Исповедь дьявола

– Ты издеваешься?

Я издаю раздраженный стон.

– Скорее предлагаю сделку.

Он быстро облизывает губы.

– Какую, на хрен, сделку? Люди умирают!

– Вот именно, – с нажимом замечает он. – Поэтому я расскажу все, что знаю, а ты…

Я шлепаю его по плечу.

– Слушай, я понимаю, что ты месяц провел в одиночестве и… короче, сосредоточься.

Прикусив щеку изнутри, я в то же время задумываюсь, а был ли у Лео кто-то последние полгода? Эта его помощница… она слишком часто звонит. Он попросил ее писать сообщения, потому что занят, и уведомления приходят бесконечно. Мне так не нравится эта мысль, что хочется прямо сейчас поцеловать Лео.

Господи, невыносимо!

Я должна расстаться с ним, но как представлю, что та девица вмиг прискачет его утешать, тошнить начинает.

Если мы окончательно расстались, зачем ей отказывать?

Лео прерывает поток моей ревности, неожиданно выдавая:

– Евангелие от Иоанна, 19:34… один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода, – наизусть цитирует адвокат. – Жертвы вонзают нож себе в подреберье, куда вонзил копье Иисусу Гай Кассий Лонгин, после чего прозрел и стал христианином. – Лео задумывается и вновь цитирует отрывки: – Послание от Иакова, 4:12… но есть лишь один Законодатель и Судья, который может и спасти, и погубить. А кто ты такой, чтобы судить ближнего?

– Ты выучил наизусть?

– Я тоже искал ответы, Эми. Я не следователь, но адвокат. Хочу знать, с кем имею дело. А, и вот тебе на десерт. Иисус начал проповедь человеческому роду словами: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Евангелие от Матфея, 4:17. Эти цифры он оставляет на зеркалах. Мы имеем дело с фанатиком. Церковь бы сказала: с богохульником. Он коверкает писания, как ему нравится, видит в них буквальный смысл. Хочешь согрешить? Выколи себе глаз. Чтобы не соблазняться.

– И он заставляет жертв убивать себя, потому что они согрешили? Что еще ты знаешь?

– Ничего важного. Я упустил тот факт, что это самоубийства, а вы с Виктором догадались. Молодцы. Что-то еще выяснили?

– Нет. Хотя… я заметила у жертвы ожог на ладони в форме полумесяца. Виктор сказал, что у другой жертвы он ожога не находил, но… когда я пряталась на собрании вашего «Затмения», то видела у одного из членов похожий.

– Первый раз слышу. Да и мы не знаем друг друга. Скрываем внешность за балахонами.

– Еще я заметила этот ожог у… – осекаюсь.

– У кого?

– У Августины Дилинкони. Ты, наверное, не хочешь о ней говорить.

Я прикусываю губы.

– Не ее вина, что отец забыл про мою болеющую мать, – в его тоне нет ни гнева, ни обиды, только безмерное презрение.

– Ты слишком строг к нему, – говорю я, прижимая к груди Библию. – Твоя мама в психиатрической клинике много лет. Она ни с кем не разговаривает. Василию было одиноко.

– Часть этого времени он сидел в тюрьме за покушение на убийство, а как вышел, так сразу забыл о моей матери.

– Он же ее навещает, – настаиваю я. – Почти каждый день.

– Ага, вместе с Августиной.

– Она добрая женщина, – осторожно добавляю я, – она мама Дремотного. Я хорошо ее знаю.

– Большой город, а все друг об друга спотыкаются, – фыркает Лео.

Мы подъезжаем к общежитию. Я вижу у двора машину Дремотного. Похоже, он у нас в гостях. Отлично. Как раз спрошу про странный ожог на руке его матери.

– Эми, – зовет Лео, когда я достаю с заднего сиденья чемодан и открываю дверь, – подожди. Тебе лучше пожить на квартире, которую я подарил.

– Я официально ее не приняла. Так что ты мне ее не подарил. Мне и в общаге хорошо.

