скачать книгу бесплатно
Натянув вязаный джемпер из шкафа, пробормотав на автопилоте покаянный 50-й псалом, заглянув в комнату к маме со словами «Мама прости меня, ну я пошел» и, не дождавшись ответа, поверженный ратник духовной брани вышел из дому.
Глава 4
Парень на роликах едва не сбил их с ног.
– Поосторожнее, о брусчатку навернетесь, мало не покажется… – прервала Алла его робкие извинения и засмеялась. Павел уже хотел было сорваться на незадачливого роллера, но осекся.
– Алла, а ты катаешься? – спросил он.
– Случалось… Здесь на Дворцовой самое место.
– Хорошо катаешься?
– Не знаю… Давно не каталась… Тогда хвалили…
– А чего так, не катаешься?
– Да вот так. Некогда. А ты?
– Не пробовал. Стоит?
– Это как летать. Только по-первости ноги устают.
– Ну так чего ж не летаешь? Ролики-то есть?
– Где-то валяются, если мама куда-нибудь через Авиту какую-нибудь их не сплавила.
Они вышли на набережную. Шпиль Петропавловки блестел на солнце – выглянуло-таки после обеда. После разговора про ролики Алла молчала, и Паша долго боялся спугнуть эту задумчивость, но вдруг у него вырвалось наболевшее:
– Алла, я сегодня с мамой поругался!
– Чего так? – совсем не удивилась Алла.
– Да оболтус я последний, сам виноват. Посуду на ночь не помыл, да еще рубашку просил ее себе погладить…
– Так помирись, прощения попроси! – улыбнулась Алла, совершенно не возмущаясь его тяжкому проступку.
– Да я попросил, только она теперь два дня будет дуться, еще папе все вечером расскажет. Алла! А ты когда-нибудь с мамой ссоришься?
– Ну так… бывает.
Снова молчание. Про маму она говорит неохотно.
Они прошли уже всю площадь и приближались к набережной.
– Ой, смотри-ка одуванчики! Еще и мать-и-мачеха не везде зацвела, а они уже норовят! – Алла потянулась за мобильником. – Надо же!
– Любишь цветы фоткать? – Ну ведь надо же что-то спросить…
– По разному… Одуванчики они такие… живые, что ли. Как солнышки. Их скашивают, чтобы пух не разлетелся, а мне жалко… – Пощелкав с минуту по клавишам «раскладушки», Алла установила на крышке свежее фото только что распустившегося одуванчика.
– А селфи любишь?
– Селфи? Не знаю. На нем даже функции такой нет. Старичок мой…
«Старичок» пискнул, словно легкое сжатие ладони причинило ему боль.
– Я сейчас редко фоткаю. Память у него забита, надо бы почистить. Не решусь никак старое удалить – добавила Алла и сунула беднягу в карман.
Погода снова испортилась. Порыв ветра с Невы чуть не унес кепку Павла, солнце закрыла рыхлая сизая туча.
– Да, зря я зонт не взял… – заметил он.
По дороге к метро они договорились встретиться послезавтра. У Павла был день самостоятельной работы, Алле нужно было готовиться к семинару, и беломраморная публичка на «Парке Победы» представлялась лучшим местом для свидания. Павел уже решил, что отведет ее в столовую – словно в ресторан. Потом они постараются сесть не в зале, а на террасе – там есть такие столики на двоих, с мягкими креслами. Они сядут друг против друга. Болтать не будут, так, перешептываться иногда. Может быть, какая-нибудь пожилая мадам с кичкой и шикнет на них, да какое им дело…
Вот и метро. Он так хотел на прощание поцеловать прилипшую к ее щеке прядку, насквозь промокшую от дождя. Нет, рано. С ней так нельзя.
Паша – сказала она. – У меня первого день рождения. Это будет на Страстной, так что отмечать будем после Пасхи. Придешь?
– Приду! – и он слегка сжал ее ладошку.
Ему еще надо в библиотеку. Ей пора домой. Он проводил ее до турникета, и, выходя из метро, успел помахать ей, прежде чем эскалатор унес ее под землю. Она улыбнулась и помазала в ответ.
