Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка

Он видел, что Наталия все это примечала и, что его ухаживание ей нравились. Он узнал от людей, что, когда турки угнали ее семью с насиженных мест, их отец находился на заработках в России. По дороге, гонимые штыками сестры: восьмилетняя Наталия, шестнадцатилетняя Христина и двенадцатилетний Георгос, потеряли мать. Она затерялась среди сотен других женщин. Может устала, присела отдохнуть, потом выпустила из виду своих детей, которых больше не суждено было ей увидеть. Может, споткнулась, упала, не смогла дальше идти и ее бросили среди дороги погонщики, не дав проститься с детьми. Через несколько дней потерялась и Гликерия. Уже на месте, в Роконе, на туретчине, старшая сестра Христина вскоре вышла замуж за молодого односельчанина, Ивана Тополиди. Молодые знали друг друга еще с родной Верии, в Греции. Георгос и Наталия, естественно, поселились с ними в их небольшом домике. Прожив там несколько месяцев они все вместе, тайно заплатив большие деньги и, как в основном делали беженцы – греки, переплыли Черное море на баркасе и поселились в России, в городе Севастополь, куда как раз перед тем, как их угнали турки, уехал на заработки их отец, Пантелей Фанайлиди. Христина, еще живя в Турции, все время долбила брату и сестре, что отец в России, и они должны его разыскать. Настойчивость старшей сестры была не напрасной, они-таки разыскали своего отца в Крыму, в Ялте. Христина уехала назад в Севастополь к мужу, а Наталия и Георгос остались с отцом. Чуть позже, в Ялте произошло разрушительное землетрясение, и отец не захотел там жить. Георгос переехал в Севастополь, к сестре, а Пантелей с младшей дочкой переехали куда подальше оттого «гиблого», по его мнению, места, но все-же поближе к теплому, морскому климату. Так они оказались, в поселке Юревичи, Сочинской волости, Туапсинского отдела, Кубано-Черноморской области.

Пантелей Фанайлиди купил дом, с большим наделом земли, завел хозяйство, построил на месте старого домика, каменный домище на два этажа. Говорил: «Дочке – в приданое». Кстати, Пантелей Фанайлиди, один из немногих, не захотел идти в Пиленково, ждать греческих кораблей. Ему надоело мотаться по свету, устал от бесконечных переездов. Да и в Севастополе его дети никуда не собирались. Не хотели менять привычный уклад жизни.

«Неизвестно еще, как в Греции все сложится. А нам с дочкой и здесь хорошо, лишь бы здоровье было, а на хлеб мы всегда заработаем», – как бы оправдывался он перед отъезжающими на арбах односельчанами.

В молодости он много работа на стройках, сколотил кое-какое состояние, отстроил в Верии, на севере Греции, просторный двухэтажный каменный дом. Потом резко занялся ведением домашних дел, пахал свой участок земли, держал скотину, на том и жил в этом маленьком греческом городке. К тридцати годам завел за правило ходить на все службы в местную церковь. Со временем ему доверили вести кое-какие церковные дела, как, например, делать из воска свечи и продавать их. Говорят, он, хитрец, стал подкручивать свечи, делал их короче, чтоб меньше воска тратить, таким образом заработать лишние деньги и положить себе в карман. В то время стали строить лестницы в дом из мрамора и ему захотелось такую. У него стояла деревянная. Вот эти бы деньги ему пригодились на желанную лестницу. Жена была беременна уже половину срока и ему пришлось работать самому. Он спешил сделать лестницу до Пасхи. Люди ему говорили: «Остановись, уже вечер, уже время праздника, нельзя работать!» Но он все-таки довел дело до конца.

