скачать книгу бесплатно
– Павел… Паша… я не могу… не знаю… Мне надо подумать. Хотя бы пару дней. Прости.
Он так и держал ее за руку, горячую, дрожащую. Зачем, зачем было торопиться. Только испортил все. Она сейчас разрыдается…
– Алла… Аллуся, я не тороплю. Прости. Ответишь, когда сможешь.
– Окей.
Она протерла лицо бумажным платком, потом достала из сумочки бутылочку «Бонаквы» и с жадностью выпила половину.
Прежде чем возвращаться, они решили немного прогуляться по аллее вдоль моря. Он положил руку ей на плечо, она не сопротивлялась. Зачем, зачем она надела этот открытый сарафан? Ребенок, не понимает, как это сносит крышу. Так и хочется провести ладонью между лопаток, ощутить под пальцем вот эту небольшую родинку, похожую на ягоду брусники возле самого позвоночника… Господи, о чем я.
Она снова задумалась. Не отказала, не отталкивает, и то хорошо. Нельзя тянуть из земли едва проклюнувшиеся ростки, чьи кончики ещё спрятаны в оболочке семени, словно в чехле. «Полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром»…откуда-то, к ЕГЭ учил.
Пора домой.
День был будний и в вагоне набралось от силы десять человек. Алла села у окна по ходу, Павел – рядом. Руку она не отнимала. Иногда он заговаривал об экзаменах, она отвечала рассеянно. Проводил ее до квартиры, на прощание поцеловал в щеку. Она не уклонилась, но и не ответила тем же. Внизу у лифтов встретил алкашика, ее соседа, с котом на плече. «Слыш, ты Алку обидеть не вздумай!». Еле отвязался.
«Да, это точно лучший день за всю прошедшую, а возможно – и будущую жизнь» – думал Павел, возвращаясь домой. Он решил пройтись пешком – стоять или сидеть в метро он не смог бы, слишком колотилось сердце. И ничего, что поспешил. Даже если откажет, он будет бороться. Но она не откажет совсем – иначе не стала бы с ним встречаться и завлекать. Не той породы девчонка. Просто, наверно, захочет повременить. Да он сколько угодно ждать будет! Конечно, это он без пяти минут выпускник, а ей ещё три года учиться…
Родители были на даче – мама уже взяла отпуск, папа дежурил еще через два дня. Вот и славно, нужно побыть одному. Можно даже не мыть посуду и не надевать тапки. Ну что ж, любовь – любовью, а сейчас пора за дело.
Так, Ромыч обещал скинуть билеты для госов. Загружайся, старик. Помыл черешню, поставил тарелку рядом с компьютером. Блин, ну давно же хотел отменить уведомления с форума. Опять какая-то хрень от Alice. Господи. Уведомление от Аллы с VK. Глаз выхватил первую строчку – «Паша, я люблю тебя, но…». Да какие тут могут быть но… Стрелка мыши задергалась по экрану возле кнопки «Читать дальше». Не читать. Уснуть счастливым. Нет, уснуть, наверно, не получится до утра. Нужно узнать, что за «но». Пальцы потные, дрожат, не слушаются. Вот, открылось.
«…но если ты серьезно намерен стать священником, я не могу быть твоей женой. Я не девственница. Если для тебя это серьезное препятствие, считай это сообщение отказом, и общение нам нужно прекратить, чтобы зря не мучить друг друга. Если так, не отвечай мне. Мне будет больно, но объясняться еще больней. Спокойной ночи».
Он уставился в монитор. Перечитал сообщение. Ещё раз. И ещё раз. Сначала пальцы начали дрожать мелкой дрожью. Потом затрясло все тело. Рука намертво стиснула мышь, стрелка задергалась из стороны в сторону по всему экрану. Павел со всей силы дёрнул за нее и вырвал шнур из гнезда.
«Спокойной ночи»… Стёб, да? Спокойной ночи, б… На пол полетел стаканчик для карандашей, сплетенный когда-то Надькой, тарелка с черешней. Из небьющегося стекла, да? Хрена с два. На мелкие кусочки разлетелась, сука. Он с размаху наступил на груду черешен. Осколок прорезал носок и впился в ногу, сок черешни смешался с кровью. Павел бросился на диван, опершись окровавленными и перемазанными черешней ногами о подлокотник. Он выл, вопил, кричал, сжимая в руке мобильник… Схватив смартфон, пытался удалить Аллу из друзей, но руки не слушались. Не заметил, сколько времени провел так.
