Обещание острова

Он быстро договорился об аренде студии для него этажом выше кабинета, а Джо в качестве ответного жеста помог ему с ремонтом. Яна не пугало оформление на работу человека, не имеющего нужной квалификации. За несколько лет на Реюньоне, где он, как мог, лечил больных в хижине, затерянной в центре вулканической котловины Мафате, Ян научился со многим справляться самостоятельно. Без помощника и без компьютера. Присутствие Джо вносило нотку безумия, которой не хватало его практике. С таким работником не было двух дней, похожих один на другой! В самом начале жителей острова Груа несколько удивляли манеры этого высокого блондина с багровым, словно вытесанным топором лицом, который встречал их непринужденно, как если бы стоял за стойкой бара. Некоторых его стиль одежды – растянутые майки, дырявые джинсы и шлепанцы из двуцветного пластика – даже шокировал. Как и собачка Джо, не отходившая от хозяина ни на шаг. Это был джек-рассел-терьер Прозак, получивший кличку за свои антидепрессивные свойства. Но теперь, когда обитатели Груа лучше узнали Джо – его чувство юмора, доброжелательность, огромную самоотверженность, – положительное мнение о нем сделалось единодушным.

К приходу Оливии Джо собрал волосы в хвост и навел порядок на столе, то есть собрал письма в стопку и спрятал в ящик свои любимые вырезки из журналов. Молодая женщина должна была появиться с минуты на минуту и привести дочку. Как обычно, девочка постарается сделать так, чтобы он подпрыгнул и едва не опрокинулся на спину вместе со стулом. Это была их постоянная игра. Поэтому он принял излюбленную позу, осторожно балансируя на грани потери равновесия, и стал ждать, когда его напугает тонкий голосок.

– Бу-у-у!

Джо театрально изобразил удивление, Прозак сделал то же, для порядка гавкнув пару раз, а девочка подпрыгнула от удовольствия и ее черные тугие косички взлетели над головой, похожие на пружины.

– Попался! Попался!

– Да, опять, – безропотно признался он и посадил малышку на колени. – Однажды у меня случится сердечный приступ, и моя смерть будет на вашей совести!

– Скорее обвинят множество сигарет, которые ты выкуриваешь за день, – возразила Оливия, похлопав его по плечу.

От этого прикосновения его лицо залилось краской. С самого детства красивые женщины вызывали у Джо неконтролируемую реакцию, из-за которой он вытерпел немало насмешек. Его румянец бросался в глаза, как свет маяка при входе в порт, несмотря на красные пятна на лице, которые немного смягчали общее впечатление. Положение Джо усугубляло малоприятное ощущение, будто он сунул голову в тостер.

– Как там Ян? – обеспокоенно спросила Оливия, не обращая внимания на волнение, которое она вызвала.

– Не ахти… В некоторые дни даже не может сам ходить и мне приходится провожать пациентов в кабинет.

– Нужно все-таки уговорить его прооперироваться.

– Я вообще не секу в медицине… Тем более в починке бедра, но, если это сможет поставить его на ноги, поговори с ним. Он к тебе прислушивается.

Ничего не сказав Яну, Оливия уже разработала для него специальную программу, которая должна была подготовить его к операции. Она заключалась в поддержании амплитуды движений в местах соединения суставов, в укреплении мышц и тренировке их гибкости. Она знала, что, если он будет добросовестно выполнять все упражнения, послеоперационное восстановление пройдет легче, а боли исчезнут быстрее. Пока он еще не решился, Оливия являлась в кабинет трижды в неделю и занималась с Яном. Он выделял на каждый сеанс ровно двадцать минут, делая перерыв между консультациями.

– Ладно… Сегодня мы аккуратненько поработаем с твоими квадрицепсами.

Док признавал, что он плохой пациент, но с Оливией становился сама покорность и покладистость. Поэтому он без единого возражения улегся на смотровой стол, подложив под колено подушку.

– Ты еще похудела, правда? – заметил он, вглядываясь в нее снизу вверх.

– Док, я пришла не на консультацию. Так что сосредоточься на упражнении! Напряги переднюю мышцу бедра, прижимая заднюю часть колена к подушке. Повтори это несколько раз. Начни с серии из тридцати повторов.

– Ты скажешь, если тебе понадобится помощь с дочкой? Ты уже давно не просила нас с Джо прийти и посидеть с ней вечером.

