Сталин и репрессии 1934-1939 годов, или Про жизнь и приключения Ивана Денисовича в стране Архипелага

– Куда наш дурачок-Николаев запропастился? – удивлялись в курилке. – Может какой-нибудь идиот ему по ошибке путевку дал?!

– Вряд ли! Скорее, его самого в психушку загребли! –ржали курильщики.

15 октября 1934 года Николаев сделал первую попытку подобраться к Кирову. Он подстерег вождя Ленинграда возле его собственного дома, но был задержан охраной.

– О! Николаев! – дружно засмеялись телохранители, которые его хорошо знали. – Решил сменить тактику? Теперь прямо на улице будешь путевку просить?! Оно правильно! В Смольном, надо записываться у секретаря, сидеть в очереди и еще не факт, что примут. На улице проще! А наган тебе зачем? Самоубийство хочешь разыграть?

Николаев показал им разрешение на оружие, и его отпустили.

01 декабря 1934 года Николаев, как всегда, свободно прошел в Смольный. В этот день вечером должно было состояться выступление Кирова в Таврическом дворце, и сотрудникам обкома выдавали бесплатные билеты (глава Ленинграда считался прекрасным оратором).

Николаев принялся бродить по кабинетам и выпрашивать себе лишний билетик. Свободные билеты, конечно, были, но ему, как обычно, отказывали.

Проходя по коридору Николаев услышал, как один из сотрудников жалуется товарищу, что имеет пару лишних билета, а подарить их некому.

– Привет! – подошел к нему Николаев. – Есть лишний билетик?

– Увы!

– Ты же только что говорил, что у тебя два билета!

– Ты куда-то шел, Николаев? Вот и иди себе дальше! Не до тебя!

Николаев вроде бы привык к тому, что его все посылают, но этот случай стал последней каплей.

– Сволочи! – с обидой думал он, сжимая кулаки. – У самих билеты куры не клюют, а мне зажали.

Как раз в этот момент он увидел идущего по коридору навстречу Кирова. Руководителя Ленинграда сопровождал всего один охранник, который отстал от него.

– А вот и моя путевочка! Сама плывет ко мне в руки! – радостно подумал Николаев, достал наган и спустил курок.

***

Когда Сталину сообщили об убийстве его друга, он немедленно выехал в Ленинград. Сразу по приезду к нему доставили Николаева, который чувствовал себя плохо: временами у него шла из-за рта пена, а глаза смотрели в одну точку.

– За что ты убил такого хорошего человека? – жестко и вместе с тем устало посмотрел на него Сталин.

– Я тебе писал! – смерил его дерзким взглядом Николаев.

– Что ты мне писал?

– Просил дать мне путевку в санаторий.

– И что я ответил? – удивился Сталин таким поворотом разговора (в этот момент он был потрясен потерей друга и мало что соображал).

– Ничего. Ноль эмоций, фунт презрения.

– Может, в канцелярии где-то затерялось?

– Три письма!? Не смеши!

– И что? Убивать надо, если тебе на письмо не ответили?

– А как ты хотел? Дал бы мне путевку, твой друг был сейчас жив.

– Странная логика!

– Нормальная логика. Если разобраться, ты сам убил своего друга!

– Я? – поразился Сталин.

– Ты! Теперь все тебя так и будут звать убийцей Кирова. Помяни мое слово.

Сталин уставился в пол, пытаясь осмыслить услышанное.

– Самое лучшее, что ты можешь сделать в такой ситуации – это дать мне путевку в санаторий в Крым на три месяца! – продолжал рассуждать Николаев.

– Чего? – поднял на него усталые глаза Сталин.

– Этим ты докажешь, что стал выше личной обиды и научился прощать врагов. Если же ты пойдешь по другому пути и попытаешься меня судить, за меня жестоко отомстят. У нас такая организация, что тебе во сне не снилось!

– Какая организация?

– Такая организация, которая не даст тебе покоя. Сотни и тысячи моих соратников будут стрелять в тебя, пока не убьют. Хоть прячься в бункере, все равно тебя достанем!

– Уведите его! – нахмурился Сталин.

Когда Николаева увели, вождь несколько минут молчал, что-то обдумывая, а затем резко повернулся к наркому НКВД Генриху Ягоде.

– Странное дело. У нас в стране действует тайная организация, а я об этом узнаю случайно от одного из террористов.