Улыбалась она до самого дома. У подъезда стоял пьяный Ахмедка с котом. Кота отдала ему бывшая жена, и он не расставался с ним – даже за водкой в супермаркет таскал на плече. Глядя пустыми глазами в пространство, он изливал потоки отборной русской речи на какого-то ему одному ведомого врага. Когда подошла Алла, он, прервав тираду, произнес ласково-покровительственно: «Аллочка, здравствуй, солнышко» – и на миг взгляд его стал осмысленным. Наверное, он решил, что ее улыбка предназначена ему. Что ж, пусть порадуется. Инна говорит, когда-то с ним здесь жили жена и сын… Не выдержали…
Когда заходила в квартиру, улыбка ещё держалась на ее лице. В прихожей стоял полумрак, хотя до поздних апрельских сумерек оставалась пара часов. Из большой комнаты доносились крики – кто-то осуждал пятнадцатилетнюю мамочку, кто-то ее оправдывал и чернил последними словами ее родню – в общем, ток-шоу как ток-шоу.
В прихожую вышла мама. Алла сразу посерьезнела, как будто улыбаться при ней было не к месту.
– Привет, мама – сказала она тихо и почтительно, и поцеловала маму в щеку.
– Привет. Я там борщ сварила, будешь?
– Да, пожалуй… Спасибо… Мама, я пригласила на день рожденья одного парня…
Мама глядела на нее молча несколько секунд.
– Ну конечно… я рада… – и ушла к себе.
Алла уткнулась лицом в одежду на вешалке. Нет. Нельзя плакать. Нельзя поддаваться чувству вины, которое обволакивает, словно трясина, и тянет в черную бездну. Да, она виновата перед мамой. Но не век же себя казнить…
Глава 5
Павел все никак не мог взяться за работу – душой он был ещё в Ботаническом саду. Это Алла предложила сходить. Радовалась как ребенок. Павел только что обменялся с ней СМС-ками с пожеланием добрых снов и водил пальцем по смартфону, наслаждаясь послевкусием уходящего дня. Тому, кто вопрошает, что есть красота и чистота, просто не случилось пережить такой день. Вот последние фотографии, азалии. Алла среди цветочного моря всех оттенков от белого до алого. Теплые, южные. Вот она с шаловливой улыбкой протягивает руку к лимону, словно к запретному плоду. Вообще-то, в основном цитрусы еще только цветут, и Павел обозвал выскочку – «тощий плод, до времени созрелый». Алла смеялась. Смеется она здорово. Искренне, открыто, как ребенок. Иногда – до слез. Это Достоевский, вроде, писал, что характер человека можно понять по тому, как он смеется… Эх, надо бы освежить. Не все же в предреволюционной прессе копаться.
Смеются они много. Но иногда Алла вдруг замолчит и словно уйдет в себя. Сегодня по дороге домой они какое-то время шли молча. Потом он заговорил, а она смотрела в пространство, словно не слыша. Тогда он позвал ее по имени. Она даже слегка вздрогнула, но тут же внимательно посмотрела на него и улыбнулась – прости, задумалась. Через минуту она уже рассказывала какой-то забавный случай на лекции.
Надо же, она моложе его, а успела пережить такую потерю. Отец… Интересно, в этом причина этих приступов задумчивости? Так хочется узнать ее постичь всю глубину ее души… Но резких движений делать нельзя. Иногда она позволяет ему взять себя за руку. Наверное, пока с него довольно. Они ведь и месяца не встречаются. Нет, нельзя, нельзя. Ни одна телесная мысль не должна ее касаться. Павел, возьми себя в руки и садись за диссертацию. Старик комп уже загрузился.
Буквы, пробелы, абзацы. Хорошо бы еще уловить смысл. А вот эту цитату надо сверить, и за статьей нужно лезть в интернет. Так не хочется в эту помойку после такого дня. Ой, блин, извещение. Опять эта Alice с форума. Тьфу ты, ну надо же было ввязаться в такое гнилое обсуждение. Уже и в сторонники телегонии меня записала. Надо ответить.
Paulus – «Насчет телегонии – вопрос спорный. Уважаю дорогого протодьякона, но и он может заблуждаться. Разве я где писал, что нет покаяния? Я лишь хотел сказать, что САМ я женюсь лишь на целомудренной девушке»
Модераторское (зеленым шрифтом) – Paulus, прекратите пользоваться КАПСЛОКОМ! Это рассматривается как крик и нарушает правила форума!
Alice – «Вы всегда, когда знакомитесь с девушкой, расспрашиваете ее о прошлом? Может, ещё и справку о гинеколога требуете?»