– Это ты завуалировано намекаешь на то, что я редко с кем-то встречаюсь? Давай, напрягай мышцу сильнее! Я хочу, чтобы ты раздавил эту чертову подушку! Представь себе, что это тот самый мужик, который недавно вынул твои верши и стащил у тебя омаров.

– Странный способ драки, ну да ладно… Расквашу ему морду задней частью колена!

При этих словах из прихожей донесся громкий детский смех.

– Вот видишь? Девчонка нас обожает! Джо никогда не перестанет изображать из себя клоуна.

– Хуже всего, что он даже не старается быть смешным специально.

– Джо ничего не делает умышленно. Это его принцип. А заодно и основа его обаяния… Готово, шеф, выполнил все тридцать раз!

– Тогда переходи на вторую ногу.

– Не верь я свято в твой профессионализм, я бы задался вопросом, на фига это все.

– Ты не можешь не ворчать, – вздохнула Оливия. – Знаешь что? Я готова заключить с тобой договор.

– Да что ты? Какой же?

– Если ты возьмешь себя в руки, обещаю, что стану внимательнее к себе.

Ян, который выглядел теперь озабоченным, сел на край стола и надел брюки, решив, что сеанс окончен.

– Если я правильно понял, этот договор предполагает, что я соглашусь на операцию. Так?

Оливия довольно кивнула:

– Я же, со своей стороны, обещаю тебе постараться немного отклеиться от дочки… Дать себе чуть-чуть свободы. Почаще выбираться из своей скорлупы.

Ее голос прервался, и Ян догадался, как тяжело далось ей это признание.

Еще никогда Оливия так не раскрывалась. Вспомнив о перенесенных ею испытаниях, Ян понял, что не может отказаться от договора, который она ему предложила.

Глава 5

Оливия решила припарковаться в пятидесяти метрах от дома, рядом с часовней Святого Леонарда в верхней части городка. Характерный грохот ее старой микролитражки мог разбудить дочку. И даже всполошить ее, если она узнает, что мама уезжала из дома. Немного раньше Оливия уложила Розу в присутствии Джо, чтобы девочка не испугалась, если, разбуженная плохим сном, проснется и вдруг увидит его.

– Мне больше нечего делать, – пожаловался Оливии ее друг, который получал удовольствие от игр с девочкой. – Почему ты ей не сказала, что уходишь?

– Тсс! Я впервые ее вот так бросаю.

– Ну вот, чуть что – сразу громкие слова.

– Не хочу, чтобы она запаниковала.

– Ну и кто из вас двоих сейчас трусит? Ты или Роза?

Оливия наклонилась к зеркалу и в очередной раз нервно провела помадой по губам.

– Кстати… Загляни на кухню, я испекла тебе печенье.

– Классный способ сменить тему.

– До скорого, Джо! Спасибо за все!

– Интересного кино!

Оливии редко приходилось ходить по улицам поселка поздно вечером. Под белым светом луны каменные фасады выглядели загадочно, будто за ними таилось множество разных историй. Сто лет назад понятия «загородный дом» не существовало. Понятное дело, улицы Келюи были тогда гораздо оживленнее, чем сегодня. Женщины в куаффах[2] спускались к мосткам, чтобы постирать белье, толкая тачки и прихватив с собой металлические стиральные доски. Оливия привыкла, что в это время года ставни у всех закрыты и поселок кажется призрачным, словно застывшим во времени, как и белая часовня на вершине холма, возвышающаяся над крышами. Привыкла к тому, что ее дом – единственный обитаемый на всю улицу, но это ее не напрягало. Она, напротив, воспринимала это как залог спокойствия. Никто не явится и не потревожит ее.

Она вошла во двор своего дома; белая галька заскрипела под подошвами, и Оливия пересекла его на цыпочках. Свет на втором этаже не горел, плач не слышался. Только ухала сова и подрагивала под ветром калитка сада. Женщина осторожно приоткрыла дверь, сняла в прихожей туфли и в колготках заскользила по паркету гостиной.

– Уже? – встретил Оливию устроившийся на диване Джо, которого явно разочаровало ее скорое возвращение.

– Сеанс в кино заканчивается довольно быстро.

– А он не пригласил тебя выпить вина? – вяло удивился Джо, не отрываясь от документального фильма из жизни животных, где показывали долгую и трудную миграцию гну в Танзании. Оливия тоже заинтересовалась фильмом, чтобы не отвечать на вопрос.

