Письмо для торговца Чжао

**********

У тротуара желтели знакомые уже такси-лимоны. Можно было спокойно вернуться в гостиницу на моторе. Стоило лишь показать любому водиле визитку с адресом – и дело в шляпе. Но Саня в гостиницу не торопился. Выпитая бутылка забористого спиртного наделила его весёлой безрассудной смелостью. В полном одиночестве ему вздумалось отправиться пешком на прогулку по огромному чужому городу. В кармане штанов лежала складная бумажная карта Пекина, подаренная сбежавшим переводчиком. Гостиницу Миша отметил на карте чернильным крестиком, поэтому заблудиться Третьяк не боялся. К тому же, ему удалось запомнить заранее, в какой стороне находится главная улица. Однако, на главную улицу он не пошёл. Не понимая сам, зачем это делает, Саня уверенно развернулся и отправился совсем по другой дороге – в направлении, указанном стариком.

В окрестностях рынка повсюду толпился народ. Несмотря на мороз, большинство горожан отчего-то не носили шапок, и скопище чёрных голов придавало улицам сходство с большим муравейником. Вскоре Третьяк оказался в угрюмом жилом квартале, построенном, должно быть, в суровые годы Культурной революции, и долго слонялся среди уродливых, тесно слепленных вместе многоэтажек с облупившимися, закопчёнными фасадами без признаков балконов. Возле домов не видно было дворов, детских площадок или хотя бы лавочек. Ни газонов, ни деревьев. Вообще никакого благоустройства. Подъезды выходили прямо на проезжую часть. Дымную и пыльную. Тысячи грязных окон смотрели в такие же точно грязные окна на стенах соседних зданий.

Свернув на усаженную тополями аллею, Саня забрёл в какую-то совсем уже старую часть города, где все постройки были высотой в один этаж, и брёл теперь, пошатываясь, по бесконечному лабиринту кривых переулков, состоящим из одних высоких стен. Дома, понятное дело, скрывались где-то внутри, но с улицы были видны только волнистые черепичные крыши. По обеим сторонам петляющих зигзагами узеньких улочек тянулись бесконечные серые стены с коричневыми и красными квадратами деревянных ворот, по большей части закрытых наглухо. Тут и там у ворот стояли приземистые каменные столбики, вырезанные в виде смешных круглоголовых зверюшек. В морозном воздухе откуда-то всё время натягивало дымком, словно неподалёку топилась печка.

Машины тут встречались довольно редко. Одни только юркие велосипедисты, нагруженные мешками, сумками и коробками, то и дело шуршали совсем рядом, не делая различий между проезжей частью и тротуаром. Время от времени мимо тяжело проплывали трёхколёсные велосипеды с прикреплёнными сзади крытыми рессорными колясками, где на бархатных высоких подушках раскачивались редкие пассажиры. Те водители, что крутили педали порожняком, призывно кричали Третьяку, размахивая руками. Но тот на их призывы не отвечал, продолжая идти разболтанной хмельной походкой, что называется, куда глаза глядят.

**********

В четыре часа небо враз потемнело. Необычайно ранние, скорые сумерки мгновенно опустились на город. Будто небесный повар накрыл исполинской крышкой чудовищных размеров кастрюлю. Поначалу Саня даже подумал, не начинается ли солнечное затмение. Но нет – повсюду зажигались уличные фонари, и людей не беспокоило это нисколько. Очевидно было, что Пекин всерьёз готовится к ночи. К этому времени из лабиринта дымных кривых переулков ему удалось выбраться в большой ухоженный квартал, где улицы все были прямые, а за красивыми оградами – чугунными и кирпичными – возвышались выстроенные в европейской манере роскошные особняки – какие в два, а какие даже и в три этажа. Такси в этом районе на глаза не попадались, но на дороге встречались то и дело длинные чёрные автомобили с тонированными стёклами, украшенные флажками разных стран. Не удивительно, что с наступлением темноты Саня невольно заторопился в сторону главной улицы, сверяя направление по складной карте. И неожиданно оказался ещё на одном рынке.

