Канцелярская крыса. Том 2

– Что?

– Сперва я решил, что неверно набрал код, отпирающий дверь. Автоматоны были запрограммированы открывать огонь по нарушителю. На какое-то время я даже начал сомневаться в собственной памяти. Неприятное ощущение, признаться. За столько лет я привык ей полностью доверять.

– Но код?..

Мистер Беллигейл бросил обугленный свиток на пол и наступил на него ногой. Точно давил подошвой мертвое насекомое.

– Никакой ошибки не было. Мой код верен. Кто-то заменил программу автоматонов. Одно небольшое, но весьма интересное изменение. Буквально несколько отверстий не на своих местах.

– Кто-то… изменил программу?

– Да. Приказал сторожевым автоматонам атаковать всякого, кто вводит верный код. Элегантное решение.

– Ужасно, – прошептал Герти, потрясенный этой новостью. – Но кто? Как?

– На эти вопросы я пока ответить не в силах, – отозвался мистер Беллигейл, вынимая из кармана пиджака патроны и перезаряжая свое чудовищное двуствольное орудие. – Я не знаю, кто этот человек. Но, думаю, знаю, где он.

– Где?!

– Советую вам вооружиться, полковник. Потому что этот человек в данный момент находится внутри, как раз за этой дверью. Впрочем, их может быть и несколько.

Герти вздрогнул.

– Отчего вы так решили?

Мистер Беллигейл многозначительно указал на болтающуюся сургучную печать, которую Герти прежде не замечал.

– Пломба. Она сорвана. Центр управления был опечатан лично мной сразу после очередной инспекции восемь месяцев назад. С тех пор ни один служащий Канцелярии не бывал внутри.

Герти непослушными пальцами поднял с пола пистолет одного из техников. Это был удивительно тяжелый никелированный образец с длиннейшим стволом, кажется, американского производства. От одного прикосновения к нему в груди рождался беспокойный холодок. Герти терпеть не мог оружия и сжал пистолет так сильно, будто тот был опасным хищником, способным извернуться и цапнуть хозяина. Рукоять больно врезалась в ладонь.

– Вы сказали, – пробормотал он, привыкая к весу оружия, – что код был лишь у трех человек.

– Верно. Перед вами один из них. Другой, мистер Шарпер, как вы знаете, находится за пределами острова. И я гарантирую, что он никогда не отпирал «Лихтбрингт». Значит…

– Профессор Нейман! – воскликнул Герти.

Мистер Беллигейл кивнул.

– Иных вариантов попросту нет. Увы, наша исходная версия оказалась неверной. Он не утонул. Или… утонул не сразу.

– Что вы имеете в виду?

– Полагаю, его пытали перед смертью. И он выдал код.

– Пытал? Кто пытал? – Герти показалось, что cкальп под волосами покрывается гусиной кожей.

– Не знаю, – мистер Беллигейл безразлично пожал плечами. – Могу лишь предположить, что это серьезные люди и настроены они крайне решительно. Раз уж они начали действовать, причем так самоуверенно, то, без сомнения, пойдут до конца. Это уже не просто диверсия. Это нечто большее. Это попытка уничтожить остров. Не в буквальном смысле, конечно, но все же. Полностью дестабилизировать все сферы его жизни, включая промышленность и транспорт. Это работа не обычного хулигана. Возможно, это бомбисты-полли, борющиеся против Короны. Или германские агенты. Не будем гадать, полковник, у нас с вами есть отличная возможность убедиться воочию.

– Но почему вы думаете, что они до сих пор в центре управления? Они уже нарушили работу «Лихтбрингта», к чему им запирать себя в мышеловке?

– Они там, – веско произнес мистер Беллигейл, вскидывая свой хаудах точно игрушечный деревянный пистолет. – Без сомнения, ждут за дверью. Они не могут позволить себе уйти, опасаясь, что мы восстановим работу машины. Значит, будут баррикадироваться и держаться до последнего. Биться насмерть. Что ж, посмотрим, чего они стоят против двух решительно настроенных джентльменов вроде нас с вами!

– Но, может, было бы неплохо кликнуть подмогу?

– Слишком долго. Не собираюсь давать им шанс улизнуть. Идем немедля. Признайтесь, у вас же тоже играет сердце в предчувствии славной драки!

Герти попытался изобразить на лице соответствующую моменту гримасу – смесь ярости, нетерпения и возбуждения перед битвой.