Наконец он худо-бедно овладел собой. Она просила не отвечать. Он и не ответит. Из друзей удалил. Теперь на форум. Сказать это дряни Alice все, что она заслуживает. Ага, вчера вечером писала. «Слушай ты, Alice. Я понял, что все вы, современные девки, б-ди. Дурак, искал идеал. Да пошли вы все»… Хотел было стереть, или хотя бы подредактировать, но задел пальцем кнопку «Ответить». А и хрен с ним.
Минут через десять осколки были убраны, осталось лишь пятно сока – или крови? на ковре. Ах, ужас, мамочка убьет, ха-ха. Ругнувшись еще раз, Павел стал раскладывать диван и уронил смартфон, лежавший на краю. Так, что там пишут? Внизу страницы красными буквами было напечатано: «Пользователь Paulus за употребление нецензурной брани и оскорбление форумчан отправлен в вечный бан».
«Блин… лучший день в моей жизни» – сказал он в слух и захохотал. Затем, не помолившись, лег спать на незастеленный диван.
Глава 9
Студентов в буфете собралось не много. Занятий уже не было, экзамены начались еще не у всех групп, но уже пошли консультации.
Горьковатый запах кофе с порога ударяет в нос. За столиком прямо перед входом сидят двое парней, похоже, первокурсников, и, видать, не гуманитариев – болтают про бозон Хиггса. У стены, вполоборота – девушка с разводами цвета морской волны в темных волосах, остриженных до середины шеи. У окна – две девчонки, наверное, инъязовки, что-то переводят с немецкого. Блин, а где Алка? Звонила, сказала, что ждет в кофейном.
Ангелина вынула из кармана мобильный и набрала номер. У девушки с морскими волосами в сумочке заиграла какая-то бодренькая мелодия, и она, оторвавшись от конспекта, полезла за телефоном. Так это же Алка и есть!
– Алка, блин, не узнала!
Алла рассмеялась и долго хохотала непривычным грудным, низким хохотом. Аж раскраснелась вся.
– Ал, ну-ка покажи. Супер просто!
– Да, видишь, мне Инка ученика подкинула, в десятый пойдет, буду к ЕГЭ готовить. Она английский, я – историю. Он на месяц вперед заплатил, вот решила имидж сменить… Пойдем, купим чего-нибудь. Только не сосиски в тесте. Я, пожалуй, кофе заварной и мороженое. Фу, как ты можешь растворимый. Да, рожок со смородой.
– Алл, ну сколько раз тебе говорить – не со смородой, а со смородиной! Эх вы, питерские…
Девушки вернулись за свой столик. С минуту сидели молча. Алла покусывала вафлю, облизывала мороженое и запивала мелкими глотками кофе. Губы подергивались, то и дело фыркала, словно вот-вот снова расхохочется. Затем отложила мороженое на блюдце, отхлебнула кофе и отставила в сторону чашку.
– Кофе жжет, мороженое ледяное, зубы можно испортить. Пусть подтает, полежит, времени вагон еще.
– Алл… – Ангелина доверительно ткнула ее локтем в бок. – Я так поняла, у вас с ним все серьезно?
Алла рассмеялась тем же грудным смехом.
– Куда уж серьезнее. Мы расстались… – Замолчала и снова отхлебнула кофе.
– Да ты что… Он же такой вроде правильный, хороший.
– Хороший-хороший, лучше некуда. Где уж нам. Недостойны… – Алла снова хлебнула кофе и чуть не подавилась, сдерживая смех.
– Ни фига себе. Он же Ромке говорил – мне Ромка сказал, что ты ему очень нравишься.
– Это не я ему нравилась. Это та паинька-заинька, за которую он меня принимал. Блин, убила бы сучку – Алла резко скомкала блестящую обертку от мороженого.
– В смысле?
– В коромысле.
– Алка. Пойдем, поговорим. Успокойся. Ну-ну, из-за мужика плакать, ни один из них не стоит. Только что смеялась…
– Да нормально все – Алла стерла слезы, откинулась на спинку стула и, закинув ногу на ногу, стала допивать кофе. Узкое смуглое колено выглянуло из под юбки.
– Ага, девчонки, вот вы где – у столика стояла Аня Селезнева и смеялась по своему обыкновению. И даже веселее, чем обычно.
– Девочки… Что щас было! Пришла я в деканат, заявление писать на академку. А бланка готового у них нет, так дали мне образец, чтобы от руки написать. И я, прикиньте, в слове «заявление» одну букву перепутала. И получилось…
– Охренеть! Просто охренеть! – Алла хлопнула ее по плечу и захохотала истерическим, утробным смехом.