В сравнении с космическими масштабами Ябалы этот рынок был какой-то крохотный – длиной всего в одну короткую улочку. На правую сторону улочки выходили решётки дорогих особняков. По левой стороне к высокой глухой стене огромного здания из тёмного от времени кирпича были пристроены в ряд древнего вида лавки числом восемь или девять. За пыльными стёклами тускло желтели лампочки без плафонов и абажуров. Над входными дверями нависали массивные вывески с большими иероглифами, вычурно выписанными золотом по чёрному. Само собой, Третьяк не понимал ни бельмеса. Одно слово – китайская грамота.

Образцы товара были выставлены тут же, возле дверей магазинов. Впрочем, тот ещё был вопрос, уместно ли называть товаром этакие диковинки. Вот на тротуаре выстроились в ряд разрисованные цветами и птицами фарфоровые вазы, перепачканные почему-то землёй. У другой двери громоздились сундуки из тёмного дерева с выпуклыми крышками и цветными вставками по бокам. Ещё там можно было найти причудливые фонари в виде жёлтых уток и красных пузатых карпов, веера всех размеров, расписные шкатулки, связки длинных бус, металлические колокольчики.. И, наконец, целая армия статуэток и настоящих статуй – по колено и выше, иные даже в человеческий рост.

Одни фигурки были из обожжённой глины, облитой блестящей глазурью – ярко раскрашенные и однотонные. Другие отлиты из позеленевшей бронзы или вырезаны из дерева, с удивительной пластикой и массой мелких деталей. Некоторые выглядели совсем как живые. Пузатые лысые старики в монашеских рясах улыбались умиротворённо, и, вместе с тем, загадочно. Могучие длиннобородые воины таращили выпученные глаза, сжимая в руках устрашающего вида мечи, копья и алебарды. Вот сгрудились особняком кучерявые Будды всех мастей – одни стояли, а другие сидели на огромных цветках лотоса посреди лепестков размером с лопату. У двоих на голой груди почему-то был выдавлен крупный немецкий крест. А рядом с буддами миловидная женщина в длинном платье с узкой бутылкой в нежных ладонях. Наверное, тоже какая-нибудь святая. Или героиня древней легенды, кто знает..

Все эти занятные вещи, без сомнения, хорошо бы смотрелись на какой-нибудь выставке предметов искусства. Может быть, даже на полках музеев. А ещё, Саня знал, встречаются разные чудаки-собиратели, готовые тратить большие деньги на подобные редкости. Без сомнения, такие Будды и вазы украсили бы любую коллекцию. Но что ему-то с того? Морозный воздух сделал своё дело. Саня быстро трезвел, и в голову снова полезли тяжёлые мысли. За два оставшихся дня нужно найти товар на продажу. И будды с вазами, как ни крути, мало пригодны для этой цели. Придётся вернуться завтра на необъятную Ябалу и втариться хотя бы долбаными варежками. Что называется, на свой страх и риск. А потом.. А потом будь, что будет.

**********

– Лука-лука! – раздался тонкий звенящий голос почти под самым ухом. Невольно вздрогнув, Третьяк обернулся. Тёмный силуэт отделился от кирпичной стены. Похоже, хозяин лавки пытался привлечь внимание к своему товару. Но тротуар у его ног был пуст, и Саня никак не мог взять в толк, чем он торгует. Человек показал рукой вверх. Товар оказался прямо над головой. В мостовую между булыжниками был вколочен длинный бамбуковый шест, на котором болтались в ряд обычные плечики для одежды с какими-то шмотками. При свете дня такое сооружение, несомненно, было заметно издалека. Но в быстро наступивших сумерках Саня даже не смог разобрать поначалу, что за изделия предлагались вниманию покупателей. Присмотревшись, он убедился, что на шесте висят однотонные рубахи схожего покроя. Ничего особенного. Ему показалось немного странным поместить простые рубашки среди вещей диковинных, можно сказать, экзотических. И вообще – кто же среди зимы выставляет летний товар на продажу? Даже такому коммерсанту, как Саня, было понятно – дела у этого горе-торговца навряд ли на высоте..

