Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка

Ничего не сказав в ответ, как раньше, она не стала комментировать ни «шпионскую» версию, ни еще какую. Негромко бросив:

– Обсудим это в следующий раз, – повела урок дальше.

Внука бабушкиных соседей, она не видела давно, и надо же как вымахал! Худой, но видно какой сильный. Плечи – вон какой ширины! Из несуразного цыганенка превратился в такого симпатичного парня! Темные пробивающие усики над пухлой непокорной верхней губой, делали его не по годам взрослым. Многие ребята, впрочем, выглядели старше своих лет, потому что каждый из них, что называется, успел хлебнуть лиха. Анастасия Андреевна знала это. Да, но этот паренек вел себя будто он ей ровня, и чувствовала она себя под его взглядом совсем неуютно.

Со школьной скамьи Анастасия понимала всю силу, своей красоты. Люди засматривались на нее. Это стало настолько привычно, что она не обращала внимание на такую реакцию, старалась не смущать людей, отводила глаза, делала вид, что не замечает на себе пристальных взглядов. Хотя от некоторых, особенно назойливых глаз, краснела и отворачивалась.

Школьники тоже видели красоту своей учительницы, любили ее. Старшеклассники – мальчишки, сами не замечая заигрывали с ней, по-детски, конечно: все знали, что она замужем. И муж симпатичный. В своей милицейской форме смотрелся, как с картинки. Тот явно своей женой гордился, везде, где возможно появлялся с ней. Ни одного воскресенья не пропускали, ходили в кино, на концерты, собрания. Все время под ручку, «учтиво усадит сначала ее, а уж потом сам, как судачили местные сплетницы. Они были и в самом деле красивой парой, всем на зависть. Молоденькие симпатичные девчонки срочно размечтались о жизни при подобном муже. А парни хоть и пренебрежительно поглядывали на новоявленную пару, но втайне завидовали счастливому мужу.

* * *

После смерти Генералиссимуса Сталина заметно наступили другие времена. Ребята вдруг уяснили для себя, что можно говорить громко то, что раньше говорили только шепотом. Хотя по привычке оглядывались и смотрели нет ли рядом кого чужого. По радио часто звучали для мальчишек, как музыка фамилии маршалов, особенно Жукова, Малиновского, Рокоссовского и других. В правительстве что-то происходило. Все ждали, кто же встанет у кормила – Маленков или еще кто. Может, все-таки, всеми уважаемый герой войны – Георгий Константинович Жуков? Учитель истории успокаивал бурных учеников-старшеклассников крылатым выражением: «Время покажет».

А в общем, все шло, как обычно. Скорее, не как обычно. Неизвестно, почему Митька-Харитон стал с таким желанием ходить в школу. Так длилось почти полгода. Утром, обжигаясь, пил свой чай и быстро запахнув телогрейку, перекинув через плечо школьную торбу выбегал в свой закоулок и, если Ваньки еще не было на улице, забегал к нему и торопил его поскорей выйти. По дороге в школу он не очень вникал в разговор друга, отвечал невпопад. Больше обращал внимание на красиво падающий снег, на бархатно опушенные снежной бахромой, редкие вдоль дорог деревья, на причудливое пение ветра.

– Ты что глухой? – обижался Ванька, тыкая его локтем в бок.

– Ты чего? – удивлялся Харитон.

– Да ничего! Я тебя уже десять раз спросил про задачу домашнюю, а ты идешь молчком, как вроде уши у тебя заложило.

– А что задача? Не решил ее? Так я дам тебе списать, – отвечал отстраненно Харитон и шлепнул друга по затылку, – двоечник, ты двоечник. Задачка-то простая.

Ванька оскорбленно молчал.

– Ну ты, что, теперь обижаться надумал? Шучу же я, шучу, Ванек!