Пистолет пришлось стиснуть двумя руками, чтоб заставить хотя бы смотреть в одном направлении. Должно быть, это получилось у него наилучшим образом, потому что мистер Беллигейл удовлетворенно кивнул и положил ладонь на отпирающий рычаг. От улыбки, пробежавшей по его бледному лицу, температура в помещении разом упала на несколько градусов.

– Добро пожаловать в «Лихтбрингт», полковник!

* * *

Когда многотонная дверь, натужно заскрипев, стала откатываться в сторону, Герти едва подавил желание отпрыгнуть подальше. Дверной проем напоминал распахивающийся зев какого-то подземного чудовища, и это неприятное сходство усиливалось царящей за дверью темнотой. Причем темнотой не молчаливой, а жужжащей, шипящей и потрескивающей, точно ночь в джунглях.

Люди, захватившие управление машиной, намеренно потушили свет в зале, понял Герти. Нарочно для того, чтобы штурмующие оказались в невыгодном тактическом положении, сделавшись живыми мишенями на фоне света. Без сомнения, они взяли выход под прицел и теперь хладнокровно наводят свои винчестеры на его, Герти, живот…

Он едва удержался от того, чтобы не выпустить в темноту весь магазин и, бросив тяжелый пистолет, броситься обратно по тоннелю. Зловещие и неживые помещения Канцелярии сейчас казались ему уютнее любого гостиничного номера.

Мистер Беллигейл действовал быстро. Не успела дверь полностью откатиться в сторону, как он, ухмыльнувшись жутко и остро, точно голодный шакал, беззвучно скользнул в проем. Его черный костюм мгновенно растворился в темноте, точно капля чернил в луже. На мгновенье Герти даже померещилось, что механическое чудовище «Лихтбрингт» засосало его своей металлической пастью.

«А может, там никого и нет? – Эта спасительная мысль обвилась вокруг позвоночника скользким морским угрем. – Пусто. Ни души. Никто не врывался в центр управления машиной, а просто у пары шестеренок вывалились зубы, или там мышь перегрызла кабель… Обычное дело, когда касается сложной машинерии. И с автоматонами просто чья-то оплошность…»

Но Герти не удалось долго держаться за эту мысль. Потому что из черного провала ударил голос мистера Беллигейла, властный и оглушительный:

– Всем оружие на пол! Буду стрелять!

В темноте вспыхнул гальванический фонарь мистера Беллигейла, пронзив внутреннее пространство пляшущей шпагой невыносимо яркого света. Его луч метнулся от стены к стене, выхватывая какие-то бесформенные зубчатые контуры, бывшие, судя по всему, самой сутью счислительной машины. Один из контуров отличался от прочих. Слишком плавных линий, не похожий на механический агрегат, но очень похожий на человеческое тело. Мистер Беллигейл, по всей видимости, его не заметил, рассматривая темные углы. Но Герти видел отчетливо даже после того, как луч фонаря ушел далеко в сторону.

– Стоять на месте! – закричал истошно Герти, пытаясь пляшущим стволом пистолета нащупать зловещую фигуру, вновь слившуюся с темнотой. – Канцелярия!

Пистолет в его руке вдруг ожил и выбросил из себя три огненных цветка подряд, дергаясь в руках как маленький, но отчаянно сильный зверь, пытающийся обрести свободу. Должно быть, пальцы Герти, нервно сжавшие рукоять, излишне сильно надавили на спусковую скобу. Изнутри донесся визг рикошетов, сменившийся глубокой тишиной, еще гудящей от соприкосновения металла с металлом.

Герти едва не выронил дымящееся оружие из рук. Что, если одна из пуль попала в самого мистера Беллигейла?..

Шатаясь от волнения и страха, Герти приблизился к дверному проему и крикнул:

– Мистер Беллигейл!.. В-вы в порядке?

И ощутил невероятное облегчение, когда изнутри донесся знакомый голос:

– Я цел, полковник. Просто выключил фонарь. Погодите минуту, сейчас включится свет.

Он щелкнул каким-то выключателем, и непроглядная тьма отсека управления наполнилась серией коротких фиолетовых вспышек. Судя по всему, где-то наверху загоралось множество гальванических ламп. Включались они долго, сердито потрескивая. В последний раз им довелось работать много месяцев назад, и теперь, подобно очнувшимся после затяжного летаргического сна организмам, они не сразу вспоминали свое предназначение.

