Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку

Город, раскинувшийся на километры сияющей в темноте цепью дорог. Большой и притягивающий своим светом. И выше все этого только я. Нет – мы. На высоте, доступной лишь одинокой полуночной птице.

– Ого, – сорвалось у меня с губ.

– Вот именно, – подхватил Дима. Он смотрел вдаль, все еще держа меня за руку. – Лет десять здесь не был. Переживал, что все изменилось, но стало только красивее.

– Хорошее место. Великолепное…

– Все детство здесь прошло.

– Здесь?

– Да. – Он махнул рукой куда-то вниз. – Там, у бабушки в Калиновке. Мать с отцом много работали, и я часто гостил у бабули и дяди Вани. Хочешь, съездим как-нибудь к ней вместе? Я ведь только вернулся из Штатов и еще не успел навестить бабулю.

– Дима, – я отпустила руку, и он тут же потянулся к сигаретам. – Спасибо, что показал мне всю эту красоту. Спасибо. Но это все слишком для второго дня знакомства… и вот это твое «съездим к бабуле»… В общем, это слишком щедро для какого-то глупого спора. Не стоит. – Глаза все еще любовались светом ночного города. – Я – девочка впечатлительная, мне трудно не реагировать на такие вещи. А у тебя все играючи… Не надо так, понимаешь?

Калинин, дымя сигаретой на фоне сияющих огней, распаковывал свой чемодан. Он, молча, достал оттуда какую-то квадратную штуку и большой смятый комок чего-то шуршащего. Подсоединил одно к другому, нажал, и адская машина зашумела, наполняя воздухом нечто, расправляющееся на глазах. Комок вертелся, шелестел, шуршал, увеличиваясь в размерах, пока, наконец, не превратился в большой надувной диван. Или кресло. Или что это было? Объемное желтое кресло-качалка.

Вот ведь псих! И не поленился таранить наверх все эти штуки, да еще и тяжеленный насос.

Дима довольно отряхнул руки, отсоединил аппарат и убрал в чемодан. Потом подошел ко мне вплотную, заставив позабыть обо всем, даже о своем имени, и у меня аж уши заложило от волнения, но… ничего не произошло! Он просто взял из моих рук пакет, достал из него что-то вроде большого, мягкого пледа и расстелил на траве.

– Знаешь, – вдруг произнес Дима, раскладывая на покрывале контейнеры, которые по очереди выуживал из пакета, принесенного из кафе, – спорить было плохой идеей, согласен. Я боялся, что это все испортит, так и вышло. Хотя… Теперь понимаю, что выигрываю при любом раскладе.

– Что это значит?

– Что тебе никуда от меня не деться.

– Ну да, куда я теперь сбегу? – Усмехнулась я, вдыхая запах травы и вольного ветра. – В поле или в лес?

– Я не об этом. – Он повернулся и жестом пригласил сесть рядом.

– Тогда о чем? – Я подошла и несмело опустилась на колени.

– Все равно мы будем вместе, как бы ты не сопротивлялась. Потому что я так хочу. – Хитрец пожал плечами. – Да и ты тоже.

– Очень сомневаюсь…

– Ты уже моя. Просто еще не знаешь этого.

– Ты слишком самонадеян. – Присев, я начала разглядывать контейнеры, полукругом выстроившиеся на покрывале возле меня. Ветерок, бывший днем теплым и ласковым, теперь колол кожу негостеприимной прохладой. Возможно, дело было в высоте, или меня просто била дрожь от его слов, таких смелых и откровенных.

– Знаешь, я не привык проигрывать. – Признался вдруг Дима, буравя меня пронзительным взглядом. – Возможно, в этом все дело.

– Мне приятнее было бы услышать, что все это, – я обвела ладонью воздух, – не ради спора, а просто для меня. Но так даже лучше, не остается места для глупых надежд.

Он уставился на меня, пытаясь в темноте забраться глазами мне в самую душу.