На этот раз он так пихнул Ваньку плечом, тот подскользнулся, чуть не упал. Смеясь, ребята схватились и рухнули на свежий обжигающий снег. Но быстро подхватились: не хотелось промокнуть, и потом мерзнуть в плохо отапливаемой школе. Ну, а Харитону, к тому же, хотелось более – менее выглядеть перед молодой учительницей немецкого языка, которая, как бы стала для него с некоторых пор, центром его внимания. Теперь он ходил в школу всегда в постиранной, тщательно заштопанной рубашке и штанах, аккуратно завернутые в кирзовые сапоги или валенки. Буйные свои волосы, раньше не любивший лишний раз постричься, теперь стриг под «Бокс», шею мыл ежедневно. Даже раз в день, перед уходом заглядывал в осколок зеркала, лежавший на подоконнике кухни. Под срастающимися на переносице басмачьими бровями, на него смотрели болотные, глупые мальчишеские глаза. Харитон недовольно сжимал губы, щипал над ними пушок, бросал последний критический взгляд и ставил осколок назад. Общий внешний вид, конечно, желал лучшего, и это значительно портило ему настроение, но глядя на других, еще хуже себя, успокаивался. В конце концов – он не самый завалящий. Пойдет вот летом грузчиком на станцию, заработает деньжат, справит себе кой-какую одежонку.

О своей влюбленности в «Настеньку», как он ласково про себя ее называл, Митька-Харитон никому не рассказывал. Собственно, какая влюбленность? Так, просто красивая мечта, а на красоту всегда хочется смотреть, разгадать ее тайну. Это была тайна за семью печатями. Не дай Бог, кто-нибудь узнает об этом: засмеют, опозорят. Особенно, он боялся родственников. Уж перед кем он не хотел опростоволоситься, так это перед ними, дедом Самсоном в первую очередь. И что за жизнь! Ни с кем нельзя поделиться о том, о чем хотелось больше всего говорить. Не просто говорить, а целыми днями говорить. С Ванькой нельзя, он двоюродный брат Настеньки. С Генералом вообще – копец, тот забракует Харитона на веки вечные, скажет, что он чокнутый или больной, одним словом – не мужчина. Хотя Харитон не раз замечал, как тот уважительно разговаривал с Анастасией Андреевной. Даже раз Харитону показалось, что Генерал покраснел, когда увидел ее проходящую мимо них. Ну, а Асланян, то есть «Слон» – тот… в общем, не стоит с кем – то делиться, не по – мужски это.

К чему может привести эта «дурная» увлеченность красивой учительницей, Харитон не знал, и не хотел знать. Просто ему было хорошо. Как будто мир изменился с появлением Анастасии Андреевны. За короткий срок Харитон прознал все из биографии «училки» от ее двоюродного брата, то есть своего дружка Балуевского: что полунемка, что родители на целине, что бывает у бабки Нюры не часто. Что совсем недавно вышла замуж за милиционера Власина Андрея было всем известно. А, что уже беременна узнал в конце учебного года от Эльпиды. Эта новость ему очень не понравилось, и «Настенька» даже стала ему немного неприятна.

– Так уж и беременна, откуда ты знаешь? – спросил он неприязненно Эльпиду.

– Дак, моя мама говорила, я подслушала, когда она разговаривала с теть Леной.

– Бабы всегда что-нибудь напутают или присочинят, – криво усмехнулся Харитон.

– Это – кто бабы? Моя мама? – обиженно зачастила Эльпида вслед Митьке Харитону, уже догонявшего Генерала. Харитон быстро обернулся и на ходу бросил:

– Да нет, успокойся, не мама! Я имел ввиду тебя! – он скорчил рожу и фыркнув, побежал дальше.

