скачать книгу бесплатно
Я оторвался от нее, взглянул в глаза, отвернул голову и с отвращением сплюнул на пол.
Мне никогда прежде не хотелось целовать ни одну из мерзких шлюх, которые были со мной в постели. Я не касался губами ни одной из них и потому не понимал, что же вдруг изменилось сейчас? Почему мне больше всего хотелось продолжать эту схватку? Почему хотелось целовать ее до бессильной злобы? Почему хотелось, чтобы она и сама желала этого?
– Больной козел! Скотина! – закричала девица, вырываясь.
По ее щекам вниз, к подбородку, пролегли влажные полосы, и я понял, что за соленый привкус остался у меня на языке – это были ее слезы.
– Убирайся! – завопила она как ненормальная, толкая меня в грудь.
Никто не смотрел на меня с таким презрением, с такой ненавистью, как она, а я думал только о болезненном стояке, который грозился сейчас разорвать мою ширинку.
Мне дико хотелось продолжения.
– Я все узнаю о тебе, Полина, – пообещал я. – Я узнаю, кто ты такая на самом деле, зачем приехала сюда и что скрываешь.
Отпустил ее и отступил на шаг назад.
– Иди к черту, – прошипела она.
И в этот момент я понял по ее испуганным глазам, что нащупал нечто важное. Мои слова явно попали в цель. Этой Полине было что скрывать.
7
Полина
Он ушел, а я, дрожа от ужаса, рванула к двери. Заперла ее на засов, подергала и бросилась проверять заднюю дверь. Меня так лихорадило, что я с трудом смогла удержать в руке сотовый телефон: нашла номер Вика, нажала, но тут же сбросила и разревелась, поняв, что не смогу ничего сказать.
Я вообще не могла произнести сейчас ничего членораздельного. Села на пол и закрыла ладонями лицо. Губы продолжали пылать, щеки неприятно саднило.
Почему я? Что нужно от меня этому чудовищу?
Мне захотелось уснуть и проснуться уже в другом месте. А еще лучше в другое время – когда мама была жива. До того, как я пошла работать в чертову гостиницу и встретила там Вика. Мы бы с ней справились, обязательно бы справились. Пережили бы все это как-нибудь, мы бы…
Из меня посыпались рыдания.
Я вскочила и подбежала к раковине. Думала, сейчас вырвет, но внутренности продолжали сжиматься и разжиматься, пропуская наружу лишь короткие, квакающие всхлипы.
Я – дура, наивная дура, идиотка! Думала, что теперь все будет по-другому, что у меня есть шанс вырваться из темноты и нищеты, что рядом с Виком мне будет спокойно. Но это не так. Он не сможет защитить меня от чудовища, глядя в лицо которому, он видит не опасность, а близкого человека.
Я включила воду и стала умываться. Мне хотелось смыть с себя вкус грубых поцелуев, запах кожи Загорского, аромат его горького парфюма, хотелось смыть давящее ощущение его пальцев на моем теле. Я плескала на себя водой снова и снова, терла кожу до боли и громко рыдала.
Но все было бесполезно.
Можно было смыть с себя любые запахи, но этот страшный черный взгляд уже забрался мне глубоко под кожу и не собирался исчезать. Похоже, у Загорского было достаточно денег и женщин, и Марк никогда не знал отказов, но вести себя так с девушкой собственного друга…
Я с размаху ударила по крану, и напор воды оборвался. Наклонилась на раковину и стиснула зубы. «Нужно позвонить Вику, нужно ему позвонить». Но я не могла. С диким воем ударила ладонью по столешнице и скривилась от боли.
– Скотина! Тварь!
Внутри меня снова и снова показывали плохое кино, в котором Марк сначала швырял меня на кресло, а затем, прижимая своим телом к гарнитуру, стискивал пальцами мои бедра и больно вгрызался в мои губы. Я видела похоть в его взгляде – дикую, необузданную, темную похоть, и чувствовала полную необратимость. Я ощущала ее еще с того момента, как обнаружила его в гостиной.
