Читать книгу Под кроной памяти (Юлия Соловьева) онлайн бесплатно на Bookz (2-ая страница книги)
bannerbanner
Под кроной памяти
Под кроной памяти
Оценить:
Под кроной памяти

4

Полная версия:

Под кроной памяти

– Света боишься? – зазвучала речь, с каждым произнесенным словом становившаяся всё громче и быстрее. – Иногда так происходит, Велибор. Кажется, что ты один из сидящих в рядах, один из тех, кто замер в ожидании действа. Но тут свет в зале меркнет. Со всех сторон раздается взволнованный шепот. Свет зажигается вновь, ослепляя тебя, и ты понимаешь, что всеобщее внимание обращено на твою персону, что ты больше не зритель! Поднимаешь вверх указательный палец, призывая других убрать посторонние звуки, чтобы все безропотно внимали тебе.

Перешедший на крик голос оборвался, но в темноте всё еще висело гудящее громовое эхо.

Велибор, оглушенный происходящим, с трудом понимал, что хочет донести до него таинственный голос. Всё вдруг представилось ему отчаянным розыгрышем. В один миг он утратил способность понимания речи: привычные слова лишились своих значений и воспринимались как раздражитель слуха. Но уже спустя мгновенье всё встало на свои места, и тогда Велибор опустил голову и вздохнул с грустью:

– Больше не зритель, говорите?

Он поднял вверх правую руку, попытался выпрямить указательный палец и усмехнулся, смотря на плотно сжатый кулак.

– Но я не могу даже сделать жеста, призывающего к молчанию… – рука его плетью упала на колени.

Свет погас.

* * *

Асфальтовые дорожки парка «Тринадцатое июля» были влажными от недавно пробежавшего дождика, на скамейках и кустах разбросаны хрустальные бусины капель.

Утро решительно заявило о себе. На небе догорали последние звезды, тонкой вуалью расстилалась розоватая заря. На одной из скамеек, пробудившись от глубокого сна, сидел Велибор и удивленно озирался по сторонам. Сквозь деревья слышались удары маленьких колоколов церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Чипуре.

– И что всё это означает? – задумчиво произнес Велибор.

Послышался писк, и из кармана его клетчатого пальто выбежала маленькая крыса. Заметалась по скамейке, но затем, издав последний воинственный писк, спрыгнула вниз и скрылась в траве.

– Вот это да…

Потянулся и замер с вытянутыми руками, посмотрев на проходившего мимо старика с тростью. Тот остановился и улыбнулся ему.

И каким неуместным показался тогда старик с его невинной улыбкой, но Велибор улыбнулся в ответ.

Старик остановился и, склонив голову на бок, произнес с шутливой интонацией:

– Неуютное местечко для ночлега ты выбрал себе, сынок.

– Я не выбирал… А вообще, вы правы, оно не очень уютное…

Велибор изучал облик старика. С каждой новой подмеченной им деталью глаза его раскрывались всё шире и шире. Всё в этом человеке было таким неестественным и одичалым: и длинный серый плащ без единой пуговицы – на месте, где предполагались оные, клочками висели обрывки прочных белых ниток, – и высокие коричневые незашнурованные ботинки, и трость, перекошенная, вся в каких-то бугорочках, напоминающая растрепанный камыш.

Старик смотрел вглубь аллеи, но казалось, что взгляд его обращен внутрь себя самого.

Бывают утра, когда всё тихое и восторженно замершее в ожидании чего-то значительного. И сейчас было как раз такое.

– Я каждое утро прогуливаюсь по городу, – старик глянул на Велибора, – встаю часов в пять и иду на прогулку. Это полезно для моего старческого здоровья, – проговорил он, засмеявшись и легонько затрясшись от кашля.

Велибор промолчал. Он стряхнул с себя остатки недоумения, встал со скамейки и принялся очищать одежду, молотя руками по штанам и пальто. От ткани летели редкие пылинки.

«В непонятных ситуациях лучше всегда что-то делать, – сказал он про себя, – физические действия препятствуют формированию неправильных выводов».

– Как-то раз я видел тебя около Влашской церкви в четверть шестого, – заявил старик.

«Вовремя не замеченные неправильно сделанные выводы порождают почву для формирования предубеждений», – продолжил Велибор свой внутренний монолог, отряхивая пальто, но, осознав смысл сказанного стариком, прервался и выпрямился.

– Что? – строго спросил он.

Старик сделал невозмутимое лицо.