– С мышами и тараканами?

Он косится на меня.

– Мы их потравили, – ворчу я.

Лео хватает меня за запястье.

– Пока ты здесь, я схожу с ума, Эми. Я боюсь за тебя.

– Пора перестать беспокоиться. Нам нужно… забыть друг о друге.

– Забыть?

– Я уже говорила…

Отвернувшись и вздохнув, Лео не отвечает. Он выходит из машины и берет мой чемодан, несет на крыльцо общежития.

Я бегу следом, объясняя, что и сама донесу свои вещи.

– Завтра ты собиралась к Виктору, кажется?

– А что?

– Я бы тоже хотел его увидеть.

– Зачем? Ты его терпеть не можешь.

– До тошноты. Но моя сестра… в общем, Ева странно себя ведет. Она вернулась в нашу семейную резиденцию и выглядит так, словно по ней трактор катался. Я знаю лишь то, что они с Виктором не видятся.

– И что?

– Я должен с ним поговорить, выяснить, что между ними произошло, но он мне тоже на звонки не отвечает.

– Виктор не обрадуется, если ты заявишься к нему на порог.

– Поэтому я и хочу пойти с тобой, – не отступает Лео.

– Давай так: я выясню у него, что произошло между ним и твоей сестрой-маньячкой, хорошо? А потом позвоню тебе и расскажу.

– Лучше встретиться лично.

– Нет, не лучше. Прекращай бессмысленную пикировку.

– Давай начистоту. – Он опускает чемодан на ступеньки и берет меня за плечи, после чего серьезным тоном спрашивает: – Ты больше не хочешь меня видеть?

У него до того важный вид, будто, если я отвечу «да», Лео исчезнет не из моей жизни, а из реальности.

В мыслях опять всплывает образ его сексапильной помощницы. И как бы рассудок ни твердил, что нужно ответить строго и закончить все здесь и сейчас, сердце перекручивается в груди, заставляя бормотать едва слышно:

– Ты знаешь, что хочу, но… эти отношения… они уничтожают нас обоих.

Лео сжимает мои ладони в своих.

В зеленых глазах отражается свет солнца позади меня, взгляд скользит вниз – и я вижу там свое лицо. В зрачках Лео оно кажется красивее, чем в зеркале. Рядом с ним я становлюсь лучшей версией самой себя, но так происходит, потому что приходится быть сильной до скрипа души, а я устала бороться.

– Я не хочу прощаться, – сдавлено произносит Лео и проводит костяшками пальцев по моей щеке. – И не буду. Извини. Однако сделаю, как ты скажешь. Уйду. Обещай связаться со мной, если я буду нужен. По любому поводу.

– Зачем тебе это? – Мой голос срывается. – Ты меня даже не помнишь.

– Я хочу все исправить, Эми. Хочу вспомнить тебя. Прошлый год. Хотя мне и не нужно помнить, чтобы… чувствовать. Чувствовать, как планета слетает с орбиты, когда ты рядом, а потом ты уходишь, и я не могу выбросить тебя из головы ни на секунду.

Его пальцы зарываются в мои волосы на затылке. Ноги подкашиваются. Я ощущаю теплое дыхание у виска: его пальцы перебирают мои пряди, вызывая дрожь во всем теле. Лео выжидает. Надеется, что я сделаю шаг навстречу. Но этого не будет.

– Мне нужно… побыть одной. Подумать, – тихо выговариваю я, опуская голову.

Лео поднимает мой подбородок двумя пальцами, заглядывает в глаза, и я вижу бездонную зелень густого леса, чувствую, как меня затягивает в нее. Потому закрываю глаза. Иначе сама его поцелую.

Его горячие губы касаются моего лба. Лео обнимает меня на прощание и шепчет:

– Взгляд твоих разноцветных глаз из моей памяти и ножом больше не вырезать.

Он снова целует меня в лоб.

И уходит.

