Сказки Солнца. Дети Пустоты

Софи Фаблер

Сказки Солнца. Дети Пустоты

Сердечная Песнь

В далёкие и давние времена вокруг Облачной башни Короля Солнце цвёл невиданный сад. Был полон он всевозможных цветов, трав и деревьев. От часа к часу сменяли они друг друга, отцветая и зацветая вновь, а Солнечное Королевство благоухало от утра к вечеру и от вечера к утру.

И хранили тот сад певчие Птицы.

Сотворила тех Птиц Пустота с помощью Тьмы. Собрали их из отблесков в темноте Ночи, дуновений ветра и редких ещё осколков разбитых сердец, которых станет лишь больше со временем. Рассудили тогда Великие Истины, что целее будут их создания в саду Короля Солнце. Были прекрасны те Птицы до самых кончиков перьев на крыльях своих, что носили за плечами. Летали они по саду, неспособные подняться выше кромки деревьев Королевства Солнца. Полюбил Король крылатых созданий и выучил петь древние Песни. Песни, что знали лишь зачинатели миров, имя которым во все времена было Великие Истины. Следом разучили Птицы мелодии, что таились внутри них. Лились с губ их мелодии сладкой водою, рождаясь в глубине их тел, так похожих на людские, если бы не оперенье до самой груди, да длинных кистей рук и ступней ног. Кому счастливилось в ту пору увидать одного из них, что отдыхал среди цветущих ветвей деревьев сада королевского, тот не знал больше покоя. Как же мог забраться юноша так высоко? Как же не срывалась вниз девушка почти у самой макушки дерева? Пока не мазнёт по воздуху великий взмах крыльев, а тот юноша и та девушка улетят прочь – в глубину сада, лишь тогда увидевший понимает, что не люд был перед ним.

Поил Король Солнце светом своим Певчую стаю досыта и подарил каждому по серьгам, в знак признательности за покой в королевском саду и пение дивной красоты. И струились по королевскому саду Песни, полные древней магии и птичьих ритуалов. Пели Птицы для Короля в вечерний час, предрекая смену дня и приветствуя Ночь. Слушал их Король и создал Звёзд, сплетая Песни и собственные искры, а следом отправлял их на небесную гладь, что тогда ещё был черён с приходом Ночи. Так наполнилась небесная гладь первыми Звёздами и сияли они для людей, а Птицы продолжали хранить королевский сад.

Срединой сада было дерево, что раскинуло ветви над прекрасными цветами у своих корней. Сердечное Древо имя было ему. Единственным было оно среди других деревьев, кого сам Король Солнце нарёк именем, когда привёл за собою жизнь в этот мир. Долго он растил его на радость всего Подсолнечного мира и венчало оно собою королевский сад. Дарило то Древо любовь созданиям Солнца и всем живым существам. После буйного цвета весны на ветвях Древа росли плоды полных жизни Сердец. Сочной мякоти они полнились и бились дурманящей музыкой, оттеняя птичьи песни. Теми сладостными звуками, что были не знакомы Птицам, созданным Тьмой и Пустотой.

Очарованная биением плодов, не решалась стая садиться на ветви того дерева. Не решалась даже подлететь к нему, лишь склоняя набок головы в своём пении. Слушали Птицы биение на восторженном расстоянии. Так научились они песням, сплетяющимся с сердечной любовью.

Мать их Пустота приходила с топей да болот и просила Короля Солнце позаботиться о детях её. Опасалась она чарующего биения сердечных плодов и того, что потеряют рассудок Певчие Птицы от музыки любви. Музыки, что не знакома тем крупицам, из которых сложились их птичьи тела. Музыки желанной, но недоступной для них. Король Солнце лишь смеялся на всё, говоря, что много столетий в его королевском саду царит покой и ничто его не нарушит.