– Ты и там спал, но ты не выглядишь как нищий.

Велибор огляделся по сторонам, почесал подбородок и осторожно ущипнул себя за руку.

– Сейчас пять утра? – нервно спросил он.

Старик оставил вопрос без внимания.

– А в другой раз я видел тебя около монастырской стены, тоже в начале шестого.

Велибор потряс головой и посмотрел в лицо старика. Глаза у старика были светлые и ясные, от них расходились лучистые морщинки.

– О чем вы? – спросил Велибор.

– Я говорю, что видел тебя под самой монастырской стеной, – старик поднял тросточку и указал ею в направлении, где стоял спрятавшийся за деревьями монастырь. Старик опустил конец трости на землю и оперся на нее двумя руками.

– Это же был не я, – тихо возразил Велибор, натянув шарф почти до глаз, – вы не меня видели.

– Тебя, тебя, я тут всех знаю, а ты не кажешься мне знакомым.

Велибор всплеснул руками, но быстро успокоился.

– Я только два месяца как переехал к брату… мой брат Альберт, – ответил он. – Может, поэтому не кажусь знакомым?

– А-а-а… – протянул старик. – Вы теперь с отцом и с…

– Это не мой отец! – оборвал Велибор. – Это отец Альберта!

Лицо старика на миг покрылось грустью, которая, впрочем, быстро испарилась.

– И зачем мне спать на улице, когда у меня есть дом? – удивленно продолжил молодой человек.

– Не знаю, сынок, может, душно тебе в твоем доме, – предположил старик.

– Сейчас мне тоже душно, – Велибор начал обмахиваться руками.

Старик ничего не ответил, а Велибор, обнаружив, что у него развязался шнурок на ботинке, присел его завязать. Пальцы его работали механически, он чувствовал, что обрел что-то важное, от чего зависела если не вся жизнь, то, по крайней мере, ближайшие месяцы.

«Предубеждения всегда во вред», – подумал про себя Велибор.

Поднялся, похлопал по карманам и очень удивился, извлекши из одного несколько сухих листьев. Он выбросил их на дорогу. Листья хитро закружились и опустились один за другим на влажный асфальт.

– Вы извините, но мне уже пора, – бросил Велибор.

Он постоял немного, потом как будто собрался что-то добавить, но тут же передумал.

– Пора? Ну, в добрый путь! – усмехнулся старик.

– Да, – пробурчал Велибор. – Всего вам доброго.

Двинулся вперед, и расстояние между ним и стариком стало быстро увеличиваться. Весь парк еле заметно задрожал, как если бы озяб от утренней росы и сквозняка, резвившегося между стволами деревьев. Силуэт Велибора скрывался за деревьями, а старик остался стоять. Он чертил на пыльной поверхности дороги ровный замкнутый круг.

* * *

Велибор шел быстрым шагом. Он давно оставил позади парк «Тринадцатое июля» и необычного старца, свернул за здание Влашской церкви и сейчас уже практически достиг цели. На подходе к дому он пробежал пальцами по изгороди.

– Не верю я в совпадения, – еле слышно произнес он, – хоть вера в них и не противоречит здравому смыслу…

Открыл калитку и пошел по мягкой утренней траве. Толкнул дверь, которая оказалась незапертой, вошел в прихожую и опустился на диван.

С виду его дом казался неухоженным и заброшенным. Но как только попадаешь внутрь, чувствуешь, что он слишком живой, здесь даже неодушевленные предметы кажутся понимающими.

В гостиной, напротив входной двери – просторный диван темно-красного бархата, гостеприимно раскрывающий свои объятия.

Здесь же камин с вечно тлеющими углями, над ним репродукция картины Магритта «Возвращение пламени». На полотне – таинственный человек в черном впивается в комнату смелым взглядом. В гостиной – трельяж с зеркалами настолько мутными, что, кажется, если глянуть в них, то увидишь тех, кто использовал мебель много десятков лет назад. Над трельяжем небольшая репродукция картины черногорского художника Войо Станича, на ней силуэт сидящего спиной одинокого человека, перед которым синие небеса, укрытые кусочками облаков, пористый лунный диск и очертания чего-то угловатого и таинственного.

Возле окна с серыми туманными занавесками – маленький столик светлого дуба, к которому приставлены два изящных стула на трех витых ножках.

К стенам прилажены полки, наполненные книгами, разноцветными переплетами, скрывающими за собой чужие неизведанные миры.