Я остаюсь у порога, заставляю себя не смотреть Лео вслед и войти в общежитие, но ноги до того тяжелые, будто на них железные сапоги, руки онемели, а воздух кажется ядовитым, жирным, разъедающим изнутри. Я чувствую, как по лицу скользят слезы.

***

– О боже! – восклицаю я и роняю чемодан себе на ноги.

Венера и Дремотный падают с кровати, прикрываясь вещами, которые успели схватить.

– Эми?!

Крик друзей: наполовину радостный, наполовину испуганный, разносится по комнате.

– Черт, черт, я должна была предупредить, что приеду, – извиняюсь я, прикрывая ладонями глаза и пятясь на кухню. – Простите меня, ради бога!

Они, может, и простят, но как теперь выбросить эту сцену из головы? Я же застала их прямо в процессе разврата! Скотство, у них еще и какая-то ролевая игра с костюмами пиратов… о-о-о… убейте меня.

Слышу, что Дремотный убегает в ванную комнату.

– Я поставлю чемодан и уйду, ладно?

– Нет, что ты! Мы рады тебя видеть, – восклицает подруга и залетает на кухню.

Она накинула халат. Под ним красуется корсет, который держал подобие платья (те две тонкие полосы сложно назвать одеждой). Золотые волосы торчат во все стороны. Губы распухли.

О-ох, блин!

Угораздило же меня приехать в такой момент!

– Я посижу у соседки, все в порядке. Вы тут… гуляйте, – говорю я, направляясь к двери, но подруга кидается мне на шею обниматься.

– Я так скучала по тебе! – верещит она.

На кухне появляется еще и Дремотный. В джинсах и футболке. Мне непривычно видеть его без тибетских амулетов на шее и без кожаной куртки, ну а про костюм пирата, который он успел снять за минуту, я вообще молчу. Впрочем, повязку с глаза он убрать забыл. Его волосы тоже растрепаны, хоть и убраны в хвост. Он бросается к нам обниматься. Мне как-то неуютно от близости друзей. Из-за того, что я видела минуту назад, ощущаю себя третьим участником сексуального процесса. Кажется, что сейчас они начнут целоваться и в порыве страсти загребут меня с собой в кровать.

Я выскальзываю из их объятий и с кривой улыбкой повторяю, что посижу часик у соседки.

– Эми, брось, – в два голоса кричат Ви и Ди. – Расскажи, как ты? Мы поставим чайник.

– Не, не, не, спасибо, – я натягиваю ботинки. – Сейчас я хочу одного: забыть, как два моих лучших друга шпилятся в костюме пиратов. Уж извините. Стресс.

***

От соседки я возвращаюсь через несколько часов. Мы славно провели время за просмотром «Властелина колец» и поеданием пиццы с ананасами, так что развлечения друзей почти выветрились из головы.

Ребята ужинают у телевизора в спальне.

– Ну наконец-то, – злится Венера. – Я уже хотела за волосы тащить тебя домой.

Я чувствую, что мои щеки краснеют.

– М-м, – задумывается Дремотный, делая глоток чая, – кажется, она зашла на том моменте, когда я за волосы…

– Заткнись, – шипит подруга.

Я снимаю обувь и ложусь на свою кровать, которую не видела почти месяц.

– Надеюсь, вас на моем одеяле не было.

– Нет, что ты, – оправдывается Венера, весело отмахиваясь.

– Мы были под ним, – добавляет Дремотный.

Подруга бьет его подушкой.

– Я слишком устала, – зеваю, – чтобы об этом думать. Если вы не против, я лягу спать.

– Но… – обижается Венера.

Дремотный ее осекает:

– Успеет она тебе еще все рассказать, дай поспать человеку. Тебя оставить, Эми? Я как раз хотел забрать эту женщину к себе домой.

– Ты кого женщиной назвал? – рычит Венера.

Я показываю им большой палец, лежа лицом в подушку.

Выясняя отношения, они покидают комнату, но Венера возвращается и садится на край кровати, трясет меня за плечо.