– Ну и? Как тебе мое печенье?

– Дико вкусно! Гениальная идея – добавить туда Smarties!

Глубоко натянутая кепка закрывала половину его лица, и Оливия порадовалась, что не придется встречаться с его изучающим взглядом и признаваться, что поспешила сбежать, едва на экране пошли титры, – в темноте соврать проще.

– Извини, но мне пора отпустить моего бебиситтера.

– Почему?

– Пока шел фильм, он не прекращал бомбардировать меня сообщениями, так что, думаю, он там не справляется.

Спутник отнесся к словам Оливии скептически и придержал ее за руку, чтобы она подольше посидела с ним.

– Роза уже большая.

– Да, но и более капризная.

Оливия выдернула руку. Какое свинство критиковать дочку, такую разумную и покладистую! В некотором роде использовать ее. На обратном пути она даже заплакала за рулем своей дребезжащей машины. Заплакала над тем, насколько она смешна, как ей трудно общаться с мужчинами, какая она напуганная на самом деле. В чем она могла упрекнуть своего сегодняшнего спутника? А ведь на острове тридцатилетние холостяки не встречаются на каждом шагу. Не отвадила ли она самого соблазнительного? Или единственного? И теперь придется ждать следующие десять лет? Тем не менее Оливия чувствовала себя так, будто избавилась от тяжелого груза. Капризная коробка передач переключалась легче, чем по дороге туда. Сама она дышала свободнее и глубже. Это доказывало, что она приняла правильное решение.

В последние четыре года они с Розой как будто забаррикадировались дома. Сплели прочный кокон, в который был доступ всего нескольким друзьям. Уютное гнездышко в самом отдаленном маленьком поселке на Груа. Они жили в размеренном ритме, перемещаясь между детским садом и кабинетом Оливии. Она подгоняла свои часы приемов под расписание дочки, которая была ее единственным приоритетом. Жители острова все хорошо понимали. В частности, Гастон. Бывший рыбак с надорванной спиной, блокированными суставами плеч и коленей. Один из ее постоянных пациентов. И самый ворчливый.

– Гастон, твоя очередь! – позвала она его, пока он увлеченно читал в приемной один из популярных журналов.

Оливия проводила его в маленький кабинет, примыкающий к большому залу, оставив мадам Сарфати заниматься на велотренажере.

– Добрый день, Ко, – приветствовала его велосипедистка, используя дружеское обращение «Ко», к которому привыкли многие поколения островитян. – Видишь, я готовлюсь к «Тур де Франс».

– Начни с велогонки вокруг острова, – подначил ее старик.

– Ну что, займемся упражнениями прошлого раза? – Оливия лишила его желания веселиться.

– Я бы предпочел массаж, – пробурчал пациент.

– Не лентяйничай… Нужно все это размягчить и укрепить, если хочешь, чтобы спина меньше болела… Массаж будет в конце, если ты хорошо поработаешь.

– Слушай, мы же не в школе!

– Еще как в школе, Гастон… Добро пожаловать в школу спины! Ложись на живот, начнем со сфинкса[3].

– Сфинкс на Груа, кто бы мог подумать.

– Больше всего, Гастон, я восхищаюсь энергией, которой ты не жалеешь на споры со мной.

– Я всегда знал, что ты ко мне неравнодушна… Хотя сегодня вечером ты намерена мне изменить.

– Все-то ты знаешь.

– Жозетта сказала, что ты идешь в кино. Она встретила в булочной Лионеля, и он как раз только что говорил об этом с Франком.

– Теперь я лучше понимаю, как на Груа работает сарафанное радио.

– Самое надежное из всех, это точно!

Документальный фильм закончился, путешествие гну успешно завершилось, и Оливия проводила Джо до двери. Он долго отказывался, но ей все же удалось с ним расплатиться. Правда, исключительно печеньем. Полным пакетом, размером соответствующим ее симпатии к нему. Мужчина, по своей привычке, густо покраснел и опустил глаза. Ему не удавалось скрыть нервозность. К концу дня без единого глотка алкоголя его лихорадило, он, казалось, вот-вот хлопнется в обморок. Руки, засунутые в карманы, дергались, их пробивала неконтролируемая дрожь. Оливия сделала вид, что ничего не замечает. Ее друг сражался с собой весь вечер, и она знала, что он делал это ради Розы. И ради нее. Не было ли это маленькой победой в его долгой борьбе? Как показать ему, что она им гордится? И что ее чувство благодарности в определенном смысле усилилось?