На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, лежат радужные блики, падающие от огромного витражного окна сверху. Этот витраж, на котором море в лучах заката и силуэт острова, пару месяцев назад придумал Велибор. В композиции столь много оранжевого, отчего даже в серый день кажется, что в доме солнечно.

Множество вещей поступило сюда из лавочки, которой когда-то владел Велибор. Но в один момент он забросил лавочку, решив отдать Берту некоторые из вещей, и теперь всё хранилось в этой маленькой пристройке.

Просидев на диване с полчаса, Велибор почувствовал, как на него накатывают волны дремоты, которым было трудно противиться, поэтому он крепко заснул. И вокруг всё исчезло на время.

Кому-то, может, становится страшно от того, что привычное глазу исчезает в одно мгновение. Но с непривычки пугающее, пройдя испытание временем, становится обычным.

* * *

Во сне появлялось навязчивое ощущение: Велибора волокли чьи-то сильные руки, но кому принадлежат эти руки и куда они волокут его, было совершенно неясным.

Велибору удалось преодолеть кошмар, он проснулся от сильного толчка и понял, что, свалившись с дивана, лежит на полу.

Приподнялся на неуверенных руках, ощупал лицо и голову, сел и протер глаза. Взглянул на часы – те показывали пять утра.

– Неужели я проспал сутки напролет? – спросил себя Велибор. – Впрочем, это не так важно.

Окончательно проснувшись и воскресив в памяти события минувших ночи и утра, Велибор решил как можно скорее обозначить для себя грань между привидевшимся и виденным. Он поднялся, за несколько минут привел себя в порядок и, выйдя из дома, направился к Берту, который, как-то так вышло, был для него главным слушателем и советчиком. Приблизившись к обители брата, Велибор уже занес было руку над дощатой поверхностью двери, но в последний момент замешкался. Он развернулся и вышел за ворота, решив прежде своего визита побродить и собраться с мыслями.

Он прошел всего несколько десятков метров, как вдруг внезапно позади него послышался звук затихающего машинного двигателя, и уже через секунду раздался знакомый голос: «О, а ты куда это вышел в такую… рвань? То есть, это… в рань».

Велибор обернулся, но тут же быстро отвернулся, чтобы скрыть вспыхнувшее в глазах недовольство. За спиной стоял Генти с двумя собратьями-разнорабочими. Они возвращались из села Негуши, где иногда помогали какому-то человеку с приготовлением пршута, в Донье поле. На них была прокопченная рабочая форма, которую, впрочем, они зачастую носили и на досуге. Все трое были подвыпившими, грязными, от них пахло вяленым мясом и чем-то приторным.

Часто бывало так, что утром, еще затемно, Генти поднимался с кровати и шел к умывальнику, прибитому к сырой стене хижины. Умывшись, он бросал суровый взгляд в кусочек зеркала, косо прилаженного над умывальником, и злился, глядя на обозначившуюся на лбу морщину, нехарактерную для людей его возраста. Пыль, ежедневно оседавшая на его лице, въелась в кожу и придала ей землистый оттенок. Толкнув напоследок своего деда, чтобы тот храпел не так громко, Генти выходил в синеющую прохладу. Всякий раз он вспоминал, какая работа ему предстоит. Иногда он доезжал до Скадарского озера, а затем плелся по проселочной дороге в сторону широких виноградников, над которыми еще витали обрывки утреннего тумана и уже раздавались хриплые, надрывистые голоса виноградарей. Голоса, эхом разносившиеся под куполом небесного свода, терялись среди небывалой свободы, которая им не ощущалась.

Вечером Генти навеселе возвращался домой. Бывало, что первую часть пути он преодолевал в сопровождении других рабочих, среди которых были хорваты, албанцы, боснийцы и т. д. Обнявшись, они шли по проселочной дороге, горланя песни, порой каждый на своем языке, и смеясь. Сплетенная шеренга молодых мужчин раскачивалась из стороны в сторону, и временами крайние в ней ненароком сваливались в придорожные кусты, и их приходилось вытягивать оттуда, что, впрочем, немало веселило всех.

А позади оставались широкие поля, прикрытые темной вуалью ночи, посеребренные лунным светом. И над полями этими таяло эхо неистового веселья, смешанного с отчаянием.

– Куда ты вышел? – повторил Генти.

– Я вышел за ворота, Генти, – ответил Велибор неприветливо и тихо.

Он поежился и поправил шарф, закрыв им часть лица.