Но еще прежде, чем свет сделался пригодным для глаз, Герти разглядел то, что едва не заставило его вскрикнуть. Посреди помещения лежало распростертое человеческое тело в коричневом шевиотовом костюме. Лежало ничком, беспомощно раскинув руки, и всякая мысль о том, что это не человек, а что-то иное, оказалась безжалостно развеяна еще раньше, чем лампы включились на полную мощность.

– Отличный выстрел, – одобрительно сказал мистер Беллигейл, тоже глядевший на тело, все еще со своим жутким хаудахом в руках. – А у вас твердая рука, полковник. Удивительно метко попали. Точно между лопаток. Небось, набили руку в джунглях, когда охотились на ягуаров, а? Что ж, в наших джунглях подчас можно встретить не менее смертоносных хищников… И этого вы уложили наповал.

Герти ощутил, что кислород, вырабатываемый его организмом, по какой-то причине не поступает в мозг, точно на шею ему накинули прочную и упругую джутовую веревку. Герти хватал ртом воздух, чувствуя горячую пульсацию крови в висках и затылке. Столь сильную, что делалось даже удивительно, как глаза еще остаются в своих глазницах.

– Всего один, – прокомментировал мистер Беллигейл, приближаясь к телу. – И без оружия. Удивительно дерзкий мерзавец, судя по всему. Сейчас мы узнаем, кто это такой.

Он только что убил безоружного. В спину. Герти привалился боком к холодному металлу двери, губы его дрожали, а глаза неотрывно смотрели на крохотную, окруженную излохмаченной тканью дырку аккурат посередине шевиотового пиджака. Дырка эта все еще курилась дымком. Едва заметным, как от плохо притушенной папиросы.

Это не был полли-бомбист или германский агент. Он не был вооружен, и поблизости не было заметно адской машинки с бикфордовым шнуром. Более того, даже от входа Герти видел седину покойника. Какой-то бедолага, быть может, заблудившись в канцелярских тоннелях, забрался в управляющий отсек счислительной машины. Кто-то попросту забыл запереть дверь или же непрошеный гость оказался на свою беду необычайно удачливым, подобрав нужные цифры. Но не успел он сообразить, где оказался, как дверь открылась и на пороге возник полковник Уизерс, чертова канцелярская крыса Уизерс, всадившая пулю ему в спину…

Мистер Беллигейл, не замечая смертельной бледности Герти, присел над телом. Сейчас он как никогда походил на строгого гробовщика, придирчиво оценивающего параметры своего клиента. Отвернув голову покойника, он присвистнул. Свист второго заместителя был протяжен и тонок, как свист жокейского стека, рассекающего воздух.

– Вот те на. Дело становится все интереснее, полковник.

– Вы его знаете? – выдавил Герти.

– Разумеется, знаю. Это профессор Нейман. О Господи, вы и сами выглядите как покойник! Вы в порядке?

– Старые раны. – Герти попытался выжать из себя слабую улыбку. – Иногда они досаждают в самый неподходящий момент. Кто это, вы сказали? Кажется, я плохо…

– Профессор Карл Готфрид Нейман собственной персоной. Создатель «Лихтбрингта».

Он застрелил профессора. Математического гения, положившего всю жизнь на создание уникального аппарата. Пристрелил, как воришку, ковыряющегося в буфете. Герти испытал новый приступ слабости, такой интенсивный, что едва сам не рухнул на пол. Дело становилось еще яснее. К его собственному ужасу.

Лишь закончив работу над «Лихтбрингтом», профессор сообразил, с кем имел дело и какую мощь предоставил в руки Канцелярии. Вполне вероятно, прежде он был слишком увлечен работой, чтобы осознать, кто выступает его работодателем. Известно, что ученые часто чудаковаты и невнимательны к окружающему.

Профессор закончил труд своей жизни и только после этого понял, что заключил сделку с дьяволом. Но было поздно. Он уже не мог ничего изменить. Механическое сердце его детища, «Лихтбрингта», заработало. И тогда профессор сбежал. Немыслимым образом обманул канцелярских крыс Шарпера и растворился в Новом Бангоре. Но что он делал здесь?.. Возможно, он испытал запоздалое раскаянье и нарочно попытался вывести счислительную машину из строя. Остановить ее во что бы то ни стало, чтобы зловещая Канцелярия не смогла воспользоваться плодами его трудов, заключив остров в оковы из гальванических проводов и поршней.