– Повторим на следующей неделе, если захочешь, – предложил он, несмотря на свое состояние.

Женщина состроила гримаску:

– Я посмотрела программу кинотеатра, и меня ничего не заинтересовало.

– Жаль.

– Ну да, жаль.

Она пожала плечами и быстро подошла к Розиной кроватке. Или, скорее, к кровати целой армии плюшевых игрушек, которые надежно охраняли спящую девочку. Оливия улыбнулась, заметив очки, аккуратно водруженные на морду собачки, шарф, обмотанный вокруг шеи обезьянки, и носки, без единой складки натянутые на лапки панды. Здесь явно побывал клоун Джо. Она просыпалась? Или он приготовил ей сюрприз на завтрашнее утро?

Когда Роза спала в такой позе – подняв руки вверх и повернув ладошки к потолку, – Оливии хотелось взять ее на руки и крепко прижать к себе. Девочка выглядела такой расслабленной, такой доверчивой, такой хрупкой. Женщину прошила дрожь. Так бывало каждый вечер, когда она укладывала дочку, перед тем как лечь самой. Волна любви вздыбливала волоски на руках, вызывала слезы и смех одновременно. Никто другой не поднимал в ее душе такую волну. Никто и никогда. Ни один мужчина.

Она поправила очки на собачке, для порядка надела на мишку шляпку, а потом выбрала для девочки одежду на завтра. Джинсы, удобные для прогулки на велосипеде – на этот раз без страховочных колес. Подготовка дочкиной одежды была для Оливии своеобразным способом защиты. Помощью в сохранении привычного ритма жизни. Безмолвное обещание, которое она давала Розе каждый вечер: не допустить, чтобы их маленькому счастью что-то угрожало.

Глава 6

– Ты слышишь меня? Оставайся со мной! – повторял Алексис девочке, которую только что положили ему на руки.

Через несколько минут после теракта во временный госпиталь ворвался подросток и передал проходившемуся мимо врачу скорой помощи залитое кровью тельце. Его движения были резкими и порывистыми – так избавляются от готовой взорваться бомбы. После этого парень скорчился у стенки и зажал уши ладонями, чтобы не слышать вопли раненых и раздающиеся снаружи взрывы.

– Оставайся со мной, слышишь?

Напуганные глаза девочки, черные и яркие, поймали взгляд Алексиса. Они говорили, что она доверилась врачу. Они были колодцем, на дно которого он только что провалился. Увидев зияющую рану, которая пересекала шею, Алексис сильно сдавил ее пальцами, чтобы пережать артерию и остановить кровотечение. Нужно торопиться! Поставить венозный катетер, найти свободную койку в хирургии и позвать коллег, чтобы ее срочно прооперировали.

– Быстро! Отойдите, дайте пройти!

Алексис за рекордно короткое время научился в ситуации наплыва раненых оценивать серьезность ранения и шансы жертвы на выживание. Отделять тех, кем нужно заняться в первую очередь, от тех, кого не спасти, и от менее тяжелых, которые могут подождать. Но в данный момент его затопили эмоции, и он не был способен на сортировку. Этот едва четырехлетний ребенок не должен умереть у него на руках. Зашить в ране артерию, не самая сложная задача, вероятно.

– Быстро, быстро! Отойдите в сторону, пропустите!

Из раны, хоть и зажатой пальцами, продолжала течь кровь, и девочка бледнела на глазах. Ее спокойствие сбивало с толку. Даже пугало. Она периодически теряла сознание, а когда приходила в себя, смотрела на него не отрываясь. Временами, когда ее взгляд уходил в сторону и закатывался к потолку, он думал, что теряет ее. Но она возвращалась. Всегда.

– Оставайся со мной, слышишь?

Вполне возможно, она не понимала по-французски ни слова. Но ему было необходимо говорить с ней по дороге в оперблок. Чтобы она не засыпала. Чтобы знала, что не одна, что он не ослабит давление пальцев. Что он ее не бросит…

– Все в порядке, Алекс?

Алексис мигнул, и оживленные коридоры госпиталя как по мановению волшебной палочки превратились в спокойную и уютную спальню. Почему Валентина лежит на его постели? И почему он так сильно сжимает ее руку? Он отпустил ее, и сцепленные челюсти тоже понемногу расслабились.

– Ой, больно! – взвизгнула она и показала следы, оставленные его пальцами на запястье.