– Он блефует, товарищ Сталин. И вообще он очень сильно смахивает на дурачка!

– А я думаю, что на дурака смахивает кто-то другой.

– Кто?

– Ты! Николаев застрелил моего лучшего друга, а твоя охрана ничем ему не помешала. Так кто же после этого дурак?

– Я во всем разберусь, товарищ Сталин! – покраснел Ягода. – Все ваши враги будут вычислены и уничтожены!

– Ты только дров не наломай, Генрих! А то я твой наркомат знаю! Арестуете невиновных и доложите, что все чики-пуки.

– В этот раз все будет нормально.

– О ходе расследования будешь докладывать мне лично! Звони в любое время!

Ягода возглавил следственную группу, куда включил лучших сыщиков страны.

Первой догадкой советских Пинкертонов было, что Николаев состоит в белогвардейском подполье. Дело в том, что проигравшие гражданскую войну белые, периодически устраивали террористические акты против советских руководителей, как внутри страны, так и за рубежом.

На похоронах Кирова ораторы обличали «подлых белогвардейских убийц». Даже такой осведомленный человек, как глава советского правительства Вячеслав Молотов, заклеймил позором «белых террористов, которые оказались неспособны победить советскую власть в открытом бою и нанесли свой коварный подлый удар из-за угла».

Однако, когда сыщики выяснили биографию Николаева и круг его знакомств, в первоначальной версии возникли нестыковки.

Убийца Кирова был из бедной семьи, поддержал революцию и ни с кем из белогвардейцев никаких дел никогда не имел.

Казалось, что от первоначальной версии следует отказаться, но как известно, в доброй традиции сыщиков, если у них не сходятся концы с концами, постараться «подогнать» доказательства.

– Хочешь я помогу тебе, Николаев?! – обратился к нему тет-а-тет Ягода.

– В санаторий меня отправишь?

– Лучше. Давай напишем в протоколе, что ты незаконнорожденный сын какого-нибудь аристократа и всегда сочувствовал белому движению.

– Зачем?

– Для тебя будет прямая выгода. Смотри. Сейчас за тебя никто не вступается, и ты никому не нужен. Если же ты окажешься сыном какого-нибудь князя, получится совсем другой коленкор. Все демократические правительства европейских стран моментально возмутятся и будут требовать, чтобы мы тебя отпустили. Мы их пожелания рассмотрим и, скорее всего, пойдем на встречу. Поменяем тебя на какого-нибудь коммуниста, который томится в капиталистической тюрьме. Поедешь жить в Европу. Там курорты еще лучше наших. Отдохнешь в Ницце или Сан-Тропе!

Николаев истерично рассмеялся (после убийства у него совсем расшаталась нервная система).

– Сейчас быстренько напишем протокол! – обрадовался Ягода, который принял смех за положительную реакцию. – Зафиксируем, что в Гражданскую войну ты вступил в комсомол только для отвода глаз, а на самом деле выполнял тайное задание белого подполья. Потом ты затаился, но недавно на тебя вышли твои дружки-белогвардейцы с заданием убить Кирова. Подпишешь протокол и можешь потихоньку готовиться к поездке в Европу. В Италии сейчас теплынь. Завидую тебе!

– Я вам не верю и ничего подписывать не буду! – возразил Николаев, и сколько бы Ягода не искушал его, остался стоять на своем.

Между тем, пришло время делать доклад Сталину. Нарком решил за неимением лучшего придерживаться версии об аристократическом происхождении убийцы.

– Товарищ Сталина. Нам удалось далеко продвинуться в расследовании и выяснить, что Николаев является незаконнорожденным сыном одного из князей. Сейчас выясняем какого именно.

– Николаев в этом сознался?

– Пока, к сожалению, нет. Разрешите применить физические меры воздействия?

Сталин просмотрел уголовное дело, где была подробная биографическая справка на Николаева, и нахмурился.

– Вы издеваетесь надо мной, Ягода? Какой князь? Он все детство перебивался с хлеба на воду! Может, я тоже сын князя? Или вы считаете меня потомком Николая Михайловича Пржевальского?

– Никак нет! – испугался Ягода.

– Хватит мне лапшу на уши вешать. Где факты?!

– Товарищ Сталин, мы просто разрабатываем эту версию.

– Вы не версию разрабатываете, а херней страдаете!

Нарком НКВД вышел из кабинета вождя весь красный и в тот же день собрал совещание.

