скачать книгу бесплатно
– На бомбёжку заходит, – хрипловатый голос мужика, сидевшего на самом дне оврага, прозвучал предупреждающе. Погладив чёрную бороду, мужик подложил под голову вещмешок.
– Типун тебе на язык, – ответила мужику мать.
Отец спокойно сказал:
– Немец со своей стороны летит – западной…
В это время в овраг почти скатился человек с портфелем. Он сдёрнул с головы картуз, вытер им лицо:
– Фу-ух! – ни к кому не обращаясь, изрёк: – А гармониста надо определять слухачом… – поднялся выше. – Первый услышал стервятника…
Гул нарастал, и все увидели фашистский самолёт, пролетавший над самым оврагом совсем не высоко. Все замерли, а дяденька зачем-то закрыл лицо жёлтым портфелем. Самолёт удалялся, малыш вспомнил о бородатом, который лежал на дне оврага, и посмотрел туда. Видел, как люди выбирались из оврага, уходили. Нинка спала. Отец осторожно передал её матери.
– Сидите здесь, он вернётся.
И самолёт вернулся. Малыш услышал, как нарастает рёв мотора. Рёв вроде раздвоился. Застрекотали пулемёты. Что-то сильно грохнуло. Он открыл глаза и сообразил: сон кончился. Посреди комнаты брат поднимал упавшую табуретку. Он её опрокинул, когда спешил. У окна мать осторожно отодвигала плотную штору.
Ещё горела плита, отсветы из-под заслонки плясали на стене, они позволяли видеть предметы. Стрельба из пулемётов, настоящая; на улице.
Они суетились у окна. Вовка отбежал к плите, схватил с комеля бурки, с вешалки пальто и шапку.
– Ты куда? – вполголоса сказала мать…
– Во двор…
– Вернись! – вслед хлопнувшей двери произнесла мать. – Убьёт паршивца.
Она быстро оделась и вышла. Валерка тоже проявил сноровку. На улице морозно, но не холодно. Небо в бледных звёздах, и в той стороне, где подчёркиваются далекие отсветы, не то выстрелов, не то разрывов, висит ущербная луна. Мать и Вовка стоят у стены, а над ними вьются силуэты самолётов, прошивая тёмный полог неба огненными трассами.
Малыш следил за ночным групповым боем, стараясь угадать, где наши: «Эх, нет близнецов! Они бы вмиг узнали своих…» Ему всегда казалось, что эти «большие» ребята знают все на свете, все умеют, поэтому они ушли помогать своим. На кой чёрт нам все эти итальяшки, румыны, венгры, мадьяры, поляки, и чёрт знает, ещё кто! Голодные, вшивые, грязные, с обмороженными и сопливыми мордами. Кто, зачем их к нам прислал? Понятно, что тот, кто их сюда прислал, сидит в тёплой квартире, натрескался шоколада, конфет, котлет и ещё разной всячины и посмеивается. А эти стреляют, ловят коммунистов, жидов, разных активистов с комсомольцами и, прячась за их спинами, наступают, пока наши не встретят огнём из пулемётов, миномётов, винтовок. Из пушек тоже били, но редко, и то со стороны города, да с татарского хутора. Татары почему-то палили по нейтральной полосе. Может быть, до города пушка не добивала. Ванёк говорил, что на хуторе одна только пушка. Они с Колькой пробирались к татарам, принесли целую сумку столовой свеклы. Они-то всё знали и всё умели. Он у братьев старался перенять и научиться полезному. Близнецы, когда была жива мать, ловили птиц с помощью мышеловки, ловушек из кирпичей. Четыре кирпича, пятый сверху и две палочки – ловушка готова. Сыпь внутрь крошек или зерна и жди. Это когда было зерно и крошки, птицы доверчивей. Сейчас всё изменилось. Воробьи или голуби улетали, заметив человека за сотню метров. Ловушки всё же выручали. Братья добывали семена репейника, лопуха, крапивы.
А как они научились определять по звуку моторов – не только чьи самолёты, но и типы самолётов: с бомбами или пустой летит…
Валерка увидел, как вспыхнул и полетел вниз один из самолётов, немного погодя закувыркался другой. Брат и мать заметили Валерку, когда он вскрикнул, быстро поспешили загнать в дом. И только в квартире он почувствовал, как озяб.
– Ты что ж это удумал? Тебе кто разрешил?..