– Лука-лука! – повторил человек смешное словечко с ударением на первом слоге. И тут же добавил что-то ещё забавное :

– Чипа-чипа!

Видя замешательство незнакомца, торговец отворил дверь своей лавки, выпустив облако жёлтого пара в морозный воздух, и помахал опущенной пальцами вниз ладонью, приглашая войти внутрь. Отказаться было неловко, и Третьяк шагнул за порог.

Из мебели в лавке присутствовали небольшой диванчик с потёртой на сиденьях и спинке искусственной кожей, да круглый журнальный столик со стеклянной крышкой, поверх которой развалился крупный седой пекинес. Тут же возле зелёной фаянсовой пепельницы лежала мятая пачка Marlboro. В мохнатой собачьей пасти розовым лепестком качался влажный язык. Всё остальное пространство вокруг дивана занято было рубахами. Они лежали штабелями почти что до самого потолка, аккуратно свёрнутые и упакованные в прозрачную плёнку. К одной из неровно оштукатуренных стен приставлена была никелированная стойка с плечиками, на которых висели образцы шести основных цветов. От ослепительно белого до аспидно-чёрного. Между ними бордовый, коричневый, изумрудный, ультрамарин. Так что же? Выходит, здесь нет другого товара, кроме обычных рубах? Впрочем, Саня успел переменить своё мнение – рубахи, определённо, не выглядели обычными.

– Силкы! Силкы! – продавец подскочил поближе, растягивая перед лицом Третьяка длинный рукав. В неярком жёлтом свете электрической лампочки бордовая ткань сверкнула мелкими искрами.

– Силкы! – поднёс торговец рукав чуть ли не к носу случайного гостя.

Третьяка наконец осенило :

– Шёлк?

– Силкы! Силкы! – радостно закивал продавец.

Ну, конечно. Рубахи, без сомнения, были сшиты из шёлка. Но не из копеечного ацетатного шёлка пионерского галстука. Плотная и, вместе с тем, удивительно мягкая материя с нежным ворсом струилась между пальцами, переливаясь на свету, словно бархат. Третьяк приложил чудесную ткань к лицу и провёл по щеке. Случилась полная иллюзия, будто щека скользнула по нежной коже девичьего бедра. Ничего подобного в жизни он не испытывал. Сане представилось, как летом волшебная ткань защищает тело от палящего зноя. А в зимний мороз в такой одежде, должно быть, тепло и уютно. Больше всего на свете захотелось обладать заветной рубашкой, носить её в будни и в праздники, жить с ней в горе и в радости, а когда настанет срок – в этой рубахе лечь в могилу. Да мог ли вообще невиданный шёлк оставить кого-нибудь равнодушным?

– Гуда! Гуда! Окейла! – сложил продавец колечком большой и указательный пальцы.

Крепкий китайский шнапс хлынул с мороза новой волной, опять затуманив переполненную впечатлениями голову. Тёплое блаженство растекалось по уставшему телу. Третьяк опустился на вытертое сиденье диванчика. Пекинес заворчал и настороженно зыркнул в его сторону. Изрезанное морщинами лицо старого нищего, багрово-синее от мороза, выплыло из хаоса запутанных впечатлений. Виноватая улыбка. Седая бородка. Протянутая рука, указывающая дорогу. Что это было? Случай? Или, может быть, знак Судьбы? Внезапно пришло решение. Третьяк опустился на вытертое сиденье, дёрнул на сумке-желудке молнию и вытащил лохматую синюю пачку. Отложив на всякий случай пару купюр, он сунул их назад в опустевший желудок. Остальные деньги ворохом осыпались на стол, заставив пекинеса испуганно вздрогнуть. Пальцем Третьяк описал в воздухе круг, показывая, что готов купить товара на всю сумму.