В ту ночь, перед Пасхой, вдруг поднялся дикий ураган, который сроду не видывали в этих местах. Все замело, закрутило, загрохотало. Пантелей выглянул в окно: казалось, земля и небо смешались – до того все кругом было черно. Вдруг прогремел гром и сверкнула продолжительная молния. Пантелей и жена отчетливо увидели огненную колесницу, управляемую человеком в сияющих одеждах. Колесница резко завернула к их дому и понеслась на него. Снова все загрохотало, весь дом задрожал, казалось, что сейчас развалится. Жена упала, а муж ее как будто остолбенел. Через минуту все утихло, как будто ничего не было. Пантелей выскочил за порог и чуть не свалился вниз: лестницы не было. Мелкие мраморные куски валялись по всему двору. Вдали слышались удаляющиеся раскаты грома. Утром, увидев разбитую лестницу, удивленные люди говорили, что слышали небольшой гром, думали гремит где-то далеко. Пантелей рассказал кое-кому из близких, что они видели с женой из окна. Ему говорили, что сам Господь выразил ему за что-то недовольство. За что? Конечно, грешен он, как все… Приходили мысли о свечах, но не верилось, что в этом дело. Сомнения ушли, когда родилась красавица дочь, с двумя крайними пальцами как – будто скрученными, как свечи на концах. Пантелей схватился за голову. С тех пор Пантелей забыл, что значит взять чужое. Семья прибавлялась и, чтобы прокормить ее, Пантелей три года подряд ездил в Россию с бригадой таких же греков, подряжаться на строительные работы. Русские высоко ценили добротный и добросовестный труд греков, живших вокруг, а приезжие еще тем были более ценными работниками, что просили за свой труд гораздо меньше местных и не пили горькую.

* * *

Совсем еще девочке, Наталии Фанайлиди, приходилось нелегко, так как вела почти все хозяйство, особенно по женской части, то есть: мыла стирала, штопала, готовила, доила коров, варила пойло скотине, ходила за водой. К вечеру валилась с ног и спала как убитая. В пятнадцать лет она была писаной красавицей с маленькими, но грубыми, красными руками, в придачу со скрученными двумя пальцами. Слава о ее красоте, скромности и трудолюбии далеко распространилась так, что ее однажды украли ребята с дальнего села.

Братья Иосифиди тоже славились: они были богаты и видные собой. И вот повезли они ее на коне перебросив поперек коня, как это обычно делалось со всеми похищенными. Она и дергалась, и кусалась, и плакала, и ругалась – бесполезно. Долго ехали, наконец ее сняли с коня, развязали руки и повели в каменный дом. Наталия огляделась. Комната была большой, хорошо меблированной. Она даже раньше и не видела таких красивых шкафов, стульев. Особенно ее поразили зеленый диван и два кресла с двух сторон от него. Было уже раннее утро и можно было рассмотреть лица братьев. Но она только плакала и просила отпустить ее. Вышла мать, молодая еще, очень подвижная гречанка. Велела ей сесть на кресло, а ребят выслала за дверь и начала:

– Наталия, успокойся, не плачь! Посмотри: у меня пять сыновей. Всем ты нравишься. Кого выберешь, тот твой муж. А в подарок я тебе сегодня же дам десять золотых колец. Она подошла к одному из шкафов и вынула маленькую шкатулочку.

Она высыпала перед ней на стол горсть дорогих колец и позвала своих сыновей. Вошли все пятеро, уже переодевшиеся в лучшую одежду, один другого красивше. Но ни на кого не смотрела Наталия. Никого не хотела. К тому времени уже запал в ее сердце соседский сын – Илья Христопуло. Мать опять отослала ребят, сказав пленнице:

– Подумай до вечера, если не решишь, то отправим назад. Не плачь и ничего не бойся.

С тем оставила ее в соседней маленькой комнате и ушла. Целый день ее никто не тревожил, а к вечеру того дня отец таки разыскал ее в селе с помощью, добровольно вызвавшихся помочь с поисками, Ильи и его братьев. Мать Иосифидиевских молодцов развела руками:

– Что ж, значит не судьба. Жалеть будешь!

И в самом деле, прошли годы и уже замужней своей дочери Ирини, Роконоца заметила, что она могла бы прожить лучшую жизнь, если б вышла замуж за Иосифиди, потому как они всей семьей успели уехать в Грецию, все разбогатели и прожили хорошую жизнь. Да, у нее была бы совсем другая судьба, но разве ее обманешь?

* * *

Неожиданно семью Христопуло опять постигло несчастье – умерла Мария, добрая мать и хорошая жена. Не выдержало сердце всех тягот, сильно сдала, особенно, после смерти младшего сына Харлампия. Илья, старший сын, особенно был к ней привязан. Смерть ее перенес тяжело: похудел, еще больше почернел, даже на Наталию обращал меньше внимания. Через сорок дней все, включая отца сбрили бороды, он же носил ее целый год. Однако после того, как его пятнадцатилетнюю суженную украли греки из соседнего села, Илья, недолго думая, посватался и получил добро на свадьбу, не дожидаясь ее шестнадцатилетия. Отец Наталии не очень – то был расположен отдавать дочь замуж, тем более так рано. Говорил, что не хочет, чтобы кто-то насмехался над ее скрученными пальцами. На что Илья отвечал, что все равно на ней бы женился, если и безрукая была. Такой ответ Пантелею понравился и он, не откладывая в долгий ящик, пошел справил дочери паспорт, прибавив два года. Свадьба была шумная и веселая.

