Под кроной памяти

«Все мы бежим за единственным мигом, – пронеслось в его голове, – в котором станем счастливы, чтобы сохранить его в памяти. А потом, спустя время, поведать кому-то дорогому и близкому, как однажды отыскали настоящее сокровище и как оно растворилось, словно сон».

Велибор повернулся и долго смотрел на картину Магритта.

– Возращение пламени, – тихо произнес он и прошел к дивану, оставив на полу дорожку мокрых следов.

Опустился на диван и зарылся в подушки, вспомнив недавнюю встречу. Он старался отогнать от себя мысли о новом, но в то же время таком знакомом чувстве.

– Нет, нет, нет… – зашептал Велибор, судорожно сжимая подушку. – Прочь!

Затих. Прошло несколько минут, после чего он поднялся, прошел к трельяжу и посмотрел в зеркало. Усмехнулся, оглянувшись на картину, и попытался принять такую же позу, как человек в черном костюме: выставил ногу вперед, согнул колено, одной рукой подпер подбородок, другую отвел за спину, сжав в ней невидимый цветок.

– Сгореть в триумфальном огне и не воскреснуть! – с пафосом произнес Велибор.

Он расслабленно улыбался, любуясь на некое сходство с оригиналом, как вдруг что-то его испугало. Встрепенулся, резко избавив тело от непривычной позы, глянул на лестницу и, снова посмотрев в зеркало, шумно выдохнул.

– Опять! Как это возможно?

В глазах его всё еще стояло призрачное видение ускользающих по ступеням легкой бледно-розовой вуали и кружева, а в воздухе витал настойчивый цветочный аромат.

– Шлейф… от платья… – прошептал Велибор, отойдя от трельяжа.

Он пошел, ступая так осторожно, будто в полу его собственного дома неизвестные заложили мины. Пробежался глазами по ступеням и посмотрел наверх сквозь переплетенья стоек перил – никого!

Промычал что-то бессвязное и засмеялся. Велибору стало не по себе от таинственного видения, он не хотел понять его природу, но ему хотелось узнать, кто она, владелица прекрасного платья. Велибор почувствовал усталость и грусть и с опаской глянул в зеркало. Вскоре он раздобыл ручку и лист бумаги и прошел к лестнице, где присел на ступени. Он приготовился писать.

За окном всё было серым, но благодаря красочному витражу в доме жила частичка невозможного сегодня солнца.

Через несколько минут Велибор удивленно посмотрел на лист бумаги и покачал головой.

– Что за чепуха? – произнес он, глядя на три гордых восклицательных знака. – Невыносимо уже!

Порвал лист на несколько частей, сжал обрывки в кулаке, расслабил пальцы. На ступенях осели маленькие белые кусочки.

– Сколько всего! – Велибор тяжело вздохнул и посмотрел на книжные полки.

Взял в руки томик рассказов неизвестного автора и открыл книгу.

– Оглавление, – прочитал он вслух, – «Стефи-Стефан», «Предрассветные тени», «Любовь в декабре», «Встреча на Балканах», «Забытые».

Полистал книгу, поводил пальцем по строчкам.

– Страница шестьдесят три, – со значимостью произнес Велибор, – «она собрала в себе остатки храбрости и выбежала, громко хлопнув дверью пустой комнаты. Элада побежала вниз по тропинке, найдя в этом бегстве спасение и надежду».

Громко захлопнул книгу и поставил ее на место.

В этот момент в дверь постучали. Там, за разводами воды на стекле, угадывались очертания Катарины, которая суетливо поправляла свои растрепавшиеся рыжие волосы.

Велибор закусил губу и, почесав подбородок, начал тихо подниматься по лестнице, но одна из ступеней предательски заскрипела.

– О нет! – произнес он и тут же прикрыл рот ладонью, но было поздно.

– Велибор! – донесся до него голос Катарины, приглушенный дождем.

Вздохнул и, отняв руку от лица, продолжил подниматься по ступеням, уже не стараясь казаться незамеченным. Вскоре его фигура растворилась за поворотом.

– Велибор, открой! – кричала Катарина. – Я промокла! Открой!

Сверху раздался скрип двери, а потом глухой звук, будто тяжелое плашмя упало на мягкую поверхность.

– Элада! – проговорил Велибор и засмеялся в подушку. – Ты уж разберись, Элада, спасение или надежда.

– Эй, открой мне! – не унималась девушка. – Вообще-то, это наш дом!

