабатывала почасовой сиделкой. Именно в это время я познакомилась с Робертом Милгрю, младшим матросом на торговом судне с названием «Неблагодарный». Я сознавала, что Роберт – не ангел, слетевший с неба: он был пьяница и игрок, жевал табак и плевался, орал на меня и лупцевал. Я была убеждена, что к насилию его подталкивает выпивка, а сам он не такой и что у меня когда-нибудь получится увести его от выпивки. Поэтому я взяла на себя заботу о Роберте.
Что ж, Энди, Роберт тебе не по нраву, но ведь в детстве у тебя был собственный театрик, так позволь же и мне завести свой в мои сорок лет. Вот о чем я размышляла. Ни Роберт, ни театр не приносят чистого, пристойного наслаждения, но все же они дают нечто, в чем мы все нуждаемся.
По крайней мере, так я полагала до нашей последней встречи.
Когда случилась бутылка. И следы на шее.
А теперь пора хорошенько подумать.
Незавершенное удушение и бросок бутылки – таких подробностей не знал даже Эндрю. А я старалась прятать синяки от пальцев Роберта под шейным платком.
Может быть, это Роберт донес о нашей связи, чтобы меня выгнали из Кларендона?
Но если в пансионе знают о Роберте, почему же тогда меня приняли?
Холмики из мокрого песка.
Единственным, что меня успокоило, – хотите верьте, хотите нет – было совсем глупое занятие: разглядывание моих собственных рук, которые я все это время не прекращала нервически потирать. Созерцание моих пальцев с короткими ногтями и застарелыми мозолями, прожилок на покрасневшей коже рук – вот что вернуло меня к реальности.
Я не понимала, что случилось и почему, однако у меня имелось важное дело, и я не собиралась его отменять из-за одного-единственного происшествия.
Меня зовут Энн Мак-Кари, и я медсестра.
Я спустилась на кухню, велела служанкам приготовить мне слабый чай, нашла в аптечке марлю и пинцет и вот, вооружившись дымящейся плошкой и инструментами, вернулась в комнату моего пансионера. Какая разница? – говорила я себе. Я уже умерла (из-за скандала), он может быть кем угодно, хоть колдуном, хоть самим дьяволом, однако этот глаз нуждается в облегчении страданий.
В этом было что-то земное. Деятельность. Забота. Что-то мое.
Я постучала и вошла, не дожидаясь ответа. Очутившись в темном помещении, при задвинутых шторах, я поначалу не заметила перемены. Я успела поставить поднос на столик и только потом в панике отскочила назад. Кресло двигалось. На сей раз это была не иллюзия. Оно подрагивало.
– Мистер Икс?
Я заглянула за спинку и в полутьме увидела его очертания: левая рука поднята, правая согнута в локте и стремительно движется над левой, туда-сюда. Глаза мистера Икс были прикрыты, но приступ лихорадочной активности завладел всем его существом: даже в темноте я различала вздувшуюся вену, ползущую по лбу, словно раздувшаяся от крови пиявка.
– Боже мой, сэр! – взвизгнула я.
Я обхватила его голову, пытаясь заставить открыть рот, чтобы он не прокусил себе язык, – именно так обыкновенно и поступают, оказывая первую помощь при конвульсиях. Не совсем обыкновенными были последствия: конвульсии тотчас же прекратились, мистер Икс нахмурил брови и посмотрел на меня:
– Мисс Мак-Кари, вы не могли бы позволить мне продолжить игру на скрипке?
– На… скрипке?
– В это время я обычно играю на скрипке.
– Приношу извинения…
– Извинения приняты. Пожалуйста, разрешите мне продолжить…
Должна сказать, пускай и с сожалением (теперь, когда я выяснила, чем он занимается или, по крайней мере, чем он, как ему кажется, занимается), что его движения были ужасны. Я никогда не видела вблизи игру профессионального скрипача, но готова поклясться, что таких дрыганий они не производят. И все-таки… в этих движениях или в сосредоточенном выражении лица было что-то, заставившее меня созерцать его игру куда дольше, чем того требовал здравый смысл.
Никогда прежде моим вниманием настолько не завладевала тишина.
В конце концов я покинула комнату на цыпочках, как будто чтобы не мешать артисту во время концерта.
В холле я встретилась с Сьюзи Тренч и с улыбкой заметила:
– Это скрипка.
– Что?
– Сьюзан, то, на чем он якобы играет, – не флейта. Это скрипка.