Загорский не даст мне спокойной жизни, он не отстанет от меня. «Не будет никакого счастливого билета, мама, мне нужно бежать отсюда». Я метнулась по лестнице вверх, вбежала в комнату и стала бросать в сумку свои вещи. «Где сумка, где документы? Где…» У меня закружилась голова.
Я бросила сумку и медленно опустилась на кровать. Маленькая голодная девочка во мне не хотела уходить из дома, в котором так тепло, уютно и пахнет пирогом. Измотанная тяжелой работой, запахом хлорки в больничных туалетах, мозолями на руках и пропитавшаяся насквозь черной плесенью ветхого барака, она очень хотела использовать этот шанс на новую, сытую жизнь.
И дело было даже не в том, что Вик был самым прекрасным и приятным человеком на земле, а в банальной усталости от мытарств и лишений. Это было подло и гадко, но мне не хотелось возвращаться обратно в пыльный и серый городок без дорог, солнца и перспектив. Не хотелось обратно к исходной точке – той, что по-прежнему находилась в покосившемся доме с прогнившими полами, на которых стоял старый шкаф с лежащими в нем штопаными колготками.
Мне просто нужно было обо всем этом забыть.
– Вить, приходил твой друг, – сказала я дрожащим голосом и мертвой хваткой вцепилась в телефон, чтобы просто не выронить его из рук.
– Да, Поль, я знаю, – бодро ответил он. – Марк уже сказал, что заезжал.
– Вить, он…
– Да, я с ним согласен по поводу охранной системы, Поль. Действительно, дом находится на некотором отдалении от поселка, поэтому стоит обзавестись сигнализацией и видеонаблюдением. Ты там часто находишься одна, вдруг, не дай бог, какие незваные гости – тут Марк прав.
Я откинулась на подушки и закрыла глаза. «Незваные гости» – мое лицо скривила улыбка. Я должна была рассказать Вику о том, что этот гость делал со мной, пока его не было, но почему-то не могла.
В голове эхом разносились угрозы Марка, а перед глазами кружились картинки, в которых я снова и снова умирала от страха, а он смотрел на меня, как паук на попавшую в его паутину муху. Знала, что стоит пошевелиться, и увязнешь еще сильнее, поэтому глядела на него и не дышала, ощущая, как по коже разносится холодная зыбь мурашек.
– Когда ты приедешь, Вить?
– Как только освобожусь. А что с твоим голосом? Все в порядке?
В темном омуте моих мыслей чудовище продолжало до синяков тискать мои ягодицы, терзать бедра: его пальцы забирались под юбку, мяли кожу, царапали.
Чудовище жадно заглядывало мне в лицо, ловило оттенки каждой эмоции и наслаждалось ужасом, который я испытывала. Оно знало, что вместе с его взглядом в меня впивались сотни раскаленных игл, от которых голову охватывал туман, мешающий видеть и заставляющий тяжелеть веки.
– Все хорошо, – ответила я и улыбнулась, стирая с щеки слезу. – Я просто… тебя жду.
– Я уж подумал, что у вас с Марком опять случился конфликт.
– Он… неприятный, да.
– Ты еще слишком мягко говоришь о нем! – рассмеялся Виктор. – Но он обещал мне, что будет стараться сдерживаться.
– Точно, – тихо проговорила я.
– И все же мне не нравится твой голос, – встревожился он. – Что-то случилось? Мне стоит поговорить с Марком?
– Просто приезжай, как сможешь, я тебя жду.
– Хорошо.
Слезы уже высохли, отек с лица спал, когда я вышла в сад, чтобы наметить линии новых клумб. Как раз в тот момент, когда я замеряла площадь будущего газона, чтобы высчитать количество рулонов с травяным покрытием, на подъездной дорожке послышался шум двигателя и шелест шин.
Я выпрямилась и приложила ладонь ко лбу, сделав «козырек» от солнца. К дому подъехал старенький черный Prado.