– Товарища Сталина не устроила наша версия с белым подпольем! – мрачно сообщил он. – Какие еще будут мысли?

Советские Пинкертоны призадумались.

– Предлагаю классический любовный треугольник! – предложил заместитель наркома внутренних дел Яков Агранов. – У Николаева есть жена. Симпотная латышка Мильда Драуле. Работает в партийном аппарате на технической должности. У товарища Кирова, как мы знаем, были не лады с супругой. Вполне логично, что он обратил внимание на Драуле и повел ее в ресторан, а затем в баню. Там их застукал Николаев…

– Какая баня? Кирова в Смольном убили! – перебил Ягода.

– Извините, товарищ нарком, увлекся! – поправился Агранов. – Бани не было. Просто Николаев узнал об их любовной связи и застрелил товарища Кирова.

– А что! Вполне себе удобоваримо! – кивнул Ягода. – Попробую доложить хозяину. Авось, пронесет!

Ягода набрал по прямому проводу Сталина и рассказал о новой версии Пинкертонов.

– Ты совсем кукушкой поехал?! – разозлился вождь народов. – Хочешь посмертно опозорить руководителя Ленинграда?! Есть у тебя факты, что у них была любовная связь?!

– Конкретных фактов нет, товарищ Сталин. Мы просто предположили, что…

– Я тебе предположу! – Сталин бросил трубку.

– Не пронесло! – вздохнул нарком НКВД. – Чего рты разинули?! Давайте! Начинайте мозговой штурм!

– У Николаева в записной книжке мы нашли телефон Германского консульства! – вспомнил Агранов. – Нам удалось выяснить, что он был на личном приеме у консула. На допросе Николаев пояснил, что хотел попросить в консульстве путевку. Потом он с той же целью посетил Латвийское консульство.

– И что с того?

– Ясно, что Николаев темнит насчет путевок. Никаких путевок советским гражданам консульства не выдают. Он скрыл настоящую цель своего посещения, значит, ему было, что скрывать. Я думаю, он получал задания и инструкции…

– Немецкий шпион! – обрадовался Ягода. – Вот это уже кое-что! Это ты в самое яблочко попал, Яков! Сейчас обрадую хозяина.

Он вновь набрал Генерального секретаря.

– Товарищ Сталин! Новая срочная информация по делу Николаева.

– Говорите.

– Выяснилось, что Николаев немецко-фашистский шпион. Мы выяснили, что он неоднократно бывал в немецком и латвийских консульствах, получал там инструкции и деньги.

– Доказательства?

– У него в телефонной книжке найдены номера немецкого и латвийского консульств. Кроме того, на допросе он признался, что неоднократно посещал консульства, где имел беседы с консулами.

– О чем они говорил?

– Николаев утверждает, что просил дать ему путевку в санаторий. Чушь, конечно!

– Инструкции у него нашли?

– Нет. Скорее всего, он их уничтожил.

– Деньги?

– Он их тоже уничтожил.

– Давно хотел спросить вас, товарищ Ягода. Вы сами на какую разведку работаете? Английскую?

– Я? На русскую, товарищ Сталин.

– А у меня другое мнение. На приемах в посольствах бываете регулярно. Водку с послами пьете. Не далее, как в прошлом месяце видел, как вы пьянствовали на приеме у американского посла. Это вы тогда получили задание поссорить нас с Германией?

– Товарищ Сталин, я ничего не получал! – жалко пролепетал Ягода.

– Как вы можете утверждать, что немецкий консул дал приказ убить Кирова? Вы понимаете, что это международный скандал? Мало того, что вы обвиняете иностранную державу, так еще не имеете конкретных доказательств. В моей телефонной книжке есть прямые телефонные номера президентов США и Франции. По-вашему, я американский или французский шпион?

– Никак нет, Иосиф Виссарионович.

– Оставьте немецкое консульство в покое. Сначала разберитесь, а потом уже докладывайте. Вы меня очень расстроили, Ягода! Очень!

– О-хо-хо! Не знаешь, где получишь по шее! – вздохнул нарком, положив трубку. – Давай, Агранов, исправляйся. Начни, наконец, думать.

– Версий может быть множество! – в свою очередь вздохнул Агранов. – Только какая устроит хозяина? Поди угадай!

– Ты набрасывай, а потом будем вместе решать!