– На тебе лица нет, как я могу оставить тебя одну? – переживает она.

– Просто хочу спать.

– Эми, ты едва не плачешь! Мы позавчера с тобой разговаривали, ты была куда радостнее. Что случилось?

Я поворачиваю голову, чтобы видеть подругу. Она кусает свои пухлые губы и добавляет:

– Я слышала, что Лео вышел из тюрьмы.

– Вышел…

– Почему так грустно?

– После всего, что произошло, я… я решила закончить отношения с ним. – Истерично всхлипнув, я добавляю: – Пф! Отношения… Будто они у нас были!

– Эми, вы любите друг друга, – с жаром произносит подруга. – Разве это не главное?

В ее огромных голубых глазах растерянность. Лицо исказилось, как от боли. Всегда удивлялась ее способности ощущать чужое горе точно собственное.

– Ви, ты смеешься? – сдавленно восклицаю я. – Ему память стерли! Да и не думаю, что он вообще меня любил! Когда любишь, не станешь убегать.

– А что сейчас делаешь ты? Убегаешь! Хотя любишь его, я знаю.

– Я не убегаю, я… избавляю нас обоих от проблем. Мы друг другу приносим одни беды.

Венера заметно унывает.

– Но ты его любишь. И тебе больно. А будет еще больнее, Эми. Если без него тебе хуже, чем со всеми вашими проблемами, то, может… лучше бороться за эту любовь?

– Возможно, – хриплю я, – но такая любовь… пугает. Я разучилась жить без него, понимаешь? Не хочу потерять саму себя.

– Я в любом случае на твоей стороне, Эми, но прошу тебя не рубить сгоряча.

– Ты ничего о нем не знаешь, – хмурюсь я.

– Кое-что знаю. Ты его любишь. А он тебя. И я видела, как вы были счастливы, несмотря на всю боль, которую принесли эти отношения. – Она сжимает пальцы на моем запястье. – Просто не прыгай сразу с обрыва, ладно?

Я не отвечаю. Прячу лицо, утыкаясь в подушку, потому что не могу сдержать слез. Венера уходит, и спустя минут двадцать мне удается заснуть на мокрой ткани, пропитанной градом моих стенаний.

***

Просыпаюсь я посреди ночи.

В комнате темно. Луна прячется за тучами, и едва ли можно разглядеть что-либо, но это и не нужно. Я не одна. Спросонья не сразу осознаю, однако кто-то гладит меня по голове. Этот человек… – мужчина? – сидит на краю кровати и шепчет, но я не могу разобрать слов. Он словно разговаривает сам с собой. Среди бормотания я разбираю упоминание какого-то проклятья, но все кажется настолько нереальным, что я выдыхаю и вновь засыпаю.

Когда наступает утро, я обнаруживаю на тумбочке красивую белую лилию.

Это. Был. Не сон.

Глава 6

– Ну классный же был костюм, ну! – хвалится Дремотный, кланяясь и снимая с макушки воображаемую пиратскую шляпу.

– И часто вы так развлекаетесь? – смеюсь я.

– Играем в ролевые игры? – Дремотный выдыхает к небу облако дыма. – Частенько. Видела бы ты это тело в полицейской форме… Детка, от меня в фуражке текут все, отвечаю, – ехидничает он, – а Венера… охренеть как хороша в наряде стюардессы.

– Остановись, – я дергаю его за локоть. – Иначе я ваш секс никогда из памяти не выкину.

Я качаю головой, отгоняю воспоминания. Надо обратиться к лидерам «Затмения» – пусть и мне сообразят процедурку по удалению кусочка пленки из мозга.

Как они вообще это делают?

Гипноз?

«Затмение» не просто уничтожило воспоминания Лео, оно вырезало из них именно меня и все, что со мной связано, – словно выкинуло косточки из арбуза!

Я разгоняю ладонью дым.

Ветер бьет серым маревом прямо в лицо.

