Письмо для торговца Чжао

Со временем я прижился на базаре за поликлиникой. Торговцы ко мне привыкли и считали за своего. Так я горбатился без малого полтора года, совмещая в одном лице дворника, грузчика и сторожа.

**********

Однажды я заметил, как соседи покидают общагу. Они волокли тюки с вещами по лестнице вниз и дальше, через усыпанный мусором колотый кафель вечно тёмного вестибюля, прямиком на улицу – похоже, переезжали. Первое, что мне подумалось – бедолаги снова залезли в долги. Вот и сваливают по тихой, пока разборки не начались. Я тоже взялся чутка подсобить – закинул в кузов грузовика холщовый мешок с каким-то кухонным бутором и складной обеденный стол. Что говорить, по-человечески мне всегда было жалко семью Петрухи. Не от хорошей жизни застряли они в долгах. Просто пытались, как умели, выбраться из нищеты.

Вскоре, однако, мне бросилось в глаза очевидное – сосед ничем уже не напоминал прежнего зашуганного должника. В тот день Петруха был изрядно пьян, заметно возбуждён, но, как ни странно, в прекрасном расположении духа. Он больше не прятал взгляд, разговаривал громко, отчётливо и совсем оставил старую привычку озираться по сторонам. Даже голову держал высоко поднятой, а плечи расправленными. Загрузив пожитки в фургон, мы поднялись на крыльцо покурить. Сосед угостил меня дорогой сигаретой «Salem» c душистым ментолом, вытянул из кармана початую бутылку коньяка, по-дружески предложил отхлебнуть и, потягивая из бутылочного горла спиртное, рассказал о свалившихся на него переменах.

Дела у Петрухи до самой осени шли ни шатко, ни валко. Очередные долги. Снова поездка в Харбин. Опять, как нарочно, неудачный товар, который никто не хотел покупать даже ниже цены закупки. Всё повторялось. Словно крутилась надоевшая заезженная пластинка. И тут Петруха на рынке случайно подслушал, о чём за соседним прилавком судачили пьяные бабы. Оказалось, в Харбин умные люди больше не ездят. Фирмы, возившие челноков, не сидели на месте и проторили дорогу в ничем не приметный городок со смешным названием Дуньфуйхэ – в просторечии «Дунька», куда китайцы нарочно стали свозить всевозможный товар для торговли с русскими. Дуньфуйхэ находился недалеко от границы. Как говорится, рукой подать.

– Дорога в копейки обходится, товара – хоть жопой жри, – шептались торговки, отрыгивая приторный водочный дух, – главное, лишнего не болтать. Пока весь рынок следом за нами не дёрнул..

Впрочем, от Петрухи заговорщицы не таились. Они его знали давно, считали за малохольного, по-женски жалели и не видели в нём конкурента. Когда он выразил желание присоединиться к их компании, никто и не думал возражать. В предчувствии скорой удачи сосед занял денег вдвое больше обычного, поставил в церкви самую толстую свечку Николаю Угоднику – покровителю купцов и странников – и приготовился к чуду.

Шутки шутками, только чудо в самом деле произошло. Впервые в жизни соседу по-крупному повезло. На задворках шумной, пёстрой, пьяной, громко матерящейся и стремительно богатеющей Дуньки он наконец нашёл фартовый товар. Точнее, сосед ничего не искал нарочно. И это, наверное, к лучшему. Всё, что горе-купец сам выбирал для продажи, на поверку оказывалось полной дрянью. В этот раз случилось иначе. Настырный китайский «помогай» чуть не силком всучил Петрухе партию грубо сработанных кожаных курток хулиганского вида, с блестящими клёпками и дерзкими косыми молниями. Это была долгожданная удача. Прозорливый китаец угадал с хулиганским фасоном. Усыпанные клёпками куртки по сезону расхватали, как горячие пирожки. Сосед рассчитался с долгами всего за одну поездку. До сильных морозов Петруха успел смотаться в Дуньку ещё три раза. Вся выручка текла уже в собственный карман. Теперь он ездил на пару с женой, и курток они вдвоём привозили в два раза больше. Весь привезённый товар распродан был подчистую. И вот, сейчас они переезжали из общаги на съёмную хату со всеми удобствами. Представьте только, двухкомнатную! Мало того, супруги всерьёз строили планы накопить на собственное жильё.

