Мир без завтрашнего дня

София Бёрк

Мир без завтрашнего дня

I. Самое начало

– «Take me to the magic of the moment on a glory night… Where the children of tomorrow dream away in the wind of change…»1 – тихо напевал старый магнитофон со сложенной на бок антенной, и в гробовой тишине, повисшей над городом, ему подпевал один-единственный голос.

Все остальные спали, как и полагается после отбоя, потушив везде свет и оставив светильники лишь на дозорных башнях, где каждые шесть часов происходила пересменка, и у центральных ворот, где в маленькой будке сидел сторож на случай, если отряд разведчиков вернётся раньше. Что, впрочем, бывало не часто, поскольку с каждым годом руины прежнего мира становились всё менее и менее проходимыми для обычного человека: некогда уже изученные маршруты всё чаще приходилось менять из-за обвалившихся мостов, рухнувших зданий или затопленных улиц, по которым теперь можно было перемещаться только на лодках. Совсем как в Женеве.

Там из-за обильного сезона дождей река вышла из берегов, поглотив практически весь город, не тронув разве что несколько высоток, где в итоге местные выжившие устроили лагерь. Причём, достаточно удобный и безопасный, так как, к счастью, заражённые не умели плавать, а другие люди не могли подобраться к ним незамеченными.

Единственный минус – отсутствие электричества, хотя ходили слухи, что жители научились обходиться и без него, откатившись на уровень Средневековья над чем многие насмехались, в открытую радуясь, что их такая участь миновала. Ведь чуть более пятнадцати лет назад, в первые дни Апокалипсиса, ознаменовавшего закат цивилизации, военные смогли удержать основные столицы мира, превратив их в свои цитадели.

Одной из них стал Берлин, где сейчас и разносилась мелодия, которой подпевала двадцатилетняя Барбара, мечтательно смотря в ночное небо и представляя, как генерал Ленз Шуберт снова войдёт в ворота их лагеря, расскажет о зачистке какого-нибудь участка, а после на пару с губернатором Хейком Вельтманом объявит о начале ежегодной Инициации – состязании, в котором участники доказывают свои силу и ловкость. Победителем же достаётся право вступить в ряды разведчиков, о чём мечтал каждый, так как им дозволено всё: от скидок в магазинах и бесплатных сигарет до возможности выходить за периметр в любое время дня и ночи и путешествовать по всему миру без каких-либо ограничений.

Правда, в путь отправлялись не для того, чтобы увидеть прекрасные пейзажи или найти тихий уголок, где не будет заражённых, что заполнили всю Землю буквально за считанные недели и с тех самых пор не отдавали ни клочка. Скорее, наоборот, для каждого это был шанс познать мир, узнать, каким он был прежде. Возможно, даже посетить свой дом, который пришлось в спешке покинуть, как это пятнадцать лет назад случилось с Барбарой и двумя её братьями – старшим Энтони и близнецом Филиппом, ставшим знаменитым поэтом Берлина, также мечтающим выйти за ворота и посетить другие страны, чтобы написать о них.

Особенно это касалось Эйфелевой башни, которую, он пока видел лишь на фотографиях журналов, стопками пылившихся в шкафу наряду с другой макулатурой, иногда используемой для розжига костра на случай, если последний запасной генератор в городе сдохнет, и придётся ждать два-три дня, пока разведчики принесут новый. Чего, к слову, может и не произойти из-за того, что заражённые не сидели на месте и, казалось, сколько их не истребляй – каждый раз откуда-то приходит несколько сотен ещё более быстрых и смертоносных чудовищ, которым ничего не стоит буквально на клочки разорвать целый отряд опытных военных.

Хотя всё же слабое место у заражённых было: они совершенно не выносили серебро. Прямо, как какие-нибудь вампиры из старых сказок, почему в обойме каждого разведчика находилось по четыре патрона, выплавленных из этого материала из расчёта на то, что рано или поздно пуля долетит до своей цели, нанеся непоправимые увечья. В остальных случаях твари имели поразительную способность к регенерации, из-за которой даже до зубов вооружённые солдаты пропадали без вести, и никто не мог найти их трупы.