Хрисана Триандафилиди (как Наталию называли Роконоцей, так Хрисану называли Ксенексолцей, по месту, где она проживала в Турции), танцевала, как заведенная на свадьбе у подруги. Илья красиво танцевал с молодой женой, потому что позаботился об этом: попросил Хрисану научить танцевать в паре. Ксенексолца не пропустила ни один хорон, особенно, «Кочари» – танец в кругу, когда все берутся руками за плечи и танцуют вместе. Правда, после той свадьбы она заболела, не убереглась. Осень была, а вечером с гор сильно тянет прохладой. Зато натанцевалась от души, даже со своей зазнобой, Илюшкиным братом – Федором пришлось бок о бок потанцевать. Весельчак и балагур, он нравился многим девчатам, но Хрисана не собиралась кому бы то ни было уступить его. Федя часто бывал у них дома, потому что дружил со старшим ее братом Яшкой, который, кстати, позже женился на Кице Христопуло, Фединой единственной младшей сестре. Не счастливой оказалась Хрисанина любовь, не пришлось ей выйти замуж за Федора…

Как мечтала Ксенексолца о Федоре Христопуло! Думала о нем и днем и ночью. Пойдет в лес с девчатами за грибами или ягодами – все смеются, шутят, веселятся, а она разглядывает красоту и таинственность леса, смотрит на кусочки, виднеющегося яркого голубого, неба, то задумчиво остановится у журчащего ручья: все ей казалось, а вдруг сейчас неожиданно появится рядом Федор – мало ли? Он постоянно пропадал в лесу – ставил капканы на птиц и зайцев и другую живность. Любил поохотиться парень, говорят, у него было даже какое-то ружье. Словом, охотник! И в поле, когда пасла коз и свиней, тоже мечтала, чтоб он появился. Мелькнет он где-нибудь вдалеке и сердце Хрисаны гулко стучало. Федор появлялся иногда у них дома. Заходил ненадолго с Ксенексолцевым старшим братом, говорил всем: «Ясас», и весело подмигнув ей, проходил мимо в братов угол. Пока они были там, Хрисана напряженно прислушивалась к их разговору, но, как всегда, ничего интересного для себя не слышала. Ей хотелось, чтоб он заговорил с ней, спросил бы, как ее дела, как поживает, но понимала, что этого не будет: не принято так у греков. Заговорить с девушкой, значит показать, что она тебе нравится. А значит, все будут судачить, что он собирается на ней жениться.

Ксенексолца мечтательно закрывала глаза и молилась про себя, прося Бога послать ей в мужья Федора.

* * *

Илья, Наталиин муж, был черным, как жук и свою голубоглазую и белокожую жену считал верхом красоты. Очень любил Илья свою трудолюбивую чистюлю жену. Родная его мать так вкусно не готовила как, Наталия. Или, когда ешь из рук любимой все кажется вкусным? По крайней мере никогда он с таким аппетитом не ел раньше. Через полгода его трудно было узнать: поправился, раздался в плечах, лицом стал светлее, как будто даже вырос. Все удивлялись. Илья же знал кому он обязан своему превращению. Да и Наталия расцвела еще больше. Он старался не показывать, но страшно ревновал жену, боялся, как бы кто не увел, не украл ее. После рождения первенца Федечки, названного в честь погибшего брата, немного успокоился и считал себя счастливейшим человеком.

Однажды, еще до рождения сына, Роконоца засиделась у подруги и не успела сготовить обед. Илья должен был прийти с минуту на минуту. Что делать? Роконоце ничего не оставалось, как схитрить. Никогда не приходилось обманывать, но уж слишком стыдно перед мужем. Быстро разделась, легла в кровать. Мужу сказалась больной.

Что тут сталось с Ильей! Сел рядом, приложил руку ко лбу, стал заботливо укрывать, расспрашивать, что болит. Побежал, сам сготовил яичницу, сделал салат, поставил все на низкий круглый стол и принялся ее чуть ли не с ложечки кормить. От стыда Роконоца не могла есть, что было на руку. Интересно было бы посмотреть на больную, аппетитно уминающую все подряд. После этого полюбила она своего смуглявого мужа еще сильнее и больше никогда не оставляла его без обеда. Ей не приходилось скучать: всегда при деле, но и отдыхать умела, на свадьбах танцевала так, что все засматривались. Первой ее подругой осталась соседка Хрисана – Ксенексолца, а второй стала золовка Кица. Все сельские события проходили через тогда еще незамужних Кицу и Хрисану, потом все докладывалось Роконоце. А она уже давала точную характеристику или прогноз событиям. Редко, когда ошибалась. Она, собственно, зная вкус подруги, совершенно нечаянно предрекла, что Хрисана выйдет замуж за парня из соседнего села и будет он непременно рыжим.