Самолёты как бы приблизились, и воздушный бой происходил совсем неподалёку. Стрельба, вой моторов, в небе творилось что-то невообразимое. Воздушный бой шёл на небольших высотах.
Мать схватила младшего за руку:
– Ледышка, окоченел совсем!.. Вовка! – позвала она брата. – Бери его и в погреб, чует моё сердце: обстрел начнётся.
– Не пойду, там холодно и темно. Чего бояться – самолёты стреляют в небе. Бабка Груша не прячется в погребе.
Он будто изменил намерение матери:
– В дом, скорей в дом! – она подхватила его на руки, затолкала брата в коридор.
В кромешной темноте на ощупь нашли дверь в квартиру. Когда переступили порог, мать накинула крючки, в это время тихо стало и воздушный бой прекратился.
Сестрёнка спала, как ни в чём не бывало. Мать задёрнула штору, как можно плотнее прижала края: не дай бог, щели останутся. Неподалёку соседи недосмотрели, или кто из детей приоткрыл штору, – пулемётная очередь прошила окно. Кто говорил – старуху убило, кто – дети погибли. Тот дом крайний, с итальянской стороны, а этот перед Казачьим Постом, окна к сараю, в котором погреб. За сараем «поле боя», так баба Груша называет открытое место перед оврагом. Из сарая в окно хорошо просматривается, всё, что там происходит, как на ладони. Видно, как падают убитые, как ползают раненые, убегают за развалины уцелевшие. Вместе с итальянцами или румынами и прочим сбродом и те, которые наступали гнали впереди себя гражданских. Колька с Ваньком возмущались: «Дураки. Падали бы на снег и лежали, пока стемнеет, а там ушли бы на Казачий Пост. К оврагу бежать надо». Мать как-то услышала и сказала:
– Они все почти голые. Замёрзнут вмиг, и кто из них знает, что впереди овраг, ты местный, поэтому так рассуждаешь.
– Я бы притворился, потом с убитого солдата стащил шинель и всю одежду… – говорил Колька.
– И тебя свои пристрелили бы, шинель-то иноземная.
– Я бы лежал тихо, а ночью к своим ползком. Атака закончилась. Как эти вояки драпают! Тёть Кать, ты бы посмотрела. Валерка и то смотрит, а все тётеньки в погребах дрожат и крестятся…
Сейчас нет близнецов, и смотреть на бой не с кем. Вовка не смотрит, ненавидит, как люди убивают друг друга. Он говорит:
– Я поглазел с удовольствием, если бы на «поле боя» Гитлер, Геббельс и кто там ещё войну затевал появились и давай друг в дружку палить.
Малышу понятно, что братуха это у взрослых перенял, те так фантазируют.
«Вот пришли наши в посёлок, всыпали им, притихли, перестали шастать мародёры», – счастливый, кто спит в доме, а не в погребе, думал малыш.
– Как бы нам эта тишина боком не вышла. Уходить надо… а куда?… Куда с вами? Сама бы я давно ушла, – говорила мать Вовке.
Глава IV
Валерка долго не мог уснуть. Ясный сон, в котором видел проводы отца, и наяву первый воздушный бой ночью, сбитые самолёты, – чьи они? Очень хотелось, чтоб это были немецкие. Мать собирается уходить, а дети – помеха. Он хотел подсказать, куда можно уехать, собрался сказать, напомнить о бабушке, многочисленных родственниках в Москве, да вовремя спохватился; в Москву ни проехать, ни пройти, повсюду немцы. А если к тёте Дуне? Сестра отца живёт где-то в другом городе, может, там нет войны и нет голодных солдат, нет мародёров.
Тётя Дуня часто приезжала до войны с подарками. Он слышал, как она толковала матери, ещё до оккупации, чтобы мать запасалась мукой, крупой, сушила сухари.
– Война на носу, – говорила тётя Дуня, – у тебя дети. И шахтёров подберут, что будешь делать?..
«Вот нам надо уходить к тёте Дуне. Она-то, точно, имеет запас продуктов, – думал малыш. – Если ночью пойти к нашим на Казачий Пост, – кого-нибудь убьют. Вон как они в меня стреляли. Но в одного трудно ночью попасть…» – представлял, как они идут всей семьёй и в них начинают палить, а потом кричать, стой кто идёт?!.. «Вся надежда на тётю Дуню, к ней надо уходить».