Харитон позволял себе такое к ней отношение потому, как знал, Эльпида все поймет и простит. Как соседка и одноклассница, она была незаменима. Всегда так получалось, что она была в нужном месте и в нужное время, чтоб помочь. Сначала он не догадывался, почему она так безотказна во всех его просьбах, пока «Слон» не подсказал, что, по всему видно, он ей нравится, прибавив, что очень жаль, что сам он, Слон, не на его месте. Что грубиян Харитон не достоин такой симпатичной девчонки, а главное, такой доброй. У Слона дома все были какими-то нервными, все говорили громко, или кричали, вечно, чем-то недовольные, а от пухленькой Эльпиды веяло покоем и мягкостью. Ну, как такую дивчину не полюбить? Но, видимо, не по душе ей такие слоноватые парни, как он.

Слон свое прозвище не оспаривал: мало того, что фамилия Асланян говорила сама за себя, и сам он был здоровенный ростом и весом. Ребята – греки, в основном-то, незавидного маленького или среднего роста. Высоких почему-то раз два и обчелся. Они с дружком Харитоном были примерно одного роста. Слон себя считал самым сильным в школе, да и среди соседей, а может и во всем поселке из ровесников, а Харитон был, на его взгляд, жидковат, хоть жилист и цепок. Слон любил задираться и потом подраться, а вот друганы его и Генерал, и Митька-Харитон, не любили это дело. Но, если кто допечет, то спуску обидчику не давали. Слон завидовал их выдержке, старался подражать им, но куда ему, вспыльчивому и драчливому?

* * *

Ирини с детства нравились гармонисты. Гитара тоже нравилась. У Ваньки Балуевского была отцовская старая обшарпанная гитара, на которой постоянно рвались струны. Хорошо, у отца завалялись запасные. Но как он пел! Русские песни «Катюша», «Бьется в тесной печурке огонь», «Севастопольский вальс». Такой молодец! Сидела бы, и часами слушала. Да неудобно. Скажут еще чего…

Эх, голос у Ваньки, ей бы, Ирини, такой. Но вот на гармошке он играть не умел. Как хорошо, что греки музыкальный народ. Среди них немало гармонистов. Самый лихой гармонист – Савка Александриди. Ох, как она отплясывала под его гармонь! Могла часами петь частушки и плясать на пару со своей боевой подругой Ксенексолцей. Они были неразлучны. На вид целые тети, они совсем недавно перестали играть с пацанвой в лямбду или альчики, или гонять в Казаков-разбойников и лапту. Равных им игроков не было. Уж если бежали – никто не мог догнать, если по бите ударили – улетит не найти. Тогда, бегая с пацанами своего и помладше возраста, Ирини с подругами потихоньку научилась от них ругательным словам. Говоря на языке матов им казалось, что они уже взрослые и все про жизнь знают даже может лучше других. В доме у Христопуло никогда не матерились, и Ирини следила за собой, боялась, вдруг сорвется с языка. Эльпида вообще не материлась, а Мария-Ксенексолца умела так виртуозно это делать (школа дяди Мильдо с заготзерновской работы), что любо – дорого было послушать. У Ирини так не получалось, и она мечтала научиться делать это именно красиво. Что ей и удалось впоследствии. Но это будет потом. Недавно дома с Хариком и Яшкой они вспоминали чуть ли не смертельный случай в их детских играх. Два года назад, весной Ирини с Марией и Эльпидой играли в лапту с пацанами – Хариком, Яшкой, Митькой-Харитоном, Балуевским Ванькой и другими ровесниками на пустыре неподалеку от дома. Игра была в разгаре, команда Ирини выигрывала и, как всегда, она с силой ударила – бита со свистом пронеслась, задев по касательной живот Ваньки. Он упал без сознания. Генерал и Митька, подбежав к своему другу, стали поднимать, а он даже глаза не открывает, никак не реагирует.

С перепугу, думая, что убила его, Ирини убежала в сторону кладбища и спряталась за оврагом в низких кустах. Там ее и нашли Мария с Эльпидой. Сообщили, что он жив и, что отец с бабой Нюрой собираются прийти с жалобой к Роконоце. И что лучше ей не попадаться соседке на глаза. Ирини вернулась домой, когда стемнело. Заглянула в окна – посторонних дома не было. Роконца отругала ее, как могла. Генерал потом сказал: «Ну и сила у тебя! Человека убить можешь». Ирини виновато отмалчивалась.