– Откуда ты знаешь? – спрашивала возмущенная и, конечно, заинтересованная Ксенексолца.

– А видела я недавно с того села сватали Агапи Афуксениди, помнишь? Там был один рыжий парень. Не бойсь, симпатичный, – опередила она гримасу недовольства подруги, – жаль только, не узнала его имени.

– Ну, ты, ворожея. Вот специально не выйду за рыжего.

– А что, наш Федя был рыжим, ты ведь любишь этот цвет? – Роконоца бросила на подругу пытливый взгляд. Ксенексолца, порозовев, отвела глаза:

– Да, но это был Федя…

Она подхватила на руки подбежавшего к ней маленького крестника Федечку, обожаемого еще и за имя.

– А я за кого выйду? – спросила, присутствующая здесь и смотрящая во все глаза на Роконоцу, простодушная Кица.

– Еще, не знаю. Тебе рано выходить замуж. Скажу как-нибудь попозже, – отмахнулась Роконоца.

Кица обиженно возразила:

– Какая я молодая? Сама вышла замуж в пятнадцать, а мне скоро семнадцать!

– Успеешь. Сватаются же, так тебе никто не нравится, вернее, твоему патере никто не понравился.

– Ты знаешь, кто мне нравится. Да патера мне не велит, – нахмурилось красивое лицо Кицы.

– Такого патеру грех не слушаться, – ответила сноха золовке.

– Правильно, от такого отца и я б не отказалась, – подтвердила Ксенексолца. У нее – то отец был довольно равнодушен к детям, во всяком случае, на своих детей не считал нужным тратить время. Но и без родительского внимания Ксенексолца выросла крепкой и видной девушкой. Никакая хворь не могла одолеть ее. Только единственный раз хорошо ее протянуло на соседской, точнее, Роконоциной свадьбе, но она не жалела, потому что первый раз пришлось положить свою руку на могучее плечо Федора. А также почувствовала его руку на своем плече. Лежала она на ней почти невесомо, пока танцевали «Лахана», не хотел Федя отягощать ее и держал руку почти навесу. А как он красиво танцевал «Кочари»! Ксенексолца улыбалась, когда вспоминала эти минуты. Это ничего, что потом малярия замучила ее, два дня вообще не вставала. Мать ворчала на нее: дела стояли, корову вместо нее доила сестра Лиза. Хрисану так лихорадило, что вечером затопили для нее печку. Она подсела к огню, получше согреться. Вдруг приходит Яшка и говорит, что Федор убился: поставил капканы на куниц, но подскользнулся и упал. Нога попала в капкан, а головой ударился об единственный камень, лежавший рядом. Яшка с ребятами были с ним, тоже ставили капканы. Только что привезли его домой. Хрисана с испугу выбежала во двор в чем была; народ уже начал собираться у двора Христопу-ловского дома. Люди потом говорили, что никто так по нем не плакал, как родная сестра и Ксенексолца. С горя у Хрисаны прошла вся малярия. Так ушел Федор из ее жизни. Как мог погибнуть такой человек? Христина думала, что никогда не выйдет замуж. Но через год, через силу вышла замуж за братова друга, Исака Саввиди, с соседней Лекашовки, но любовь свою еще долго не могла забыть. Федор Христопуло был даже лучше, чем Илья, точнее сказать, веселее всех братьев. Сестра его, Кица, тоже его из всех выделяла и больше всех любила. Все его любили.