Или же, напротив, уловив ее нестабильную работу, тайно проник в охраняемый подземный центр, чтобы устранить ведомые лишь ему неисправности. Как бы то ни было, профессор Нейман не успел окончить своей работы. Потому что дверь за его спиной открылась и…

– Как он мог здесь оказаться?

– Несомненно, способность задавать своевременные и меткие вопросы относится к вашим сильным сторонам, – проворчал мистер Беллигейл, все еще пристально разглядывая покойника. – Вход в подземные тоннели возможен только через Канцелярию. И могу поручиться, что профессора там не видели уже очень давно.

– Не мог же он скрываться в тоннелях столько времени!

Мистер Беллигейл наконец поднялся на ноги. И, к внутреннему облегчению Герти, спрятал оружие.

– Он и не скрывался.

– Простите?

– Забирайтесь внутрь! Увидите сами.

Для этого Герти понадобилось серьезное душевное усилие. Несмотря на то что пугающей темноты более не было, внутренности «Лихтбрингта» все еще казались ему крайне неуютным местом, совершенно не предназначенным для человеческого присутствия. Он ощутил себя обреченным Иовом, по собственной воле ступающим в разверстую пасть механического Левиафана.

Воздух в центре управления был затхлым, как в тоннелях, хоть и избавленным от ароматов подземной гнили. Ее заменяли совсем иные запахи, сродни тем, что полностью занимают внутренние пространства судовых машинных отделений, – тяжелые запахи металла, керосина, копоти и смазки. Аромат работающей машинерии, столь же естественный, как для человека аромат пота и одеколона.

К его удивлению, внутренности центра управления отнюдь не походили на работающий цех. Не было ни крутящихся шестерней, ни поршней, ни чего-либо еще в этом роде. Скорее комната напоминала собой рубку подводной лодки, увеличенную во много раз. Здесь громоздились шкафы, усеянные столь огромным количеством индикаторов, что выглядели домами со множеством светящихся окон, тянулись короба с гудящим оборудованием, а кабелей было столько, что их громоздкие связки можно было принять за скопище исполинских змей.

Но было еще кое-что, что не вписывалось в эту картину и обо что Герти едва не споткнулся, перебираясь через высокий порог. Груда пустых консервных банок у входа и потрепанная тряпичная лежанка свидетельствовали о том, что помещение вовсе не было необитаемым.

– Он… жил здесь?

– Похоже на то. Забавная ситуация, согласитесь. В то время как Канцелярия перекапывала весь Новый Бангор вверх дном, профессор Нейман спокойно обитал в самом центре управления машиной. В единственном месте, которое считалось неприступным.

– Пока я не убил его, – пробормотал Герти.

Мистер Беллигейл холодно усмехнулся.

– Вы его не убивали.

– Но я выстрелил…

– В покойника, полковник, в покойника. Взгляните внимательнее на его лицо. Вот здесь и здесь, видите?.. Явственно заметны первичные признаки разложения. Профессор Нейман мертв как минимум несколько дней. Так что ваша пуля не оборвала его жизнь. Хотя выстрел, повторюсь, был прекрасный.

Герти ощутил возможность набрать полные легкие воздуха. С него точно сняли тугой корсет, который все это время стискивал грудь, грозя раздавить ребра. Несмотря на запах смазки, которым было пропитано все помещение, воздух этот показался ему слаще изысканного сидра.

– В таком случае кто убил его?

– Мистер Томас Алва Эдисон[17], полагаю.

– В каком смысле?

– Не в самом прямом, полковник, не беспокойтесь. Лучше взгляните на ладони покойного.

Герти взглянул, хоть и с почтительного расстояния. Ладони мертвеца были ничем не примечательны, разве что покрыты легким налетом копоти.

– Он…

– И вот сюда еще. – Мистер Беллигейл указал на то, чего Герти до сих пор не замечал, а именно на одну из снятых панелей. В образовавшейся нише виднелись обнаженные кабели с обрезанным изоляционным слоем. – Удар гальваническим током. Мгновенная смерть.

– Вы хотите сказать, что профессор Нейман собственноручно умертвил себя?

– Все указывает именно на это. Человек с его опытом не мог не знать, что кабели под напряжением смертельно опасны. Это не походит на несчастный случай.