Paulus – «Тут и выспрашивать ничего не нужно. По глазам все видно, по манере держаться и говорить. Вот девушка моего друга – сразу видно, с прошлым. Правда, он говорит, что у них еще ничего не было, но я думаю, это она цену себе набивает. Видел я, как она держится с ним, так и завлекает. Не в осуждение будь сказано, сейчас у молодежи так принято, сплошь и рядом. Если девушка оступилась, потом покаялась – дай ей Бог счастья, но не со мной»
Alice – «А у Вас есть девушка, прозорливец Вы наш»
Paulus – «Прошу не лезть в мою личную жизнь (набрал сначала „своими грязными лапами“, но стер страха ради модераторского), не оффтопьте. Вы нападаете на меня потому что хотите оправдать себя».
Alice – «Мне не в чем оправдываться перед Вами»
Paulus – «Ах, простите. Недостоин Вашей продвинутости. Очень тронут обращением на „Вы“, да еще и с большой буквы, в хамских сообщениях»
Alice – «Никто Вам не хамит»
Понеслась обычная форумская перебранка, сиречь «флофф». Вскоре сообщения Павла зазеленели модераторскими правками – «удалено», «отредактировано», «переход на личности удален», а внизу страницы появился ярко-красный приговор: «Тема закрыта. Paulus – бан на неделю. Alice – предупреждение».
«Ну и слава Богу – подумал Павел. – Полчаса просрал с этой… Alice. Вот ведь… Наверное, ровесница Аллы. Вроде тоже студентка, тоже из Питера. И за что она так меня возненавидела… Понятно, задел больную совесть… Но сам то я так за что на нее… Ведь обычная девчонка, как все сейчас. Почему так хотелось заткнуть ей рот… И хочется, честно говоря, но рот уже заткнули мне».
Ему вдруг захотелось побольше узнать про нее. На форуме недавно, как и он. На аватарке – какая-то анимешная девчонка. Не хочет, чтобы узнали, ну и ладно, сам-то вообще еще никакой картинки не поставил. Он попытался найти ее сообщения в других темах, но просмотр профиля забаненным пользователям был недоступен. Он вернулся на последнюю страницу склоки и стал прокручивать ее, пытаясь понять, с какого момента его понесло. Похоже, там, где она спросила, есть ли у него девушка. Да, зря он начал склонять эту дурочку Ангелину… Осудил, грешен… Но когда она спросила про его девушку – аж в глазах потемнело от злости.
– Таак. Паш, посуду опять мне мыть? Пока ты в интернете виснешь? – Мама стояла в приоткрытой двери и смотрела ему в спину.
– Мам, я диссертацию должен сегодня пописа?ть…
– Ах, это диссертация? А я думала, это форум твой сраный – подойдя к Паше вплотную, мама склонилась над ним и заглядывала в экран. Он спешно щелкнул по крестику.
– Так, мама, это не твое дело…
– Не мое, конечно. Мое дело – гробиться на работе да горшки за тобой выносить – она выразительно глянула на грязные тарелку и чашку у монитора. – Умервщляй меня, дальше, давай – она говорила все громче и быстрее.
– Так, мама, прекрати сейчас же! Помою я посуду, блин… Выйди из моей комнаты…
– Хо-хо. Богу молится, с чертом водится… – орала мать.
Павел выскочил в коридор и бросился в прихожую. Спешно накинул куртку и выскочил на улицу. Долго ходил по аллее вдоль набережной.
Испортить такой день… А все из-за Alice. Он попытался оживить в сознании образ Аллы, но не мог. Перед глазами стояла бойкая девчонка с лицом из аниме. Он представлял себе ее резкий, самоуверенный голос, развязную манеру говорить… И даже во сне она пришла к нему. С темными как у Аллы волосами, только выкрашенными в радугу, или как там это называется. Сидела нога на ногу, так что из-под юбки торчал кусок узкой смуглой коленки, и спрашивала, истерически хохоча: «А у Вас есть девушка, прозорливец Вы наш?…».
Глава 6
Да, не всем так повезло. Не у всех день рождения выпадает на государственный праздник. И на вопрос «Что празднуем-то первого мая?» у меня есть четкий ответ.
Мама рассказывала, что за два дня до свадьбы они с папой жутко разругались. Но документы поданы, платье сшито, гости приглашены, деваться некуда, пришлось мириться. А вот не помирились бы, не было бы ни меня, ни Инки.
С ума сойти, не могу себе представить, как этоменяне было бы. Но теперь я точно есть и точно буду всегда. Я верю в загробную жизнь, пусть и не так четко по полочкам у меня все это разложено, как у Инки – посты, праздники, исповедь, среда-пятница и т. п.