– Маш, – внезапно дотронулся до моей руки, которую я тут же отдернула, – до меня доходит, как до страуса. Я чувствую, что делаю что-то не то, и это заставляет тебя так реагировать. Помоги мне понять, подскажи, что ли, как надо. Как правильнее? Я ведь делаю такие вещи для девушки впервые, и делаю их так, как чувствую. Прости. Мне жаль, что это заставляет тебя напрягаться и настораживаться.

Я сглотнула.

Подсознание сигнализировало мне постоянно: «Не верь, не слушай, не воспринимай всерьез. Ты все это уже слышала: и про то, какая ты, и про «первый раз со мной такое»». И все это произвело огромное впечатление в свое время, но обернулось пшиком. Пустотой и болью в сердце. Игорь тоже заглядывал в глаза, улыбался и, казалось, сам верил в свои слова. А потом у него не хватило даже мужества объясниться со мной, как подобает мужчине.

Наверное, я слишком долго молчала, потому что Дима, опустив голову начал открывать поочередно все контейнеры.

– Я не знаю, как реагировать. – Призналась я. – И не знаю, что у тебя на уме.

– Понял, – кивнул он.

– Дай мне время.

– Хорошо.

– Дима? – Я попыталась отыскать в темноте его глаза. – Почему ты пошел за мной вчера? Зачем тебе это все?

17

Он рассмеялся – звонко и весело.

– Ради моей будущей семьи, детей и их сумасшедшей мамаши, которая смотрела на меня в автобусе, как на отрепье.

– А если без шуток?

– А если без шуток… – Задумался парень. – Ты так сексуально шлепнулась там, на дорожке. Задом кверху. Я больше ни о чем думать не мог – даже забыл, зачем шел в универ. Сел покурить, прийти в себя, а тут, смотрю, тебя сама судьба ко мне в руки несет. Не мог же я упустить такой шанс? Вот и затащил, как паук, в свою паутину. А потом, конечно, было стыдно-о…

– Понятно, я до сих пор злюсь, как вспоминаю.

– Прости, маляус, постараюсь искупить!

– В автобусе ты был ужасен, – искренне рассмеялась я, вспоминая. – Думала ты обдолбался до зеленых соплей.

Мой спутник даже замер, потом глубоко выдохнул, улыбнулся и подвинул ко мне контейнер.

– Ну, знаешь. Многочасовой перелет, потом тщетные попытки уснуть до четырех ночи, и когда мое лицо только нашло свой приют на теплой подушке, вдруг резкий пинок под зад от мамы: «Вставай, иди, я договорилась, срочно неси документы». Не помню, как оделся, как вышел – все на автопилоте. Ноги, честное слово, меня сами в этот автобус привели.

– Да?

– Да. И это даже хорошо: у меня совсем не осталось друзей в этом городе, даже поговорить не с кем, а тут ты. Вредная, колючая, местами не совсем адекватная, но так даже интереснее.

– Нет друзей?

– Нет. Меня же не было три года. С тех пор, как маме дали работу в Нью-Йорке. Все, с кем я общался здесь раньше, они изменились. Нет общих тем, точек соприкосновения, все не то…

– Но ты дружишь с человеком, которого я ненавижу.

Он непонимающе уставился на меня, вытягивая свои длиннющие ноги вдоль края пледа.

– Ты о ком?

– О Костыле.

– Игорь? А почему ты его ненавидишь?

– Да так. – Я покачала головой. – И как же Вика? Я думала, вы…

– Вика? – Дима посмотрел на небо. – Это… а понял. А что Вика?

– Думала, ты же пошел ее провожать.

Он прочистил горло.

– Да-а… но, вообще-то, когда мы вышли, мимо как раз ехала машина такси. Не знаю, что на меня нашло, рука сама дернулась, обычно я так не делаю… Короче, посадил ее и отправил домой.

– Некрасиво.

– У меня есть оправдание: мне ужасно не терпелось вернуться обратно.