Оказалось, что у Ваньки был свищ на животе, который не заживал около года. Он как-то показывал его ребятам. Бита пролетела, задев головку свища, и с силой вытянула его корень. Вытекло много гноя и крови, но через три недели рана зажила и зарубцевалась. Ванькина баба Нюра, в тот день, когда внук упал в обморок, приходила жаловаться Роконоце на бандитку – дочь, а через две недели специально пришла отблагодарить потому, как рана благополучно заживала. Иван тогда был вместе со своей бабусей и сиял, как медный тазик, стреляя глазами в сторону Ирини. Отец Ивана передал для Ирини хороший подарок – белый кружевной носовой платок, видимо принадлежавший когда-то жене, и коричневый кусок хозяйственного мыла.

– Возьмите подарок от Ваниного отца для избавительницы, – торжественно протянула баба Нюра газетный сверточек, смущенной Ирини.

– Да, нет, не надо, что вы…

– Бери, бери. Если б не ты, не знаю, когда бы кончились его мучения, свищ этот немало крови ему и мне попортил, – и бабуся впихнула сверток ей в руки. Подарок всем понравился. Особенно мыло.

С момента чудесного избавления от вредной болячки Ванька Балуевский смотрел на Ирини благодарными глазами и называл «избавительницей». Поговаривали даже, что был в нее влюблен. Но такие вещи Ирини не любила слушать, тем более среди греков это считалось плохим тоном, позволять кому-то выказывать к себе какие-то чувства, тем более, поощрять их. Да и не до чувств было. Она в этом ничего не понимала. Вот в Индийских фильмах, любовь была красива! Столько кругом красоты и роскоши! В Индии, наверное, не знали, что такое шесть месяцев ходить в валенках и ватнике. Судя по всему, Индия – сказочная страна, где все красиво, и все друг друга любят. Фильм «Бродяга» с Раджем Капуром в главной роли, они с Марией, Эльпидой и Кики ходили смотреть раз десять, а то и больше. Ах, как Радж Капур любил свою Наргиз! Разве способен кто-то из своих греков на такую любовь? Она, конечно, помнит родителей, как они хорошо относились к друг другу, но все это было как-то… по-другому.

И потом болезнь и смерть отца – все это было так страшно, больно и некрасиво.

Отца похоронили на третий день. Много земляков провожали его в последний путь. Его братья, сестра причитали, мама плакала, дети тоже. Но было это просто и естественно, как бы подтверждая мамины слова – «отмучился». Все думали о том, что в ином мире ему будет лучше. Многие старые, пережившие много горя, даже завидовали ему: им тоже хотелось в лучший мир. Никто в семье не заметил, чтобы мама так уж убивалась о некогда любимом муже. Ирини же хотелось чего-то такого большого, необыкновенного. Или ничего. К этому «ничего» она была готова. Потому как давно научилась принимать жизнь такой, какая она есть, и жить одним днем, не заглядывая в следующий. Хотя, конечно, они с подругами иногда мечтали о будущей прекрасной жизни, о добром, ласковом муже. Большом доме и детях. Чтоб их было не больше двух-трех, как это в семьях у многих русских. Но это в будущем, а пока им нечего думать о семье. Да и кто сказал, что сладкая жизнь начинается с собственной семьи? Самое лучшее время, как говорила Роконоца дочке, сейчас. Так что нечего его упускать: гуляй и радуйся жизни. На днях все три подруги ходили вместе фотографироваться. Братья Харитон с Яшкой тоже запечатлелись вдвоем на память. На фото Мария с Ирини ядреные красавицы. Эльпида против них худая, но тоже симпатичная. Втроем они не пропускали хоросы. Танцевали с первого до последнего танца. Если пропускали, то очень редко. Никому подруги не уступали не только в неутомимости, но и языкастости. Говорили: «Ну уж эти, особенно, Ксенексолца, за словом в карман не полезет».