Резко поднялся с кровати и выглянул в открытое окно.

– Катарина! – выдохнул Велибор. – Ты ставишь меня в неловкое положения, потому что дом действительно ваш.

– Я знала, что ты здесь! – девушка запрокинула голову и прикрыла лицо от дождя. – Впусти меня… я просто посижу!

– Но пока я в нем живу, это мое личное пространство, – продолжал Велибор. – Берт так сказал.

– А что Берт? Он тут не хозяин! – Катарина посмотрела себе под ноги. – А у меня промокли туфли!

– Катарина, до твоего дома пять метров, и неужели в нем сейчас никого нет? – Велибор нервно потер руки.

– Папа еще не вернулся…

Катарина резко пошевелилась, и Велибор услышал, как в кармане ее платья что-то громко зазвенело.

– А Берт, должно быть, уже дома, – устало сказал он, взглянув на знакомую старую машину, чернеющую сквозь кусты красной смородины, – и у тебя есть ключи.

Вернулся в комнату и снова плюхнулся на кровать, прижав к лицу подушку. Он услышал, как Катарина пошла к своему дому, а еще через несколько секунд она громко хлопнула дверью.

– Что сегодня за день? – простонал Велибор. – Напасть какая!

В комнате его было тихо, и такой идеальный порядок царил, а главное – ничего лишнего. Шкаф, кажущийся надутым, кровать, рядом с нею – стол, на котором одна лишь настольная лампа с зеленым абажуром, подле стола – стул, со спинки которого свисает синий безрукавный плащ-накидка с белым рисунком схематично изображенного лабиринта.

* * *

Велибор сидел на лавочке в сквере Негоша и смотрел на редких прохожих, идущих размеренным шагом. Его размышления были направлены на одно: все люди подражают друг другу, и это страшно.

«Живем среди обесцененных ценностей, стараемся стать счастливыми и, когда у нас это не получается, решаемся выглядеть счастливыми, – сказал себе Велибор. – Неужели достаточно выглядеть счастливыми? Должны быть какие-то черты, с помощью которых можно отличить по-настоящему счастливого человека! Хочется сбежать от привычки подражания, – думал он. – Люди копируют даже образ мыслей друг друга, и я тоже человек…»

Велибор прикрыл рот ладонью, с ужасом косясь на прохожих.

– Нет! – крикнул он, резко вскочив с лавочки.

– Вот псих-то! – женщина, проходившая мимо, замахнулась на него пустым бидоном и пошла дальше как ни в чем не бывало.

Велибор бросился к первому встречному, которым оказался нехарактерно низкий для черногорца пухлый мужчина с блестящей лысиной на голове.

– Куда вы идете?! – Велибор схватил его за воротник куртки и начал трясти изо всех сил. – Куда?

– Ты что делаешь?! – пропищал человек, резко дернулся и поправил воротник. – Идиот!

– Куда вы идете? – повторил Велибор уже спокойнее.

– Да какое твое дело?! – мужчина нерешительно замахнулся на него пакетом и попятился. – Ненормальный! Я иду на работу!

– Зачем? – спросил Велибор с жалостью в голосе.

– Что значит зачем?! – мужчина обиженно посмотрел на него.

– А после работы?

– Слушай, – окинул он Велибора взглядом, полным подозрительности, – отстань от меня!

– А может, вам туда не нужно?

– Откуда тебе знать, что мне нужно? – человек выругался и пошел дальше.

Велибор вышел на середину дороги. Он с недоверием смотрел на лица прохожих: «Что вы все тут делаете?» Вот вдалеке показалась девушка в пышном малиновом платье. В этом платье она выглядела как цветочный бутон, покачивающийся на ветру.

– Я хотел спросить… – обратился Велибор, поравнявшись с ней шагом. – Куда вы идете?

– Вопрос прямо в лоб! – улыбнулась девушка. – Так со мной еще не знакомились! Я иду на остановку, поеду в Котор.

– А зачем вам в Котор? – усмехнулся Велибор.

– А зачем вы спрашиваете? – улыбка сползла с лица девушки.

– Я давно не был в Которе, но помню, как там красиво… У меня там брат учится.

– А я там живу.

– Вы довольны, что живете в Которе?

– Не знаю, наверное, нет, – девушка мечтательно посмотрела в небо, – я об этом не думала.

– Так подумайте! – Велибор остановился и, развернувшись, пошел в обратную сторону.