– Вот как…

– Да, – он подвинул ко мне контейнер и протянул палочки. – Угощайся. Витек, повар из «Фреша», накрутил нам роллов в дорогу.

Что? Нет… Только не это. Единственному человеку на планете, не умеющему пользоваться палочками, он тащит роллы на свидание…

– Э-э, – замешкалась я, подбирая слова. – А вилки нет?

– Маш, ты чего? – Дима даже выпрямился. – Не умеешь палочками?

– Нет, – выдохнула я. – Сколько ни пыталась, фигня выходит, все валится из рук.

– Ты, вообще, в кафе работаешь или где?

– Да я…

– Надо же, прости. – Спохватился он, взял из моих рук палочки и варварски насадил на одну из них сразу несколько роллов, затем макнул в соус. – Можешь тогда есть как шашлык. Ну, или я могу тебя научить? Нет? Или покормить?

– Блин, ну, научи, что ли…

– Ну, ты, Марья, даешь! У меня есть друг знакомый, работает на стройке. Он одинаково виртуозно кладет кирпичи и пользуется палочками. А ты… Все-все, молчу, смотри.

Двухминутный урок, и я, чувствуя себя калекой, уже пыталась есть самостоятельно под его пристальным взглядом. А что вы хотели? Да, не умела. Да, не научилась. Я пельмени люблю, пироги, пиццу, бургеры. Кто ж знал, что он притащит в качестве угощения эти безвкусные… ммм… о, похоже, придется взять свои слова обратно.

– Вот это вещь! Пальчики оближешь!

– А что я говорил.

– А почему ты не ешь? – С набитым ртом спросила я.

– Ем-ем, – он отвлекся от созерцания жующей меня и потянулся к пакету. – Вина?

– О, нет-нет. – Я замахала руками. – Нет, спасибо!

Не хватало еще потерять голову на первом свида… на первом….

– Брось, со мной можно. Немножко? Давай?

– А ты, что ли, тоже собрался пить? Ты же за рулем!

– У меня знакомая бригада инспекторов. Ставлю им ящик пива, гоняю всю ночь, они меня не трогают.

– Я знала, что у нас не все хорошо в стране, но чтобы так…

– Брось, Маш, все так живут в России.

– Понятно…

– Да шучу я! – Рассмеялся он, наливая вино в пластиковый стаканчик. – А ты ведешься все время!

– Во дурак, я же поверила.

– Я пригублю только, не переживай. – Калинин передал мне стаканчик, и мы беззвучно чокнулись. – За тебя. О! Смотри-смотри!

Я взглянула на небо. С едва различимым гулом, сияя синими и красными огоньками, над нами взмывал ввысь самолет.

– Специально взял это кресло, чтобы мы могли покачаться, глядя в ночное небо. Часто мечтал об этом в детстве, наконец-то могу осуществить.

В этот момент я поняла, что не все герои носят плащи. Захотелось громко взвизгнуть от восторга. Ну и что, что у любой сказки есть конец. Ну и пусть, завтра все растает, как дым, но сейчас оно все есть. И оно здесь. Оно – мое!

Я вскочила и побежала к креслу. Плюхнулась с разбегу спиной и засмеялась, пытаясь удержаться.

Оно качалось, поднимая по очереди вверх то мои ноги, то голову, пока Дима не подошел и не остановил его, чтобы устроиться рядом. Наклонился вперед, заставляя надувной полумесяц опять задвигаться, и лег на спину, расслабившись.

Места на кресле хватило обоим, и между нами даже остался промежуток сантиметров в двадцать. Но меня устраивала сейчас именно такая дистанция, нам просто было хорошо. Лежать, качаться, смотреть в звездное небо и следить глазами за улетающим самолетом, оставляющим за собой белый пушистый след.

18

– Тебя дома не потеряют? – Спустя минуту Дима уже лежал ко мне лицом.