* * *

Тяжело семья Христопуло пережила смерть матери и любимого сына и брата. Но постепенно смирились, боль притупилась, а будняя жизнь с неожиданными поворотами и выкрутасами продолжалась. Как-то до Роконоцы дошло, что люди говорят, что она недостаточно помогает мужу с огородами и скотом. Доложила ей об этом Ксенексолца. Роконоца была вне себя. Кто так мог ее ославить? Ее, которая с детства славилась трудолюбием! Не она ли с утра до ночи занимается детьми, за три года родила двоих. Не она ли целыми днями варит пойло скоту: у них четыре коровы, три лошади, несколько телят, поросят, не говоря о курах, утях и гусях. Правда, убирал навоз Илия, а все, что касалось уборки, варки, стирки – все на ней. Никто ей не помогал. Жили они в отцовском большом доме, спасибо ему, он иногда брался приглядывать за детьми. А в основном, патера проводил время в лесу или рыбачил. Человек отработал свое; в свои шестьдесят, он выглядел на все семьдесят, понятно, немало ему пришлось пережить. Так, что занятой бесконечными делами Роконоце не приходилось думать об отдыхе. «Почему люди так несправедливы?» – думала она с обидой. Нет, она не могла это так оставить! Кто же на нее точит свой зуб?

Роконоце не терпелось все это выяснить. А Хрисана Ксенексолца, как назло, больше не появлялась. Что делать? Роконоца послала за ней старшенького своего сыночка-маленького Федечку. Сама же прикинулась больной. Хрисана пришла, ну, а потом позвали сплетницу – Симку Ставриади. И Роконоца начала расследование – кто, когда и что сказал. Оказалось, это ее золовка Кица, так любящая брата, вскользь где-то отметила, что ее брат так много работает и никто ему не помогает. Ну, соседка София и подумала, что Кица имеет ввиду Роконоцу, а кого еще? Кто еще будет помогать Илие?

Призвали и Кицу. Недоумевающая Кица прибежала бегом:

– Что случилось, что за пожар?

Роконоца начала с места в карьер:

– Анатемасе, Кица! Разве ты меня, когда видела отдыхающей. Кто за детьми смотрит, варит, стирает, обшивает? А за скотиной – у меня вон целое стадо, – выговаривала все больше распаляясь, Роконоца так, что по лицу пошли красные пятна, – к тому же, когда надо, я и на поле выхожу, вот недавно была, смотри – лицо чугунного цвета. И в самом деле, обычно молочного цвета лицо Роконоцы, сейчас было какого-то коричнево-землистого цвета. Загар почему-то ложился некрасиво на ее лице. Может по этой причине редко просил жену любящий муж выйти на полевые работы. Когда был большой наплыв работы, он предпочитал нанимать двоих-троих ребят-батраков и расплачивался так, что никто не был на него в обиде.

Кица сидела насупленная, смотрела в сторону, потом она резко повернулась к снохе:

– Да я ничего такого и не имела ввиду! А просто сказала своей соседке и все. Просто хотела сказать, что он выглядит всегда очень усталым. А ей, прямо необходимо было все донести до твоих ушей, – возмущенный девичий голос звучал пронзительно, но не убедительно.

– А кто же не усталый? – продолжала возмущенная Роконоца.

– Может, ты, Ксенексолца не устаешь? Если Кица единственная сестра у четырех братьев, то, конечно, ей не дают сделать лишнюю работу. Вот скоро выйдешь замуж, посмотрим, какая ты будешь помощница!

– Ладно, Роконоца, не обижайся на меня, ты же знаешь какие люди: из мухи слона сделают. Не поссорят они нас, правда же, Хрисана?

Хрисана сказала, что все это яйца выеденного не стоит и, что ей пора идти. Она боялась острого языка Роконоцы и хотела поскорее удалиться, пока та не вспомнила, кто эту новость ей принес. Хорошо, что хитрая Кица сумела успокоить Роконоцу, которая очень любила ее, даже недавно народившуюся дочь назвала в честь нее Кицей. Короче, в конце – концов Роконоцу удалось успокоить: Кица попросила простить, если в чем виновата. Роконоца давно поняла, что вины золовки, в общем, нет и расплылась в улыбке.

– Да, я не и не обижаюсь на тебя! Люди всегда приврут. Такая, видимо, правда жизни.

Что и говорить, дружно жили подруги. Глупые недоразумения случались редко. Помогали друг другу во всем: и советом, и делом. Особенно помогла им эта дружба в ссылке, которая неумолимо приближалась, чтобы изощренно покалечить их судьбы, и жизни тысяч их соплеменников.

Хрисана часто задумывалась, как это она все же решилась выйти замуж, ведь после гибели любимого хотела утопиться или удавиться. Она одна знала, что выбрала Исака из немалого количества желающих сделать ее своей женой, только благодаря его рыжей шевелюре: хоть так он напоминал ей Федю. К тому же, Исак Саввиди был родственником Христопуло, вернее двоюродным племянником покойной Марии, жены Кокинояни-Краснобородого. Роконоца день и ночь уговаривала ее не отказываться от такого парня. Илия дружил со своим братом с детства, а теперь, после его переезда к жене, они сошлись совсем близко.