Девушка нерешительно обернулась и, увидев отдаляющийся силуэт, недовольно хмыкнула.

– Куда вы идете? – обратился Велибор к пожилой паре, возникшей на его пути. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце, – вы знаете, куда вы идете?

– Ты чего, сынок, – захрипела старушка, – да мы просто гуляем.

– Белили потолок сегодня в доме, – задумчиво добавил старик.

– Зачем вы его белили? – спросил Велибор.

– Как же! – удивилась старушка. – Известь уже стала серой!

– Ну и что? Разве серый – плохой цвет?

– Так известь-то состарилась! – пояснил старик.

– Состарилась… – повторил Велибор. – Неужели вы часто смотрите на потолок? Нужно смотреть на небо, – он вздохнул и пошел дальше, махнув на прощанье рукой.

– Чудной какой-то! – прокряхтел старик.

– Наркоман, что ли, – добавила старушка. – Сумку-то проверь… Всё там на месте?

* * *

Велибор ходил по городу, он заглядывал в витрины лавочек, в лица прохожих, в лужицы воды на асфальте. Неотступное чувство поиска поглощало его, и в погоне за невидимыми ответами он сворачивал в переулки, обходил припаркованные автомобили, деревья, цветочные клумбы. Вот он остановился возле здания национальной библиотеки и рассеяно взглянул на колыхающийся над входом красный черногорский флаг.

«Должно быть, я сейчас выгляжу необычно, – подумал Велибор, но тут же тряхнул головой. – Нет! Такие мысли недопустимы! Они ведут к деградации!»

– Добрый день! Какая встреча!

– А, это ты, Милан, привет! – обернулся Велибор.

– В библиотеку собираешься?

– Да нет, просто хожу по городу.

– Никто просто так по городу не ходит, – возразил Милан.

– Я хожу… – ответил Велибор и посмотрел по сторонам проверить, не идет ли еще кто знакомый.

– А мне кажется, что в Пржно лучше, чем здесь, – заявил Милан. – Там море… простор для размышлений!

– Нет, Милан, там не лучше, там просто всё иначе…

Милан восторженно рассматривал наряд Велибора: старый, изъеденный молью черный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи, скрывающий часть лица; серый свитер, изрядно потертый и потрепанный; синие джинсы с прорехами, сквозь которые проглядывали участки тела; высокие, плохо зашнурованные кеды с торчащими языками.

– Это всё потому, что ты писатель, поэтому и ходишь просто так, – с уверенностью сказал Милан. – Зачем ты так обмотался шарфом? Сегодня же нехолодно… Ты всегда обматываешься этим шарфом.

– Я ничего не написал, Милан, я не писатель, – возразил Велибор. – Я не знаю… не помню, как надел шарф, наверное, задумался.

– Ты задумался над книгой? – в глазах Милана мелькнул нездоровый огонек.

– Нет, Милан, не над книгой… – Велибор нахмурил брови. – Я соврал, я ни о чем не задумался. Я не думал ни о чем… В голове моей пусто было как никогда!

Велибор поежился и втянул голову в шарф: ему захотелось спрятаться.

– А я тоже хотел стать писателем… знаешь, как-то даже писал стихотворения, – продолжил Милан, – еще давно, когда жил в Херцег-Нови, я для Йованы писал и не только. Но ничего не вышло!

Милан расстроенно развел руки в стороны.

– Стихотворения… поэзия. Ты, должно быть, хотел стать поэтом? – поправил его Велибор.

– Да, точно, поэтом, – согласился Милан. – Они еще остались, мои стихотворения. Можно я принесу тебе их, и ты скажешь свое мнение? А вдруг они неплохие?

– Я не думаю, что смогу оценить их…

– Ну, пожалуйста! – парень молитвенно сложил руки. – Мне важно мнение профессионала!

«Я часто встречал такие лица, – громко зазвучало в уме Велибора, и он склонил голову набок, присматриваясь к Милану, – на которых виден след угасающей надежды… и глаза эти горели огнем предвкушения встречи со своей мечтой, которая никогда не сбудется! И люди эти судили о работах гениев, давали оценку великим, и между всех произнесенных ими строк читалось одно большое желание продемонстрировать свой исполинский потенциал. И я слушал их и молчал, – на лице Велибора вспыхнула улыбка, вскоре потухшая, – молчал и улыбался, улыбался и кивал в знак признания их „уникального“ мнения, и старался уйти».

