В Содом

Хитрые евреи наладили с ними прекрасные отношения. Отдайте то, что государству положено, и живите, как хотите. Местные трудятся, а если надо, то и воюют в большом мире. Есть среди них и профессора, и генералы. А на территорию деревень ни один израильский чиновник без разрешения мэра зайти не может. Но это не значит, что государство не помогает. Оно построило здесь стадион, школу, детский сад. Местные покупают за копейки квартиры на исторической российской родине, но приезжают туда только погостить, утолить ностальгию, найти супругу. Живут они по правилам Содома что там, что тут. Иначе бы не выжили, рассеялись по ветру мировых катаклизмов.

…Набираю Жирного. Он в офисе. Он совершенно не против, чтобы я заскочил на минутку. Даже какая-то радость промелькнула. Её причина проявляется сразу, едва я захожу в гигантский кабинет. Стол сервирован, и только гостя за ним не хватает. Жирному постоянно меряет давление находящийся при нём врач, он и выносит вердикт: «Нет, Александр Лазаревич, водочку сегодня не стоит, только винца маленько. Видите, какая погода переменчивая».

Жирный расстроен: мой приезд он хотел использовать как предлог для усугубления. Но годы и излишества дают о себе знать. На заре капитализма он на час собирал планёрку, куда мешками свозили деньги с его объектов. Выдавал доли бандитам и властям. Потом в один микроавтобус грузили наличные, в другой Жирного, и он ехал в баню и ресторан. В меню никогда не смотрел. Приносили все, что было в наличии.

– Давай чайку по-быстрому, в другой раз посидим. Я только из поездки. соскучился, к тебе первому двинул, но к губеру перехватили. Ты-то олигарх, можешь своего телевизионщика туда послать, а я должен в этой комедии лично участвовать. Надоело хуже горькой редьки.

– Да, слышал, что ты решил своё хозяйство продавать. Я и сам подумываю. Съедят нас эти акулята.

Приятно иметь дело с чисто конкретным пацаном. Цель визита достигнута. Понятно откуда он слышал. Одноходовое черкесское коварство открылось. Теперь можно поговорить о погоде, о здоровье и даже откликнуться на настойчивую просьбу пригубить какого-то редкого голубого вина, цветом напоминающего очиститель для стёкол.

Чту отца своего

От Жирного еду к отцу традиционно без гостинцев. Он воспринимает их как посягательство на свою самостоятельность. Ничего ему не надо, и дни свои он, в случае паралича, обещает встретить как отставник в военной богадельне. Но до богадельни ему далеко, весь твердый как камень. Каждый день тренируется и хлопочет на дачном участке. В образцовом порядке домик, родившийся из металлического вагончика и прилепленных к нему комнатёнок, которые батя сам сложил из кирпича. В восемьдесят шесть к нему еще и соседка прибегает пару раз в неделю, вроде бы для секса.

Наготове у него еда, он зовёт за стол и Серёгу. Но тот традиционно отказывается и отправляется щипать высохший сладкий виноград Изабелла, предварительно подав мне пакет с якобы привезённым из-за границы редким напитком. Это единственное, что удается всучить под предлогом того, что здесь такого не купить. Дальше всё идёт ритуально. Я интересуюсь, не пора ли ему перебираться жить ко мне. Он традиционно замечает, что хватит мне тёщи и добавляет про богадельню, в которой «если что».

Выпивает маленькую стопочку и начинает вспоминать молодость. Как строил аэродромы и ракетные шахты. Работали при – 50°С. Как паяльными лампами отогревали топливо в машинах. Про стакан спирта с сиропом под названием «Флажок». Про командировку на Байконур. Заносил машинисту поезда бутылку водки, чтобы тот тормознул между станциями, и до секретного объекта можно было добраться пешком.

Не засиживаюсь. Он рад мне, но от долгих посиделок не то чтобы устает, а как-то раздражается. Нарушается привычный распорядок. Поэтому и приезжаю в обед. Еще раз прижимаюсь к его каменному телу своим рыхлым и уезжаю, чтобы через неделю провести очередной ритуал. Он всегда жил чётко, знал, чего хочет. И сейчас твердо исполняет одну задачу – ЖИТЬ, а не искать смысл жизни, как призывают авторы священных и просто книг. Любимая фраза: «Жизнь очень проста. Дураки ее делают сложной».

Приезжаю в офис, читаю очередную главку о том, почему человечеству не удается усвоить эту простую истину.

3. ЗА ЧТО ГОСПОДЬ УНИЧТОЖИЛ СОДОМЦЕВ?

Он создал людей для жизни, доставляющей радость. А потом стал требовать от них через святые книги, чтобы жили они противоестественно, и тем его радовали. Мучили себя, то и дело, задаваясь вопросом: «А правильно ли я живу?». Благоуправляющая программа повреждена. Прочие твари по инстинкту живут. Обустраивают норы и гнезда, спариваются. Не страдают, если их лишают возможности плодиться. А ты, человече, все оспаривай, делай жизнь. В окружении армии паразитов, которые со ссылкой на божественный авторитет, учат тебя как это правильно делать вопреки своей природе.