* * *

Очень опечалился Харитон, когда узнал, что новая учительница немецкого языка ушла в декретный отпуск, не доработав до конца учебного года. С одной стороны, он был рад, что не будет уроков немецкого языка, на которых он кирпично-буро краснел, отвечая урок. Не знал, куда смотреть и куда руки девать, с ужасом переживая, что подумают о нем одноклассники, часто терялся и не впопад отвечал на заданный вопрос. Но к своему удивлению и, наверное, на удивление других, он за две четверти подряд получал по языку отлично. Это, при том, что он всегда, как почти все одноклассники, заявлял, что немецкий язык – фашистский язык и учить его намеренно не будет. Так оно и было, до появления Анастасии Андреевны. Ну что ж, с ее уходом, хоть не придется краснеть. С другой стороны – теперь тошно было ходить в школу. Без нее как-то все стало неинтересно и пусто. Не было того чувства ожидания, что она может появиться из-за угла коридора, из класса или учительской, когда можно было, как бы невзначай попасться ей на глаза.

Лежа в постели, Харитон думал о ней и ее муже. Он завидовал ее мужу – красавчику в милицейской форме, отмечая, что эта форма ему, Дмитрию, была б больше клицу. Как повезло этому щеголю: он видит Анастасию каждый день. И вообще… Дальше он не давал себе думать. Но мысли вертелись вокруг нее неотвязно. Как жаль, что он еще салага. Слава Богу, в этом году закончится школьная жизнь. А ведь могло же случиться, будь он постарше, что не этот милиционер Власин Сашка, а он – Дмитрий Харитониди женился бы на ней. Мысли путались, плавали вокруг него, не давали спать. Он подолгу смотрел сухими, горячими глазами в ночное пространство и с трудом засыпал. Так длилось долго. Пока не узнал, что она скоро родит. Харитон ожидал такое когда-нибудь случиться, но не так быстро. Известие это немного оглушило его, и он даже, при случае, сам завел об этом разговор с Эльпидой:

– Ну, Эльпида, как это тебе удается все узнавать раньше других? – спрашивал он, сощурив глаза и дергая ее за длинный толстошерстный, домашней вязки, шарф.

– А что такого? – удивленно поднимала та свои крутые, вразлет дуги бровей. – Вся Осакаровка знает, это ты узнаешь все последним. Если б не я, то и вообще ничего не знал бы. – Она мотнула шарфом, задев ему лицо и наклонилась к снегу. Через секунду в него летел снежок. Харитон успел увернуться.

Ухватил ее за шарф, и оглянувшись, притянул к себе.

Неожиданно он увидел ее лицо так близко, что испугался и безотчетно ослабил руку. Соседушка посмотрела на него с заметным удивлением и, нагнувшись, снова зачерпнула снегу. Но не стала лепить снежок, стряхнула снег, принялась поправлять свой шарф. Небо было серым, а свежий снег был тем приятнее, что, как бы осветлял этот неприветливый холодный день.

Ну и совсем памятным был день рождения сына Анастасии Андреевны. В то воскресенье Митька-Харитон направлялся к Генералу, а Эльпида выскочила со своего двора с этой новостью. Харитон знал, что это просто повод, чтоб поговорить с ним.

– Харитон!

– Чего?

– Новость знаешь?

– Что сегодня воскресенье, знаю. А что?

– Немка наша, Анастасия, сына родила! – выпалила одним духом Эльпида.

– Анастасия Андреевна?

– Да, она! Вес – три килограмма!

Вредная соседка смотрела на него победным взглядом.

Митька Харитон круто повернулся, застрял в калитке. Столкнулся с выходящим Хариком Христопуло. Забыл руку подать.

– Ты что, не в себе? – спросил тот улыбаясь и все еще протягивая руку.

Митька поспешно пожал ее.

– Генерал дома?

– Дома.