– Хорошо, Милан, принеси, я посмотрю, но я не профессионал, я никогда им не был… я не писал стихотворений.

Милан выглядел растерянным.

– Ты правда их посмотришь, Велибор? Я принесу тебе тетрадь! Она сейчас в сундуке, где Йована хра… – Милан осекся, заметив что-то вдалеке, – хранит свои… платья.

По бульвару промчался маленький двухместный кабриолет цвета слоновой кости. Он оставил после себя легкое серое облачко пыли и несколько нот затихающей ритмичной песни Элвиса Пресли.

Велибор повернулся посмотреть вслед отдаляющемуся автомобилю, сердце его защемило от необъяснимой тоски, он обхватил себя руками и горько усмехнулся. Милан стоял с открытым ртом, покачивая головой в знак одобрения.

– Вот это да! – произнес он. – Йована сейчас же бросилась бы в погоню за этим авто попросить, чтобы ее прокатили!

«Вот оно, счастье… – задумался Велибор, – ржавеющее, ломающееся, недолговечное, но очень завидное для многих стремящихся к антуражу».

– Симпатичное авто, – сказал он вслух, – многим такие нравятся. – В Пржно много кабриолетов.

– А тебе разве не нравятся? – смутился Милан.

– А почему они должны мне нравиться?

Милан молчал, в глазах его читался страх от появившейся в сознании мысли о возможном заблуждении.

– Я просто думал, что писатели любят шик и… всякие красивые вещи.

Велибор дернул за свой шарф и закашлялся, случайно сдавив шею.

– Милан, – заговорил он, прерываясь от кашля и смеха, – какого писателя ты сейчас имеешь в виду?

– Я не знаю, ну… который написал, – Милан замялся, – например, «Двойник Дориана Грея».

Велибор продолжал кашлять и смеяться.

– «Портрет Дориана Грея», – поправил он, – о да, Оскар Уайльд был эстетом, думаю, он любил красивые вещи!

– Да, точно, это Оскар Уайльд, я читал его книгу.

– Но для писателя главное – отнюдь не пристрастие к вещам, – Велибор поправил шарф и подавил в себе смех, – поэтому не нужно подозревать меня в желании расточительства, к тому же расточать мне совершенно нечего…

Велибор размотал шарф и небрежно накинул его на плечо, подобно гиматиону.

– А я смотрел фильмы про писателей, – задумчиво сказал Милан, – я много фильмов смотрел про писателей!

– И теперь ты, наверное, думаешь, что писатели бывают трех типов, – предположил Велибор, почесав подбородок. – Первый – мизантроп, этакий затворник, притаившийся за столпами книг, чтобы взгляд простого любопытного не коснулся его лика гения. Второй – городской повеса, обладающий врожденной грамотностью и желанием поразвлечься, составляя красивые фразы, балагур с широкой, как небо, душой, к которому тянутся все страждущие просвещения и веселья. И третий, которого, как мне кажется, ты считаешь наиболее симпатичным, – манерный интеллигент, эстет, возможно, даже сноб, стремящийся не только к культуре, но еще к роскоши и признанию!

– А разве писатели не хотят признания, Велибор? Разве ты не хочешь, чтобы тобой восхищались?! – Милан воздел руки к небу. – Нет писателей из Цетинье… родом из города многие футболисты, спортсмены… художники были, но вот писателя не знаю ни одного!

– Милан, у тебя невероятные представления о человеке, который собрался что-то сказать в письменной форме!

– Зачем тогда говорить? – Милан опустил глаза.

– Это главный вопрос, – Велибор вздохнул и отвернулся от сильного порыва ветра, бросившегося в его лицо, – ладно, мне правда пора.

– До свиданья, Велибор!

Милан помахал рукой, а в светлых глазах его застыли лучики доброты.

– До встречи, – бросил Велибор, уже отвернувшись и направившись в сторону парка.

Он пошел не размеренным шагом, какой свойственен большинству черногорцев и местных, а стремительно, спеша, сам не зная куда.

* * *

Велибор проскитался час. Дойдя до Площади Революции, он повернул в сторону Цетинского монастыря и зашел в небольшой пролесок. Он решил избежать тропинки и пошел прямиком по траве, уверенно, так, словно бы ходил по ней каждый день и уже привык к влажной прохладе росы. Велибор думал, что когда ищешь сам не зная чего, то всегда приходится сворачивать с протоптанной дороги.