Мы с Дремотным стоим на заднем дворе университета, где собираются толпы курильщиков, но сейчас здесь человек десять. Последняя неделя декабря. У большинства студентов пары либо отменили, либо осталось всего несколько семинаров и консультаций перед сессией.

Дремотный затягивается. В его руке самокрутка. Я боюсь представить, что в ней утрамбовано. Хорошо, что Венера на пересдаче, иначе она бы избила своего парня сумкой.

– Твоему адвокату тоже бы подошел костюм пирата. – Дремотный тыкает пальцем мне в плечо, подмигивая.

Я фыркаю.

– Ага, еще белого ворона у его брата одолжим, перекрасим в попугая, и можно снимать кино для взрослых.

– Такой красавчик побьет рекорды на сайтах.

Друг одобрительно присвистывает.

– Умоляю, не говори мне о Лео, – угрюмо ною я. – И так дурно.

– Зай, я про ворона.

Он с иронией вскидывает черные брови, а потом смеется в свое удовольствие.

Я смущенно улыбаюсь в ответ.

Мимо пролетает снежок. Едва не попадает мне в лоб. Трое первокурсников из колледжа при университете, устроили битву. Я увожу бурчащего Дремотного в сторону, пока в нас случайно не попал снаряд размером с шар для боулинга, который старательно лепит веснушчатый паренек в смешной вислоухой шапке.

– Слушай, заметила у твоей мамы ожог на руке, – невзначай говорю я Дремотному. – В форме полумесяца. Давно он у нее?

– Не знаю. – Дремотный опирается спиной о дерево. – Лет… восемь?

На его длинный черный хвост сыплется снег с веток. Кожаная куртка расстегнута. Под ней футболка с иероглифами, как и на серьгах в левом ухе: по словам Дремотного, эти каракули нейтрализуют плохую энергию. Он и под футболкой весь в странных татуировках. Я до сих пор не сумела разобрать ни одной надписи на его спине. Хотя выглядит красиво. Особенно в сочетании с растрепанными черными волосами и магическим взглядом.

Понимаю, почему Венера от него без ума. Дремотный, конечно, балагур. Однако огонь внутри него и влечет девушек. Пыла в этом человеке хватит, чтобы растопить Землю эпохи ледникового периода. Он человек подобный свету, – к таким тянутся, мечтая согреть сердце, покрывшееся льдом разочарования, боли и хандры, мечтая выбраться из мрака…

К слову, на дворе зима, но Дремотный не застегивает куртку. Ему не холодно. В отличие от меня. Я тру ладони друг об друга, чувствуя покалывание на кончиках пальцев.

– А твоя мама не рассказывала, откуда у нее ожог? – осторожно любопытствую я.

Очередной снежок разбивается о дерево. Нас засыпает снегом. Мне стоит огромных трудов удержать друга от желания воткнуть первокурсников головой в сугроб.

Закончив чертыхаться, Дремотный засовывает самокрутку обратно в рот. Едва не отгрызает кусок. Впрочем, его гнев быстро сменяется привычным пофигизмом.

– От кислоты какой-то.

Друг лепит снежок и швыряет его прямо в лоб первокурснику в шапке-лабрадорке. Снаряд заставляет мальчика потеряться в пространстве. Он шлепается на задницу.

– У меня очень непослушный кулак, малой, – предупреждающе кричит Дремотный, – еще немного, и я не смогу обуздать его жажду влепиться между твоих бровей!

Гневно выдохнув дым, Дремотный снова опирается о дерево, задумчиво добавляя:

– Мама на работе обожглась. Зачем тебе сдался ее шрам?

– Форма любопытная, – невнятно объясняю я. – Полумесяц. Словно… специально выжгли.

– Если бы моя мама хотела что-то на себе выжечь, то явно не огрызок луны. – Дремотный стряхивает снег с моей макушки. – Наверное, кислота так растеклась.

Я ковыряюсь носком ботинка в сугробе. Нужно бы сказать другу, что ожог-полумесяц был почти у всех жертв Кровавого фантома, но не хочу поднимать панику раньше времени. И перевожу тему.