– Так вот ты какая – сказал мужской голос.
Девушки резко перестали смеяться и подняли глаза. Возле столика стоял Павел.
Он застыл, словно сам обалдел от своих слов.
Алла с улыбкой глянула ему в глаза.
– Уж какая есть! Пойдемте, девочки.
– Вот дебил! Я тебе клянусь, он дебил – громко сказала Аня, когда они выходили из буфета. Павел так и остался у столика.
Девушка с волосами цвета морской волны медленно идет по набережной Канала Грибоедова, от метро, в сторону Спаса на Крови. Время от времени склонит голову то на один, то на другой бок. То вдруг остановится, обопрется локтями о решетку, и глядит на чёрную с солнечными искорками чешую канала.
Вокруг – летний Питер. Возле каждой кафешки выстроились рядком ящики с цветами. Анютины глазки и петуньи всех мастей любопытно разглядывают снующих мимо девушек в ярких сарафанах, топиках и блузках с обнаженными плечами. Гитарист на мостике выводит то «Город золотой», то «Yesterday», то «Эсмеральду». Золотая мозаика храма слепит глаза.
Девушка идёт дальше. Иногда почти столкнется с прохожим, бегущим навстречу.
Так она доходит до собора. Рассеянно глядит на золотую фигуру Воскресшего, крестится. Переходит к парку перед самым носом лошадки. Немного оживившись, подходит к девушке, продающей засахаренный миндаль, покупает кулёк. Неспешно грызет орех за орехом, заходит в парк и бессильно опускается на скамейку напротив Русского музея. Откуда-то из окон, она знает, выглядывает Мефистофель. Откидывается на спинку и закрывает глаза.
…Тут мы носились, бывало, с Владом и Марианной. Да вижу. Бежим. Ее маман сейчас подойдёт, и будет ругаться, что ей за нами не поспеть, одышка. Сначала я догоняю Влада и даже касаюсь рукой, но он делает рывок и уносится вперёд. Я стою, пытаясь перевести дух. Ага, Марианна догоняет. Догнала. Схватила за руку. Вдруг все темнеет и кружится. Все бегут. И я бегу по городу. Город не такой как наяву, а такой, как он обычно является во сне. То ли за Владом с Марьяшей, то ли спасаясь от неведомой беды. Где же они? Вот Марьяша. Раскинув руки, пытается удержаться на краю какой-то грязной канавы. Давай, держись за меня. Вот так. А где же Влад?
Алла открыла глаза. Кругом был залитый солнцем летний парк. Но было страшно, как много лет назад, когда приснился котенок с оторванной лапкой. Она тогда почти до самого утра лежала в постели, и ни неумелые детские молитвы, ни любимые уютные книги вроде Чарской или Дюма не помогали заснуть. А через пару дней Лазареву на труде чуть кисть руки не оторвало. Ладно, снам нельзя верить. К тому же всё обошлось…
Да, за последние дни перепсиховала, вот дрянь и снится. Нет, надо брать себя в руки, ещё целая жизнь впереди. И экзамен впридачу. И раздолбай Тимошка – его маменьке вынь да положь сотню баллов по ЕГЭ. Алла потрясла головой, как бы сбрасывая остатки неприятного сна. Достала из кулька и сунула в рот ещё один орешек. И что за привычка, заедать стресс сладостями… Пора домой.
– Алка, привет, не узнала сразу. Классно выглядишь!
Боже. Марианна. Накрашенная, в лёгком и женственном сарафане. Дышащая цветочным ароматом недорогой, но приятной туалетной воды.
– Привет. Ты тоже прямо топ-модель!
– Слушай, поболтаем как-нибудь? Мне бежать срочно нужно.
– Увидимся.
Чмокнули друг друга в щеки, и Марианна почти бегом направилась в сторону Инженерного замка. Алла с полминуты стояла как выкопанная, затем обернулась и проводила подругу глазами, пока та не скрылась за деревьями.
Глава 10
Как обычно после Причастия, Павел отдыхал на диване. Он пытался уговорить себя, что исповедал все грехи, но покоя не было.
«Был груб с людьми, ругался матом, не всегда удавалось извиниться»… Да, все так. Но только ли это?