Бывало, конечно, что спустя несколько недель после пропажи кому-то удавалось вернуться обратно в лагерь, но это случалось настолько редко, что обычно уже спустя три дня поиски прекращались. Имя человека переносили из списка пропавших без вести в список мёртвых, выкапывая за воротами Берлина символическую могилу, которую потом сможет навещать его семья.

Остальным же оплакивать погибшего запрещалось, потому что, по мнению Губернатора, скорбь стопорила процесс развития общества и, если кого и надо было жалеть, так это детей, которые никогда не смогут жить нормальной жизнью, если застрянут в этом мире без завтрашнего дня, где нет места мечтам, планам и надеждам и где любые чувства уступают инстинктам, главный из которых – выжить любой ценой. И неважно, что на самом деле хуже было тем, кто помнил, как в один момент по всем телевизорам, радио и громкоговорителям объявили о чрезвычайной ситуации и приказали старикам, женщинам и детям срочно эвакуироваться, а мужчинам – встать в ряды обороны.

Барбаре вот, например, было всего пять, когда это случилось, однако в отличие от многих своих сверстников она не могла забыть образ матери, еле сдерживающей слёзы при виде военного билета отца – простого менеджера, телосложением напоминающим спичку, из-за чего автомат в его руках смотрелся несуразно и даже смешно. Что уж говорить о полном боевом снаряжении, в которое его нарядили и погнали на верную смерть, после чего мама стала единственным маяком… пока безумная толпа не разъединила их, так и не позволив потом снова найти друг друга, сколько бы она, Лип или Тони ни кричали.

Спасибо какой-то женщине, чудом успевшей затолкать их в уже отъезжающий грузовик, так как именно благодаря ей Барбара сейчас могла сидеть на крыше, а её братья спать в своих кроватях, будучи абсолютно уверенными в том, что никто не перегрызёт им глотки и не вспорет животы. По крайней мере, до тех пор, пока они не нарушат установленный Губернатором закон, к чему, слава богу, склонности ни у одного, ни у второго не было. Хотя Марлен – та самая женщина, что спасла их и взяла на себя роль приёмной матери – всё равно переживала.

Особенно за Барбару, ведь ей ничего не стоило задеть кого-то, едко пошутить и даже подраться, о чём свидетельствовало несколько шрамов. Один из самых заметных «украшал» щёку, как напоминание о том, как четыре года назад на одной из улиц Берлина на неё и Липа напали какие-то парни, схватили за куртки и с силой потащили куда-то в тёмный переулок. С какой конкретно целью – никто тогда выяснять не стал. Тем более, что стоило одному из нападавших достать нож, вероятнее всего для того, чтобы просто припугнуть, как Барбара отшатнулась и, удерживая на своём плече схватившую её руку, первая ударила парня ногой. Быстро и мощно.

Лип же, не умея драться так же хорошо, как сестра, смог лишь увернуться от полетевшего ему в лицо кулака и выиграть пару секунд для того, чтобы Бэбс продолжила атаку, не боясь запачкать футболку в каплях чужой крови, хлынувшей из разбитого носа. Хотя даже так из-за численного преимущества совсем избежать травм не удалось – Липу успели заехать в бок и разбить бровь, а Бэбс поцарапали ножом, оставив на усыпанном веснушками лице небольшую белую полоску, которую позже оценили все.

Разумеется, кроме Марлен, которой было стыдно за то, что её приёмная дочь так безрассудно ввязалась в драку, и не важно, что сам генерал Шуберт похлопал тогда шестнадцатилетнюю Барбару по плечу и сказал, что в будущем из неё обязательно выйдет хороший разведчик. Как, кстати, и получилось: ровно через год её взяли в команду к Ноэлю – среднему сыну знаменитого Роджера Матье, который до самой своей смерти был правой рукой губернатора – и, казалось, жизнь стала лучше. В первую очередь засчёт того, что о бытовых вещах можно было забыть: еды всегда хватало, ресурсов первой необходимости тоже, а если нет – через какое-то время, вне общего распределения, они запросто попадали в руки прямо из-за стен.