– Прикинь, уже удалось отложить пять штукарей, – шептал разгорячённый коньяком сосед в самое ухо.

**********

Вот тут у меня внутри будто кто выключателем щёлкнул. По нервам, словно по проводам, побежал электрический ток, и в голове засияла яркая лампочка. Уж если срослось у такого дятла, как неудачник сосед – значит, торговля не такое уж хитрое дело. Главное, дождаться своего часа. Что называется, ловко попасть в струю. Но ведь, известное дело, под лежачий камень вода не течёт..

– Слышь, Петро, – спросил я самым небрежным тоном, на какой только был способен, – а много вообще шевелюшек требуется на товар?

– Саня, ты чё? Неужто решил в челноки податься? – изумился Петруха, – Брось, не твоя это тема. Или ты хочешь щемиться потом по углам? Вспомни, как я недавно..

– Нет, я хочу, как ты, поднять бабла. И вылезти наконец из этой жопы, где торчу второй год. Ты просто скажи мне – штуки баксов должно хватить? Или лучше взять полторы?

Петруха пожал плечами и закрутил винтом пальцы свободной руки :

– Это смотря, какой товар.. К товару нужно чутьё иметь. Иначе не то, что штуку, но даже и пять просрать недолго. По себе знаю. Да и где ты штуку баксов возьмёшь?

– Как это где? У тебя займу. Ты же сейчас при деньгах.

Повисла тяжёлая пауза. Лицо соседа переменило цвет с пьяно-багрового на испуганно-серый. Он затянулся ментоловой сигаретой так неистово, что враз спалил ароматный табак до самого фильтра. В четыре глотка осушил коньячный флакон. Швырнул пустую бутылку в рыхлый сугроб. И долго потом сверлил глазами овальную дырку в снегу, словно там ожидал обнаружить нужную сумму.

– Чувак, ты чего? – хлопнул я его по плечу, – я ведь отдам. Без базаров, ты ж меня знаешь.

– Я тоже думал, что отдам, когда занимал, – сипло промолвил Петруха и снова умолк, сжав побелевшие от напряжения скулы и продолжая внимательно рассматривать место упокоения коньячной бутылки.

– Ладно, расслабься, – бросил я примирительно, – будем считать, что это была неудачная шутка. Мне ли не знать, как тяжело эти бабки тебе достались. Ну, бывай, старик!

Я протянул уже руку прощаться, однако, сосед вцепился в мою ладонь и сжал её крепко, не давая освободиться. Лицо его снова налилось красным, и он опять смотрел мне прямо в глаза, не отводя напряжённого взгляда.

– Санёк, ты не думай – я не из тех, кто не помнит добра, – выпалил вдруг Петруха, продолжая держать меня за руку, – Полторы дам на товар. Триста на дорогу добавлю. Больше просто никак. Сможешь отдать – отдашь. Если не сможешь – забудь. Считай, что это подарок. Типа на Новый год.

**********

Продолжение истории Третьяка в изложении автора

Пекин

Перемены стучались в засиженную мухами дверь, обитую вспученным крашеным оргалитом. Закрывшись изнутри на щеколду, Третьяк подносил то и дело к самому носу тонкую пачку шершавых бумажек с портретами хитроватого деда в овальной рамке и с силой втягивал в ноздри дурманящий запах особой шершавой бумаги и типографской краски. Это был запах новой жизни. Вкусной еды. Дорогого пойла. Чистой одежды без заплаток и дыр. Удобной обуви из натуральной кожи. Запах цветного телевизора Тошиба и катушечного магнитофона Акаи. Возможно, так пахнет в салоне Тойоты Кроун, когда ты садишься за руль и поворачиваешь в замке ключ. Или.. Да нет же! И всё-таки.. Вдруг это запах собственной квартиры?