– Что? – удивился тот.

– Ты, видимо, хотел спросить, для чего я вышел?

– Я так и спросил, вообще-то, – криво усмехнулся Генти, подойдя ближе неуверенной походкой.

– Я вышел подышать свежим воздухом, Генти, – ответил Велибор, демонстративно набирая полную грудь. – Воздух этим утром необыкновенно свеж!

Велибор подавил в себе призыв тошноты и нерешительно попятился.

– Да ну? Какой еще свеж? Воздух как воздух, – резко возразил парень.

Один из его собратьев зажестикулировал, изображая что-то ведомое им одним, на что Генти громко рассмеялся, кивнул и сделал ответные пару жестов.

– А книга твоя… это самое, где? – спросил Генти заплетающимся языком.

– У меня их много, Генти, неплохая домашняя библиотека, есть очень редкие издания, и все-все мои, например… – Велибор сложил молитвенно руки, – впрочем, какая тебя интересует?

Троица смотрела на него в упор, все они ехидно улыбались.

– Какая вас интересует? – переспросил он, обращаясь уже ко всем.

– Ты же, типа, говорят, что вроде как писатель… писать тут приехал… твоя книга, понимаешь? – пояснил Генти.

– Ах, да!

Велибор почувствовал, как нервно встрепенулось его сердце. Все эти случайные кратковременные встречи с тремя собратьями очень тревожили его, эти люди казались ему неуместными, непонятными и неподходящими для его реальности.

«Но реальность предлагает свое… – подумал Велибор и прикоснулся к холодному стволу рябины, – всегда, когда вижу их, мне вспоминается мышиный король из сказки Гофмана о Щелкунчике, – Велибор изящным движением сорвал двумя пальцами огненную ягодку рябины и приблизил ее к глазам, – никак не получается скорректировать свои ассоциации, а так жаль».

– Эй! Ты чего задумался так? – удивился Генти. – Это же просто вопрос!

Велибор посмотрел на три пары глаз, веки которых от усталости медленно опускались и поднимались, а зрачки с трудом фокусировались на предметах.

«Совсем одинаковые, – решил Велибор, – взгляд, телосложение, даже эта стрижка „под горшок“ у всех троих. У одного только эта нелепая соломенная шляпа».

Велибор шумно выдохнул и резким движением отбросил ягоду рябины в сторону.

– Книга не готова, господа, – с расстановкой ответил он, – она даже не начата, поскольку большая ее часть всё еще здесь, – медленно поднял руку и слегка постучал указательным пальцем по лбу.

– В голове остальное у него, – пояснил Генти.

– Надо же, у него там что-то есть, кроме желания выпендриваться, – заявил парень в соломенной шляпе. – Ничего себе!

– А мы идем с работы, опять пршут делали, – сказал другой, пошатнувшись. – А вчера в ночь пришлось работать на винограднике!

Велибору тяжело удавалось сдерживать желание уйти, и он переминался с ноги на ногу.

– Виноград… – повторил он, – что вы с ним там делаете?

– А что обычно делают на виноградниках? – вскипел Генти. – Много чего!

– Обрезают ветки, например, – сказал парень в шляпе. – Подвязывают… Только это дневная работа.

– Мы в ночь работали! – добавил третий. – Устанавливали масляные печи, чтобы виноград не замерз.

– Печи, значит, устанавливали, – сказал Велибор, – ясно. Это хорошо, хорошо, что вы их установили… А почему вы здесь? В Албании, кстати, сельское хозяйство на высоте.

– Мы работаем! Это ты ходишь целыми днями, пишешь… умничаешь! А что-то есть еще нужно… а то…

– Как гласит старинная черногорская пословица: «Человек родился усталым и живет, чтобы отдохнуть», – объявил Велибор.

Парень замер с вытянутой рукой, сбившись с мысли, и Велибор смотрел на него с горечью и страхом.

«Вот он, памятник человеческому невежеству», – подумалось Велибору, и уголки губ его чуть заметно приподнялись, а возле глаз образовались тоненькие морщинки.

– Что я хотел сказать-то, значит… – напрягся парень, растерянно смотря в небо ясными глазами.

Но Велибор уже не слышал слов, произнесенных Генти и его собратьями. Он смотрел невидящим взором и слушал свой внутренний голос.