– Прислушайся ко мне, милый ровня, – качала головой Пустота. – Знаю я детей своих, как ты знаешь каждый уголок нашего Подсолнечного мира. За веком покоя может прийти и другой – тревожный век.

Продолжал смеяться Король Солнце словам её. Был он ещё самоуверен в ту пору и думал, что лучше всех созданий знает истину, ведь, он – есть свет их мира. А уж ослушаться его и не посмеет никто.

Наблюдала Тьма за ними из теней своих и качала головой вместе с Пустотой. Не могла она выйти к ним – так и неприглашённая Королём Солнце. Когда отдавали они ему Певчую стаю, тот лишь Пустоте позволил пройти в Королевство своё. Не считался тогда Солнце с той, кто живёт в темноте, хотя вместе они собрали из двух оборотных сторон друг друга тех теней, что населяли его Королевство. Не любил Король вспоминать об этом и делал вид, что сам сотворил детей-теней. Знала Тьма то, как права Пустота. Прекрасная Певчая стая имела изъян такой же, что и все создания их мира – любопытство. То самое любопытство, которого от самого начала миров был лишён Король Солнце. И не понимал он, что даже сытые светом Птицы могли поддаться сладостному биению любви и вкусить её, не предназначенной тем, кто рождён Пустотой. Погибнет Сердечное Древо разорённое стаей, что вкусив однажды сердечной любви, будет искать её всюду и ничто боле не утолит их голода. Ничто не наполнит их существа тем же жаром, что несёт в себе Абсолютная Любовь, сокрытая в мякоти плодов того дерева.

Глух был Король Солнце ко всему, но решил в успокоение Пустоты строго настрого запретить Птицам срывать плоды Сердечного Древа. Чтобы сгладить свой же запрет, одарил он стаю королевскими перстнями, что украсили их длинные белые пальцы.

Шли за Ночью дни. Всё чаще Птичья стая собиралась вокруг дерева, подпевая биению плодов, ароматно дурманящих неизведанным. Всё ближе и ближе подлетали они к нему. Струились вокруг мерного сердечного стука голоса их, обволакивая и проникая внутрь. Там перемешивались они друг с другом и становились Сердечной Песнью. А Король Солнце дивился той песне, отвергая беспокойство оруженосцев своих – Хмурого Вечера и Бодрого Утра. Те видели, как коротко задевали спелые плоды пальцами своими Птицы. Нерешительно они ласкали их, не прекращая свою дивную Песнь, пока Король был поглощён делами своими.

– Ваша Светлость, – боязливо говорил молодой Утро. – Стая твоя облюбовала Сердечное Древо не только из-за его красоты!

Никого не слушал Король Солнце, смеясь над каждым, кто говорил о стае. Знал Король, что не тронут они сладостных плодов, ведь, он запретил, а слово его – выше любых желаний. Вечно будет слушать Король Песни Птичьей стаи. Вечно будет разливать любовь из сока Сердечных плодов по Подсолнечному миру. Вечно будет стоять его королевский сад.

Но в час Ночи далёкой от любого нынешнего дня упал один из Сердечных плодов на землю и покатился в садовые травы. Открыл глаза один из Птиц, вынырнув из под мягкого крыла своего брата. Услышал он дурманящее биение рядом с ними и спустился с деревьев вниз – в траву, где лежало вожделенное Сердце. Трепетало восторогом дыхание Птицы, когда коснулись пальцы его горячей плоти плода. Дрожа всем телом своим птичьим, поднёс он к лицу опавшее Сердце и вдохнул его аромат – горько-сладкую смесь с терпкими травяными оттенками, и ноздри его расширились в блаженстве. Позвал Птица своих братьев и сестёр, но так, что услышать его могла лишь стая, а Король Солнце продолжал дремать в своей Облачной башне, как и его Оруженосцы.

Спустилась вниз сонная Птичья стая, клокоча и недовольно потягивая крылами. Окружили они брата своего и все как один смотрели темневшими глазами на Сердечный плод в руках его.