После таких размышлений опять вспоминались проводы отца. Тогда в овраге он оказался прав. Фашистский самолёт кружил над городом, сбрасывал всё те же листовки: «Русские дамочки, не копайте ямочки. Придут наши таночки разрушать ваши ямочки». Вовка объяснял, что «ямочки» – противотанковые рвы. Ещё листовка: «Бей жида-политрука – рожа просит кирпича!» И нарисованный политрук с пистолетом в руке, подымающий бойцов в атаку. В это время летит кирпич и бьёт ему в рожу углом, так, что на следующем рисунке из глаз жида летят искры, а из руки падает пистолет.
В первый раз ни Вовка, ни большие ребята не могли сообразить насчёт «политрука» и «жида». Разные догадки были, а потом стало неинтересно читать одно и то же. Про Сталина, Молотова и всех остальных, как они драпают от немцев: «… по волнам, по морям, нынче здесь, а завтра там…».
Высыпал немецкий самолёт над городом листовки, стал разворачиваться над динамитным складом, и вдруг его стали обстреливать из зениток. Он ответил из пулемёта, – и по народу давай тоже из пулемёта поливать. Сколько зевак вышло из кукурузы, оврага… Лупил он с такой высоты, что хорошо были видны кресты, номера на физюляже, оскаленные лица в кабинах. Валерка почему-то подумал, что это морды тех политруков и жидов, которые нарисованы на листовках. Самолёт кружил, пикировал, на бреющем полёте скользил над головами метавшихся людей и строчил, бухал из пушки. Бомбы он не бросал. Братья объяснили, что это был фашист-разведчик.
На прощание он сыпанул ещё листовки, на которые никто не обратил внимания, и улетел в сторону солнца.
Дядька, прикрывший голову жёлтым портфелем, продолжал лежать. Валерка не видел, когда он вернулся в овраг.
– Товарищ, – окликнул его отец, – отбой. Но товарищ не шелохнулся, отец пробрался к нему по краю оврага, приподнял портфель и увидел вместо лица кровавое месиво. Отец опустил портфель на голову дядьке:
– Всё… давай прощаться. Веди домой детей…
Он перецеловал детей по очереди, как делали многие призывники.
– Уводи, уводи их скорей отсюда. Могут налететь бомбардировщики, – приказывал он матери.
Малыш диву давался, с какими подробностями возвращаются картины проводов:
– Уходи… – поглядывал отец в небо.
Мать держала на руках Нинку, словно окаменевшая. Отец вскинул вещмешок и, не оглядываясь, стал уходить. Все смотрели вслед, старались не упустить его из вида, пока он не затерялся среди призывников.
Откуда-то появились военные с носилками и сумками, на сумках красные кресты. Только после этого и обращения к гражданским, чтоб они возвращались, мать повела ребят мимо кукурузного поля.
Призывники вытянулись цепочкой, посматривая в небо, торопились к вагонам-телятникам.
Все оглядывались, даже Нинка, которую мать посадила себе на плечи. Но отец, пока видели его, ни разу не оглянулся.
Взяв бы я бандуру,
Та заграв що знав,
Через ту бандуру
Бандуристом став…
Это было так неожиданно, что многие граждане остановились. В поле и патефон. Знакомая мелодия, голос артиста. Валерка во все глаза смотрел, смотрел, смотрел, – ничего не поняв. Вовка смеялся:
– Не туда смотришь. Вон Ванёк с Колькой. Они тоже своего отца проводили. Впереди Ванёк с детской коляской, следом тётя Настя с Колькой. Она заметила соседей, остановилась и позвала мать:
– А ну, закрывай свою музыку, – сказала тётя Настя сыну, – в коляску посади девочку, – распорядилась она.
Ванёк закрыл патефон крышкой, защёлкнул замок:
– Я понесу его, пусть Нинке удобнее будет в коляске, – заявил он.
– Неси, – разрешила тётя Настя.
Ванёк вытащил из коляски в тёмно-голубом футляре патефон, и мать опустила в коляску дремавшую сестру:
– Руки отмотала. Как уснёт, вдвое тяжелее становится, – пожаловалась она.
Рядом проходили молодые дамы. Они громко разговаривали:
– Устроил нам фашист проводы. А где же наши «красные соколы»?..
– Красным соколам – ни спать, ни есть. Вся Европа набросилась, – громко сказала тётя Настя.
Молодые женщины обернулись и посмотрели на неё:
– Мы что, не правы?..
– Думать надо! Голова не затем, чтобы платки носить! – добавила снисходительно мамаша близнецов.