Медленно, размышляя, пошел к дому. «Вечно эта Эльпидка с со своими сообщениями». Не понравилась ему эта новость. Подумав: «Ну, а ты как хотел?» – вздохнул и решительно направился к ступенькам.

Ну родился ребенок, ну и какое ему дело! Пусть будет счастлива молодая мама. Он сердито пнул толстую палку. Жаль, теперь она не скоро появится на горизонте. С ребенком только дома сидеть. Баба Нюра, хоть и с палкой, небойсь, сама к ней будет ходить. Сердце его на секунду сжалось и хмуря брови, глядя себе под ноги, он медленно поднялся по деревянным ступенькам. Генерал открыл ему дверь.

– Ну, что? У дружка твоего пополнение, – первое, что он спросил у Генерала и удивился, как тот моментально среагировал:

– А ты откуда знаешь?

– А ты откуда знаешь про кого я говорю? – спросил Харитон, глядя в упор.

Генерал чуть отвернулся:

– Ну, так у меня всюду друзья, есть среди них дружок один – Власин. Если не ошибаюсь, ты ведь про него спрашиваешь?

– Про него. Эльпида выбежала доложить, как будто принц наследный родился, а я к тебе, как раз шел. Вот и поздравь от нас дружка своего.

– Увижу – поздравлю, куда денусь, – с деланной ленцой отвечал Генерал.

– Рад, небось, мильтон сыночку. Что-то мне этот лейтенантик чем-то не нравится, а чем не знаю, – чуть ли не прошипел, сузив глаза Харитон, усевшись на тяжелый, грубо сколоченный табурет. Генерал искал карты, сыграть в скамбил.

– Рассказал бы, что за гусь этот Власин, – попросил Харитон, когда тот уселся и принялся раздавать карты.

– А что он тебя так волнует?

Харитон не отвечал, смотрел в сторону. Яшка, видя, что друг не в настроении, буркнул:

– Гусь, как гусь – нормальный. Правда, гуляет потихоньку от жены. – Яшка сказал и голос его пресекся, он явно пожалел сказанному, – но, это – между нами, – предостерег он, серьезно посмотрев на Харитона. Тот присвистнул:

– Да ну! Точно? – Харитон даже приподнялся, недоверчиво заглядывая в глаза друга.

– И начерта он тебе сдался? Ладно, хватит об этом! – непререкаемым тоном потребовал тот.

Не замечая резкого голоса и сухого взгляда Яшки, Харитон плюхнулся на табурет и затеребил в руках свою шапку ушанку:

– Изменяет Анастасии Андреевне? Не даром он мне не нравился, подлец!

Харитон с минуту молчал, потом спросил сухо:

– И давно он это практикует?

– Тише ты! Я тебе сказал – хватит об этом!

Харитон не слышал его. Со свойственной юности искренностью и категоричностью он еще минуты три высказывал свое возмущение постыдным поведением Власина.

– Не вздумай сболтнуть Ваньке, – спокойно предупредил Генерал, как только Харитон, зло уставившись в одну точку, замолчал.

– И вообще, какое наше дело? Не наше это дело, – добавил он и, почему-то хлопнув картами по столу, крепко выругался так, что Харитон, как бы протрезвев после пьянки, растерянно посмотрел на него:

– Ты чего?

– Ничего!

Оба они отвели глаза и перевели разговор.

* * *

Часто, еще девчонкой, Ирини забегала к доброй русской соседке, живущей напротив их дома. Баба Нюра была приветливой бабусей, разговаривавшей с ней и внуком Иваном, как со взрослыми, пересыпая свою речь всякими поговорками и прибаутками. Так, например, при появлении Ирини на пороге, бабуля, бывало, лежала среди дня на кровати, кряхтя, она поднималась и приговаривала: «Лежи Фекла, еще не смеркло!». На всякие случаи ее жизни у нее было соответственное чудное выражение типа: «Ихним же салом, да по их мусалам!», «Не путай Божий дар с яичницей!», «Из грязи да в князи!», «Чему быть того не миновать!», «Не лезь вперед батьки в пекло!», «Бровь дугой – пусть работает другой!» и множество других поговорок и пословиц. Но чаще всего ей приходилось повторять: «Нет худа без добра!», «Без труда не вынешь и рыбки из пруда!» и «Человек предполагает, а Бог располагает!». Ирини интересовалась о чем это она, и баба Нюра все объясняла.