«По-детски протянутая рука… – подумал Велибор, – он ждет, что вселенная ниспошлет ему словарь, – Велибор наклонил голову вбок, пристально наблюдая за человеком, стоящим перед ним, – и среди тысяч слов он подыщет несколько нужных и скажет так, как хотел».

– Ладно, пойдем, Генти, а то дед наш, наверное, вдрызг уже! – добродушно сказал парень в соломенной шляпе, грустно вздохнув и крепко хлопнув Генти по плечу.

Велибор отогнал от себя мысли, тряхнув головой.

– Опять ракию спрячет, попробуй потом найди! – сказал другой, сплюнув.

«Нельзя быть сейчас самим собой, – быстро пронеслось в голове Велибора, – если буду медлить, то получу от них кучу компрометирующих вопросов, если сначала в лоб не получу! Так что лучше немного поинтересуюсь их жизнью ради собственной безопасности!»

– Где вы берете этот напиток? – осторожно спросил Велибор.

Покатились со смеху.

– Где вы берете напиток?! – повторил Генти. – Он не знает, что это такое! Не знаешь, где ракию взять?! Ты где родился вообще?

– Я знаю, что это такое, – оправдался Велибор, – просто не интересовался особенностями ее приготовления.

– Сами гоним, не маленькие уже! – сказал один из собратьев.

«Конечно, от потуги их понять, – подумал Велибор, – ближе к ним я не стану».

– Это, наверное, нелегкий труд? – сказал он вслух.

– Да какой нелегкий? – усмехнулся парень в шляпе. – Тут главное, чтобы сусло было наготове да фрукты разные.

– Сахар можно еще, – добавил второй, пошатнувшись.

Велибор осторожно прикрыл нос рукой, стараясь сделать это движение как можно более незаметным.

– Хорошая ракия дымом не пахнет… – Генти застыл с вытянутой рукой, ища подходящее слово, но потом присмотрелся к Велибору.

– А ты чего это кривишься-то?

– Что, прости? – Велибор отнял руку от лица.

– Ты чего кривишься?!

Велибор почесал затылок и громко шмыгнул носом, изображая насморк.

– Я, кажется, немного простудился, наверное, пора мне, да и вам тоже… неподходящее это занятие – стоять на холодном воздухе ранним утром и обсуждать секреты приготовления этого удивительного пития.

– Простудился, вот еще! – ощерился Генти. – Мы, бывает, ночами работаем! А еще на пастбищах! И в холод собачий! И ничего, не плачем!

– А ты заходи как-нибудь к нам, чтобы на холоде-то не болтаться, – оскалился один из собратьев. – Посидим, покумекаем… а что?

– А то столько здесь живешь, и всё соседей сторонишься… – ответил другой парень, поправив соломенную шляпку.

«Не знаю, что думать о себе, – Велибор почувствовал, как его повело в сторону, и приник спиной к стволу рябины, – но я чувствую неприязнь, потому что они другие… – лицо Велибора сделалось жалостливым и жестким, – они невежественны и жестоки, но я не боюсь их. Наверное, я утратил страх и совесть!»

– Спасибо, – выдохнул Велибор, отойдя от рябины, – но я, пожалуй, не приду… Нам с вами не о чем разговаривать, давайте не будем в угоду ненужным забавам расходовать многоценное время!

Велибор медленно развернулся и направился к дому Берта.

– Ишь, как говорит! А он свое время, можно подумать, всегда правильно расходует! – негодовал Генти.

– Никакой пользы от него! – крикнул кто-то из собратьев.

– Вот отец-то у них нормальный мужик, если бы не он, то… – начал было говорить третий, с головным убором.

Велибор остановился и с такой силой сжал кулаки, что почувствовал, как хрустнули фаланги пальцев. Глаза его наполнились гневом и отчаянием.

– Это не мой отец! – крикнул он с надрывом. – Не мой! Ясно вам?!

Он услышал, что собратья заспорили и Генти крикнул что-то на албанском, а затем краем глаза увидел, что парень в соломенной шляпке сдерживает готового броситься Генти, приговаривая ему что-то, но резкий шум в ушах, возникший от переполнявшей его ярости, помешал разобрать слова.

– Непросвещенным в мире тесно, – процедил Велибор сквозь зубы и продолжил свой путь. – Вот дьявол! Неужели все они в курсе того, что я собираюсь написать? Так я теперь обязан!

* * *

Прежде чем постучать в дверь, Велибор постоял немного на пороге, пытаясь укротить пыл, чтобы, представ перед братом, сразу же поведать о своих приключениях, избежав упоминаний о встрече с Генти и его собратьями.