Дамы притихли, соседи возвращались вместе, одной семьёй.
Вечерело. Большое красное солнце скатывалось к горизонту, где, касаясь земли, словно клубы дыма, висела тёмная туча.
– Если солнце опустится в тучу, то завтра будет или ветрено, или пойдёт дождь, – заметила тётя Настя. – Примета верная.
– А мы завтра пойдём в школу? – спросил её Колька.
– Пойдёте. Школу пока никто не отменял. Может, ещё все обойдётся и попрут эту орду до самого Берлина… Давайте-ка ребята, наломайте кукурузы. Чует мое сердце: наголодаемся мы…
Она взяла из коляски на руки Нинку, матери отдала патефон.
– Пойдём с тётей Катей не торопясь. Будем ждать вас у крайнего дома, – наказала она близнецам.
Ванёк покатил коляску к полю. Братья втиснули коляску между рядами. Кукуруза созрела. Лёгкий ветерок шелестел в подсохших стеблях.
На поле встречались люди с мешками. Таскаться с коляской между рядами было неудобно, а когда собрали и насыпали в неё кукурузы, Ванёк оставил малыша стражем у коляски.
– Стой и не отходи. Мы без тебя наберём. А то кто-нибудь стибрит или потеряем транспорт. Вишь, как быстро темнеет. Когда мы тебя будем звать, ты откликайся, – наказал он.
Малыш остался «стражем».
Темнело быстро. Кукуруза была намного выше, темень сгущалась. Несмотря на то, что он откликался на окрики ребят, ему тогда впервые стало страшновато. И он, напрягая силёнки, принялся выталкивать по следу коляску в сторону дороги.
– Ты куда ползёшь? – спросил неожиданно появившийся с охапкой очищенных от листьев кочанов Колька.
– Где не темно, – ответил малыш.
– Правильно. Только смотри, не потеряйся… – Он посмотрел в коляску, совсем немного до полной остаётся. Когда все принесут, заполнится доверху.
Колька торопился. Люди как бы опомнились, сообразили, что впереди – голод. Валерку окликали, он отзывался, продолжая выталкивать коляску ближе к дороге. Может быть, и его действия привлекали народ: вот продукт, дармовый, а вы проходите мимо.
Домой возвращались в сумерках с полной коляской. Тётя Настя встретилась за мостом, а мать ушла с Нинкой домой.
– Ух, сколько нагрузили! – посмотрела она на кукурузу. – Да неужели все початки очистили?
– До единого. Вовка сначала не хотел чистить, а мы с Ванькой заставили, – распространялся Колька. – А Валерка, – силища, как у трактора. Один груз такой на дорогу вывез…
– Я хотел нашелушить, чтоб набрать только чистого зёрна, – заявил Вовка, чтоб и его похвалили.
– Ты бы до утра «набирал» зерно. Кукуруза ещё сырая, – пояснил Колька, – она просто не вышелушится.
Перед вечерней зарей в степи кружили стаи скворцов, перекликались жаворонки, а сейчас турчали сверчки. Посёлок словно вымер – ни огонька. Поэтому совсем неожиданно подошли к своей улице. И какие махонькие, подслеповатые без электричества, сиротливо смотрелись дома Стандартного, вроде мёртвые.
– Мы с Ваньком видели, как паровоз подцепил вагоны. Увезли нашего папаньку, – грустно сказал Колька, чтоб нарушить охватившее всех молчание.
Тётя Наташа добавила:
– Я вся испереживалась, вот думаю: налетят стервятники, начнут бомбить, а им и укрыться негде. Хорошо, что обошлось… А вот мы и приехали. Скажите матери, пусть приходит за кукурузой. Завтра поутру возьмём тачку, и все поедем, пока она ещё есть.
«И не поехали, не получилось с тачкой… а то бы всё равно вояки забрали, они кукурузу очень лопают…»
Сон не шёл, может быть, потому, что он уже выспался до воздушного боя. Валерка стал думать, вспоминать, что ещё было после проводов отца до прихода в посёлок итальянцев, как растаскивали магазины, ребята ходили на станцию смотреть на эвакуированных, на эшелоны с красноармейцами и призывниками, как наши отцы:
– Может, такое случится, – мечтали близнецы, – мы приходим на станцию, там эшелон с бойцами, а среди них наш папанька. Может, такое быть? – И убедительно заявляли: – Может. Их обмундировали, дали оружие и везут на фронт, а фронт в той стороне, – показывали на запад.