Даже себе самому боялся Саня признаться, как тосковала его душа в постоянно задавленном желании вырваться на свободу из тёмной, вонючей, обоссанной от чердака до подвала крысиной норы, в которую стремительно превращалась общага. Норы с постоянно текущей крышей, перемороженными батареями, быстро растущими горами мусора, окурков, шприцов и засыхающих экскрементов на лестницах и в коридорах. Третьяк испытывал странное чувство, будто среди непроглядного мрака впереди забрезжил слабый мерцающий свет.

Но как потратить с умом Петрухины деньги? Потратить и при этом не пролететь, как фанера над Парижем? Дураку было ясно – второго шанса не будет. Третьяку пришло на ум посетить новый рынок на Крюковской. Каждый знал, что крутые торговцы китайским товаром обосновались именно там. А вдруг получиться проследить, на чём сегодня можно подзаработать?

Стояли крещенские морозы. Поёживаясь от холода, народ обходил стороной редкие прилавки с кожаными изделиями. Обледеневшая кожа вставала колом. Плащи и куртки стукались друг о друга, как замороженные туши в рефрижераторе. Публика ломилась в очередь за китайскими шубами. Белка, норка, собака и рысь. Кошка, выдра, коза и барсук.. Все четвероногие, имевшие неосторожность обзавестись хоть каким-то плохоньким мехом, становились объектом пристального внимания сноровистых скорняков Поднебесной. Зверюшки умирали без счёта в страшных мучениях. Кабановские бабы согревались ворованным теплом чужих шкур. Торговки шубами, слюнявя чёрные пальцы в дутом золоте и подозрительно крупных камнях, только успевали шустро перелистывать толстенные пачки купюр.

Целый день Третьяк толкался среди продавцов, внимательно слушая их разговоры. К вечеру ему уже было известно, что шубы возят всё из того же приграничного городка со смешным для русского уха названием. В глухой китайской провинции, похоже, настала эпоха великого процветания. Матёрые шубники трелевали товар через кордон огромными баулами, каждый размером с автомобиль «Запорожец». А на улицах Дуньки росли, как грибы, торговые центры, гостиницы и рестораны. Но какая Сане от этого польза? Даже такому коммерсанту, как он, было понятно – чем больше купишь товара, тем дешевле выйдет цена. И на сколько шуб, интересно, хватит его полутора штукарей? На одну беличью? Может, на пару козьих? Если сильно повезёт, то на три кошачьих? Незавидная перспектива. Но можно ли заработать на чём-то ещё, ему было неведомо. Третьяк уже начал подумывать, не набрать ли на всю наличность вязаных шапок. Или штанов с начёсом. Товара получится целая куча. Но ведь такого добра на рынке и без него громоздились целые горы. Не зная, что предпринять, несколько дней он колебался в раздумьях и решил уже от греха подальше вернуть Петрухе доллары, взятые в долг. Как говорится, не жили богато – нехер начинать.. Но тут, перелистывая по сложившейся уже привычке свежий номер газеты, Саня наткнулся на маленькое объявление в четыре строчки, обведённое жирной рамкой.

**********

Оказалось, Аэрофлот открывает новый маршрут. Прямиком из Кабановска в самый, что ни на есть, Пекин – столицу Китая. За сносную цену фирма на улице Фрунзе под броским названием «Тур-Культур» предлагала доставку туда и обратно, проживание в центре города и, что звучало особенно привлекательно – экскурсию на столичные рынки.

Позвольте, но где же лучшие цены, как не в столице? Ясное дело, сами китайцы скупают шубы в Пекине, а оттуда развозят по разным глухим углам, чтобы с конской наценкой перепродать незадачливым челнокам. Так что же? Выходит, ему улыбнулась удача?