– Ох! – встрепенулся он и приложил ладонь к носу, пытаясь удержать в ней знакомый цветочный аромат, замер с взволнованным следящим взглядом – там, за стволами сосен, растворялась дымка нежно-розовой вуали и кружев. – Снова ты… Постой! Подожди!

Велибор попытался сдвинуться с места, но какая-то сила не давала ему ступить и шага. Тогда он протянул руку, с сожалением сжав в кулаке воздух. Еще миг, и остатки таинственного видения растворились в зелени леса. Велибор глубоко вздохнул, опустился в траву и стал беспорядочно хвататься за цветочные стебли.

– Держи меня, держи меня, земля… – приговаривал он. – Пожалуйста, держи…

Несколько минут назад Велибор поднялся на ноги, вышел на тропинку, передвигаясь неторопливым шагом, достиг летней сцены и посмотрел на каменный круг и окружавшие его дуги скамеек. Сооружение было серым, кое-где покрытое мхом, растительность в округе казалась изумрудной, а цветы, склонившие свои уставшие головы, яркими пятнами мерцали в траве.

«Когда видишь подобную красоту, – размышлял Велибор про себя, – сразу чувствуешь всю немощность человеческой речи. Никакие метафоры не позволят передать полноту картины, ни этих красок, ни возникающих чувств. Даже если тщательно подобрать слова, рассказать о том, как падает свет, и о том, как приятна эта каменная прохлада, то это будет всего лишь выдумкой! И попав в рассказанный мною мир, вы станете пленником двухмерного пространства!»

Велибор пошел дальше до тех пор, пока не почувствовал усталость. Тогда он опустился на валун, упершись ногами в рыхлую почву.

«Жаль, что в городе больше нет реки, – раздался его внутренний голос. – Раньше в долине была река, и даже сам город получил название в ее честь, но потом она пересохла. А когда смотришь на воду, становишься таким задумчивым и спокойным. Близость воды часто толкает на откровения. Вот если бы сейчас кто-нибудь оказался рядом…»

Привычная природная романтика распускала свои чары, и не нужно было закрывать глаза, чтобы представлять райские картины, всё было рядом.

Триумф красоты – одно мгновенье, когда разольется над землей гармония, единя хорошее и плохое, разрушая все грани! Красота – это принятие всего мира разом!

Смотря на окружающее, Велибор улыбался и чувствовал, что он не один. Постепенно это ощущение стало ближе, острее, он осознал, что в его спину целится чей-то упорный взгляд. Велибор долго не мог поверить в его реальность, потому как только что подумал о возможном собеседнике. Неуверенно обернулся, и зрачки глаз его расширились.

На расстоянии нескольких метров от него стоял я – человек в длинном темно-зеленом плаще. Руки мои покоились в карманах, волосы шевелились от легкого ветра. Я был повернут спиной к Велибору и смотрел на далекую гору в сторону разгорающегося заката.

Велибору не давало покоя удивительное ощущение: ведь он так отчетливо чувствовал на себе взгляд, но перед ним сейчас была моя широкая спина.

– Люблю закат! – заговорил я низким бархатным голосом. – Когда смотрю на него, то ощущаю себя свидетелем великого свершения. Чувствую, как сама Вселенная обращается ко мне с напоминанием о неумолимости времени. И на фоне этой угасающей красоты во мне просыпается сострадание к себе, и жажда жизни перебивает желание смерти, и верю я, что в грядущем дне опять найду якорь, который поможет мне удержаться, вот так…

– А я… а я не знаю, люблю ли я его, – неуверенно проговорил Велибор, – я его никогда не ощущал до конца. В Пржно, где я родился, его было так много, что я к нему привык. Я жду особенного заката, моего…

– Можешь не сомневаться, что любишь, – я взмахнул рукой, – эта любовь была заложена в тебе в самую первую секунду, как возник ты сам, вот так…

– Может быть, и так.

Гора казалась огромным, крепко спящим чудовищем, сон которого невозможно потревожить. Чудовищем, что охраняет солнечный свет от людского равнодушия.

На небе было ярко и безоблачно; временами то там, то здесь проносились дружные шумные стайки вечерних птиц. В какой-то момент Велибору показалось, что он теряет самоидентичность, сливаясь со всеми людьми мира, живущими сейчас, почившими много веков назад и еще не родившимися.

Велибор неотрывно смотрел на мой силуэт, он пребывал в ожидании.