– Ты сорвал его, брат наш? – опасливо спросила одна из сестёр.

– Нет, милая сестра, – отвечал ей Птица с Сердцем в руках. – Оно упало прямо к нашим деревьям.

– Значит, и указ Короля не нарушен? – спросил другой птичий брат.

– Не нарушен, милый брат, – кивал Птица, сжимая Сердце в пальцах.

И дрожащими от вожделения руками разломила стая Сердечный плод. И каждая Птица вкушала свой кусочек Сердца, прикрывая ресницами глаза от нестерпимого удовольствия. Раскалённым железом обжигали птичьи горла мякоть и сок, наполняя Птиц небывалыми силами. Поняли Птицы, что могут взмыть в самую высь небесной глади – поприветствовать Звёзды, долететь до далёких топей да болот и обнять свою мать Пустоту, призвать Тьму наконец, что не приходила в Королевство Солнца.

Из глубины теней смотрела Тьма на стаю и лишь шептала:

– Что же вы наделали с собой!

День ото дня всё печальней становились Птицы в Королевском саду. Не лились уже Песни их сладостным потоком среди цветов и деревьев, а лишь тихо стелились по травам. Казался им теперь безвкусным Солнечный свет и сколько не пили они его – никак не могли насытиться. Сводил стаю с ума аромат спелых Сердечных плодов, но не падали больше на землю Сердца, как и сотни лет до этого.

– Заболели Птицы мои? – сокрушался Король Солнце, осматривая опечаленную стаю.

И заметил он, что потемнели их пальцы, одетые в королевские перстни. И пришла к Королю Пустота:

– Отдай мне детей моих, Король Солнце! – просила она. – Хочу уберечь наш мир от времён тревоги, что скоро нагрянут. Заметил ты, что пальцы их потемнели, а значит близится страшный момент!

Но всё также был глух Король Солнце, уверяя, что стая лишь чем-то больна.

– Да, больна, дорогой ровня! – говорила ему Пустота. – Она больна тем, что не может иметь! Вспомни, что созданы Птицы из осколков Сердец, разбитых от потерь и боли, от горестей и печалей. А сад твой благоухает любовью! Любовью, которой в них никогда не было!

Посмеялся над ней Король:

– Что же ты, милая ровня? – усмехался он. – Любовь и Свет мой не могут отравить их. Лишь дарить радость.

– О какой радости ты говоришь? – кричала ему Пустота. – Птицы лишь подчиняются твоим правилам да поют тебе Песни. Но внутри… Там, внутри у них бездна! И это моя бездна! И ничто, дорогой мой ровня, не способно заполнить мою бездну. Ошиблись мы с Тьмой, когда создавали их, но так прекрасны и трепетны были они… Думала я, что с тобой они не узнают о себе правды, но и здесь ошиблась. Верни мне детей моих!

Разозлился Король Солнце на дерзкие слова Пустоты и прогнал её из Королевства своего. Как смеет она говорить, что Свет его не способен всё исцелить и наполнить? А Тьма больше не смотрела из своих теней.

И той Ночью, что пришла следом за Пустотой, проснулась стая от Великого голода.

– Нам нельзя, милая семья, – говорил один из братьев. – Нельзя нарушать указ Короля.

– Но что делать, если свет ничего не оставляет внутри? – вопрошала одна из сестёр. – Как нам быть?

– Они пахнут так сладко, – вёл длинным носом другой из птичьих братьев. – И я помню их вкус!

– Все мы помним, милый брат, – говорил один из братьев. – Но как же указ…

– Наша матушка пожелала забрать нас, а он ей не позволил! – вдруг заговорила другая из сестёр.

– И что же? – спрашивали остальные наперебой. – Что же нам делать? Что же делать?

– Поедать! – тот самый птичий брат, что когда-то нашёл упавший плод, сорвал бьющееся Сердце с ветки.