Хозяин лавки радостно крикнул «Окейла!», нырнул в крохотную подсобку, где белела дверца компактного холодильника, вынес несколько запотевших банок пива, стукнул донышками о стеклянную крышку стола и уселся рядом с покупателем на диван. Третьяк с наслаждением вылил две банки, одну за другой, в пересохшую глотку, и, поймав одобрительный взгляд торговца, вытянул сигаретку из красно-белой пачки. Комната наполнилась ароматным дымком.

Перелистав с невиданной скоростью деньги, продавец принялся сноровисто укладывать рубахи разных цветов и размеров в большую полосатую сумку. Напоследок, встав на колени, он застегнул замок, сдавил сумку так, чтобы вышел лишний воздух, и ловко перетянул по кругу несколько раз скотчем, с треском отматывая от картонной катушки липкую прозрачную ленту. Ноша вышла небольшая, но довольно увесистая. Продавец рубах вышел на улицу, протяжно закричал, и на его призыв из холодного дымного мрака подкатил велосипедист с коляской на скрипучих рессорах.

**********

Продолжение истории Третьяка в изложении автора

Богатство

Занять хорошее место на кабановском рынке оказалось упражнением не из лёгких. В первый день Третьяк приехал засветло и целый час караулил у окошек билетных касс. Но вот незадача – оказалось, все ближайшие к воротам ряды были забронированы на месяц вперёд крупными торговцами мехом. Похоже, выбирать не придётся. Ну, и ладно. Пожав плечами, Саня сунул двенадцать штук в полукруглую тёмную дырку и получил взамен вырезанный из обёрточной бумаги прямоугольник с плохо пропечатанными датой и номером. Номер привёл к заиндевевшему ржавому прилавку на самых задворках.

С собой Третьяк приволок две крепкие рейки, украденные на заброшенной стройке, моток медной проволоки, молоток и десяток гвоздей. Соорудив длинный шест с крючками, он укрепил на них специально купленные плечики с рубахами всех цветов. Примерно так они висели на тёмной пекинской улочке. Осталось только определиться с ценой. Набравшись наглости, Саня умножил пекинскую цену в уме на четыре. А что? Быстрее рассчитается с долгами. В конце концов, кому не нравится, пусть торгуются. На то ведь и рынок.

Метрах в пятнадцати от прилавка в снегу была протоптана тропа, ведущая в грязный толчок на четыре очка, сколоченный в дальнем углу у забора. Время от времени по тропе перемещались граждане с напряжёнными красными лицами. Суровый январский ветер крутил и вертел деликатный товар, словно разноцветные сигнальные флажки. Торговки шубами, накатив для сугрева водочки, матерились беззлобно и от души хохотали, показывая издалека на палку с рубахами жирными пальцами в жёлтых гайках. Те, кто шёл к забору отлить, не обращали на Санин товар никакого внимания. А других покупателей в поле зрения не было. Он уже был готов решительно снизить цену, только желающих поторговаться не находилось.

Так продолжалось два томительных дня. А на третий, сорвавшись внезапно с туалетной тропы, к прилавку в три прыжка подскочил солидного вида мужичок средних лет в светлой корейской дублёнке и норковой шапке. Ухватив за рукав рубаху, висящую снизу, ловким движением он протянул между пальцами ткань и приложил к своей багровой щеке.

– Ух, ты! Кто бы мог подумать? Натуральный мокрый шёлк в Кабановске? Глазам своим не верю. Ума-атная тема. Сколько просишь? Гляди-ка – и ценник нормальный. Я в Москве покупал такую рубаху за сотку баксов. Это типа с сезонной скидкой. Синяя «элька» имеется? Ещё одну чёрную заберу. Зелёная тоже лишней не будет..