Больше всего Третьяк опасался, что шубники с рынка узнают про новое направление и ломанутся всем колхозом в Пекин набивать свои чудовищные мешки. Но, странное дело – в конторе на Фрунзе в тот день он оказался единственным посетителем. Маршрут не пользовался популярностью. До него отметились только профессор китайского языка, не бывавший ни разу в Китае, и три студента физкультурного колледжа, одержимые идеей стать мастерами шаолиньского кун-фу.

– Придётся ждать, пока соберётся хотя бы с десяток желающих, – грустно промолвила немолодая рыжеволосая дама с крупной бородавкой на длинном носу, – тогда мы сможем сформировать группу. Оставьте свой телефон или хотя бы адрес. Когда наберётся группа, мы сразу вас известим.

– А если группа и за год не наберётся? Быстрее никак?

– Конечно, мы можем отправить вас одного, но это будет дороже – придётся ещё добавить за визу, – пожала носатая дама плечами. И, покусывая авторучку, добавила :

– Будут дополнительные расходы. Услуги гида-переводчика делятся обычно на всю группу. Но вам придётся оплачивать их одному. Это касается и городского транспорта..

Порывшись в белой холщовой сумке с чёрной надписью «Stolen from Hard Rock Hotel Bali», дама вытащила портативный калькулятор и наскоро посчитала нужную сумму. Третьяк согласился, не раздумывая. Перспектива попасть на пекинские рынки первым крепко засела в его голове. Пусть даже сейчас он переплатит. Главное, опередить остальных. Найти фартовый товар. А там непременно дело пойдёт как по маслу. Саня вбил себе в голову, что за его мытарства судьба готовит награду. Оставалось только достойно её принять.

В аэропорту то и дело Третьяк озирался по сторонам, пытаясь засечь конкурентов, но соотечественников, похожих на торгашей, не заметил. Самолёт вообще был заполнен меньше, чем наполовину. И сколько он ни вертел головой, из россиян обнаружил только группу упитанных граждан очень солидного вида, разодетых в дорогие костюмы с широченными галстуками. Видать, депутаты. Или члены правительства. Всю дорогу они хлебали заграничное пойло, разливая янтарную жидкость по гранёным стаканам из огромной бутыли с надписью «Johnnie Walker». А нахлебавшись, бессмысленно матерились. Грязно и громко. Все остальные пассажиры оказались самыми, что ни на есть, китайцами с одинаково чёрными, как смола, головами. В Санину сторону никто ни разу не посмотрел. И его это вполне устраивало. Поездка пока проходила гладко. Что называется, без обломов.

**********

Обломы долго ждать не пришлось. Они начались буквально с трапа самолёта. Отчего-то всю жизнь Третьяк был уверен, что Пекин находится где-то на юге, чуть ли не в тропиках. И отправился в путь, накинув один только старый плащ поверх приобретённой по случаю у соседа кофты-толстовки с загадочной надписью SROPT на груди. Гигантский город встретил жестоким утренним морозом. Плащ накалился и загремел, как листовое железо. Уши мгновенно заледенели, а волосы встали дыбом. Когда Третьяк пытался пригладить причёску рукой, на ладони оставались кристаллы инея. В аэропорту его встретил лохматый шофёр-китаец с картонной табличкой «САСА ТРИТЯК». Через затянутый снежным туманом город он докатил до гостиницы, не спросив денег, и растворился в морозной дымке.

Гостиница в самом деле оказалась в центре. На главной улице – прямой, как стрела, и широкой, как футбольное поле. Под холодным дымным небом вздымались огромные серые здания монументальной архитектуры, увенчанные выгнутыми азиатскими крышами. Они казались вечными, как египетские пирамиды. У парадных подъездов застыли гордые часовые в шапках-ушанках и с настоящим оружием в руках. За их прямыми спинами по ветру полоскались алые флаги с россыпями жёлтых звёзд. Через тонкую искусственную кожу застёгнутой на поясе сумки Санины руки машинально поглаживали заветные доллары. Тратить их пока было негде. Ничего похожего на магазины в поле зрения не попадалось. Не говоря уже про какой-то рынок. И в какой стороне этот самый рынок искать, спросить было некого. В гостинице никто на русском не говорил, а другим языкам Третьяк не был обучен.