Замерла стая, следя глазами, как спелый сок течёт по его рукам, окрашивая их темнотой. Брат их поднял плод над головой, раскрыл полный острых зубов рот и поймал сладкую каплю языком, издав полный удовольствия клёкот.

И кинулась стая к Сердечному Древу. Стала срывать плоды, рвать их плоть зубами и поедать, поедать, поедать, пока все ветви не опустели. Руки и губы их были черны от сока, глаза горели огнём Сердечной любви. Утирали они пальцами рты, понимая, что всё ещё голодны. Так вкусна была Сердечная плоть, так сладка была неведомая Любовь.

– Ещё! – кричали птичьи братья.

– Ещё! – отзывались им сёстры.

Покинула стая королевский сад. Поднялись они в небесную гладь и смотрели на спящий Подсолнечный мир. Чуяли аромат Сердечных плодов, но было Древо пустым.

– Где? – кричала Птичья стая. – Где же? Где?

И поняли Птицы, что в людской груди хранятся Сердечные плоды. Те же жаркие, полные Любви Сердца. Их лишь нужно сорвать – вырвать из под ветвей рёбер, и вкушать, наслаждаясь каждой каплей.

Спустились они в деревню ближнюю, что спала тихим сном своим, и запели новую Песнь. Голодную Песнь, что рвалась из них жаждой к Сердечной Любви.

Те, кто слышат нас

Те, кто узнает нас

Те полюбят нас

И всего себя

Все они

Все они

Отдадут нам

Все они

Все они

И умрут за нас

Все они

Все они

Просыпались люди от чарующих голосов, корчась от невыносимой пытки. Выбегали они на улицы, раздирая свою грудь и отдавая Сердца. Вкус тех Сердец был горек от боли и ужаса, но приятен, что и плоды Сердечного Древа.

Затихла Птичья Песнь. Опустела от жизни деревня. Устлана была вся земля телами с проломленными грудными клетками и лица их были полны безумного страха. Утолила голод свой стая, но ужаснулась тому, что натворила.

И пришли к ним Тьма и Пустота, обняли и заговорили так, словно баюкали колыбель:

– Вам нельзя возвращаться назад, дети. Король Солнце не знает пощады, а простить ваши деяния сможет не каждый. Быть может однажды всё изменится. Но не сейчас.

– Что же делать нам? Как нам быть? – плакали Птицы.

Укрыла Пустота стаю одеждами своими.

– Не вернётесь вы больше в Королевский сад, – говорила она им. – Отныне будете вы жить в чаще Старого Леса.

Гладила Пустота их почерневшие от крови руки.

– И только те, кто заблудится в том Лесу, будут слышать Песни ваши, – продолжала она. – А я постараюсь сделать так, чтобы Король Солнце никогда не нашёл вас.

– А он будет искать, – кивала Тьма.

Посмотрела Пустота на ровню свою Тьму, утирая серебристые нити слёз из белезны глаз.

– Но я прошу вас, дети мои, – вновь обратилась она к Птицам. – Запомните то, что сотворили. Оглянитесь ещё раз и не дайте случиться этому снова!

Плакали Птицы и клекотали под руками Тьмы, коих было великое множество.

– Обещаем, мать-Пустота! – и срывались их прекрасные голоса к тускневшей заревом небесной глади. – Обещаем!

– Нам пора, – торопила Тьма. – Он проснётся вот-вот! Тогда никто и ничто не укроется от света глаз его.

Поднялись к небу Тьма и Пустота, увлекая за собой Птичью стаю. И полетели к самой кромке Подсолнечного мира, где за Великим морем был остров, в чьём сердце покоился Старый Лес. Там укрыли они в тёмной чаще Птиц. На прощание кинула Пустота на верхушки деревьев свой плащ, стерев для любого взгляда всё живое в Древнем Лесу.