Он ведь тогда хотел извиниться. Нет, все кончено, но поговорить было нужно. Сказать, что он ни в чем не винит ее (та лучше, хоть и не совсем правда), но не может пожертвовать призванием. Из соцсетей она удалилась. Мобильный все время выключен. А имейл ее, как оказалось, он и не знал. Разыскивал ее в тот день по расписанию. И вот, случайно нашел в буфете. Это была та самая девка, та самая Alice, какой он ее представил себе в тот день, когда впервые получил бан на форуме. С безвкусно раскрашенными волосами. Коленка – узкая, смуглая, аж мороз по коже – вульгарно выставлена из разреза юбки. Хохочет над скабрезнейшей шуткой. Нет, конечно, девчонки, которых он знал, и не такое себе позволяли, но Алла…
Стоп. Забыть. Забудешь, ага.
И как могла такая красота переродиться в такую мерзость? А была ли красота? Было ли чистое чувство? Было. И сейчас, когда он вспоминал прогулки по Невскому, Ботанический сад, Зеленогорск – тот небывалый день, который завершился катастрофой – голова шла кругом. Да, она влекла его и физически – все больше и больше – но ведь это естественно, в этом нет греха. И вот она, с сине-зелеными волосами, снова смеется, дерзко заглядывает ему в глаза, выставив смуглое колено. И он хочет… стоп, стоп. Про блудные помыслы надо записать к следующей исповеди.
И что уж греха таить, перед этой дурехой Alice с форума он тоже виноват. Хотел было извиниться, пытался заново зарегистрироваться на форуме с другой почты – но всеведущие админы определили его ip и не подтвердили учётную запись. Ну что ж тут поделаешь – плюнул и забыл.
Магистерскую Павел защитил с отличием. Его брали лаборантом на кафедру. Предлагали поступать в аспирантуру, но он не стал подавать документы. Поработает годик, а потом попробует поступить в семинарию. Когда-то он на что-то подобное намекал о. Виктору, и тот, вроде, не стал отговаривать, не сказал «Нет, не твой это путь». А искушение любовью к женщине – это все бесовские козни, они лишь подтверждают, что его намерение угодно Богу. Вернется о. Виктор из паломничества – надо будет с ним поговорить, рассказать всю историю.
А пока – к бабушке, в Новгород. Вот блин, Алла ведь по древнему Новгороду вроде бакалаврскую собиралась писать. Ладно, забыть, не до нее. Надо думать, как поладить с бабушкой.
Бабушке – маминой маме – было уже 80, но она вполне еще справлялась с хозяйством в своей двушке с газовой колонкой. Раз в месяц родители уезжали к ней на выходные, иногда и Павел выбирался с ними. После дачного сезона мама обычно брала отпуск за свой счет, и также на две недели уезжала к матери. В этом году у старушки пошаливало давление, и мама попросила Пашу пожить в Новгороде недельку-другую – оставить на них с отцом помидоры и перцы она не могла.
Павел как раз получил гонорар за книгу по истории, которую он мало-помалу переводил с английского весь шестой курс, и радовался, что поедет полностью за свой счет и будет располагать карманными деньгами. Не с пустыми руками явится и к бабушке, и к Нине. Нину, Пашину троюродную сестру, и ее мать, тетю Катю, бабушка на дух не переносила, даже имена эти нельзя было при ней поминать, а визиты к опальным родственникам Пашины родители всегда тщательно скрывали – мол, пошли погулять по Ярославову Дворищу. Иногда бабушка узнавала правду и закатывала скандал – «Чтоб не приезжали больше! Сдохну – соседи похоронят!», и маме долго приходилось уговаривать бабушку разрешить приехать через месяц. Это была какая-то давняя история семейных дрязг во втором поколении. Но Нина была ровесницей Нади, Пашиной старшей сестры, жившей с мужем и двумя детьми в Североморске. И Нину он воспринимал если не как сестру, то как близкую родственницу. Года два назад у Нины умер отец, потом она вышла замуж. Паша видел Никиту всего пару раз, и теперь надеялся узнать его получше.
Может, племянники скоро пойдут. А то Надька с семьёй раз в два года приезжает, особо не пообщаешься.
Покойный отец Нины, дядя Леша, приходился двоюродным братом Пашиной маме. Павел знал, что по материнской линии у Нины была двоюродная сестра, Кристина. Нина часто поминала «Криську» в разговорах, и всегда жалела ее. Отец – пьяница, мать, сестра тети Кати – загнанное существо, все никак не решится уйти от него, да и некуда. Живут где-то в поселке городского типа под Тверью. Как раз сейчас Кристина гостила у Нины – они с матерью часто принимали девочку у себя. Как он понял, спасалась от отцовских запоев. Благо, есть где отсидеться. Вот соседка наверху – тоже как мать этой Кристины, все терпит, бабулька с восьмого этажа говорила вчера – всю ночь у них там гвалт стоял, мать-перемать, отпусти меня сволочь. Родит от него, не дай Бог, – куда детям прятаться?