На него уже навалилось отчаяние, когда наконец появился долгожданный гид-переводчик из местных, назвавшийся Мишей. Скажем прямо, по-нашему он разговаривал не ахти. Но, как бы там ни было, русский язык Миша всё же знал лучше, чем Саня китайский. Гид объяснил, что нужный рынок носит забавное для русского уха название Ябала. И добираться до этой Ябалы удобней всего на такси. По той же улице – прямой и широкой. Такси в Пекине выглядели забавно. Жёлтые, круглые – словно лимон на колёсах. Салон лимона перегораживала стальная решётка. Она отделяла водителя от пассажиров. При виде решётки Третьяк подумал, что этот огромный город может лишь с виду казаться спокойным и безопасным. Его рука невольно сжала сильнее заветную сумку.

У широких рыночных ворот толкались оборотистого вида маклеры. Они широко улыбались, кивали, подмигивали. Тонкие жёлтые пальцы быстро, словно карточные колоды, перебирали с еле слышным шелестом стопки синих банкнот толщиной с кирпич. Переводчик сноровисто обменял Санины доллары на видавшие виды юани и незаметно исчез, оставив Третьяка одного. По всему было видно, Миша сразу утратил к нему интерес. Тонкая пачка увеличилась ровно в шесть раз и приятно оттягивала теперь сумку-желудок на поясе. Китайские деньги оказались побольше долларов – размером примерно с ладонь. На каждой синей бумажке отпечатаны были четыре скульптурных портрета в профиль – вроде наших Маркса и Энгельса, только глаза поуже. Одна из голов, очевидно, принадлежала знаменитому председателю Мао. Но Третьяк не рискнул бы на спор угадать, какая именно – все четыре лица показались ему совершенно одинаковыми. Купюры в пачке были потёртые, некоторые даже с разлохмаченными краями. И, надо заметить, Саню этот факт успокоил. Ему не раз приходилось слышать, что при обмене никогда не следует брать новые бумажки – почти наверняка подсунут поддельные.

Итак, у него теперь были местные деньги. Судя по всему, настоящие. Но на что их потратить, подсказать было некому. Саня даже представить не мог, что на свете бывают такие огромные рынки. Без шуток, тут легко поместилась бы половина Кабановска. Гигантские ангары, склады и павильоны, забитые шмотками от пола до крыши, и бесконечные лабиринты торговых рядов с магазинами, магазинчиками и просто прилавками. Один только шубный отдел был размером не меньше Кировского района. Миллионы шуб всех возможных фасонов. Из любого меха. От дворовой собаки до соболя. Вот только самые дешёвые из них стоили в три раза дороже, чем такие же точно на Крюковской. Это был полный крах. Третьяк заметался по рядам, лихорадочно соображая, чего бы эдакого прикупить на продажу. Но в товаре он абсолютно не разбирался. И кроме шуб, запасных вариантов у него не было.

Впрочем, скоро мороз придавил так страшно, что Саня не мог уже думать вовсе. Поэтому первым его приобретением стали вязаная шапка и пуховик. Наконец-то стало тепло, и мысли заворочались поживее. Уж не купить ли на продажу таких же точно пуховиков? Как говорится, дёшево и сердито. Но сколько стоят пуховики в Кабановске, он не знал. И узнать было негде. От тоски хотелось откинуть голову и завыть в равнодушное сизое небо. Нет, правда – что ему было делать?!

