скачать книгу бесплатно
– Звучит хорошо, Вебер, но это не так. Твои ощущения никуда не денутся, а усугубятся и разнесут тебя в щепки. Тебе плохо, но это ничто в сравнении с тем, что могло быть. Ты начал не доверять мне и всем подряд, и это тебе мешает спокойно работать. Ты думаешь обо всем сразу и хаотично, ты путаешься в своих намереньях и потому забываешь.
– Я хочу вам доверять, как прежде, я ничего не понимаю, как мерзкий двоечник.
Лицо Аланда осветилось неожиданной для Вебера улыбкой.
– Я скажу тебе ужасную вещь и окончательно лишусь твоего доверия: я чувствую про себя то же самое.
Вебер улыбнулся.
– Вы играете, а я нет.
– Вебер, игра в том, что я играю, а на самом деле всё именно так.
Зазвонил телефон, Аланд с непонятной тревогой посмотрел на него и не снял трубку, а откинулся к спинке кресла. Телефон настырничал, Вебер смотрел то на телефон, то на Аланда и видел, что Аланд нервничает все больше. Ему показалось, что и телефон тоже нервничает, звонил он непривычно резко, пронзительно.
– Вам звонят, – зачем-то сказал Вебер, сам понимая, что сказал глупость. – Может, мне выйти?
– Если бы я хотел, чтоб вышел ты, я бы тебе сказал, но я хочу, чтобы замолчал он.
Телефон замолчал и через несколько секунд разразился новой трелью. В кабинет вошёл Абель, замер на пороге.
– Господин генерал, – сказал он, – я подумал, что здесь никого, хотел унять эту электрическую тварь, извините.
– Ты только это хотел, Фердинанд?
Абель почему-то не отвечал и не уходил, смотрел в глаза Аланду, Вебер чувствовал, что они о чём-то спорят, и не имел понятия, о чём.
– Может, я пойду, господин генерал? – спросил Вебер. – Я пойду в зал и всё-таки сделаю упражнения.
– Ты пойдёшь и ляжешь спать, причём у меня в кабинете, чтобы я видел, что ты именно спишь, – ответил Абель вместо Аланда.
Дальше начался диалог, который Вебер мог только созерцать, не понимая ни слова, они перешли на свой излюбленный диалект. Говорили они вроде бы спокойными голосами, не повышая и не понижая их, но электричество повисло в воздухе. Ко всему этому время от времени добавлял свой электрический голос настойчиво звонивший телефон.
Вебер поднялся.
– Сиди, Вебер, – сказал Аланд.
Абель что-то ещё сказал и вышел.
– Что вы делите с Абелем?
– Ничего, у Абеля кризис самостоятельности. В зал пойдёшь утром. Я звал тебя за другим. Я хотел тебе рассказать одну притчу, она имеет отношение к тому, что сегодня было с тобой.
Приблизилось время вечерней медитации, и два ученика собирались приступить к ней. Но в это время на городском стадионе начинался футбольный матч, а оба ученика были страстными поклонниками футбола. Один прилежно сел в медитацию и весь вечер продумал о том, что происходит там, на стадионе; второй пошёл на футбол, преступив свои правила, но, сидя на стадионе, он изводился тем, что пропустил медитацию, подвёл учителя, что в медитации ему было бы свободнее и лучше, чем на этом кипящем пустыми страстями собрании потерянных, полубезумных людей. Он понял, что ему не интересен футбол и никогда не был интересен, что он хочет только медитации и прощения учителя за свой проступок. Когда поздно вечером они собрались у учителя, что он сказал им, Вебер?
Вебер улыбался, прекрасно понимая, о чём Аланд говорит.
– Он поблагодарил второго за прекрасную медитацию и отругал первого за то, что тот весь вечер потратил на футбол.
– Именно, ты меня понял. Иди, не спрашивай, что тебе делать. Я отвечу: думать. И больше ничего.
– О футболе?
– Лучше о медитации, Вебер. Так что Карл был не прав, конфету от меня ты не заработал, хорошо, что не заработал тумака.
Телефон зазвонил опять.
– Так я могу идти?
– Убирайся.
Аланд взял трубку. Вебер пошёл к дверям, но остановился, услышав в трубке знакомый женский голос, откуда-то знакомый. Это был верх неделикатности, но Вебе стоял, хотя Аланд отвернулся к окну, уверенный, что Вебер вышел.
«Аландо, как тебя понимать?..»