**********

В кошельке-желудке зашелестели первые деньги. Трудно сказать, отчего мужик обозвал рубашечный шёлк мокрым, но прилипчивое словечко Сане понравилось. Ободрённый успехом, он уверенно орал теперь во всю глотку, поднимая к пустому январскому небу стаи толстых рыночных голубей :

– Натуральный мокрый шёлк! Последняя московская мода!

И добавлял для пущей убедительности :

– Сезонная скидка сорок процентов!

А из-за его спины тянулись уже чьи-то быстрые цепкие руки, хватали рубашки за полы и рукава, щупали, гладили, причитали восторженно :

– Ты посмотри, какая фактура! Сразу видно – товар первоклассный. Серёжа, давай возьмём тебе такую на выход.

Третьяк не успел оглянуться, а к его прилавку выстроилась очередь. Народ чуть не рвал рубахи на части. Торговля в тот день продолжалась от силы двадцать минут. На третий день изумлённый Петруха получил свои тысячу восемьсот. А Саня ближайшим рейсом отправился снова в Пекин.

Деньги случились, как говорится, шальные. Они будто сами падали с холодного зимнего неба. И номер прилавка не имел никакого значения. Охочие до рубашек граждане находили волшебный товар повсюду. Не прилагая особых усилий, каждый день Третьяк увозил с вещевого рынка на Крюковской по увесистой пачке в каждом кармане брюк. Ему даже в голову не приходило их тратить. Ну, разве что на еду. Остальное, по примеру Петрухи, он решил откладывать. Так, чтобы накопить на квартиру. Копить оказалось делом довольно хлопотным. И чрезвычайно рискованным. Держать любые ценности дома было опасно – квартиры ставили на уши каждый день, вскрывая входные двери с такою лёгкостью, словно те были сделаны из картона. А уж в общаге завода станков-автоматов иные жильцы и вовсе не запирали дверей. Чтобы не тратиться каждый раз на починку замков. Банкам и вовсе доверия не было. Они возникали один за другим словно из ниоткуда, давали рекламу – лживую до безобразия, а заманив побольше наивных клиентов, срывали хороший куш. И вскоре лопались с оглушительным треском. Нет, ни за что не понёс бы Саня деньги в какой-то банк.

На всю дневную выручку по вечерам Третьяк покупал в обменных пунктах доллары. Хранились они в железной коробке из-под печенья с плотно притёртой крышкой, заклеенной скотчем и зарытой под кучкой промасленной ветоши в дальнем углу гаража его покойного деда. Гаражи, понятное дело, тоже бомбили один за другим. Угоном машин промышляли теперь даже школьники. Те, что были получше и поновее, нагло предлагали на выкуп хозяевам. Те, что похуже, потрошили на запасные части. А укуренные малолетки, накатавшись вдоволь по пустым ночным улицам и спалив остатки бензина, со смехом крушили тачки о фонарные столбы и деревья. Но в дедовском гараже стоял никому не нужный горбатый Запорожец – ржавый, помятый, без лобового стекла и с круглыми дырками на месте фар. Да что там фары – у него двух передних колёс не было. Время от времени Саня нарочно открывал нараспашку ворота и делал вид, что крутит под капотом какие-то гайки. Типа такой шизанутый механик-любитель. Его расчёты полностью оправдались. Желающих курочить замки из-за груды ржавого металлолома не находилось.