Ответ пришёл сам собой. Из-за облупленной чёрной двери, украшенной красными пузатыми фонарями, вкусно пахнуло едой. Недолго думая, он потянул дверную ручку на себя, шагнул под красные фонари и оказался в полутёмной дымной комнате с четырьмя обеденными столами. Коренастый парень в короткой, давно не стираной, поварской куртке наливал в огромные чашки посыпанный огненно-красной приправой бульон с жёлтыми клубками лапши. Поверх лапши в бульон плюхались жирные ломти варёной свинины. Жрать захотелось так, что аж в животе закрутило. Не зная, как попросить еды, Третьяк присел за сколоченный из досок стол на простую лавку, отполированную задницами сотен едоков, и показал на чашку плохо гнущимся от холода пальцем. А уже через минуту с наслаждением тянул через край обворожительно вкусный бульон, на удивление ловко поддевая жёлтые петли остро приправленной лапши двумя деревянными палочками.

– Сулянь? – раздалось под ухом. Парень в серой куртке, добродушно улыбаясь, повторил :

– Сулянь? – и добавил, улыбаясь ещё шире :

– Мосику?

Саня понял и ответил :

– Нет, не Москва. Кабановск. Дальний Восток. Русский с китайцем братья навек. Понимаешь? В общем, того.. Корефаны.

Повар, похоже, узнал достаточно и уверенно поставил на стол квадратный поллитровый флакон с прозрачной жидкостью. Чёрные иероглифы весело плясали на белой этикетке. Водка? Ну, конечно! Она самая. Вот, что сейчас было нужно. Просто необходимо. Рука сама потянулась к бутылке. Саня жадно хлебнул из заботливо подставленного стакана и не удержался от кашля – напиток по запаху был точь-в-точь самогонка, а по вкусу – ну, просто жидкий огонь.

**********

Мутное небо по-прежнему прятало солнечный свет. На улицах висела туманная мгла. Она окутывала очертания зданий, фигуры прохожих, силуэты машин и быстрые тени бесчисленных велосипедов. Опорожнив под горячую лапшу пузырь китайского шнапса, неверной походкой Третьяк выбирался с территории исполинского рынка, оставив затею купить сегодня что-либо толковое. Настроение после водки резко улучшилось. В голове путеводной звездой сияла алкогольная лампочка. Внезапно его осенило – да можно ведь вовсе не покупать никакого товара. Тогда он будет должен Петрухе только деньги, потраченные на проживание и проезд. От этой мысли на душе стало куда легче. Саня даже развеселился. А что? Подумаешь, долг. В наше время все кому-то должны. Как-нибудь рассчитается. Придумает что-нибудь. Что именно? Да там будет видно. Зато сейчас у Сани настоящее приключение. В рот компот, да ведь он за границей! Между прочим, впервые в жизни. Нужно расслабиться и получать удовольствие.

За воротами рынка на перекрёстке копошились нищие всех мастей. Увечные и паралитики в живописных лохмотьях ползли к ногам Третьяка по ледяным булыжникам выщербленной мостовой с четырёх сторон света, вытягивая вперёд обрубки конечностей в безобразных малиновых шрамах и заскорузлых мозолях. Шустрые дети со злыми чумазыми рожицами бросались под ноги, хватали за рукава, кричали угрожающе. Должно быть, они требовали денег. Или просто выражали неосознанную агрессию к чужаку? Какой-то псих с перекошенным ртом и выпученными глазами колотил себя здоровенными кирпичами по темени, то ли пытаясь напугать окружающих, то ли разжалобить. Кирпичи раскалывались на куски, осыпая жёсткие чёрные космы оранжевой крошкой.

Поодаль от шумной банды агрессивных попрошаек поверх рваной соломенной циновки на коленях сидел старичок в засаленной солдатской шапке. Жидкие волосы седой бородёнки тряслись над потёртым военным ватником, застёгнутом на две металлические пуговицы. Дед ничего не просил. Он только кланялся прохожим, не подымая глаз, и прижимал к груди сложенные вместе морщинистые ладони, лиловые от январской стужи. На мостовой перед циновкой стояла пустая эмалированная кастрюлька с рисунком в виде красных плодов хурмы, вся в чёрных пятнах сколов.