– Нет. – Я не стала поворачиваться: так его губы оказались бы в опасной близости от моих, и чем черт не шутит, могли бы притянуться к его губам, как магниты. Лучше смотреть вверх и представлять, как звезды падают на тебя с ночных небес, осыпая серебристым светом, и мечтать.

– Ты хорошая девочка, правильная. Так мне показалось.

– Да ладно. – Мне даже стало смешно.

– Да. – Он устроился удобнее. – Именно это мне сразу и понравилось.

– Тебе надоели плохие девчонки? – Спросила я, взглянув на него через плечо.

И зря: даже в темноте его глаза, отражая лунный свет, манили своей глубиной.

– Думаешь, я большой спец по девчонкам?

– Нет? – Усмехнулась я, чувствуя плечом его тепло. – Девственник? Никогда и ни с кем?

– Нет. – Ответил Дима просто и спокойно, явно наблюдая за моей реакцией.

Я отвернулась и откинула голову, раскачивая надувной матрас-качалку собственным весом.

– Значит, у тебя было… много девушек?

Вот ведь. Ну, кто ж такое спрашивает? Скажи еще прямым текстом: я неуверенная в себе, глупышка Маша, мечтающая о большой и светлой любви. Проверяю тебя, ведь мне хочется надеяться на то, что ты искренен, и мы сможем построить нечто большее, чем просто интрижка. И да, я боюсь, ужасно боюсь того, что у меня все получится, как в прошлый раз…

– Много? – Дима издал странный звук. «Он что? Складывает в уме? Или умножает?» – Одна, две, пять, двадцать… Не знаю, не считал.

Мое настроение сейчас, будто перевернутое через мясорубку, рухнуло на землю и поползло по траве. «Эй, стой! Погоди, вернись, сейчас натянем улыбку и сделаем вид, будто не расстроились!» Но улыбка вслед за ним тоже превратилась в прямую линию и приготовилась слинять.

– Мощно, – выдавила я, не забыв добавить в конце натянутый ехидный смешок.

– А вот девушки еще не было никогда. В смысле той, что girlfriend, не говоря уже о significant one. Такой, чтобы встречаться, проводить все свободное время вместе. Не было, нет.

– Значит, у тебя еще не было отношений? Совсем? – Теперь я повернулась к нему вполоборота. Глаза вновь искали в темноте его взгляд. – Понятно тогда, почему ты бросаешься на незнакомых девушек на улице с поцелуями.

– Отношения… – Он заложил руку за голову. – Это ведь сложно. Не было необходимости их заводить. Нужно что-то чувствовать к человеку и желательно что-то такое, отчего бы тебя выворачивало наизнанку. Это серьезно – обязательства, чувства…

– Ты меня сейчас запутал еще больше.

– Почему?

– Совершенно не понимаю, чего тебе от меня нужно: то ты споришь, что я буду умолять тебя о поцелуях, то намекаешь на что-то серьезное. Просто клубок противоречий.

Дима улыбнулся, заставив меня спрятать смущенное лицо за волосами.

– Убей меня, если сама не такая. У тебя ведь есть парень, а ты лежишь со мной в нескольких километрах от города в темноте на матрасе. И вокруг никого. И мы можем делать, что захотим…

Я облизнула губы и вновь уставилась на небеса. Воздух, собравшийся внутри, грозился разорвать мои легкие, поэтому пришлось медленно выдохнуть. Облачко пара поднималось над лицом и таяло в темноте. Холодно. Стало ужасно холодно. Не май месяц – как говорит мама.

– Вот видишь, – усмехнулся Калинин, вставая и растирая замерзшие предплечья, – если бы ты была свободна, я бы прижал тебя сейчас прямо к этому ледяному матрасу и не дал бы пошевелиться, пока бы ты не согласилась быть со мной. Моей – всегда, каждый день и час. Забил бы к черту на наш спор и целовал тебя самым бесстыдным образом целыми сутками напролет.