– Прости… Но что ты здесь делаешь?

– Я услышала, как ты кричишь посреди ночи, и проснулась… Ты попросил меня остаться.

– Правда? Я это сказал?

– Да, и для тебя это было очень важно, судя по всему… Вот я и уснула рядом с тобой.

Алексис потер висок, чтобы справиться с эмоциями: сон, точнее, болезненные воспоминания о нем, так и не исчезли.

– Спасибо, – просто ответил он. – Спасибо, что ты здесь…

Валентина с улыбкой пожала плечами, встала и открыла ставни.

– Наконец-то я пригодилась старшему брату и буду и дальше с удовольствием это делать. Позвоню, пожалуй, начальнику, спрошу, можно ли взять отгул.

Алексис пролежал в постели три дня. Тело требовало отдыха, разум – успокоения, и для этого нужно было отгородиться от внешнего мира. А еще требовалось время, чтобы совершить посадку. По-настоящему приземлиться. Валентина сумела оставаться незаметной весь переходный период, но при этом ухаживала за выздоравливающим. Приносила ему еду, домашнее печенье, травяные настойки «Спокойной ночи», пастилки долипрана на всякий случай, салфетки и стопки чистого белья. И даже если некоторые ее старания бесполезны – брат не расстается со старой одеждой и отказывается принимать душ, – он хотя бы ест, повторяла она себе. А это же главное, правда? Дети были менее терпеливыми и понимающими. К их величайшему огорчению, им было запрещено беспокоить дядю. Но стоило матери отвернуться, они тут же приклеивались ухом к двери. Никаких звуков не было слышно, рычание дикого зверя тоже не доносилось. Но не пугала ли их тишина еще больше?

– А если он умер? – забеспокоился Дамьен.

– А смерть – это больно? – развил тему Орельен. – Это грустно? А шум при этом бывает?

После той ночи они больше не слышали его криков. Он даже не храпел. Между тем маленькая сирийка каждую ночь возвращалась в его сны. С тем же взглядом, полным отчаяния. А он так же старался ее спасти. И каждый раз он не успевал добраться до операционного блока – просыпался, вздрагивая всем телом, и беззвучно хватал ртом воздух. Как если бы он не хотел знать продолжения или не желал его переживать. Милость сна, в отличие от реальности. Поднявшись с постели через несколько дней, Алексис наконец познакомился с миром Валентины. С миром миниатюрным, поверхностным и как будто банальным в сравнении с бедами и драмами планеты, с которыми он имел дело в последнее время. Полное несовпадение, о котором Валентина не догадывалась.

– Дети требуют телевизор большего размера. Но планшеты – это же практично. Никаких споров! Каждый может смотреть программу, какую хочет. Что ты об этом думаешь?

– Ничего…

Не думать ни о чем – ни о том, что было раньше, ни о будущем. Эту роскошь он надеялся себе обеспечить. Раствориться в окружающем, мягко погрузиться в настоящее вместе с двумя компаньонами, лучше которых не придумаешь, с теми, что всегда бурлили идеями и помогали очистить голову от всех мыслей: с пазлом на восемьдесят деталей, строительством чего-нибудь из лего, мультиками Ниндзяго, связкой стеклянных шариков, соленым тестом для лепки… Когда они стали играть в «Семь семей», он быстро сообразил, что лучше давать им выиграть.

– Ух ты, опять продул… Слишком вы крутые.

– Дамьен жульничал, я видел, как он заглядывал в твои карты.

– Неправда! Врешь!

Алексис быстро привык к постоянным перебранкам партнеров. К зачастую совершенно неожиданным вспышкам обид, грозящим перерасти в позиционную войну. К капризам четырехлетнего Орельена, к невероятным фантазиям шестилетнего Дамьена, к пронзительным окрикам тридцатидвухлетней Валентины. К ссорам за едой. К слезам, которые прекращаются так же неожиданно, как начались. К большому значению карточек в игре «Покемон». К мягким игрушкам, разговаривающим крякающим голосом. К телеуправляемым машинкам, проезжающим у тебя между ног, когда ты этого меньше всего ожидаешь.