– Полина? – Из него вышел статный мужчина лет пятидесяти или чуть старше.
Он протянул мне руку. Одет незнакомец был в деловой костюм, хотя и создавал впечатление человека, скорее привычного к физическому труду, нежели к работе в офисе. Его ладонь была тяжелой, сухой и мозолистой.
– Здравствуйте, – неловко улыбнулась я, сняла перчатку и пожала его руку.
Мужчина улыбнулся в ответ и сразу расположил меня к себе. Его улыбка была дружелюбной и теплой, а синие глаза лучились светом.
– Александр Федорович, – представился он, отпуская мою ладонь.
– Ох, так вы тот самый дядя Вика? – смутилась я.
Мне стало неловко, что я встречаю мужчину в мятой одежде, огромных сапогах и резиновых перчатках.
– Да. – Он провел рукой по темно-каштановым с проседью волосам. – А вы та самая Полина, о которой мой племянник болтает без умолку?
Мои щеки зарделись.
– Наверное…
– Да не смущайтесь, я рад, что у этого балбеса наконец-то появилась девушка.
– А почему балбеса? – спросила я.
– Ну, как? – усмехнулся он. – В наше время в его возрасте все ребята уже обзаводились семьями – так мне Андрей говорил, мой брат. Тоже балбесом меня обзывал. Все предупреждал, что если до сорока не женюсь, то потом точно не получится. И ведь накаркал, подлец! – Мужчина изменился в лице. – Царство ему небесное… Хорошо хоть сына после себя оставил… – Он откашлялся. – Простите, Полина. Я очень рад, что домом хоть кто-то занялся. Давно ведь пора.
– Да, дом очень большой и красивый. – Я обвела взглядом фасад. – Надеюсь, у меня получится привести его в порядок.
– Конечно, получится! – улыбнулся он и открыл багажник. – Куда выгружать коробки?
8
Полина
Розы. Темно-красные. Их лепестки гладкие и холодные. Они касаются кончика моего носа, и мне становится щекотно. Я улыбаюсь, потому что не знаю, что это последний подарок Вика. Больше не будет. Ни подарков, ни совместных дней, ни разговоров, ни его самого. Не будет ничего, все в прошлом, а теперь передо мной лишь пустота. Пропасть.
И розы.
Я лечу в эту пропасть и снова слышу глухие, отрывистые звуки выстрелов, они как кашель немой собаки – практически беззвучные, но такие болезненные. Я падаю, пытаясь хвататься за воздух, но пальцы нащупывают лишь бархатные лепестки роз. Задыхаясь, я ощущаю, как маленький толчок в грудь превращается в огромный ржавый лом, который ковыряет и раздирает мою грудную клетку изнутри.
Кажется, это боль. Она захватывает меня полностью, она терзает, уничтожает, вгрызается в меня и точит, точит, точит. «Кто-нибудь, достаньте, пожалуйста, из меня эти кусочки металла, они очень тяжелые, и я не могу пошевелиться из-за них!»
Вышитое одеяльце мелькает белой пеленой перед моими глазами – раз, и его нет. Крик моего сына удаляется, а застывшая голограмма с руками, которые отбирают мое дитя, упрямо стоит в воздухе. «Не трогай! Оставь его! Он мой!» – все эти слова так и не слетают с моих губ. Они остаются безмолвным криком, тихим шепотом, запекшейся кровью, горящей на лице.
Я падаю вниз.
Горечь, тяжесть, боль, удары, земля, песок, камни, ветви. Темнота. Мутные обрывки посмертных видений – кроме них у меня ничего нет, поэтому я продолжаю прокручивать их снова и снова, чтобы не видеть яркий свет в конце коридора, который манит и зовет меня: «Полина, иди сюда, здесь хорошо. Твое время пришло».
Я узнаю этот голос, и мне становится еще больнее.
– Нет, – с трудом выдавливаю я, – нет, мама, прости. Я не пойду, я не могу. У меня сын!