– Безумие! – не удержался Герти. – К чему человеку вроде профессора сводить счеты с жизнью, да еще таким жутким образом?

– Возможно, он пытался починить «Лихтбрингт?» – предположил мистер Беллигейл. – А когда понял, что это невозможно, наложил на себя руки?

– Кстати о руках… Что это за символы на внешних сторонах его ладоней? Какая-то татуировка?

Мистер Беллигейл бесцеремонно поднял вялую кисть мертвеца. На первых фалангах пальцев виднелись небольшие символы, не походящие на буквы ни одного известного Герти языка. Круги со вписанными в них кривыми, многоугольные звезды, ломаные линии…

– Похоже на татуировку, – нахмурился мистер Беллигейл. – Готов поклясться, что при жизни профессора ничего подобного у него на руках не было. Погодите, сейчас переверну его на спину…

Профессор Нейман усилиями мистера Беллигейла легко перекатился, скрыв нервирующую Герти дыру в спине. Правда, лицо его едва ли являло собой более приятное зрелище. Тронутое желтизной, с безумно вытаращенными глазами, оно скорее походило на оплавленную восковую маску. Герти неприятно удивило выражение, с его точки зрения, не совсем характерное для человека, убитого смертельным разрядом гальванического тока. Оно было… Герти не смог найти подходящего описания. Оно было одновременно и безумным, и торжествующим. На редкость неприятная гримаса для мертвеца.

Под телом профессора обнаружилась кипа мелко исписанных листов. Герти поспешно поднял их, пытаясь разобрать написанное. Если эти листы были в руке Неймана в минуту смерти, они могут хранить разгадку его странного самоубийства.

– Нашли что-то интересное, полковник?

– Белиберда, – вздохнул Герти, перебирая добычу. – Это не английский язык.

– Вот как? Быть может, математические формулы?

– Не похоже. Черт, это какая-то бессмыслица. Вот здесь, например, кусок на латыни. А тут… Даже не могу предположить. Арамейский?..

– Интересный документ. – Мистер Беллигейл сам пробежал глазами несколько листков. – И подтверждает мою версию о произошедшем.

– Какую же?

– Профессор Нейман выжил из ума и покончил с собой. Бессмысленные послания на несуществующих языках – характерная черта умалишенных. Боюсь, острый ум профессора стал его же проклятьем. Немудрено, учитывая, с какими сложностями ему пришлось столкнуться во время создания «Лихтбрингта».

– А что, были какие-то тревожные симптомы?

Мистер Беллигейл скривил губы.

– Честно говоря, имелись, но мы старались не обращать на них внимания. Сами знаете, излишнее нервное напряжение у гениальных математиков едва ли бесследно проходит… Под конец монтажных работ профессор сделался еще более рассеян и беспокоен, чем обычно. Настолько, что иногда и в самом деле походил на сумасшедшего. Знаете, прыгающий взгляд, бессмысленный шепот…

– Может, стоит на всякий случай осмотреть его личные вещи? Вдруг там найдется подтверждение его душевной болезни.

– Я сделал это еще полгода назад, полковник. Ничего интересного, профессор при жизни вел спартанский быт. Единственный интерес представляла его библиотека.

– Но что можно обнаружить в библиотеке математика?

– Разумеется, там было множество научных трудов, от Джабира ибн Афлаха[18] до самых последних работ Мерэ[19]. Но были там и другие. Элифас Леви, Гвидо фон Лист, Пеладан…

– Кто это? Математики?

– Не совсем. Оккультисты. От умеренных философских воззрений до крайнего толка, которых веков пять назад наверняка бы отправили на костер.

– Да, вы упоминали, что профессор увлекался оккультизмом. Но я полагал, что речь идет о невинном хобби.

Мистер Беллигейл поправил идеально выглаженный воротник своей белоснежной рубашки. Этот жест показался Герти удивительно естественным и человечным, совершенно не свойственным работнику Канцелярии.

– Я и сам так считал до недавнего времени. Полагал, что оккультизм профессора был своего рода отдушиной, отдыхом для его математического ума. Но эти татуировки… И самоубийство… Я начинаю опасаться, не оккультизм ли свел бедолагу с ума.

«Новый Бангор сам способен свести с ума кого угодно, – безрадостно подумал Герти. – Профессор еще удивительно долго продержался в этом безумном городе. Не суждено ли мне последовать по его стопам?.. Может, эта губительная невидимая отрава уже проникла в мой мозг и теперь исподволь заражает его?.. Что, если в один прекрасный день полковник Уизерс попросту перережет себе вены нержавеющей бритвой? Или выбросится из окна собственного кабинета?..»