Шли недели, и он все чаще ощущал себя самозванцем, непрошено заявившимся в эту квартиру. Занимающим чье-то чужое место. Место отсутствующего. Того, чье имя никогда не произносилось. Это ощущение становилось особенно сильным, когда Дамьен просил его помочь с уроками, а Орельен требовал, чтобы только он и никто другой вытер ему попку. А еще по вечерам, когда черные головки опускались ему на колени и требовали рассказать сказку. «Дядя Алексис, иди сюда, дядя Алексис, сделай то…»

В такие моменты он не испытывал никакой гордости, никакой радости, никаких нежных чувств к ним. Вместо этого он чувствовал себя виноватым. Как ему приспособиться к сбивающему с толку поведению обитателей этого подгримированного мира? Мира, где проблемы взрослых отправлялись за запертую дверь. Но однажды вечером Валентина рассказала ему все, предварительно несколько раз проверив, точно ли дети заснули.

– И речи быть не может о том, чтобы я взял шмотки твоего парня! – подтолкнул он к признаниям сестру, когда она стала уговаривать его попользоваться вещами из шкафа. – Жуть какая-то, он даже трусы не взял… смылся, как вор.

– Тсс!

Реакция сестры удивила его. Она побледнела, а мысль о том, что дети могли это услышать, вызвала у нее панику. Именно в тот день он наконец-то решился выбросить свой рюкзак и купить себе одежду. Шорты было бы проще натягивать на загипсованную ногу, но неизвестно, найдет ли он их в марте. Валентина идею одобрила. Она утверждала, что, отправившись за покупками, он преодолеет важный этап. Возможно, это и стало причиной того, что в тот же вечер она поделилась с ним своими секретами, решив, что теперь он способен их воспринять. Тот тип, чье имя она по-прежнему отказывалась называть, ушел однажды утром. После ссоры и накануне отъезда в отпуск. Срочное задание по работе, только что узнал о нем, холодно объявил он. Поездка в Париж на три дня к данному моменту длилась больше полугода. Валентина призналась брату, что прошла через разные стадии, описала всю палитру пережитых ею эмоций. Стыд от необходимости объяснять случившееся близким. Надежда на то, что он однажды вернется. Гнев. Да, тщательно скрываемый гнев. Притворство: нужно делать вид, что ты всем довольна, потому что единственное, что важно, – это счастье детей. Злость, которая прячется за улыбкой, играет и поет песенки. Облегчение от неожиданного приезда брата. Чувство появившейся опоры – даже если эта опора колченогая. Открытие: ты в семье не единственная несчастная.

– А ты еще пыталась подсунуть мне его пижаму! – возмутился Алексис как раз в тот момент, когда она собралась расплакаться. – Могла бы обойтись без этого.

– Хоть на что-то пригодилась бы… А что я должна делать со всеми его вещами?

– Завтра я пойду снимать гипс. Как насчет того, чтобы по дороге заглянуть в «Эммаус»[4]?

– Пойдешь снимать гипс?

– Прошло больше трех недель… Я не собираюсь ходить в нем всю жизнь.

– Уже три недели? – удивилась Валентина. – Ты прав, понемногу разобрать вещи не помешает.

– Вот уж точно.

– Только мы сделаем это скрытно. Не хочу, чтобы дети все поняли.

– Нет проблем, они как раз уйдут в школу… Но это такие отвратительные шмотки, что я не уверен, возьмет ли их «Эммаус».

– Прекрати!

– Я попытался тебя рассмешить.

Валентина скорчила рожицу, как часто делала, когда они были маленькими.

– Не знаю, захочется ли мне когда-нибудь над этим посмеяться… Но все равно спасибо, Алекс. Спасибо, что ты здесь. Теперь моя очередь сказать это тебе.

Глава 7

Яну нравилось море гладкое, как стекло, и чтоб ни дуновения ветерка. Зеркальная поверхность воды становилась тогда одного цвета с небом. Сероватая зелень поглощала все вокруг, даже горизонт. Этим мартовским воскресным утром, присев на низкую каменную стенку, доктор размышлял о том, что ему недавно посоветовал его друг, бывший врач острова. Почему он не может посмотреть на себя со стороны? Оценить собственную болезнь? Люсьен прав: если он найдет кого-то вместо себя, ситуация изменится. Ему не придется отказываться от операции. Особенно если получится вызвать новенького заранее, понаблюдать за ним несколько дней и удостовериться, что тот подходит. Да, надо будет поработать на опережение. Остров – необычное место. Сюда редко приезжают случайно. И не часто на нем остаются. Это подразумевает осознанный выбор, готовность идти на уступки, согласиться с ограничениями. Что до него самого, он о своем решении ни разу не пожалел.