Тем же утром нашёл Король Солнце пустым Сердечное Древо, а Птичья стая исчезла из сада. Кинулся он на поиски. Жёг земли жарким светом и метался во все стороны Подсолнечного мира, но нигде их не было и никто их не видел.

– Предупреждали тебя, господин, – говорили ему оруженосцы. – Но ты никого не слушал!

– Они предали меня! – лишь кричал Король. – Как посмели они предать меня!

Вздыхали Оруженосцы, опуская головы. Не рассказали они об исчезнувшей за ночь деревне и о том, что Пустота потеряла свой плащ. Знали, что обеспокоен Король Солнце не самим проступком Птичьей стаи, а тем, что он потерял. Знали они, что с этих пор нелегко будет Королю. Погибло к утру Сердечное Древо, не в силах боле плодоносить, а без него в мире станет меньше Любви. А что есть Свет, если не Сердечная Любовь?

Вязь нити

Там, где свет Солнца терялся под плащом Ночи, но не дальше лесов, где жили колдуны, встречались созданиям Подсолнечного мира ведьмы. В долинах и предгорьях, в деревнях и городах прятались от любопытных глаз ведьминские дома. Но если нужна была помощь, то дом находился для каждого, кто даже и не думал его искать.

И в доме том встречали нуждающегося радушно. Кормили, поили и укладывали спать по обычаям во всех неисчислимых мирах. На утро ждал гостя ответ-совет как быть ему дальше.

Носил по всему свету Солнца шёпот людской рассказы о том, как сладко спится в ведьминском доме, а настои на травах вкуснее всех колдовских настоев. Усмехались колдуны, слыша такое. Лишь они знали, что все настои этого мира делаются на тех же травах, собранных братством колдунов и сестринством ведьм в единые часы дня и ночи. Шептался люд и о том, что обращались ведьмы к Великим Истинам за всеми ответами. И даже Смерть приходила к ним, если те просили. А уж о том, как заговаривали ведьмы дожди и ветра ― шептались от самого зачинания Подсолнечного мира.

Кто видел иль не видел ведьм, говорил, что не моют они никогда кос своих и от того порастают к середине долгих жизней мхами да грибами. Не знали говорящие, что первые ведьмы появились из устья горных рек и корней лесов, а матерью своей почитали саму Природу. Лишь столетием позже смешались те ведьмы с людом. Теперь лишь в тени их кожа отливала зеленью весенних трав и от нежности зацветали ромашками их плечи. Говорили, что горбаты они страшно и шмыгают большими носами. Кто-то вовсе пугал тем, будто нет в их домах тёплой постели, лишь жаркая печь для сытного кушанья людской плотью. Что только не говорит люд о тех, кто не схож с ними по своей сути!

Так и не смог никто среди толп людских разобрать ведьму в той, кто несла на праздничную ярмарку корзину, полную травяных настоев. Не горбата, не носата, да и не хромает ни на одну из ног. Шла себе и шла ведьма к лавке у края городской площади, звеня стеклянными бутыльками. За плечами её ― коса чёрная, вся цветами белыми увитая, как и принято в праздничный день среди жителей земель по эту сторону Северных Гор. Именно там, где заканчивался Лес и начиналось Королевство Потерянных, и жила Ведьма. В далёкой деревне близ Северных Гор прятался её маленький дом, полный амулетов и пахучих трав.

И была у Ведьмы тайна. За ветвями рёбер берегла она сердце своё, перевязанное нитью. И нить та тянулась в далёкую даль к тому, кто и повязал её на ведьминскую плоть.

Чем ближе был вечер, тем сильнее билось сердце её в паутине нити. Билось надеждой на встречу. Билось любовью горестной. Билось тоской. Вот отдать бы только настои и вернуться в деревню свою! Как стемнеет, так сразу и костёр разожгут, и придут Тени.