Мы болтаем про пересдачи.

У Дремотного – спящего на парах – ни одного долга. Все предметы сдал. Зато мы с Венерой по гланды в незачетах и незачетами укрываемся. Раньше я себе такого не позволяла. Наоборот! Была среди лучших на курсе. Не вылезала из учебников.

Встреча с Лео превратила меня в прогульщицу. Скоро буду машины преподавателям мыть ради зачета, ей-богу.

Пока Дремотный отвечает на сообщение, в окне деканата я замечаю профессора Арье Цимермана, заведующего кафедрой уголовного права. Я успела соскучиться по его парам. Никто, как Арье, не умеет до того грациозно унижать самодовольных золотых павлинов с папочкиной кредиткой. В черном костюме, напоминающем кимоно, профессор стоит у окна и пьет кофе, хотя перед кафедрой столпились несчастные и ждут вызова в кабинет для защиты курсовой. Вряд ли кто-то из них сдаст. Сначала они придут раз десять, а потом будут умолять профессора сжалиться, чтобы он не раскатывал их по стене заковыристыми вопросами, на которые ответить сумеет разве что Аристотель.

И вот этот кошмар студентов внимательно наблюдает за мной.

Черт возьми, мне и самой скоро сдавать Арье курсовую о смертной казни, но до защиты не решусь с ним заговорить. Понятия не имею, как смотреть на Цимермана, зная, что он состоит в «Затмении».

Защита курсовой и без того пытка.

А я буду смотреть в зелено-карие глаза профессора и гадать, как он спит, зная, что не без его помощи погибли сотни людей!

Интересно, возможно ли достучаться до него и разузнать, как «Затмение» лишило Лео памяти? Арье должен хоть что-то знать. Он миллион раз повторял, что Лео ему дорог, и при этом позволил тайному обществу так жестоко с ним обойтись?

Впрочем, Цимерман – марионетка Стеллы. Если она сотворила подобное с племянником, то что говорить об Арье?

– В морге и то веселее, – возмущается Дремотный. – Мне даже потрещать здесь не с кем. Венера не переносит запах дыма. Ее и за деньги сюда не притащу. Хотя оно и к лучшему. Должен же в нашей паре быть кто-то с мозгами. Курилка бросил курить… прикинь? И как его теперь называть?

– Трагедия, – я утешаю друга, хлопая по плечу, – придется тебе тоже бросить и дожить до старости, а не выплюнуть легкие в пятьдесят лет.

Дремотный закатывает глаза, и я дергаю ветку, высыпая на его голову новый комок снега.

Пока друг отряхивается, оскорбленно гримасничая, я спрашиваю:

– А как же Макс? Он торчал тут чаще, чем на парах.

Дремотный окидывает меня удивленным взглядом.

– Ты давно его видела? Это он уговорил Курилку бросить. Макс забыл, когда пробовал сигареты, алкоголь… или видел сиськи.

– Ну-у, последнее весьма сомнительно. Он переспал с половиной университета. Такие не меняются. Еще и меня едва не изнасиловал. – Я роняю слова с деланым раздражением, но на самом деле ничего не чувствую. – Тоже мне, праведник.

– О, напомни ему, – подначивает Дремотный с горящими глазами. – Готов поспорить, что он упадет перед тобой на колени и будет умолять о прощении. Давно пора. Ты не заявила на него в полицию, а могла бы.

– Брось.

– Поверь, детка. Он стал совсем другим после смерти отца и появления хренова приложения. Ему мозги промыли. Конкретно. Уж не знаю, как они умудрились, но Макс… ну не Макс. Уже.

Голос Дремотного звенит от напряжения. Парень прячет свои переживания на кончике сигареты и стряхивает их с пеплом. Но нечто, какая-то страхозлость, рвется из-под его маски наружу, угрожая рассыпать образ пофигиста, над которым мой друг трясется. Показывать истинные чувства – опасная игра. Дремотный предпочитает в нее не играть и делает вид, будто ему на все плевать, хотя на самом деле он раним.