Благодаря ей, Ирини, говорившая на трудном русском с большим акцентом и ошибками в окончаниях, обогатила свой разговор умело употребляя около сотни всего этого языкового разнообразия вполне к месту, и даже остро к месту. Да, и Иван, спасибо своей бабушке, вырос веселым, находчивым и языкатым. По крайней мере, в карман за словом не лазил. От него Ирини тоже набралась немало. Повзрослев, она стала замечать за Иваном знаки внимания к себе, но никак не реагировала на них: даже смешно было. Во-первых, он был ее младше на целый год, а это считалось ненормальным: мужчина должен быть на лет пять-семь старше. А это что? Ей восемнадцать, а ему семнадцать! К тому же русский. И разговора быть не может, придумал тоже. Так-то он ей нравился своим веселым нравом. С таким не соскучишься. Друг – товарищ это – да, но не в мужья ж ему лезть. Так во всяком случае, рассуждали ее подруги Ксенексолца с Эльпидой, да и сестра. Кики вообще возмутилась, что какой-то «аспроматенос», мог позволить себе позарится на ее сестру.

– Да он ничего еще и не предлагал, – просто смотрит в мою сторону. Точнее, высматривает, – отмахивалась Ирини.

– А что, больше никто не «посматривает» в твою сторону? – поддразнивала ее Кики.

– Не замечала. Один Ванька и смотрит.

– Ты ж наша голубоглазая красавица! Наши греки вообще дураки. Сроду хорошей девушки не видят, пока не ткнешь, – в сердцах бросила сестра. Ее маленькая Анечка ползала по комнате вокруг нее. Эльпида вместе с Марией-Ксенексолцей, помогали Ирини с охапкой стиранной одежды.

– А я замуж не спешу. Что там хорошего? – насмешничала в таких разговорах Ирини, – битой быть, как ты, Кики, не хочу. Рожать, стирать, убирать, варить, угождать мужу, – тоска. Уж лучше старой девой остаться, – убежденно добавила она.

Буранило и вьюжило уж несколько дней. Из дома невозможно было носа высунуть в выходной, и Ирини решила перегладить все вещи и свои, и братьев.

Ворох тряпок постепенно уменьшался. Ирини гладила тяжелым чугунным утюгом, который ставила греться на печь. Щеки ее раскраснелись и полыхали ярким румянцем от жаркой утюжки.

Кики посмотрела на нее с укором:

– С тебя станется, дура! Но, хочешь, не хочешь, а замуж надо выходить. Мужиков не так уж и много. Сама знаешь. Тем более хороших.

Ирини хмурила брови.

– А ты довольна своим муженьком?

Кики молчала, занятая складыванием выглаженных рубашек братьев. Взглянув на сестру, ответила:

– Так себе. Работяга, зарабатывает, но слова ему поперек не скажи… Вспыльчивый, не дай Бог!

– Ага… Сразу кулаки в ход пускает… Я б его убила, – озлобилась Ирини.

Мария, быстро и умело складывающая глаженные вещи, в раздражении махнула рукой:

– Да ладно о нем! А Ванька этот, хоть бы симпатичным был, какой-то узколицый. Один нос торчит, – Вот и хватит о нем говорить, – вспылила Ирини, – нашли мне тоже жениха! Парень он, как парень, друг Генерала и Харитона. Посмотрел один раз на меня, теперь все, куда там жених! Разговаривает со мной, что теперь ему глаза отводить, чтоб ничего не подумали?