Придя в себя, он осторожно постучал в дверь. Через несколько секунд она отворилась, и показался силуэт Берта. На нем была черная пижама, растрепавшиеся волосы его упорно лезли в глаза.

– Велибор?! – Берт удивился, широко открыв и без того выпуклые глаза, и быстро заморгал.

Велибор рассматривал носки своей обуви.

– Я, видимо, хожу во сне…

– Что? Да входи же ты!

Распахнул дверь и отошел, пропуская брата. Тот вытер обувь и бесшумно вошел внутрь. Берт же расположился в кресле, в его карих глазах читалась усталость.

Альберта расстраивало поведение брата, который, по его мнению, всё время пребывал в состоянии ненужного поиска. Он считал, что стоит стремиться к успеху, и давно лелеял мечту уехать в Дортмунд, к родственникам по отцовской линии, чтобы получить там второе высшее в местном техническом Университете на факультете экономики и социологии. В качестве запасного варианта он рассматривал Подгорицу или Белград – одним словом, большой город, предоставляющий больше возможностей, и где нет такой сплоченности, что каждый знает друг друга в лицо. Временами Альберт чувствовал себя зажатым, ему казалось, что эти величественные черные горы душат его, замыкая свободу.

– Как так – ходишь во сне? – Берт подпер рукой подбородок и приготовился слушать.

– Я не знаю, Берт, вчера я очнулся на лавочке в парке «Тринадцатое июля», встретил там одного старика, и тот сказал мне, что несколько раз видел меня спящим в различных местах города под утро.

– А днем ты что делал?

– Спал, Берт, я спал целые сутки…

Велибор стоял посреди комнаты со скрещенными на груди руками, серьезный и напряженный.

– Ну ничего себе! – Берт покачал головой.

Послышалось скрежетание, недовольное ворчание, дверь скрипнула, и в комнату ворвалось рыжее облако шерсти, которое тут же принялось прыгать и скулить. Следом за псом вошла девушка с длинными огненно-рыжими волосами, она сонно улыбнулась и кокетливо подмигнула. Кружевная сорочка ее была до неприличия коротка, и девушка с притворным смущением потянула ее полы вниз.

– Ой, Велибор! – воскликнула она. – А ты чего это здесь делаешь?

– Я… я пришел к Берту, – Велибор на миг закрылся шарфом.

– Ну вот, – Катарина надула губки и грустно вздохнула, – а я решила, что ко мне!

Девушка прошла в комнату, села на диван и пригладила растрепавшиеся волосы. Пес продолжал носиться по комнате, громко фыркая и скуля.

Катарина часто кокетничала и улыбалась, но сквозь ее улыбку проглядывала засевшая обида на обстоятельства. Она росла без матери – той пришлось уехать за границу, – и временами в девушке разгоралась ревность общего отца к брату. Но Катарина никогда не признавалась в существовании этой обиды ни себе, ни другим. Она была упряма и бесцеремонна, и все свои желания старалась исполнять вопреки морали и тактичности. Ее изумрудные глаза хитро сверкали из-под огненной пушистой челки, а от нее самой часто веяло каким-то наивным коварством.

Иногда к девушке приходили нарядные посылки от матери: волшебные коробочки, таящие шелковые платья, ароматные духи, косметику, шоколад и прочие женские премудрости.

Раз в неделю раздавался телефонный звонок, и в трубке звучал мелодичный женский голос. Разговор всегда был недолгим, но продуктивным: мать никогда не справлялась о жизни отца и брата, ее интересовала исключительно судьба Катарины.

Переезжать к матери девушка не стремилась, поскольку привыкла к Цетинье и не хотела покидать друзей и свою маленькую уютную комнатку. К тому же ей мешала гордость: несколько лет назад мать уехала, оставив ее на попечении отца и старшего брата, а теперь вдруг решила так запросто всё исправить.

– Флирт, это всё ты меня разбудил, – сказала Катарина, играя с собакой.

– Флирт, а ну спать! – вскипел Берт, он вскочил из кресла, схватил пса за ошейник, с силой затолкал его в чулан под лестницей и захлопнул дверь, подперев ее палкой. Пес обиженно пролаял, но быстро угомонился.

– Берт! – недовольно крикнула Катарина. – Зачем ты его всё время запираешь в чулане? Вот сам бы просидел там хоть бы минуту! Не думаю, что тебе такое понравится!

bannerbanner