**********

Каждые две недели Саня мотался в Пекин. К лету шёлковые рубахи были известны уже далеко за пределами города. На Крюковскую приезжали теперь перекупщики из Комсомольска и Николаевска, забирали продукцию мелким оптом и просили ещё. Рыночные торговцы терялись в догадках, где он берёт свой волшебный товар. Много раз у него пытались выведать тайну. Мужики набивались в друзья, предлагая вместе выпить водки после работы, а бабы наперебой зазывали домой то «на пельмени», то «на блины», ясно давая понять, что к пельменям предложен будет десерт особого рода. Водку в компании Саня не пил, ссылаясь на слабость здоровья. И к бабам в гости не ездил, выдумав, что женат и сохраняет верность супруге. Он знал, что за ним всё равно пытались следить. Так что с того? Предположим, барыгам удастся пронюхать, что он гоняет в Пекин. Но обнаружить следы одного человека в шестнадцатимиллионном городе было ничуть не проще, чем отыскать иголку в стоге сена.

К весне половину рынка оккупировали сами китайцы. Шумной толпой они растекались по территории, занимая все пустые прилавки. Скоро прилавки закончились, и китайцы сноровисто принялись строить большие ангары из рифлёных железных листов, заполняя торговые площади всякой всячиной. Рыночные торговцы встревожились, понимая опасную близость внезапно нагрянувших конкурентов. Но Третьяку китайцы совсем не казались опасными. Все они были родом из приграничной провинции Хэйлунцзян, товар возили по большей части копеечный – трикушки, майки, тапочки, ярко раскрашенные игрушки с бьющим в нос химическим запахом и другую подобную дребедень. Рубахи были для них такой же диковинкой, как и для наших соотечественников. Они теребили мягкий мерцающий шёлк тонкими жёлтыми пальцами, изумлённо восклицали «Ай-я!», округляя суженные глаза, и приставали к Сане с расспросами, точно ли чудо-рубахи куплены были в Китае, и если да, то в каком именно городе.

**********

Чтобы не выглядеть скучным и мрачным типом, в ответ на расспросы Третьяк никогда не молчал, но охотно рассказывал китайцам и русским одну и ту же историю, которую выдумал специально, чтобы не путаться во вранье. Мол, рубахи эти вообще не его. Саня всего лишь мелкая сошка, продавец за прилавком. Работает на хозяина – приезжего китайца по фамилии Сунь. Товар китаец привозит издалека, из южного города Гуанчжоу, и от Кабановска до этого города по слухам не ближе, чем до Луны. А что? Звучало вполне убедительно. Сами китайцы, слышал Третьяк не раз, толковали, что все на свете товары делают в Гуанчжоу. Можно ли требовать больше с обычного продавца?

Впрочем, китаец по фамилии Сунь на самом деле существовал. Он торговал, как и прежде, шёлковыми рубашками на узенькой улочке возле посольского квартала в Пекине. Сунь встречал Третьяка тепло, словно старого друга. И даже его ворчливый седой пекинес приветливо вилял хвостом, давно признав чужестранца за своего. Приятели выпивали по зелёной баночке пива Tsingtao, закуривали душистые Marlboro местного производства и приступали к делу. За полчаса Третьяк набивал рубахами две здоровенные полосатые сумки, отвозил их в гостиницу, туго перетягивал скотчем и оставшиеся до отлёта дни беззаботно болтался по центру Пекина.

Три раза Саня ездил на тот необъятный рынок с матершинным названием, где в январе собирался отовариться шубами. Там в лабиринтах бесчисленных торговых рядов копошились тысячи наших сограждан со всех уголков бывшей Страны Советов. Не стесняясь в крепких выражениях, они торговались до хрипоты с продавцами, набивали всевозможным товаром сумки, баулы, мешки, фанерные ящики и даже морские контейнеры. Шмотками с этого рынка можно было одеть целиком население какой-нибудь средней европейской страны.

Но Саня ездил на Ябалу не за товаром. Ему вполне хватало доходов с продажи рубах. Уж больно хотелось найти того старика, что указал зимой дорогу к лавке торговца Суня. В отдельном кармашке потёртого уже кошелька-желудка лежала аккуратно завёрнутая в чёрный целлофан пачка в полторы тысячи юаней. Это был подарок старому нищему. Много раз Третьяк представлял, как обрадуется старик. Как они сходят вместе в забегаловку по соседству, раздавят бутылочку забористой «Эрготоу» под чашку горячих пельменей. Но на том суматошном перекрёстке всякий раз толкались только горластые малолетние попрошайки. Разыскать старика так и не удалось.