Размышления прервал мамин звонок. Она кричала, чтобы он уже собирался, нельзя опаздывать на автобус, не убивай бабушку своим разгильдяйством. Паша не стал грешить после Причастия, ответил «Окей, мамуль» и направился к выходу. Посуду не помыл, ну ничего, там всего одна тарелка и чашка, ну и кастрюля. Приедет завтра отец на дежурство, справится.
Бабушка встретила Павла наваристым крошевом – щами из засоленных зеленых листьев капусты, холодцом и пирогами с морковкой. Поскольку Петров пост уже кончился, дилеммы «согрешить нарушением поста или ссорой с бабушкой» перед ним не стояло.
– Ну как, Пашутка, жениться-то не собрался? – спросила бабушка за чаем.
– Да нет пока…
– А то я правнуков своих и не вижу. Надюша-то вообще сюда дай Бог раз в пятилетку заедет. Младшенькую-то вообще еще не видала.
– Бабуль… ну нельзя спешить в этом деле. Надька-то молодец, Леха у нее классный мужик.
– Ой, не надо мне. Да по нужде она замуж выскочила, вот и сидит теперь в Тмутаракани. К родителям ей, небось, стыдно.
– Бабушка, не надо…
– А чего не надо. Само имя не переношу. Вот у меня тоже Леха, племянничек, так всю жизнь с ним на ножах.
– Бабушка, о мертвых либо хорошо, либо ничего..
– Да что уж теперь. А слышал, Нинка-то дочь его? За начальника своего замуж вышла. Сорок лет ему, разведенный. Небось сама и развела…
– Бабуль… можно еще пирожка?
– Нужно! Сиди, сиди, я принесу.
Пока бабушка ходила на кухню за пирогами, Паша скинул Нине смс-ку, что доехал и завтра зайдет.
– Так, Павлуха! Я кому говорил, торт не покупать! У нас в два раза больше. Вот щас оба тебе в рот и запихнем!
– Ну-ну, разбушевался, Никита Петрович – Нина погрозила мужу пальцем. Пошли, Павлуш, с мамой поздороваешься, а то она лежит, давление пошаливает тоже.
Нина была поздним ребенком, и ее матери уже перевалило за шестьдесят. Это была добродушная женщина, с густыми почти сросшимися бровями. Нос у нее был с горбинкой – пожалуй, единственная черта, унаследованная Ниной.
– А с Кристиной-то познакомился? – спросила тетя Катя после приветствий и поцелуев. Гостит сейчас у нас. В институт поступала, да не поступила. А жаль девку, так бы общежитие дали. Ох, беспутный у них батька… Ладно уж, иди в гостиную, скучно, небось, со старухой-то…
Уже выйдя из комнаты, он расслышал тёткин вздох со словами «Дай Бог Кристиночке».
«Дай Бог ей своих внуков поскорее потискать» – подумал Паша и направился в гостиную.
За накрытым по-праздничному столом, напротив телевизора, сидела девушка. Девочка, старшеклассница или выпускница. Круглолицая, с пухлыми губками. Зря она, конечно, выбрала такую яркую помаду. Темно-русые волосы были пострижены до плеч. Она оторвалась от ток-шоу и взглянула на него с улыбкой, как старому знакомому. Глаза у нее были большие и карие.
Нина представила их друг другу, и все, кроме хандрившей тети Кати, уселись за стол. Готовила Нина отлично. Салат «мимоза» в авторском варианте. Куриные грудки, обернутые полосками бекона. Бутерброды с ветчиной, смазанные смесью хрена и майонеза вместо масла. Для себя, Павла и Кристины Нина поставила бутылку Киндзмараули, для Никиты – небольшой графинчик самогона («Достаем у знакомых в деревне»). После первого тоста «чтобы чаще встречаться» вино слегка ударило в голову, и Павел почувствовал себя в кругу своих, хотя Кристину видел впервые, а Никиту, наверное, в третий раз. Шутил, рассказывал студенческие истории – например, про девушку, которая отвечала по чужой шпаргалке и «программу Максимум» обозвала «Программой Тах», за что препод в зачетке в графе «оценка» написал «дура». Никита, выпив рюмку самогона, молча усмехался, поглядывая то на Павла, то на Кристину.
– Паш, ты у нас сегодня ночуешь-то? – спросил он.
– Нет, у бабушки.
– Да ну… ты посмотри, какая тут девочка.