Всегда приходили они на праздники под самый вечер. Веселились со всеми, пели песни и танцевали до утра, пока не таяли в первых лучах Солнца. Нет в Подсолнечном мире танца краше чем тот, что танцуют Тени среди всполохов огня! Давно разбрелись из Королевства Солнца по всему свету Тени живые. Танцевали они от сумерек и до самого утра с теми, кто не страшился их ― созданий Тьмы и Солнца. Звенело золото их украшений от мочек острых ушей до босых ступней ног, стоило пуститься им в пляс. Казалось, что тела их, укутанные в лёгкие ткани, были сотканы из густой мглы, в которую так легко можно провалиться. Пальцем коснись и пройдёшь Тень насквозь! Но, конечно, нет. То были другие Тени, что не скованны с каждым живым в Подсолнечном мире. Выласканные матерью Тьмой на границе света Солнца, где напитались они огня его, от чего он стал им отцом. Больше других нравилось Теням Королевство Потерянных, куда шли все, кто не мог найти себе дома. Там они украшали празднества танцами своими и захаживали в деревни, что были рядом.

Вот уже несколько вёсен и лет танцевали Тени в деревне, где жила Ведьма. И один из них приходил к её дому. Дёргал нитью, что связал между их сердцами в самую первую встречу, и уводил танцевать.

В ту встречу ― первую, странную ― когда выхватил он её из сумерек и провёл через границу отсветов костра, стало всё другим для Ведьмы. Говорил он, что заметил её давно. Говорил, что не мог отвести глаз от цветущего дурмана на плечах её. Говорил, что ждал, когда она сама придёт танцевать вместе с ними. Но Ведьма лишь смотрела на танцы Теней от празднества к празднеству, пока не протянул ей один из них руку и не вытащил в круг, где кружились они и звенели украшениями. Никто и никогда не касался её так, как этот Тень. А как танцевал он! Всё меркло рядом с ним ― и другие Тени, и свет Звёзд, и праздничная ночь. Кружил Тень Ведьму и смотрели они в глаза друг другу. И стало в тот миг между ними так невозможно тесно, так небывало горячо, словно оба они были тем праздничным костром. Здесь и сейчас, вчера и завтра, в этом мире и во всех остальных горели они друг другом. Протянул ей нить Тень и впустил пальцы свои в раскрывшуюся грудь Ведьмы, цветущую ромашками. Трепетало сердце её под его руками и дрожали первой любовью губы.

Много лет любила Ведьма Тень. А Тень говорил ей слова тёплые и живые, пряча её от всех в объятиях своих:

– Ты лишь моя!

Говорил и уходил с новым рассветом. Дышала Ведьма лишь тем, как придëт он вновь и спрячет её от всех в той мгле. Будет слышать она лишь дыхание и биение сердца его, закутанного в теневом нутре. Так и ждала она Тень каждый вечер, но тот являлся всё реже. А когда приходил, то пах чужими землями и жарким светом. Натягивалась между ними нить до скрипа. Терзала ведьминское сердце, грозя вырвать с корнем из под ветвистых рёбер, но так и не рвалась. Плакала в руках Тени Ведьма, когда вновь он оказывался у порога её. Тот лишь смеялся и дёргал нить между ними:

– Посмотри, какая крепкая, моя милая! Это ли не главное между нами?

Кивала Ведьма, зацветая кровавыми маками. А как уходил он ― болела. Болела она от терзаний. Прятала боль в песни, заливала её настоями, засыпая свежими травами. Прятала и продолжала ждать. Каждый вечер. Каждую ночь, поднимая глаза к сияющим Звёздам, шептала она:

– Жду тебя, жду, мой возлюбленный! Где же ты? Неужели забыл меня?

Не было ей ответа. Снова и снова звала она Тень, но вот уже много Лун не приходил он к дому её. Отцвели её маки и осыпались жëлтым цветом. Травило Ведьму ожидание и никакой настой не мог прогнать из тела её этот тоскливый яд. Нить, что держала сердце её провисла. Вяла она день ото дня, так что серой стала коса её, а зелень глаз затянуло тиной. Ни дом её, ни она сама уже не попадались тем, кому так нужны были её травы и слова. Казалось, что вот-вот врастёт она в дом свой и сгинет совсем с Подсолнечного мира на обратную ему сторону.