От подобных мыслей столь сильно несло ледяной жутью, что Герти поежился. Ему вновь на миг показалось, что он очутился посреди засасывающего болота, по шею в мутной жиже. Он почти наяву ощутил, как царапают тело острые корни и щелкают, впиваясь в кожу, ядовитые насекомые…

– Что за отвратительные звуки, – пробормотал мистер Беллигейл, поднимая голову. – Вы тоже их слышите?

Герти прислушался. Еще недавно ему казалось, что в центре управления «Лихтбрингта» стоит мертвая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом аппаратуры. Но теперь, когда мистер Беллигейл сказал об этом, он и верно начал разбирать за этим гулом прочие звуки. Возможно, прежде мозг просто отказывался воспринимать их.

Это не было похоже на работу ни одного известного Герти механизма. Просто негромкое, едва слышимое, шипение, то затихающее, то вновь набирающее силу и перемежаемое настоящей какофонией прочих звуков: скрипением, пощелкиванием, скрежетом и треском. Так вот отчего его богатое воображение нарисовало болото, полное хищных насекомых!.. Если бы не мертвец, лежащий в двух шагах от него, Герти улыбнулся бы своей мнительности.

– Откуда это доносится? – спросил он.

Мистер Беллигейл указал острым пальцем на потолок.

– Из динамиков. Тут повсюду звуковые катушки. Когда-то предполагалось, что «Лихтбрингт» будет способен общаться голосом.

И верно, наверху виднелось множество медных раструбов, похожих на начищенные трубы духового оркестра, которые кому-то вздумалось прикрутить к потолку.

Забавная деталь: как только Герти стал разбирать этот звук, он тут же сделался раздражающим и неприятным. Быть может, он звучал на какой-то волне, особенно неприятной для человеческого слуха. Как будто кто-то набил ведро мятой бумагой, гайками, заскорузлым тряпьем и прочим хламом, после чего запустил туда руку и стал ожесточенно ворочать.

– Этот звук что-то означает?

– Ничего. Лишь помехи. Еще одно подтверждение того, что «Лихтбрингт» не надолго пережил создателя. Подозреваю, его основное ядро еще функционирует, но после отказа всех четырех блоков количество ошибок в его операциях увеличивается с каждой минутой. Неприятное, должно быть, чувство, а? Наверно, сродни ощущениям тяжелобольного или медленно сходящего с ума человека. Послушные прежде мысли начинают сбиваться, путаться, пока не превращаются в сущий хаос…

Герти передернул плечами. Ему хотелось убраться поскорее из этого подземного склепа, ставшего последним пристанищем мертвого профессора. На лацкане своего пиджака он обнаружил перебирающего лапками жука и с отвращением сбросил его на пол. Недовольно пошевелив мохнатыми усами, жук меланхолично удалился в сторону ближайшего шкафа с аппаратурой.

Мистер Беллигейл, к его удивлению, застыл без движения, точно автоматон с разряженным аккумулятором. Судя по тому, как напряженно он смотрел в пустое пространство перед собой, мыслями второй заместитель находился сейчас где-то далеко отсюда. Герти мог ему только позавидовать: его собственные мысли, не в силах оторваться далеко от тела, были вынуждены кружить по центру управ-ления.

– Мистер Беллигейл!

Второй заместитель встрепенулся.

– Что такое, полковник?

– Наверно, нам лучше поскорее обесточить машину? Разве не за этим мы пришли?

Мистер Беллигейл вздохнул и протер пенсне. Удивительно, но он выглядел смущенным.

– Я почти уверен, что мне удастся самостоятельно прервать все процессы «Лихтбрингта». Процедура, конечно, сложна, но…

– Так в чем же дело? Тяните рычаг!

– Выключить аппарат такой сложности, как «Лихтбрингт», куда проще, чем включить. Мы можем обесточить все его контуры и узлы, но удастся ли нам потом вновь заставить их работать – вот в чем дело. В прошлый раз у нас был профессор Нейман. Я не уверен в том, что, единожды выключив машину, нам удастся без его участия вернуть ее к жизни. Мы рискуем необратимо потерять все, что было создано за эти годы. Это очень сложный механизм, полковник.