Я постучала друг о друга подошвами кед. «Цок-цок» – они тоже замерзли, превратившись в камень, но от сказанных Димой слов по телу побежало вдруг приятное тепло.

– Ты не создаешь впечатление серьезного человека. – Я попыталась встать, натягивая рукава на пальцы, спрятала рот и нос в ворот свитера. – По крайней мере, не того, кому можно было бы довериться.

– Почему? – Дима взял меня за руку, помогая встать.

– Во-первых, твое поведение: дерзкое и наглое.

– Просто отражение твоего. – Он отпустил руку и направился к импровизированному столу: разлил вино по стаканчикам, протянул один мне.

– Во-вторых, тебе все в жизни дается легко: ты из состоятельной семьи. Я – нет. И потому мы – разные.

– Вот тут виноват, прости.

– В-третьих, посмотри на свой внешний вид: эта расслабленная бунтарская походка, вечно самодовольная улыбка. Ты привык получать все, что хочешь. Как вообще человек, изрисованный с головы до пят, может что-то знать о серьезности?

Дима смотрел на меня, как на глупого бездомного котенка – не то пожалеть хотел, не то потрепать за ухом. Он что, вообще никогда не перестает улыбаться? Даже когда я пытаюсь поговорить о чем-то настоящем и важном? Это даже обидно.

– Посмотри, – парень задрал рукав свитера и поднял руку выше. – Да, изрисованный. И да: каждый рисунок здесь, и здесь, и даже здесь, – он провел пальцем от шеи вниз, – каждый что-то значит, каждый – история моей жизни. Я сейчас скажу кое-что и надеюсь, ты меня услышишь.

– Говори, – сглотнула я, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тусклом лунном свете.

Его взгляд стал необычайно серьезным.

– Поверь, человек, который сделал хотя бы одну татуировку в своей жизни, теперь знает, что такое НАВСЕГДА. В моем случае это касается не только рисунков на теле: я увидел тебя и понял, что сделаю все, что угодно, чтобы ты была рядом. Хорошо, обошлось глупым, как ты его называешь, спором, но только умник наверху знает, на что я еще был тогда способен, чтобы не дать тебе уйти, Маша.

– Звучит красиво. – Хрипло произнесла я. – Даже слишком, чтобы оказаться правдой.

– Не веришь в любовь с первого взгляда? – Дима удивленно выгнул бровь.

– Нет.

– Ты странная. – Он растерянно пожал плечами.

– Я, вообще, странная: не ношу каблуки, не делаю туалетных селфи, не лайкаю фотки в соцсетях. И это не самые страшные из моих грехов.

Дима вытянул шею, разглядывая меня:

– Ты чего так трясешься? Замерзла, да?

– Н-немного, – призналась я, пряча нос в ворот свитера.

– Погоди. – Он собрал контейнеры, сложил их на траве, взял плед, встряхнул и осторожно укрыл мои плечи. – Тогда давай собираться.

Калинин подхватил палочки, которыми я ела роллы, швырнул их куда-то вверх, выше своей головы, и поймал после того, как они сделали в воздухе несколько оборотов. «Та-тада-тада-дада!» – залихватски ударив ими по крышкам контейнеров, он воспроизвел самую настоящую мелодию. Затем поправил коробочки, расставив их вокруг себя полукругом, присел на колени и еще раз прошелся, постукивая палочками, по каждой из них в одному ему известном порядке и ритме. Вышло на удивление очень мелодично и благозвучно, у меня даже мурашки побежали по коже.

– Что это? Вау! – Я подхватила края пледа и подошла ближе.

Его руки двигались так… так… они будто парили над коробками, превращая обычный стук в настоящее искусство!

Дима выдохнул, собрал реквизит и сунул в пакет – будто и не было только что этого мини-представления.

– Так, ничего, баловство. – Ответил, выпрямляясь.

– Нет, ты играл. Музыку! И это было… потрясающе. Я даже представила, будь это ударные, а не контейнеры от еды, вышло бы мозго-взрыво-оглушительно!