Теперь я чувствовала себя гораздо лучше. Мистер Икс совершенно безумен. А я – его медсестра.
8
Оставался еще каверзный вопрос, как он прознал про мои дела с Робертом, но я была уверена, что рано или поздно разберусь и с ним.
И вот еще что пришло мне в голову.
Доктор Понсонби сказал мне: «Ведите себя осмотрительно». Мистер Уидон и мои товарки впадали в беспокойство. Миссис Мюррей назвала его «колдуном»…
А что, если они боятся этой его загадочной способности? Я сталкивалась с подобным в Эшертоне: больные, которые умеют совершать в уме сложные математические вычисления или наизусть цитируют целые страницы из Библии… От этого они не становились менее сумасшедшими, но меня все-таки бросало в дрожь. А что, если и мистер Икс из таких? Доктор Корридж утверждал, что чудесные способности возникают вследствие «необычного фронтально-френологического развития», – не знаю, как вас, но меня это объяснение оставляло ровно на том же месте.
Как бы то ни было, я его медсестра. Мой долг – заботиться о нем, а не понимать.
Вечером после ужина я вернулась к моему пансионеру, чтобы дать ему лауданум (Понсонби прописал ему несколько капель перед сном, вскоре я узнала, что он прописывает лауданум почти всем) и приготовить постель.
Я даже не подозревала, что рискую жизнью.
Ночью в комнате, по крайней мере, горела лампа на каминной полке. Свет был совсем тусклый, но при нем можно было передвигаться, не опасаясь переломать кости о какой-нибудь выступ. Поставив лекарство на ночной столик, я направилась к окну и быстро раздвинула шторы. Я была готова к схватке с чудовищем – не из храбрости, а из милосердия: больным являлся он. А я должна о нем заботиться.
– Доктор вызовет офтальмолога, он осмотрит ваш глаз, – сообщила я. – А я чуть-чуть приоткрою окно. Здесь необходимо проветрить.
Ответа дожидаться я не стала, сразу взялась за шпингалет, при этом приговаривая:
– Шум моря успокаивает, он поможет вам…
– Осторожнее, – раздалось у меня за спиной.
– Мне все равно, что вы будете говорить, сэр.
– Осторожнее, мисс Мак-Кари.
– Но поче?..
В этот миг я повернула шпингалет. Движение мое было резким, потому что механизм как будто заело, и если бы я не отвела лицо, чтобы расслышать голосок мистера Икс, то сейчас я бы вам об этом не рассказывала: язычок шпингалета, вставленный в паз, развернулся ко мне острой вытянутой полоской, похожей на лезвие ножа. Я отскочила назад, обозлившись больше, чем напугавшись.
Несчастные случаи поджидают нас в самых непредвиденных местах.
– Какой идиот приделал сюда эту штуковину?! – закричала я, не помня себя.
– Быть может, тот же самый, кто подумал, что окна в доме для душевнобольных не должны открываться с легкостью, – пояснил голос у меня за спиной. – Хотя инженерное решение, безусловно, не самое лучшее.
Да, это было объяснение. Сумасшедшие порой рассуждают с поразительной ясностью. Я оставила окно приоткрытым, морской воздух меня успокаивал. Мое любимое портсмутское море. Тихий плеск волн долетал из-за деревьев, сумерки были усеяны огнями кораблей. Утренний ливень подарил вечеру свежесть. Как может этот несчастный жить взаперти, отказывая себе в таких удовольствиях?
Я как раз собиралась постелить постель, когда снова услышала голосок за спиной:
– Вы обращаетесь со мной подчеркнуто нелюбезно, мисс Мак-Кари. «Спасибо» – вещь необязательная, однако желательная. Я только что спас вас от Шпингалета-убийцы.
– Спасибо, – отозвалась я ровным голосом, взбивая подушку.
– Ах, я подозреваю, вас расстроили мои сегодняшние наблюдения.
– Ничуть не бывало, сэр. – Я честно пыталась придержать язык, но не смогла. Роберт любил повторять: «У тебя хватает пороху, чтобы говорить, а вот отвечать за свои слова – пороху не хватает». – Они меня не расстроили, потому что вы меня совершенно не знаете… Но… если я не ошибаюсь… или же с вами говорил кто-то, кто меня знает…
– Иными словами, вы хотите, чтобы я объяснил вам, как я это узнал.
– Нет, спасибо, я уже поняла. Вам помогает что-то фронтальное… и френологическое.
Я расслышала вздох.