Так, например, Филипп, стремящийся к новым знаниям для написания своих рассказов, не раз первым получал доступ ко многим очень интересным и необычным книгам и фильмам, а также историям, которые сестра берегла специально для него, изредка заменяя их фотографиями. А всё потому, что пересказ произошедших событий давался намного легче, чем описание даже самых захватывающих пейзажей с обрушившимися циклопическими металлическими конструкциями и городскими парками,со временем разросшихся в буйные леса. И причина тому ясна, как день: Бэбс слишком далека от искусства в эстетическом его понимании, поэтому куда проще найти старый фотоаппарат и начать снимать на него, чтобы по возвращению брат сам выбрал лучшие кадры и позже детально описал всё увиденное в своём толстом блокноте с пожелтевшими страницами.

Остальные же в семье и не стремились спрашивать о том, какого побывать на руинах других стран, что говорило о незаинтересованности в том, ради чего с раннего возраста обучают стрельбе, рукопашному бою, вождению автомобиля и английскому языку, который Барбара продолжала совершенствовать до сих пор, находя привычным болтать на нём уже практически без акцента со своими коллегами на протяжении всей вылазки. В том числе для того, чтобы не выдавать своего происхождения встречающимся на пути чужакам, которых с каждым становилось всё больше и больше.

Самыми говнюками были сумасшедшие байкеры в кожаных жилетах с вышивкой в виде черепа в красной каске и ярко-золотыми крыльями, где красовалась надпись «Ангелы Ада». Однако местные жители называли их просто и коротко, – «Ангелы» или «пернатые» – наплевав на дань уважения их клубу, развалившемуся на несколько маленький резиденций, где отныне царит полная анархия, добравшаяся до Германии не сразу, а только несколько лет назад. Да и с таким агрессивным напором, что никто не стал разбираться в том, кто, зачем и почему – вместо этого власти Берлина поставили цель оберегать новую столицу не только от заражённых, но и от людей вроде этих байкеров, первая серьёзная стычка с которыми у Барбары произошла в девятнадцать лет.

Тогда их отряд прибыл на перевалочный пункт у границы с Чехией, где, по данным разведки, мог находиться бункер со всем необходимым для улучшения забора, к тому времени, превышающему высоту в пять метров засчёт кучи строительных материалов, натасканных рабочими из других уцелевших построек. А дальше… если спросить, как всё произошло, Барбара не ответит. Не только потому, что не сможет описать словами те чувства и эмоции, что захлестнули от прилива адреналина, но и потому, что в какое-то мгновение их отчаянного сражения один из «пернатых» несколько раз ударил её головой о бетонную стену, заставив потерять сознание. И не на пару минут или часов, а на три недели, во время которых вся семья сидела у койки в лазарете, несмотря на убеждения медиков, что куда лучше готовиться к худшему.

В конце концов, ведь даже при пробуждении ожидает участь не лучше: нарушение моторики рук, систематические сильные головные боли и получение некоторых определённых проблем с психической деятельностью, «благодаря» чему о возвращении в разведчики можно забыть. Так как никому не нужен солдат, который теперь не может толком держать пистолет или нож и в некоторые моменты не способен отдавать отчёт о своих действиях, доказательством чему стали первые же сеансы реабилитации.

Если так, конечно, можно было назвать то, чем Барбара оказалась вынуждена заниматься на протяжении нескольких месяцев вместе с психотерапевтом Мартой Хэйз, пока Лип усердно готовился к Инициации, а Тони продолжал заниматься фермерством, даже не задумываясь о том, чтобы так же, как близнецы, выйти за стены. И это с учётом умения обращаться с оружием и попаданием прямо в яблочко, что, похоже, было отличительной чертой всех Кёнингов.

Ну, или уже не всех.

Всё, что осталось у Барбары – особая чуткость, позволяющая услышав малейший шорох, со скоростью света выключить песню и успеть скатиться по черепице раньше, чем исчезнувший в окне силуэт успел заметить вышедший на улицу старичок.

– Какого чёрта ты не спишь?! – одновременно с зажёгшейся свечой прозвучал позади неё хриплый голос, заставивший подпрыгнуть от страха и машинально спрятать магнитофон за спину.

Только когда тусклые жёлтые лучи очертили контур лица и подсветили зелёные глаза, Бэбс с облегчением выдохнула.

Энтони же, потирая переносицу, чтобы разогнать остатки глубокого сна, вялой походкой подошёл к огромной пятилитровой бутылке, чтобы налить оттуда в помятый железный стакан воды.

– У меня к тебе тот же вопрос.