Вебер всё-таки вышел.
«Аландо, как тебя понимать?» – повторил он, пытаясь понять, откуда он знает этот голос.
Абель стоял по-прежнему у окна, оглянувшись на Вебера, он театрально простёр руку к своим открытым дверям. На диване была подушка, одеяло, и простыня была идеально подоткнута.
– Кто это ему звонит, Фердинанд? – улыбнулся Вебер.
– Детям нельзя слушать на ночь страшные сказки. Это его смерть.
– Но Аланд же бессмертный.
– Триста лет не бессмертие, к тому же, уже триста! Или триста пятьдесят? Нужно всё-таки узнать его точную дату рождения, не пропустить бы юбилей. Да и на могильной плите такую надпись нельзя игнорировать – это будет место паломничества, можно сделать большие деньги, надо попросить Коха составить гороскоп событий, мою дату рождения он рассчитал до минуты.
– Кох занимается такой ерундой?
– А ты попробуй рассчитай.
– Да он наверняка знал, когда ты родился.
– Этого даже я не знал.
– Тогда откуда ты можешь знать, что он рассчитал правильно?
– Аланд подтвердил.
– А ему-то откуда знать?
Абель улыбнулся и опять стал серьёзен.
– Ладно, фенрих, я не скажу Аланду о твоих намёках, оставим как рабочую версию ту, что и была раньше: Аланд всегда всё знает. Хорошо?
– Да ну тебя, Фердинанд, у меня скоро короткое замыкание в мозгах случится.
– Возможно, дай свою дурную голову.
– Конечно, если речь о моей голове, то без устойчивых эпитетов не обойтись. А ты видел эту его смерть, что так настойчиво звонит ему в третьем часу ночи?
– Видел.
– И ты знаешь, о чём они говорят?
– Я не подслушиваю чужих разговоров, фенрих, в отличие от тебя.
– Я понял, Абель!.. Я вспомнил!.. Ему звонит эта карга из госпиталя!
– Значит, там опять сложный пациент, сейчас умчится, без него, видно, не обойтись, а он хотел провести вечер в спокойной беседе с учениками… Бедный Аландо.
– Почему она тоже его так назвала?
– Это его конспиративное имя – только для посвящённых, ты к ним не относишься. Ты подслушал, а это не считается, иди спать, болтун несносный.
– А ты посвящённый?
– Я? Конечно, я же бывший главный врач госпиталя и знаю о тех, кто у меня работал.
– Аланд у тебя работал? А почему вызывают его, а не тебя?
– Он у меня работал, но уволен я.
– Ты? Опять ты юродствуешь, Фердинанд?
– Я прав. О!.. – Абель прислушался.
Дверь Аланда открылась, он вышел.
– Срочный пациент, господин генерал? – спросил Абель. – Я уж думал, вы и в самом деле не поедете.
Аланд не ответил, пошёл вниз.
– Фенрих, насчёт сна я не шучу, ляг, и чтоб до утра твои мозги астрал ничем не замутняли, – когда звук шагов Аланда стих, сказал Фердинанд. Вспомнив о «дурной голове», подержал ладони на висках Вебера и тоже ушел.
Вебер видел в окно, что Аланд сел в машину и уехал, потом к гаражу прошел Абель – и тоже исчез за воротами. Вебер подумал, что даже если Абель и в самом деле откуда-то мог быть уволен, то от срочного пациента ему, конечно, не удержаться. Вебер лёг и с наслаждением заснул.
Глава 32. Опущенное забрало
Утром Вебер вместо разминки, куда его не пустили, ушёл в зал и занялся упражнениями, потом он отправился на урок к Гейнцу, забыв, что с вечера от урока отказался. Гейнц об этом тоже не вспомнил. День пошёл спокойно. В Корпусе не было ни Аланда, ни Абеля, жизнь подчинялась общему распорядку.
Первым вернулся Абель, и не один, он вернулся с Анной-Марией. Они от машины шли и над чем-то смеялись, откровенно любуясь друг другом, держась за руки. Не то чтобы это было неприятно, но Вебера чем-то это насторожило.
– Привет, Рудольф, – махнул Абель рукой. – От чего отлыниваешь?
Веселье в его глазах граничило с дерзостью, Вебер отступил от него, Абель приобнял Анну-Марию, они пошли к столовой.
Вебер почувствовал, что к нему кто-то подошёл, увидел напряженного Гейнца.
– Ты что-нибудь понял?