Саввиди Исак был очень покладистым, работящим парнем. Чуть ли не на следующий день после свадьбы, он принялся за расчистку участка, на котором он планировал за год построить свой дом, потому как не приличествовало жить примаком при семье жены.

Молодые родители Христопуло, выбрали его крестить свою совсем недавно родившуюся дочь Кицу-Кириакицу.

– Ну, теперь совсем стали родственниками, – многозначительно говорил Илия, наливая вина в стакан кума на крестинах дочери. Теперь мы – не разлей вода, правда кума? – обращался он к Ксенексолце.

– К тому все шло, – кивала головой та, качая в руках крестницу, – не зря же столько лет с Роконоцей хлеб-соль делили.

Роконоца улыбалась, хлопоча за столом. Золовка ей помогала. Она была в черной косынке, знак скорби по матери. Семья тяжело переживала потерю маленькой, незаметной, мягкой, любящей жены и матери. Все соседи, включая Роконоцу любили Марию. Роконоца жалела, что не посчастливилось пожить с ней в качестве невестки. Уж, как бы она ей угождала!

Сегодня, майским вечером, в гостях, как всегда, были родные Илии. Уже добрых три часа все они, включая ее отца, Пантелея, благообразного старичка с бородкой, свекра – Кокинояни, седовласого и рыжебородого, его сыновей Кирилла и Михаила, и моложавые родители Исака – Иван да Мария, ели, пили и танцевали под кеменже греческие танцы. Янко, Иван и Пантелей засели за низким круглым столом во дворе, около небольшого цветника и азартно играли в карты-скамбил. Слышны были их карточные споры, взрывы смеха и изредка русский вперемежку с греческим мат: у кого-то шла не та карта. На дворе было тепло и уютно. Дом их был на краю села, совсем рядом журчала горная узкая речушка, за ней почти сразу поднималась гора у подножья заросшей кустами черники. А выше – густой зеленый лес во всей красе завершающегося заката. Цвел каштан и в воздухе носились дурманящие весенние запахи.

Праздновать они собирались допоздна: крестины как-никак. Около Исака лежали кеменже и смычок. Илия нет-нет-любовно погладит инструмент, подергает струны: он был большой знаток греческих песен, которые исполнялись под этот старинный понтийский инструмент. Он ждал удобного момента, когда можно будет в очередной раз попросить Исака сыграть музыку на его любимые песни. Хотелось петь, но сам он никогда не начинал – ждал, когда кто-нибудь попросит. Долго ждать не приходилось. Все любили его сильный голос и благозвучное пение. Обычно к нему присоединялась сестра Кица, но после недавней смерти матери и брата она все еще воздерживалась петь, считала это грехом.

Солнце медленно уходило за гору, сразу спустились сумерки. Семья Христопуло все сидела, не желая расходиться. Наконец, крякнув, уже отрезвевший от вина, которое он выпил сегодня немыслимое количество, Красный Паника встал:

– Ну, что ж, как бы у тебя, Пантелей Фанайлиди, не было хорошо, – сказал он, шутливо, но веско, обращаясь к хозяину дома, – да пора и честь знать!

– Сидите, еще вся ночь впереди, – ответил гостеприимный свояк. Он искренне любил всех Христопуло и рад был лишний раз посидеть, поговорить, вспомнить молодость. С самим Красным Паникой любому было за честь провести время. Но Паника показал глазами на Роконоцу:

– Пора, дочь твоя еле держится, заморилась за нами здесь прислуживать. А у нее дите малое, да небось ночью неспокойное. Давайте, парни, пойдем!

Сыновья уже и сами поднимались. Скаля зубы и подшучивая друг над другом и над отцом, они встали, пожали Пателею и Исаку руки, поклонились женщинам и, балагуря с Кицей вышли за калитку. Следом поднялись и родители Исака. Их тут же за оградой поджидала лошадка с тарантасом. Старик Пантелей пошел всех проводить до перекрестка.

Раконоца вздохнула. Радостно отметила про себя, отметив, что все прошло хорошо, все родные Илии и Исака явно довольны. Они с Ксенексолцей быстро убрали со стола, обсуждая последнюю новость, которую узнали за столом: Кирилл женится на девушке из соседнего села, которую однажды видела Ксенексолца в церкви. И теперь она описывала ее внешность Роконоце.