Инка. Что-то у нее серьезное с этим длинным, тощим и ушастым Станиславом. Если смотреть со спины, челюсти у него выступают по бокам, как два шарика. Вот поженятся они, будут детки. Которые тоже не смогут себе представить – как это нас не было бы? И я не смогу представить, как это их могло бы не быть? Я знаю, что буду очень любить их.
Так вот… Если бы папа и мама тогда раздумали жениться… А что, может быть для мамы это было бы и лучше. Не было бы этих жутких семейных ссор раз в два месяца, которых всегда ожидаешь с дрожью, и отходишь с трудом, и нам с мамой не пришлось бы пить валерьянку. Ну, мне-то уж точно бы не пришлось. Так что для меня это было бы определенно не лучше – меня попросту не было бы. А если бы моя прапрабабушка, горничная, не стала бы сто лет назад любовницей графа – даже бабушка фамилию деда не знала, а мне совсем неоткуда знать – то не было бы ни меня, ни мамы, ни бабушки, и уж тем более прадеда. Мать сдала его в приют. Да, прапрадедушка козел… нет, не буду, о мертвых либо хорошо, либо никак, так мама говорит. В общем, если бы этого не случилось, не было бы нас всех. Но мы есть (бабушки, правда, уже не в этом мире), и это здорово.
Надо же, какие мысли приходили ей в 16-й день рождения. А сегодня отмечают ее 20-летие. Которое было полторы недели назад, на Страстной. Павел подарил букетик ландышей. Он тогда взял ее за руку и долго держал, улыбался и смотрел в глаза, обещал привезти подарок, когда будут отмечать.
В тот день заезжала Инка, поздравить. Получила на ФБ красивую гифку от Олеськи, двоюродной сестры. Не видела ее сто лет. Ну, не сто, на поминки они вроде приезжали всей семьей, до них ли было… Ладно, дело не в этом. Красавица она, судя по фото. Чуть-чуть похожа на Аллу, но до чего же роскошные темные косы! Идет ей вышиванка. И молодой человек ее красавчик. Правда, постит всякую самостийную фигню, как бабушка сказала бы, у себя на странице, ну да это его дело.
А сегодня Паша впервые придет к ней в дом. Надо прибраться, заодно разобрать старые бумаги. Вот и выкопала эту тетрадку. 48 листов, какая-то анимешка на обложке, она тогда увлекалась…
Это была последняя запись. Потом стало некогда… Да и зачем, еще прочтут…
Как все тогда было просто, ясно и здорово, словно майское солнце, светившее в тот день. Она была уверена, что жизнь – это кайф и чудо. Жизнь вообще, и ее жизнь – в частности.
За последние годы она много раз читала, что жизнь – это чудо. Дар. И она знает это умом. Но сердцем…
На сердце уже, наверное, никогда не будет так принимать жизнь со всеми ее выкрутасами.
Сегодня по дороге из церкви она видела цветущую вишню. И ей захотелось окунуться в ее ветви словно в пенистую ванну и смыть все, что прикипело и прислать к ней за 4 года, чтобы вернуться к себе прежней. Но…
Но между нынешними и тогдашними вишнями в цвету стоит маленькая жизнь. Которая зародилась и прервалась так внезапно и нелепо, что, казалось бы, ну где же тут чудо? Где радость?
Тот день рождения четыре года назад… ладно, надо накрывать на стол. Инка уже звонила, что подъезжает, Павел придет где-то через час. Ангелина и Марьяна – тоже.
Марианна и Ангелина, Марьяша и Лина. Одноклассница и одногруппница. Две подруги из разных жизней.
С Марианной дружили еще с песочницы. Потом – первоклашки с букетиками. Стая шариков тонет в небе. Прописи. Елена Николаевна. «Из-за вашей болтовни весь класс не пойдет на перемену!». Таинственный запертый туалет на третьем этаже – а вдруг там скелет? Да уж, создатели «Закрытой школы» почерпнули бы у них пару идей по поводу того, какую страшную тайну может хранить запертая уборная. Торжественные похороны воробьев и синиц, найденных бездыханными в зарослях черноплодки. Сцены ревности похлеще чем в сериалах «Ты что, больше дружишь с Быстровой, чем со мной?» Разговоры о жизни и смерти. Им лет по девять. «Представляешь, как страшно умирать? Тебя вообще не будет, совсем-совсем. Вот было бы здорово, если бы была душа. – А ты слышала, что душа после смерти переселяется в других людей» – и тут же следовала веселая история, как Наполеон попал в ад, откуда полетел на землю в виде Владимира Ильича (от Инки Алла слыхала, кто это такой). Они смеялись, словно это не они пять минут назад боялись смерти.