– Мне нравилось раньше, правда. – Улыбнулся он. – Руки все еще помнят. – Дима снова возвышался надо мной большой темной фигурой. – Хорошее было время, у нас даже была своя группа в школе.

– Здорово.

– Даже забавный случай имеется, с этим связанный. – Он нагнулся, сдувая матрас собственным весом. – В десятом классе классный руководитель сказала, что освобождает всех отличников и ударников от учебы до конца мая. Я был уверен, что меня это тоже касается и не пришел на занятия. На ее вопрос потом ответил: «Я ведь ударник? Ударник! Вот и не пришел!»

– А она? – Рассмеялась я.

– Была с чувством юмора и не стала наказывать. Так ведь и есть: ударник в нашей группе, и все в школе это знали. Так что те выходные я заслужил хотя бы за свою находчивость.

– За наглость! – Рассмеялась я, падая попой на почти сдутый матрас.

– Находчивость. – Стоял на своем Дима, ползая по мягкому креслу-качалке в поисках оставшегося воздуха.

Когда он был уложен в сумку вслед за насосом, я отважилась спросить:

– А ты где жил в США?

– Big apple.

– В Нью-Йорке? Вот повезло. Я бы ни за что не вернулась оттуда обратно.

– Не-е… Там, конечно, было вполне уютно, но здесь определенно лучше.

– Ты точно странный.

– А ты нет?

– А где ты еще был? – Продолжила я расспросы, игнорируя его последнюю реплику.

– Los Angeles, Chicago, San Francisco. – Сказал он чисто, без акцента. И явно не умничал: видимо, привык называть их именно так – на американский манер.

– А я нигде не была, – призналась я, опустив плечи.

– Серьезно?

– Да.

– Вообще нигде? – Словно не поверив, переспросил Дима.

– Даже в Калиновке.

– Теперь у нас есть повод это исправить. – Он вскочил, ловко закинул сумку на плечо, подобрал с земли пакет и, взяв меня за руку, повел за собой. – Начав, хотя бы, с Калиновки. Идем, нужно кое-что проверить!

19

Придерживая плед, я старалась поспевать за ним. На душе стало так спокойно, и первый раз за долгое время совсем не хотелось курить. То ли вино в голову ударило, то ли сам Дима, но даже кочки под ногами перестали быть такими неуютными, и трава больше не была колкой и жесткой.

– Нам сюда. – Калинин остановился у какого-то высокого, раскидистого дерева и швырнул сумки на траву. – Он все еще здесь! С ума сойти можно!

Тут я заметила что-то большое и темное вверху, на ветвях.

– Пойдем. – Дима ловко забрался на лестницу, прислоненную к стволу, и махнул мне рукой.

– Я… я боюсь высоты!

– Пошли-пошли. – Его силуэт уже скрылся среди голых ветвей.

– Блин. – И я, откинув плед, ухватилась за деревянную ступеньку, если ее можно было так назвать. Шаг, второй, третий. – Эй, жди меня!

– Я уже тут, наверху. – Из небольшого строения над моей головой показалась его рука.

– Что это? – Вцепляясь в нее пальцами, пропищала я. – Домик на дереве?

– Это целый мир на дереве! – Воскликнул Дима, подтягивая меня наверх.

– Ой! – Крякнула я, неуклюже повалившись на него сверху.

Он, похоже, только этого и ждал: упал на спину, обхватывая меня за талию и увлекая за собой. Теряя равновесие, я повалилась на него грудью и попыталась нащупать ладонями деревянный настил, чтобы оттолкнуться и не упереться носом ему в лицо. Но было поздно: мои губы уже скользнули по его щеке и застыли возле уха. Сердце больно толкнулось в груди.

Я выдохнула, осторожно приподнимаясь на руках.

– Если загадать желание на этом дереве и поцеловаться, оно обязательно исполнится. – Стараясь казаться совершенно серьезным, произнес Калинин. Лицо в лицо.