– Тогда по порядку. Первая. Киров до революции работал во Владикавказе в газете, которую издавала Кадетская партия. Что если предположить, что его прежние соратники, кадеты, решили убить его, как ренегата своей партии. Вторая. Его могла заказать собственная жена, с которой у него были весьма непростые отношения.

– Стоп, Яша! Ты опять о своем! – прервал его Ягода. – Товарищ Сталин ясно дал понять, что мы не должны касаться имени Кирова в негативном ключе. Наши версии должны исходить из того, что товарищ Киров в своем убийстве не виноват!

Пинкертоны задумались.

– Я собрал сюда лучших сыщиков страны, и никто ничего не может сказать! – выразил неудовольствие нарком. – Совсем мышей перестали ловить. Может, вас всех выгнать, к чертям собачьим, и набрать молодых?

– Разрешите! – поднялся один из наиболее опытных сыщиков. – Мы с вами можем предполагать все, что угодно. Но все версии разбиваются о личность Николаева. Я думаю, что уважающий себя заказчик не будет доверять исполнение преступления такому ненадежному киллеру. Николаев – неврастеник, и то, что он вообще довел свой замысел до конца, можно приписать чуду. Ежу понятно, что, если такой горе-киллер попадется в руки правосудия, он сдаст всех и расскажет все, что знает и чего не знает. Если он до сих пор этого не сделал, получается, что он – одиночка.

– Чушь! – возразил Ягода. – Николаев сам признался Сталину, что действовал по заданию тайной организации! Наше дело найти эту организацию! А если вы хотите рассуждать о психологии убийцы, сдайте свое удостоверение и идите преподавать в медицинский институт!

– У нас только один выход! – заметил Агранов. – Нужно посадить в камеру к Николаеву наших людей, которые будут раскручивать его на разговоры. Авось, что-нибудь да узнаем!

Так и сделали. Но поскольку приказ прошел через несколько инстанций, его слегка не так поняли, и в камеру к Николаеву подсадили сотрудников НКВД, одетых в форму.

Впрочем, Николаеву было все равно. Он действительно много болтал, но все его речи были бессвязными и напоминали бред сумасшедшего.

Так продолжалось несколько дней, но однажды из потока бреда удалось вычленить три фамилии: Котолынов, Шацкий и Румянцев.

Агранов отнесся к этому серьезно. Следователи засели за картотеку и вскоре выяснили, что все трое были руководителями комсомола в Ленинграде в первую половину двадцатых годов. Они, как все ленинградское начальство, поддержали Зиновьева в борьбе со Сталиным, после чего были сняты с должностей и исключены из партии.

В деле появился след зиновьевской оппозиции.

Ягода перекрестился, помолился (хотя был неверующим) и пошел докладывать новую версию Сталину.

– Получается, что зиновьевцы взялись за оружие? – задумался вождь народов. – Вполне возможно. Николаев работал под руководством Котолынова и Шацкого в комсомоле. Они имели на него влияние. Похоже, что в этот раз вы на верном пути.

– На верном! – обрадовался Ягода, у которого гора упала с плеч.

В Ленинграде прокатились аресты среди бывших руководителей комсомола. Однако все они признавались только в критике Сталина и существующих порядков, но решительно отрицали, что давали указания убить Кирова.

Сам Николаев тоже отрицал связь с комсомольцами. Тем более, что лично он никогда не принадлежал к зиновьевской оппозиции.

Тогда Агранов решил пойти на хитрость.

– Для тебя хорошие новости, Николаев! – объявил он как-то на допросе. – На самом верху принято решение наградить тебя путевкой в санаторий в Ялту сроком на три месяца. Счастливчик!

– Не верю! – равнодушно отвернулся Николаев.

– Держи! – Агранов протянул путевку.

Она была в точности, как настоящая. С печатями и подписями. Только искусный эксперт мог определить, что сделана она была специально для этого случая в лаборатории НКВД.

– Наконец-то! – обрадовался Николаев, тщательно изучив документ. – Все-таки есть разумные люди в нашем Правительстве.

– Мы тебе доверяем. Но и ты пойди нам навстречу! Напиши, что Котолынов, Шацкий и Румянцев дали тебе задание убить Кирова. Нам это нужно, чтобы их тоже отправить лечиться в санаторий.

– Хорошо! – безропотно согласился Николаев.

После получения вожделенной путевки Николаев стал выполнять все, о чем его просили следователи. На очных ставках он с таким жаром изобличал своих бывших начальников, что даже следователи начали ему верить.