– Я услышал шум и решил проверить, что это, – негромко произнёс брат. – Хотя, наверное, стоило догадаться, что перед таким важным событием ты вряд ли сможешь уснуть, и подсыпать тебе за ужином снотворное.

– Что ж, в таком случае в следующий раз обязательно так и сделай, – на долю секунды губы Бэбс расплылись в ухмылке, и плевать, что в кромешной темноте этого было не увидеть. – Могу даже, если что подсказать, в каком именно шкафчике Ма его хранит, чтобы сэкономить тебе время.

– Не смешно, Бэбс, – залпом опустошив стакан, Тони впился в неё недовольным взглядом, ставшим за последние несколько месяцев вполне привычным. – Ты же в любом случае понимаешь, что не попадёшь на Инициацию, так что нечего лишать себя сна и уж тем более лазить на крыши с магнитофоном, потому что не дай бог кто-то услышит…

– И мне влепят выговор, я знаю, – перебила она раньше, чем брат смог продолжить. – Но, с другой стороны, я ж не виновата, что мой мозг не хочет засыпать из-за мыслей о том, как должен уделать всех, включая мелкого Матье, чтобы в конечном итоге получить звание разведчика.

– Тебе незачем думать о том, что и как он станет делать, потому что это его испытание, а не твоё. Так что давай, марш в кровать, – в попытке сымитировать приказной тон заговорил он, махнув рукой, и пошёл обратно в сторону коридора. – Утром нам с тобой ещё раскладывать продукты для ярмарки, а потом идти к Акселю.

– Не-не, нахер Акселя, Марту, Донну, Лори и остальной персонал лазарета, – тут же замотала головой Барбара, услышав следов тяжёлый вздох. – Во-первых, они ни черта мне не помогают, напротив, делают всё возможное, чтобы я больше никогда не вернулась в строй. А, во-вторых, даже если принять участие в преодолении полосы препятствий я не смогу, то хоть наблюдателем стану. Буду стоять прямо возле финиша вместе с Винсом, который замолвил за меня словечко перед генералом.

– Генералом? Генералом Лензом Шубертом? – обратно повернувшись к ней, переспросил Энтони.

– Да, чувак, перед ним. Он у нас здесь один, если ты вдруг забыл, – Бэбс скрестила руки на груди и сделала вид, будто не заметила возмущения в голосе брата из-за того, что Ленз, успевший стать условным членом их небольшой семьи из-за симпатии к Марлен, снова лез куда не надо.

На этот раз со своей надеждой на то, что полученная травма ещё не крест на карьере разведчика, и сестра, вопреки прогнозам их лучших врачей, обязательно станет такой же, как раньше: резвой, быстрой, изворотливой, сильной и психически устойчивой.

«Нужно лишь время» – как любил ещё добавлять он, на что та всегда в утвердительном жесте кивала, как бы соглашаясь с этими словами несмотря на то, что, если чудо и произойдёт, то нарушения в восприятии окружающего мира не исправить. Её так и будут на протяжении всей жизни преследовать тремор и посттравматический синдром, а это значит, что выходить дальше ворот категорически запрещено. Ведь случись во время вылазки приступ, и она не сможет толком постоять за себя, так, как сделала бы это ещё пару лет назад, о чём так же каждый раз спешили напоминать другие разведчики, наблюдающие за тем, как Барбара своими трясущимися руками показывала своему близнецу, как правильно наносить удары армейским ножом, выполняя все движения по-детски медленно.

– Но… боже… – Тони в бессилие опустил голову, отчего огонёк свечи слабо задрожал, но не потух. – Не понимаю, откуда в тебе это упрямство после всего того, что с тобой случилось? Там же может произойти всё что угодно.

– И всё же, из разведчиков, если ты помнишь, я не увольнялась, – она оттянула ворот футболки и сняла с шеи металлический жетон, на котором были выгравированы её имя, фамилия и номер отряда. – А значит, имею полное право на участие, пускай и в роли наблюдателя. Тем более, как я уже сказала, Винс будет со мной, не парься.

– Ладно, чёрт с тобой! – сдался Энтони и побрёл в сторону тёмного коридора с тремя дверьми, ведущими в их комнаты. – Если не хочешь меня слушать, то пожалуйста! Но тогда в случае чего сама будешь объясняться с Марлен.