Я почувствовала его дыхание на своих губах. Попыталась привстать, опиревшись на колени, но застыла, остановленная его сильными руками.

– Издеваешься? – Хватая ртом воздух, спросила я.

– Думал, сработает. – Просиял он.

– Опять твои шуточки!

Боже, мы были настолько близко друг к другу, что мой пульс участился почти до предела. Мой кончик носа почти касался его лица, и при желании можно было коснуться губами его губ, не совершая ни одного лишнего движения. И, черт возьми, нужно признаться самой себе: я уже позволила ему дотронуться до своего сердца.

– Чистая правда. – Слегка ослабив хватку, ответил Дима.

И я воспользовалась моментом, чтобы вскочить, вырвавшись из плена его горячих рук.

– Ты играл здесь в детстве? – Спросила спустя мгновение, облокотившись о ветхие перила.

– Да, – отозвался он, тоже встав и отряхнувшись. – Часто. Проводил время за чтением книг, запускал самолетики или просто прятался от дождя.

– Здесь очень красиво, – выдохнула я, вновь окунаясь в яркие огни ночного города, сияющего внизу.

– Да, – согласился Дима, встав рядом.

– Я хочу узнать о тебе больше, – призналась я.

Уперлась подбородком в ладони и уставилась вдаль.

– Значит, узнаешь. – прошептал он хрипло.

И потом мы просто молчали, не встречаясь глазами. Долго. Пока меня снова не затрясло от холода. Боясь, что парень захочет меня обнять, чтобы согреть, я предложила:

– Поедем домой?

– Конечно, поехали.

– Ого. – Глянув вниз, я почувствовала дрожь в коленях.

– Что?

– Здесь та-а-ак высоко! И как теперь спускаться?

Дима рассмеялся.

– Пойду первым, ты за мной. – Он ловко перекинул ноги на лестницу и поспешил вниз.

– Вот засада. – Я осторожно спустила ноги, затем развернулась. Задком-задком начала неуклюже двигаться, нащупала ступеньку и встала, отчаянно цепляясь пальцами за деревяшку. Все тело трясло, как осиновый лист, от страха.

– Не смотри вниз! – Проорал Калинин.

– А куда мне смотреть?! – Истерично взвизгнула я.

– Смотри перед собой и говори со мной.

– Хорошо.

– Мария Георгиевна, ты такая красивая!

– Опять издеваешься! – Проворчала я, но, признаюсь, мне было приятно.

Мои ноги отыскивали на ощупь следующие ступеньки и мягко ступали на них. А руки впивались так, что, казалось, дерево сейчас треснет.

– У тебя такие аккуратные руки, тонкие лодыжки и просто божественная шея!

– Дима! Ты м-можешь говорить о чем-то другом?!

– О погоде?

– Х-хотя бы о ней.

Я попыталась перевести дух и продолжила спускаться.

– Не бойся, я держу тебя. – Его голос был уже совсем близко. – За твою очаровательную маленькую…

– Не вздумай даже касаться ее! – Рявкнула я скорее довольно, чем возмущенно.

– Хорошо, я вообще-то про талию говорил. – Решил уточнить он.

– В д-детстве брат все деревья облазил, я с ним з-за компанию. Не припоминаю, чтобы было т-так страшно…

– У тебя есть брат?

– Эм… Да… – Я прочистила горло.

– Здорово. А у меня никого – только ты!

– Мы с тобой просто д-друзья! – На всякий случай напомнила я.

– Это же круто! Друзья. А ведь с утра я был для тебя всего лишь идиотом…

– П-прости…

– Прыгай, Маш! Последние три ступени сломаны, попробую тебя поймать!

– Что?! – От страха мои руки отказывались подчиняться. – К-как сломаны?

– Просто отпускай руки и прыгай! Давай!

– Аа-а! – Завизжала я, зажмуриваясь и отпуская руки.