Она тянет ко мне руки, а я отворачиваюсь. «Боль, удары, земля, песок, камни, ветви», – прокручиваю снова и снова, чтобы оставаться там, где умерла. И вижу крохотные пальчики Ярослава, которые держат меня во сне.
Он совсем беспомощный пока. Он без меня не сможет.
Кто будет кормить его? Кто будет качать его, мама? Кто будет рядом, когда ему будет больно и страшно? Кто успокоит? Кто научит ходить, отведет в детский сад, потом в школу? Кто будет плакать от счастья на его свадьбе, мама? Нет, мне нельзя к тебе, я не пойду…
Я разворачиваюсь и бегу туда, где тьма, подальше от этого уютного, ласкового света. Чернота становится непроглядной, вязкой и густой, каждое движение дается мне с трудом. Дорога все уже, и теперь она поднимается вверх. Я плачу, карабкаюсь, сдираю колени и руки, но не сдаюсь. Мне нужно в самую глубокую тьму – туда, откуда выхода нет.
– Все хорошо, Полина. – Этот голос буквально выдирает меня из пустоты.
Я делаю глубокий вдох и кашляю, но горло настолько высохло, что получается бессильный, горький хрип.
– Тише, тише, лежи.
Я часто моргаю, но сквозь пелену слез не могу разглядеть помещения. Здесь очень светло, рядом какие-то люди. Я пытаюсь что-то сказать, но понимаю, что на мне какая-то маска или… что это? Почему не получается пошевелить руками? Я замкнута в своем теле, заперта в собственных кошмарах, тело совсем ничего не чувствует.
Где я?!
Но пустота забирает меня.
Нет больше коридоров с тьмой и светом, нет мамы, нет голосов. Есть один бесконечный берег реки, вдоль которой я бреду, завернувшись в какую-то простыню. Мои ноги не оставляют следов на песке, меня не тревожит холодный ветер, что дует в лицо, от него даже не колышутся мои белые одежды-коконы.
Я есть, но меня нет. Я бестелесное существо, что путешествует по миру, а этот длинный берег – лишь картинка, нарисованная моим воображением.
Я закрываю веки, вновь открываю их и вижу дом. Он пуст. Я исследую все комнаты, но в них никого. Только вещи Вика, мои вещи и стопки детских вещей на пеленальном столике в детской. Они ждут нашего возвращения, но не дождутся.
Я касаюсь мягких распашонок и крохотных боди своей ладонью, но почти ничего не чувствую. Оборванка из провинциального городка так сильно хотела иметь свой собственный дом, в котором было бы тепло и пахло бы пирогами, что забыла о том, что ничего не дается нам просто так. Мое счастье было коротким, и мне пришлось дорого за него заплатить.
Я напрягаю ладонь с безумным желанием почувствовать хоть что-то, толкаю колыбель снова и снова в надежде, что она качнется, я пою своему малышу, моля, чтобы он услышал меня, где бы он ни был. Пою, пою, пою…
И закашливаюсь, вытаскивая себя из сна. Снова эта комната, здесь так светло, что слепит глаза. Зажмуриваюсь, открываю веки снова.
– Тихо, тихо, не дергайся. – Чья-то сильная рука сжимает мою ладонь. – Лежи спокойно, девочка. Все хорошо.
Но у меня есть и вторая рука. Я с усилием поднимаю ее и подношу к лицу.
– Поля!
Он перехватывает ее, но я успеваю нащупать что-то грубое, шершавое на своей щеке. Не понимаю, что это могло бы быть. Мои глаза отчаянно вертятся, скользя по стенам комнаты. Наконец останавливаются на его лице и пытаются сфокусироваться.
– Тише, Поль, все хорошо, ты в безопасном месте.
Я пытаюсь издать звук, но выходит лишь бульканье.
– Не торопись, не все сразу, – предупреждает Александр Федорович.
– Он нас убил! Убил! – хриплю я.