– Без проблем, – бросила Бэбс ему вслед, а как только фигура исчезла, снова очень-очень тихо включила магнитофон, принявшись слушать песни любимых «Скорпионс» до тех пор, пока с улицы не донеслись первые голоса.

Принадлежали они стражнику у ворот и местным жителям, что, несмотря на ещё не вышедшее из-за горизонта солнце, начали выползать на улицу для встречи разведчиков, сразу передавших заведующей хранилища два мешка с припасами, а медикам – раненых, лица которых все рассматривали с особым вниманием, чтобы понять, нет ли случайно среди них их близких.

– Сегодня все на удивление целы, – послышался голос какого-то мужчины, вставшего рядом с сонным, но жующим на ходу бутерброд Липом и Барбарой, вытянувшей шею для того, чтобы отыскать своего напарника.

Им был Винсент Найт – парень со светлыми, чуть отросшими волосами и тонкими, гармоничными чертами лица, не сочетающимися с грубой военной формой, которую пришлось перешивать после той мясорубки с «Ангелами». Хотя он оказался одним из немногих, кому удалось отделаться лишь лёгким пулевым ранением, позволившем уже через месяц вернуться обратно на службу.

– Бэбс! – поймав на себе зелёный взгляд, разведчик аккуратно растолкал зевак и приблизился к близнецам, чьи щёки уже успели слегка порозоветь от прохладного, февральского ветра. – Вот уж не думал, что вы придёте сюда в такую рань.

– Ну, не можем же мы пропустить всё самое интересное, верно? – коричневые брови изогнулись вместе с уголками губ в провальной попытке скрыть радость от долгожданной встречи, по привычке, начавшейся с взаимных объятий. – Я, кстати, смотрю, вас немного потрепали.

– Наткнулись на парочку ловушек, расставленных мародёрами из Карловых Вар, а так ничего серьёзного, – отмахивается Винсент, покосившись на солдат, что отделились от медиков и стремительно понеслись в свой район. – Вы главное как? Готовы?

– Так точно, – Барбара отвечает необычайно бодро и звонко в то время, как всё ещё жующий Филипп, кажется, совершенно их не слушал, хотя, по-хорошему, откликнуться должен был первым.

Ведь это ему сегодня придётся доказать всем, что он первую очередь боец, и только во вторую поэт, сочиняющий небольшие рассказы с размышлениями о том, что было бы, если не появись заражённые. Если бы учёные в своё время нашли способ сдержать болезнь и вернуть всё на круги своя. Если бы не было этого пятиметрового железного забора, вооружённых дозорных башен, склада с запасами еды и оружия (которым так или иначе должен уметь владеть каждый житель на случай, если какая-нибудь преступная группировка решит попробовать отобрать их территории, ценившиеся сейчас дороже чистого золота) и уроков по тому, куда нужно воткнуть нож, чтобы человек быстро и тихо истёк кровью…

– Господа, прошу не толпитесь! – на этот раз послышался хриплый голос Губернатора, одетого в достаточно тёплую тужурку, напоминающую ту, что была и у генерала Шуберта, приказавшему стражнику ударить три раза в колокол для того, чтобы собрать абсолютно всех на главной площади.

Там ещё с прошлого вечера установили прилавки, на которых теперь были разложены всевозможные угощения. Не хватало разве что весёлой музыки для того, чтобы подумать, что всё это происходит не в мире, пережившем апокалипсис, а в совершенно обычный день той, прошлой жизни. И что толпа подростков у входа в район разведчиков собралась там не для того, чтобы забрать специальное снаряжение для первого этапа Инициации, а для того, чтобы принять участие в празднестве.

Во всяком случае, этого больше всего хотелось Марлен, отказывающейся воспринимать то, что близнецы, вместо того, чтобы, как раньше, угощаться с таким трудом добытым шоколадом, теперь сами готовятся к выходу за ворота: один для того, чтобы наконец пройти полосу препятствий, другой для того, чтобы вместе с Винсентом и ещё парочкой человек занять позиции на контрольных точках. И это невзирая на протесты медиков и страх приёмной матери, которая не хотела бы снова лицезреть всю ту картину, что по сей день стояла перед глазами. Не хотела бы снова сидеть у койки несколько часов подряд, разговаривая с обмякшим телом, а после плакать при контакте с заметно ослабевшей рукой, не способной с первого раза перезарядить пистолет, над чем в открытую не стеснялись насмехаться все «зелёные» солдатики, в то время как более опытные товарищи пытались не акцентировать на этом внимания.