В один вечер, когда вновь пришли танцевать Тени, но без того самого, вышла к общему костру Ведьма. Слаба была она и сера, что почти сливалась с сумерками вокруг.

– Где тот, кто связал нас друг с другом? ― шелестел её голос сухоцветом.

Закружили её Тени, звеня украшениями и смехом. Зашептали ей:

– Далеко он, тот, кто повязал тебе эту нить!

– Давно нашёл себе ту, что без нити, но всегда с ним рядом, ― рассмеялся один из них.

– Он придёт снова! ― хохотал ещё один. ― Придёт, ты только жди!

– Жди его! ― смеялись все они и вернулись к костру, оставив Ведьму одну.

Те, кто пришёл из деревни, смотрели печально на ту, что держала в руках ослабшую нить. Смотрела Ведьма на то, как рвался к небу костёр, а вокруг танцевали Тени. Хотела было выдернуть уже высохший сердечный корень из груди и бросить его в огонь, но сколько не тянула за нить ― не могла. Закричала Ведьма, подняв к Ночи птиц из леса. Спала с неё серость, а плечи заросли колким плющом и хмелем. Развернулась Ведьма и ушла в свой дом.

– Что же делать мне, Матушка моя? ― шептала она цветам у стен дома. ― Как мне быть? Не оборвать мне эту нить! Не вырвать сердца моего!

Качали бутонами цветы и шелестели ей:

– Иди в Королевство Солнца, дочь наша! Спроси у Короля Солнца, что делать с нитью его создания!

– Но могу ли я обратиться к Тьме? Разве не она мать всех Теней?

– Ты можешь и у неё спросить, но Тьма не сведуща в таких вопросах… ― наклонились к земле цветы, отвечая Ведьме. ― Скажи ей, Тьма?

А за ними из сумерек выросла Тьма. Росла и росла она над Ведьмой, касаясь всего вокруг неисчислимыми руками своими, а одежды её тянулись чернотой, уходящей в Ночь. Наклонилась Тьма и подцепила бледный ведьминский подбородок вверх:

– Чего ты хочешь? ― раздался голос, глубокий и тяжёлый.

Голос Тьмы падал вниз на Ведьму дождём, срываясь с копий зубов её.

– Тьма, мать Теней и всего, что не живо и не мертво, ― зашептала Ведьма, ощутив мороз страха на коже. ― Забери у меня нить, которой один из твоих сыновей привязал к себе!

Прикрыла черноту глаз своих Тьма. Руки её, что гладили травы и крыши домов, дрогнули. Вздохнула она и собралась вся рядом с Ведьмой, став одного с ней роста. Лишь одежды её и руки всё так же текли во все стороны.

– Ничем я тебе не могу помочь, Ведьма, дочь ровни моей, ― посмотрела на неё Тьма и обняла десятками рук. ― Эти нити плетутся светом и лишь Солнце знает, как снять её.

Осыпался плющ и хмель с плечей Ведьмы.

– Но как же… от чего же… ― бормотала она в руках Тьмы.

– Тени не созданы для связей, ― та отвечала ей, ускользая в ночные сумерки. ― То, что один из них решился на нить, значит лишь, что ты стала ему дорога, Ведьма. Но…

– Не созданы для связей?.. ― не понимала Ведьма.

Замерла Тьма и стёрла слёзы с щёк её рукой:

– О, милая Ведьма! Мои Тени ни просто так не привязаны к кому-либо с создания своего, ― она почти вся растворилась в воздухе. ― То, что ты приняла за сердце в груди Тени и не сердце вовсе. Это огонь жизни бьётся внутри них, но он так мал и не способен на то, чего ты так сильно желаешь…