Я усмехаюсь.

– «Пеликан»?

– Бинго, – весело восклицает друг, но в тоне проскальзывают обеспокоенные нотки. – Многие в универе рехнулись. Торчат в телефоне целыми днями и мечтают перейти на следующий уровень.

– Уровень?

Дремотный щелкает по самокрутке, и она улетает в кусты.

– Ага. – Он обнимает меня за плечо, пронзает магическим черным взглядом и доверительно шепчет: – Не знаю, что там за игры у этих придурков, но лучше бы они ловили покемонов или крутили бутылку. Ты не представляешь, что происходит в городе.

Сквозь запах дыма пробивается новый аромат парфюма Дремотного. Глубокая морская композиция. Пахнет, как ночной океан. Подарок Венеры. Она долго копила на эти духи. В отличие от Дремотного, ее семья бедна, и когда парень дарит ей сумки от Версаче, это вгоняет Венеру в тоску. Ничего столь дорогое она подарить ему не сможет. Это ее угнетает.

Зато я… Лео дарит мне квартиру, а в ответ получает выговор. И как он еще меня не убил?

– Я есть в «Пеликане», но не слышала про уровни, – озадачиваюсь я.

– Ты разбила мне сердце. – Дремотный театрально падает в сугроб, завывая: – С кем я буду в старости пить коньяк у моря, если ты уйдешь в секту?

– Ди, я серьезно. Что за уровни? Со мной в приложении общался лишь куратор, давал советы. Ни о каких уровнях и речи не было. Это же не «Тетрис».

– Уровни не любому дают. – Он закидывает руки под голову, разваливаясь в сугробе. – Надо, чтобы избрали. Когда достигнешь просветления, тебя приглашают на вечеринку, но сначала они становятся святошами. Это все, что я знаю. Слу-у-ушай, а может, у них там оргии? Тогда и я хочу в приложение!

Дремотный выползает из снега и кидает в меня снежок.

– Венере понравится твоя идея, – смеюсь я, уворачиваясь.

– А мы с ней не будем участвовать, – хихикает он, – мы будем наблюдать.

– Гениально, – выразительно произношу я. – А кто-то из наших одногруппников, эм… избран для прохождения уровней?

– Как раз идет сюда, – хмыкает друг, кивая на кого-то за моей спиной. – Твой просветленный бывший. – Он садится, широко раскидывает руки и громко восклицает: – Ма-а-акс! Я почти рад тебя видеть, если ты хочешь покурить со мной, а?

– Прости, – рассеянно улыбается Макс. – Я к Эми.

– Ну да, да… никому не нужен Руслан! Каждому подавай смазливых красоток. Вы, мужики, все одинаковые.

Дремотный падает обратно в сугроб и зарывается в нем, точно крот. Я пытаюсь вытянуть его, потому что мне сидеть с ним за одной партой, и воды от Дремотного будет как от губки, впитавшей озеро.

Споткнувшись, я едва не шлепаюсь, но ощущаю на талии тяжелую ладонь.

Макс.

Он одним движением поднимает меня на ноги. Затем и Дремотного. Я благодарно киваю.

– Пошли, Ди, – ворчу я, отряхиваясь, – семинар через пять минут.

Макс нас тормозит. Он намного выше, да и шире меня с Дремотным, так что обходить его – все равно что перепрыгивать быка, и мы с другом останавливаемся.

– Хочу выразить соболезнования по поводу твоей бабушки, – смущенно объясняет Макс, пряча ладони в карманах серой куртки.

Он выглядит как лужа растаявшего снега у ступенек университета. Где оранжевая куртка, от которой меня тошнило? Или ядовито-зеленые футболки? Часы с бриллиантами? Рваные джинсы? Из Макса выкачали яркие цвета. Раньше он напоминал оторванный кусок радуги с драгоценными побрякушками, а теперь ходит в белой рубашке и брюках?