– Всю свою жизнь я стараюсь избегать пустых помыслов, не подкрепленных ничем, кроме веры, – замысловато сказал я. – Но сегодня я решил поступиться этой идеей и, толкаемый своею верой, пришел сюда, вот так…

Велибор потер затекшую шею и понял, что уже давно сидит вполоборота ко мне. Тогда он поднялся и повернулся в сторону заката.

– А во что вы верили?

– Верил я, что встречу человека, который поспособствует скорейшему решению одного вопроса, который уже давно мучает меня.

– И вы его встретили?

– И я имею честь говорить с ним в данную минуту, вот так, – бодро сказал я.

– Вот как, – удивленно повторил Велибор. – А что за вопрос вас так мучает?

Я развел руки в стороны и некоторое время стоял так.

– Ты, конечно, проходил мимо летней сцены?

– Еще бы, и не раз. Я не только проходил, но и останавливался возле нее, чтобы посмотреть на лес в ее монументальном присутствии.

– Монументальном присутствии… Эта сцена давно молчит, и я хотел бы немного оживить ее!

Велибор не знал, что ему ответить, поэтому терпеливо ждал, когда я продолжу свое повествование.

– Ты только представь, – маслено сказал я, – софиты, прожекторы, занавес, кулисы, декорации! Вот так… И так много людей собралось, что перед сценой на траве в качестве дополнительных сидений пришлось расставить всевозможные стулья, кресла, лавочки, табуреты. В кронах деревьев прячутся колонки, из которых льется прекрасная музыка! А может быть, даже не из колонок льется музыка, а творит ее целый оркестр: скрипачи, трубачи, пианисты!

Велибор слушал с восхищением, он посмотрел вдаль, пытался угадать там очертания летней сцены, чтобы глубже погрузиться в мою фантазию.

– Я нашел нескольких прекрасных актеров, – продолжал я, – но у меня нет пьесы! Я не хочу ставить то, что уже было поставлено. Мне нужна новая, никем не тронутая суть! Мне нужны новые герои, новые слова, новые истины!

– Вы хотите, чтобы я написал вам пьесу? – неуверенно спросил Велибор.

– Еще я бы очень хотел, чтобы ты успел до того, как она уедет, – ответил я с проскользнувшей робостью.

– Кто она?

– У нее уже есть билет в один конец, – я стал говорить тише, словно посвящая его в свою тайну, – очень далеко, в те края, где стройные пальмы мерно покачиваются на ветру, где безбрежный океан шепчет свои молитвы, где всё кажется таким сказочным и волшебным, что у попавшего туда память тут же засыпает крепким сном… Но я так хочу, чтобы, засыпая, она пожелала бы вновь проснуться! Вот так!

Велибор неожиданно для себя понял, что тронут моими откровениями.

– Вам нужна пьеса? – вновь спросил он. – И как мне ее вам передать?

– Через два месяца я должен буду стоять на этой сцене и возвещать о новом витке своей карьеры, которым станет эта постановка!

– Хорошо, но вы, должно быть, захотите ознакомиться с предварительным вариантом пьесы?

– Пожалуй, – спокойно согласился я. – Буду на берегу Скадарского озера, в километре к западу от форта Лесендро, через три недели, в это же время. Форт будет виден вот с этого ракурса.

Я извлек из кармана фото.

– Я не знаю, сколько сейчас времени, – заметил Велибор, внимательно изучая снимок, – и какой сейчас день…

– Я тоже не знаю, – мне стало смешно, – но я думаю, что это не помешает нам встретиться.

Я, так и не обернувшись, в знак прощания поднял вверх руку в черной перчатке и начал отдаляться. Велибор тоже поднял руку, но спешно опустил ее, подумав, что я не увижу этого жеста.

– До встречи, добрый волшебник, – тихо сказал он.

С этого момента ни одна мысль больше не тревожила Велибора. Осознание того, что в нем кто-то нуждается, заглушило все. Он шел, не чувствуя ног, ничего не видя и не слыша вокруг.

Уже совсем повечерело. Силуэты людей, спешащих по домам, размыто мерцали на потемневших стенах домов; длинные, искаженные светом фонарей тени расползались в разные стороны.

* * *

Придя домой, Велибор трясущимися руками вытащил из ящика стола свой блокнот.

Стул был придвинут к шкафу, где он еще утром проводил поиски чего-то необходимого, что, по его предположению, таилось на верхних полках. Велибор решил не тратить время на то, чтобы возвращать стул на его привычно место, он согнулся над столом, упершись в него локтями.