– Ты посмотри, какой колоритный дедок, – услышал Саня русскую речь и даже вздрогнул от неожиданности. Два мужика в норковых шапках и толстых кожаных куртках, отороченных лисьим мехом, переговаривались, противно «акая» по-московски. У одного, с аккуратно подстриженной чёрной бородкой, на перекинутом через плечо ремне болталась квадратная сумка с блестящими застёжками.

– Ага. Прикинь, он ещё и в ушанке военной. Бывший хунвэйбин, по любому. Дай-ка я щёлкну этого пряника.. – и тот, что с бородкой, потянул из квадратной сумки заграничную камеру с тонкими белыми буквами Nikon над чёрным глазом внушительного объектива.

– Лучше бы ты ему денег дал, – заметил второй, с дымными очками «Хамелеон» на жирном носу.

– Бог подаст. Что ж ты сам не даёшь, если такой добрый? Жаба давит?

– Ну, отчего же? – осклабился очкастый, – я не жадный.

Откинув полу куртки, он пошарил в кармане брюк и вытащил пригоршню мелочи. Достав из горсти одну монету, со словами «Да не оскудеет рука дающего!» он подбросил её так ловко, что та, перевернувшись в воздухе, влетела точно в кастрюлю, звонко брякнув о дно. Даже с расстояния в несколько шагов Третьяку хорошо было видно, что это старая латунная монета советской чеканки достоинством в три копейки – вещь абсолютно никчёмная даже в той стране, где когда-то была изготовлена. Старик достал монетку, протёр её рукавом ветхого френча и поднёс к глазам, подслеповато моргая. А потом улыбнулся. Да так виновато улыбнулся. Как-то жалко. Мол, понимаем – господа пошутить изволили. В этот момент бородатый щёлкнул затвором камеры. Оба кретина заржали и вразвалочку двинули вдоль по улице.

Москвичей Третьяк ненавидел ещё со времён армейской службы. Все они, без исключения, редкостные скоты. Первым желанием было просто взять кусок кирпича у того бедолаги, что крошил их о собственную башку, да раскумарить очкастую гниду промеж окуляров. Но в Санины планы на сегодня точно не входило посещение китайской тюрьмы. И даже будучи сильно пьяным, он помнил, что ровно через три дня ему непременно нужно быть в аэропорту. Поэтому Третьяк поступил иначе. Дёрнул молнию на кошельке, вытащил из пачки голубую банкноту с четырьмя бесстрастными лицами и протянул её старику. Нищий ухватил купюру двумя руками, торжественно расправил её перед собой параллельно земле, поднёс для чего-то к лицу и, подержав таким образом секунды три на уровне бровей, отправил за пазуху. После этого дед повалился ничком на булыжную мостовую, сложив перед собой тощие руки, и замер, будто лишился чувств.

Сане стало неловко. Не желая больше напрасно смущать старика, он направился было в сторону главной улицы, но нищий внезапно подпрыгнул на ноги и, не переставая кланяться, быстро-быстро защебетал, очевидно, пытаясь привлечь его внимание. Не зная, как в таких случаях принято поступать, Третьяк дружелюбно похлопал старика по плечу, давая понять, что всё в порядке. Не стоит, дескать, благодарности – обычное дело. Но старый нищий продолжал тараторить быстро и возбуждённо, будто непременно хотел сообщить что-то очень важное. Сообразив наконец, что иностранец не понимает ни слова, он отскочил на шаг назад, развернулся вполоборота и вытянул обе руки с выпрямленными ладонями в сторону. Это выглядело так, словно старик пытался показывать Сане дорогу. Но куда?! Похоже, бедняга давно повредился в уме. Третьяк пожал плечами и обошёл стороной несчастного попрошайку.