В конце концов, даже если бы запротестовали и они, то ничего не поменялось: Барбара слишком упёртая, чтобы слушать даже бывшего начальника Ноэля, удивлённого тому, что Найт, невзирая на усталость, быстро заскочил в дом, принял душ, переоделся в более чистую форму и в срочном порядке выдвинулся к полосе препятствий. Остальные же должны были дождаться святого отца Габриэля, являющегося такой же неотъемлемой частью Инициации, как и, Губернатор каждый год начинающий столь грандиозное мероприятие с речи о том, как образовалось поселение и как обычные солдаты, тогда ещё не знающие, с кем им придётся сражаться, отчаянно оборонялись несколько дней подряд, и всё для того, чтобы сейчас они все могли без страха стоять на этой земле.

– В те тёмные времена погибло много наших братьев и сестёр, солдат и мирных жителей, – говорил он так, чтобы слышала вся площадь, – но и сегодня опасность всё так же стоит на пороге, потому что заражённые не желают отступать. Похоже, они думают, если им удалось загнать нас в угол пятнадцать лет назад, то теперь они – короли этого мира. Что мы не сможем дать им отпор. Но это не так! С каждым годом наша инфраструктура улучшается, а ряды бойцов успешно пополняются, и сегодняшний день – не исключение!

Толпа в ответ, как бы соглашаясь с каждым произнесённым словом, тихонько начала ликовать, послушно умолкнув уже через несколько мгновений для того, чтобы дать произнести самую долгожданную и одновременно волнующую сердца многих фразу:

– Да начнётся же Инициация!

II. Гром среди ясного неба

– О, Отец наш святой, – громко, так, чтобы слышал каждый житель лагеря, начал молиться Габриэль, сложив руки в специальном жесте, – помоги детям своим в сегодняшнем испытании. Помоги им путь истинный и убереги от всякого зла. Аминь.

– Аминь, – повторил завершающую формулу Губернатор, после чего посмотрел почему-то на черноволосого коротышку Сиджи, настолько сильно выпятившего грудь вперёд, что стоит нанести один удар и он лопнет.

Прямо, как воздушный шарик, над чем кто-нибудь обязательно бы да посмеялся, если не одно «но»: он – один из членов семьи Матье. Так же как был когда-то Роджер, а теперь его старшие дети Ноэль и Ирэн, для которой, казалось, апокалипсис был тем, о чём она мечтала каждую рождественскую ночь, пока остальные дети просили себе плюшевые игрушки или кукольные домики.

Особенно сильно это проглядывалось в чёрных, как смоль, глазах, что всегда с презрением смотрели в том числе и на генерала. Что уж говорить об участниках Инициации, весело машущих рукой своим матерям на выходе за ворота, где их ожидал бесконечный лабиринт обшарпанных, полуразрушенных районов с чёрными глазами заброшенных зданий и торчащими из земли рёбрами-арматурами, от одного вида которых захватывало дух.

В хорошем смысле.

В плохом лично Филипп никогда не размышлял, пускай знал по фильмам и рассказам, что когда-то земля выглядела куда лучше. Например, на улицах не встречались обгоревшие останки автомобилей, брошенных в первые дни катастрофы, а люди не бросали всё, что у них есть лишь бы быстрее покинуть страну и уехать в более безопасное место. Порой даже нелегальными способами, из-за чего вирус распространился по континентам слишком быстро, проникнув даже в Новую Зеландию и Новую Каледонию.

Целыми и невредимыми остались разве что какие-то маленькие острова, куда раньше не ступала нога человека и, возможно, никогда уже и не ступит, если Лип не получит звания разведчика, почему, когда остаётся шестьдесят секунд до начала испытания, приходится с максимальной сосредоточенностью занять позиции. В первую очередь для того, чтобы внимательно изучить полосу препятствий и выбрать самый оптимальный, быстрый и безопасный маршрут даже с учётом того, что заражённых здесь быть не обещает.