**********

К началу сентября Третьяку удалось уложить в жестяную банку шестьдесят четыре тысячи долларов. Соседи по рынку шиковали вовсю. Лезли из кожи вон, стараясь удивить друг друга размерами золотых цепей, дорогими нарядами и подержанными авто, привезёнными из соседней Японии. До поздней ночи они куражились в ресторанах «Чикаго» и «Эльдорадо», просаживали деньги в новом казино на набережной и осваивали секс-туризм на курортах экзотического Таиланда. Саня же питался по большей части сосисками, варёными яйцами и лиловыми куриными окорочками американского производства, которые брал в замороженном виде коробками на продовольственной базе. Они не отличались изысканным вкусом, но были просты в приготовлении. Даже в Пекине, при всей дешевизне местной еды и её неслыханном разнообразии, по большей части он столовался прямо на улице с передвижных прилавков, где продавали по копеечным ценам приправленный острым соусом рис, усыпанный жареным мясом и тушёными овощами. Однообразный пекинский рацион Третьяк разнообразил обычно местной пахучей водкой, к которой быстро успел пристраститься. Из одежды пришлось потратиться только на джинсы Тесс – одни тёмно-синие, другие цвета морской волны, пару футболок с неистовым Брюсом Ли, да на белые кроссовки Пума, в которых Саня и проходил до самой осени. А уж рубах у него, как известно, было навалом.

В остальном Третьяк экономил, как говорится, даже на спичках. Словно неуместным форсом опасался спугнуть удачу, разменять мечту на скоротечные удовольствия. Шаг за шагом он шёл к своей цели и старательно копил на квартиру. Говоря по правде, долларов из коробки хватило бы уже, как минимум, на две. Но он никак не находил в себе решимости остановиться, перевести дух и начать уже тратить свои сбережения. Каждое утро, как заведённый, с полосатой сумкой в руке Саня шагал на автобус номер тринадцать, идущий на Крюковскую. И каждый вечер прыгал в троллейбус, идущий обратно, чтобы добраться до центра, найти обменник с удобным курсом и пополнить запасы валюты. Всю неделю он прятал доллары в особом кармашке сумки, застёгнутом на молнию, а по понедельникам, озираясь по сторонам, пробирался в старый гараж и выкапывал из земли жестяную банку.

Чем толще становилась пачка в коробке из-под печенья, тем хуже становился его сон. По ночам Третьяка преследовали кошмары, в которых царило насилие и беззаконие. В этих снах убивали с особой жестокостью, избивали, пытали, калечили, грабили, похищали личное имущество и грубо лишали девственности. Потом улетучились даже остатки сна, и на смену кошмарам пришла бессонница. Ворочаясь ночь за ночью на смятой постели, он представлял уже наяву, как в дедов гараж залазят злоумышленники. Настоящие матёрые уголовники с голубыми от наколок руками. Сверкая в отблесках лунных лучей рондолевыми фиксами, они колотят со стуком кирками о землю, пока наконец не находят спрятанное сокровище. Гадко хихикая и матерясь, разрисованными руками делят уроды пачки зелёных купюр.. Вскоре дошло до того, что Саня завёл привычку ночевать в гараже. С вечера он запирался изнутри на оба замка и до утра караулил своё богатство, скорчившись на заднем сиденье Запорожца в обнимку с нарочно купленным топором и вслушиваясь напряжённо в каждый шорох. В какой-то момент стало ясно – или он избавится от этих денег, или скоро деньги просто сведут его с ума. Проблема назрела, и нужно было срочно её решать..