Записочки с клятвами вечной дружбы, спрятанные в батарею. «Делать вам нечего больше» – говорила бабушка, находившая и читавшая сложенные вчетверо тетрадные листки в коричневых разводах – натекла вода из цветочного горшка. Бабушка, ну неужели сложно было, если уж прочитала, сделать вид, что ничего не знаешь…
Под надзором бабушки они исправляли и совместно заработанные двойки. Бабушка к тому времени уже начала сдавать, плохо видела и иногда не узнавала знакомых, но помнила почти наизусть всего «Мцыри» и все словарные слова.
А вот они играют в «Трех мушкетеров». Марьяна любила изображать миледи, мастерски копируя голос и интонации Тереховой. «Бросьте жертву в пасть Ваала, киньте мученицу львам…» «Убейте меня, господин д’Артаньян…» (д’Артаньяном, готовым отомстить негоднице, была Алла).
Удельный парк зимой. Марьяша сидит на Аллиных санках. Они играют, кто дольше продержится. Алла смогла усидеть минуту и десять секунд. Марьяша, похоже, победит. Папа крутит санки словно карусель, Марианна уже слетела с них, но вцепилась руками в крайнюю планку. Красное пятнышко, ее пальто, несется по снегу.
Имя свое Марианна получила в честь героини сериала, который шел, когда мама была ею беременна. Правда, шикарной внешности сей героини она не унаследовала. Обычная. А как пошли юношеские угри, она боялась смотреть на себя в зеркало.
Художественная школа, куда Алла увязалась вслед за Марьяшей и отходила целый год в шестом классе. Глина пахнет чем-то родным. Ее хочется есть, ею хочется вымазаться. Без конца бы тереть ее кончиками пальцев. Влад ходил в ту же школу. Его двоюродный дядя, кажется, преподавал там лепку. И домой они возвращались втроем – Влад прибился к ним с Марьяшей на правах сына маминой подруги. Возвращались в сопровождении родителей Марианны, ее одну никуда не отпускали. Собственно, и Аллу отпускали только под их присмотром – занятия оканчивались около восьми вечера, и осенью-зимой было уже совсем темно. Но родители шли обычным шагом, а молодняк – Алла, Влад и Марианна, с визгом мчались по набережной, оставляя родителей далеко позади. Вот они добежали до Инженнрного замка. А вы знаете, сообщает Влад, что здесь убили Павла I, и с тех пор его призрак ночами бродит по коридорам, иногда выглядывает в окна, а то и выйдет на крыльцо… Позовем? Не боитесь? И они взлетали на ступени и орали, что было мочи – эй, призрак! И однажды докричались – дверь открылась, и на пороге появился… На пороге появился мент. Их как ветром сдуло, а Марьяшины родители до самого дома ругали их за разгильдяйство и балагурство.
Через год мать забрала Марьяшу из художки… ох, тяжелая история… Влада исключили за поведение – бегал по крыше и чуть не свалился. У директора не было охоты сесть из-за малолетнего балбеса. За компанию ушла и Алла. Особого призвания к изобразительному искусству она не ощущала, не то что Марианна…
Да, было время. Казалось, счастью нет конца. Конечно, не все было безоблачно. Были жуткие семейные ссоры, случавшиеся в самый неподходящий момент – например, во время праздничного застолья. Но это ведь фигня…
И когда после всего, что произошло, Алла не вернулась в школу, Марианна пришла к ней. Долго сидела без лишних вопросов. Она не спрашивала, но Алла наконец заговорила…
Ангелина – совсем другая эпоха. Другое измерение. Прошлое для нее закрыто, но настоящее у них общее. Латынь – надпись Avae Caesar, morituri te salutant, выведенная на доске в день зачета. Шумерские династии, которые заставлял учить как стихи чудаковатый профессор Н. Стопки книг на кровати. Лина приехала из Подмосковья (не прошла в столичный вуз по ЕГЭ), жила одна в съемной квартире, и перед экзаменом часто ночевала здесь. В такие дни Лина умирала от страха, не спала ночью, не ела с утра – говорила, кусок в горло не лезет.