Вебер промолчал.
– В зал идёшь? Приходи. Что с Абелем?
Вебер пожал плечами.
– По-моему, у него неприятности, он вчера сказал, что уволен из госпиталя. Может, решил отвлечься? Он с Анной-Марией.
– Видел, не слепой. Я его вызову, ладно, потом. Приходи в зал.
Когда они вышли с тренировки, Абель возвращался от ворот – теперь один, Гейнц сразу направился к нему.
– Я тебя вызываю, Абель!
Тот остановился. Вебер, Кох, Клемперер встали между ними.
– В сторону! – сказал Абель, всем пришлось отойти.
Вебер взглянул на Абеля и бросился на руку Гейнца. Удар пришёлся Веберу в грудь и отбросил его на другой конец плаца. Последнее, что он увидел перед ударом Гейнца, Абеля, вдруг резко побледневшего, словно какая-то внезапная боль парализовала его.
Вебер очнулся в руках Клемперера, Гейнц стоял рядом, Абель так и сидел на плацу. Кроме самой обыкновенной оглушённости Вебер проблем не чувствовал, он встал, подошёл к Фердинанду.
– Фердинанд, тебе плохо?
– Спасибо, фенрих. Гейнц, потом, через пару часов, хорошо?
– Он оперировал ночью, – сказал Вебер, пытаясь отвести друзей. – Они с Аландом ночью уезжали на какую-то срочную операцию.
Абель улыбался, слушая Вебера.
«Дурачок, даже в эту небылицу поверил. Как он жить-то будет?»
Когда все, наконец, ушли с улицы, Абель заставил себя подняться. Если бы Гейнц сейчас с такой силой врезал ему, у него был бы шанс уже не подняться вовсе. Опять Вебер не даёт умереть, чувствует, что и оставить-то его тут не на кого. Но как же уговорить его – не слушать их никого?
Абель позволил себе заехать за Анной-Марией, погулять с ней, ему очень нужно было её доверие: аневризм начинал сочиться, операция требовалась срочно, а она ни в какую.
Он не говорил с ней сегодня про операцию, им хорошо было вдвоём, они могли говорить, о чем угодно. В парке, где они часов пять болтались и где фанатично преданные созиданию малыши вылепили двух снежных гомункулусов с физиономиями, достойными пера Гойи, Абель стал делать пластические операции несчастным снеговикам.
Анна-Мария вместе с удивлёнными детьми стояла рядом и смеялась, видя, как доктор Абель орудует скальпелем, привычно извлечённым из кармана. Лица чудовищ преображались ко всеобщему восхищению. Абель остриг подворот шубы Анны-Марии – сделал преображённым лицам похожие брови: потоньше одному, потолще другому. Забрал у неё косметичку, припудрил скульптурно вылепленные носы и щёки, подкрасил «девочке» (той, у которой брови и носик потоньше) подмороженные губы. Сказал, что лысина идёт разве что мужчине – и свой шарф преобразил в платок для «девочки», скрыв её плешь очень достоверно.
Полюбовался ещё и решил, что «молодым людям» придётся обменяться сердцами. Сердца были вырезаны и пересажены. После того, как Абель их «зашил», он съездил с Анной-Марией пополнить её косметичку, шубу (постриженную с отворота) она ему «простила» и от другой отказалась наотрез – автограф великого доктора Абеля. Потом поехали в Корпус.
Мысль Абеля вновь расслаивалась и работала отдельно от эмоционального упоения и безмятежности. Как им всем – птенцам, щенкам, задиристым – объяснить, насколько ему сейчас не до выяснения отношений.
После тяжелейшего приступа в подвале он две недели с лишним чувствовал себя хорошо. Боль его почти не беспокоила, разве что усиливалась по ночам, и ему хотелось верить, что приступ был просто знаком его безоговорочной неправоты, наказанием за бессмысленную дерзость, странное обхождение с надёжной, преданной Агнес, что болезнь его приостановилась. Но то, что вчера ночью приступ повторился, когда он ночью в пустом доме лежал, едва отговаривая себе вогнать в вену убойную дозу морфия, говорило о другом: болезнь прогрессирует, и у него совсем не остается времени. Нужно провести операцию Анне-Марии. Что будет с ним в самое ближайшее время, он как врач не понимать не может. Приступы участятся, слабость будет нарастать, тело истощится окончательно, он не сможет оперировать, а кроме него эту операцию не проведет никто.