Судебный процесс над Николаевым и его комсомольским начальством (всего 13 человек) начался 28 декабря в 14 час. 20 мин., а завершился в 5 час. 45 мин. 29 декабря.  Суд приговорил всех к расстрелу.

– Скоро на курорт?! – успел спросить Николаев перед тем, как его поставили к стенке.

Самым последним из подсудимых расстреливали Котолынова. Перед казнью он вел себя спокойно. Агранов и прокурор Андрей Вышинский решили еще раз послушать его.

– Иван Иванович! – уважительно обратился к нему Вышинский. – Из всех арестованных вы вызвали во мне наибольшую симпатию. У вас пролетарское происхождение. Вы много лет проработали на руководящих должностях в комсомоле. Имеете жену и ребенка. Я много раз спрашивал себя: как мог такой человек стать членом подпольной антисоветской организации? Я убежден, что вас запутали. В глубине души вы остались честным коммунистом. Очистите свою революционную совесть. Расскажите нам кто еще состоял в вашей тайной организации и какое отношение к ней имели Зиновьев, Каменев и Троцкий? Расскажите мне все, и обещаю, что спасу вам жизнь!

– В лечебный санаторий на курорт отправим! – добавил Агранов (он очень гордился своим фокусом с Николаевым и решил повторить его).

– А ничего не было! – усмехнулся Котолынов.

– В смысле? – удивился Вышинский.

– Бродил по Ленинграду безработный Ленька Николаев. Никому он был нафиг не нужен. Все на него плевали с высокой башни. А он имел простое человеческое желание: поехать на курорт. Вот и поехал! И меня отправляйте уже поскорее!

Глава 2. Эхо выстрела в Смольном (1935 год)

Вскоре выяснилось, что суд над Николаевым и его комсомольским начальством был только первым в череде процессов над «убийцами Кирова».

В декабре 1934 года арестовали бывших лидеров ленинградской оппозиции: Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева и других. Никто из них не знал Николаева. Но, как оказалось, этого не требовалось. Следователи обвиняли их в психологическом воздействии на убийцу.

– За что меня арестовали? – негодовал Зиновьев.

– Николаев еще в середине двадцатых годов мог слушать ваши речи против товарища Сталина, Григорий Евсеевич! – вежливо объяснил ему следователь.

– И что!? Меня тогда весь Ленинград слушал!

– Я не спорю. Но пока, слава богу, (извините за выражение) один Николаев решил воплотить ваши идеи в жизнь.

– Я что призывал убить Кирова?

– Я такого не говорил. Но вы же не будете отрицать, что неоднократно произносили речи с требованием снять товарища Сталина с должности Генерального секретаря?

– В середине двадцатых годов произносил.

– На Николаева ваши речи могли произвести впечатление. Он решил воплотить их на практике. Зафиксируем это в качестве предположения?

– Мало ли, что на него могло произвести впечатление!

– Зафиксировали. Идем дальше. Я не собираюсь с вами лукавить, Григорий Евсеевич. В ГПУ известно, что вы и в тридцатые годы продолжали ругать Сталина только уже в узком кругу. У нас есть соответствующие показания. Вы неоднократно критически высказывались о методах проведения коллективизации, об неудовлетворительном состоянии экономики, о неправильном внешнеполитическом курсе. Хотите прочитать сообщения наших информаторов?

Зиновьев бегло пролистал доносы и побледнел.

– Высказывался, но я никогда не говорил о терроре. А Николаева я вообще ни разу в жизни не видел.

– Верю! Вы только критиковали политику Сталина в узком кругу. Говоря фигурально, бросали камни в адрес руководства. Потом от этих камней расходились круги по воде.

– Какие круги?

– Скажем, вы рассказывали свои мысли Каменеву или Евдокимову. Они передавали услышанное от вас своим друзьям, а те в свою очередь ретранслировали на более широкий круг. Для многих людей в Ленинграде вы продолжаете оставаться авторитетом. К вашим словам прислушиваются. В конце концов, ваши мысли дошли до Николаева, который будучи человеком психически неуравновешенным, решил убить Сталина.

– Минуточку! – возражал Зиновьев. – Я никогда не говорил об убийстве. Максимум, что я говорил, это снять Сталина с должности Генерального секретаря.

– Допустим, что неустановленное следствием лицо в неустановленном месте и неустановленное время рассказало Николаеву, что товарища Сталина невозможно снять с должности Генерального секретаря, поскольку вся партия и весь советский народ поддерживают его. В связи с этим Николаев решил убить его. Логично, Григорий Евсеевич?

– Протестую! Сталина никто не убивал!

– Правильно. Потому что даже у такого законченного подонка, как Николаев, не смогла подняться рука на товарища Сталина. Он понимал, что убить Сталина, все равно, что убить солнце. Поэтому он решил немного подкорректировать ваши идеи и застрелил лучшего друга товарища Сталина незабвенного Сергея Кирова!

Зиновьев несколько минут просидел молча, силясь осмыслить полученную информацию. Следователь терпеливо ждал.

– И что мне за это будет? – осторожно спросил Зиновьев, когда пришел в себя.

– Все зависит от вас, Григорий Евсеевич. Вам нужно подписать чистосердечное признание, что вы искренне раскаиваетесь в том, что сбили с толку Николаева. Тогда скоро выйдете на свободу. Дело прошлое, а, как, кто старое помянет, тому глаз вон!

Зиновьев попросил о встрече с Каменевым. Бывшие вожди оппозиции всесторонне обсудили вопрос и подписали чистосердечное признание.

Ягода преподнес эту новость Сталину под вкусным соусом.

– Товарищ Сталин! Рад доложить, что мы полностью изобличили тайную организацию, в которой состоял Николаев. Следствие установило, что данная организация имела сложную многоступенчатую конспиративную структуру, где каждое звено действовало автономно друг от друга. Самое сложное было выйти на вершину пирамиды и установить заказчиков. Мы долго блуждали впотьмах, но благодаря моей чекистской прозорливости, нам все-таки удалось выйти на след главарей.

– Не тяни кота за хвост, Ягода! – перебил Сталин.

– Во главе преступной пирамиды стояли Зиновьев и Каменев. Лично они практическими делами не занимались. Свою функцию они видели в том, чтобы всячески вас дискредитировать и возбуждать у своих адептов желание вас убить.

– Не могу поверить! – изумился Сталин. – Я их столько раз их прощал, возвращал в партию, давал работу. Этого не может быть. Вы врете мне в лицо, Ягода!

– Товарищ Сталин! Я бы никогда не осмелился. Зиновьев и Каменев были полностью изобличены следствием и дали признательные показания!

– Двурушники! – поморщился Сталин, прочитав «чистосердечные признания».

– Что с ними прикажете делать?

– А вы не знаете? Судите по всей строгости закона. Я больше их спасать не намерен!

Суд над бывшими лидерами оппозиции прошел 15-16 января 1935 года. Зиновьев получил десять лет, Каменев пять, их соратники в этом диапазоне: от пяти до десяти лет.

Еще одной группой подсудимых занялся высший судебный орган – Верховный суд СССР. Ему доверили определить судьбу самых непростых людей по делу Николаева: бывших сотрудников управления НКВД по Ленинградской области. Их обвиняли в халатности при выполнении служебных обязанностей.

В этом уголовном деле имелась одна странность – главный обвиняемый, личный телохранитель Кирова некий Борисов, который шел вместе с ним по коридору в роковые минуты, не дожил до суда. Когда на следующий день после убийства Кирова, Борисова везли на допрос к Сталину случилась автомобильная авария. По официальной версии водитель не справился с управлением, врезался в бордюр, и Борисов так сильно ударился головой о борт грузовой машины, что скончался на месте (сам водитель и охрана не получили ни одной царапины).

Остается предположить, что Борисов не должен был рассказать вождю что-то очень интересное, о чем уже никто никогда не узнает.

Суд посчитал вину работников ленинградского НКВД небольшой. Начальника управления Ф. Д. Медведя и его заместителя И. В. Запорожца приговорили к 3 годам заключения, остальным бывшим сотрудникам дали еще меньше. Чекисты уходили из зала суда, улыбаясь, даже не скрывая своего торжества.

Параллельно «Особое совещание» под руководством Якова Агранова рассмотрело дела еще 77 человек. Это были малозначительные члены ленинградской оппозиции и практически все родственники Николаева – его мать, сестры и т.д. С ними тоже обошлись сравнительно мягко. Сорок человек приговорили к заключению сроком на 5 лет, 7 человек – на 4 года, 25 человек – к ссылке на 5 лет, 4 – на 4 года, 1 – на 2 года.