Когда люди не желают заниматься насилием над собой, придуманного злобного дедушку это сильно раздражает, и он то и дело проводит тотальные зачистки. Зачем-то уничтожил весь род людской Всемирным потопом, не разглядев одарённого сынка праведника Ноя по имени Хам, который снова повернул человеков на богоборческую стезю. Хотя и стезя эта – чистая выдумка. Нормальные люди ни с кем не хотят бороться, желают быть собой, а дедушка от этого сатанится.

Даже авторы священных книг, прославляющие его бесконечную беспримерную любовь, иногда проговариваются о том, что казнит он с наслаждением и грешников, и праведников. Кстати, все эти авторы писаний, жрецы культов, поэты и философы – наглые спекулянты на маниакальности вершителя человеческих судеб. Они, как шестёрки пахана, запугивают, рэкетируют, кичатся своей крутизной, набивают животы и карманы на страхе, который сеют. Сами крайне эгоистичны, извращены, и живут в полном противоречии со своими проповедями о чистой возвышенной жизни. Достаточно почитать их дневники и письма, не предназначенные для публики.

Крепкие ребята содомцы не позволили у себя банковать всей этой шелупони, и для злобного дедушки оказались крепким орешком. На операцию по окончательному решению содомского вопроса он вынужден был мобилизовать двенадцать тысяч ангелов. Чем же они так досадили ему, кроме факта классического и не доказанного: «Так ведь пидерасты», то есть содомиты. Уже этим одним они виноваты. Как русские. Обязательно пьяницы и воры. Других вроде и нет.

Содомцы обвиняются в том, что не любили чужаков. Но, если человек принимал их правила общежития, он не только становился своим, но и взлетал по карьерной лестнице. Далеко ходить не надо: подонок-праведник Лот, ставший содомским судьёй, лучшее тому доказательство. Сравним это с корыстным гостеприимством Авраама, который за миску похлебки требовал от путников любви к единому богу, которую они не испытывали и не могли испытывать, ибо бог им не открылся.

В качестве издевательства содомцев над гостями приводится ложе, где тех то ли вытягивали, то ли укорачивали под один размер. Но это же не что иное, как призыв быть как все, подравняться. И что тут плохого, если вдуматься. Содомцы свято блюли закон, и если судья принимал решение вразрез с установившимися понятиями, они, вопреки ему, коллективно судили правильно. Что это как не первый пример прямой демократии, беспрекословного подчинения закону?

Нельзя было подавать нищим, говоря по-нынешнему, заниматься благотворительностью. То ли принцесса, то ли одна из дочерей Лота втихаря приносила хлеб нищему, который неизвестно откуда взялся. Не иначе как был выдуман теми же иудейскими умниками. Её привязали к дереву, намазали мёдом, и она погибла от укусов пчёл. Пророческое предупреждение. Модель нынешнего западного общества, измазанного медом, на который летят дикари-мигранты. Они этот Запад и зажалят до смерти. Куда их не пускают – там хорошо. Мудро сказал и русский народ: нечего нищих плодить.

Но, как бы ни старался злобный дедушка и паразиты-разносчики божественных истин, модель содомцев живет. Работают понятия, правило «свой-чужой», всё решает общественное мнение, основанное на воле и обычаях большинства.

Гусиное перемирие

– Ваша жена приехала, – предупредил меня голос Кати в телефонной трубке. И тут же вбежала благоверная.

– Сидишь? – злобно констатировала она очевидный факт.

– Тружусь на благо Вашей семьи.

– Ты живёшь своей жизнью.

– А должен жить Вашей жизнью?

– Поедем домой.

– Не хочу вам мешать, да и работы у меня полно.

– Зачем ты так?

– А как надо?

Подходит ко мне и обнимает:

– Поедем домой.

Ну что ж, теперь можно и поехать. По пути говорю:

– Надо потихонечку перетекать на Святую землю. Обустраиваться на старость.

– А как же мама?

– Мама, как и мой папа, скоро умрет.

– А пока не умрёт?

– Будет жить у братишки твоего.

– А почему нам к Саше не поехать на старость? Все же Нью-Йорк, большой город, люди.

– А я от людей устал, пора для себя пожить, а то все для людей, для людей. И Сашке мы там не нужны, у него своя жизнь.

Дальше едем молча. Я понимаю, что и Нью-Йорк отвлекающий маневр, и туда она ехать не хочет, как и куда бы то ни было еще. А сын с младенчества у нее для шантажа. У нас же ребенок! К тому же она отлично знает, что Штаты я не люблю.

4. СОДОМ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Ездил туда несколько раз в 90-е учиться демократии. Но агента влияния из меня не получилось. Хотя пиндосы достойны восхищения! И Содом построили классический. Живут комфортно. В крохотной редакции сельской газетенки поразил туалет. К стенам прикрепили две трубы. Сидишь на унитазе – положи руки. Как нигде близки законы и понятия. Суды народные, содомские. Невидимая, но жесткая граница отделяет чужаков. Нормы заставляют блюсти ласково, с улыбочкой.

В нашу группу руководителей СМИ затесалась тупая блондинка-секретарша. Точнее ее затесал покрыватель. Полное безразличие к программе пребывания тупица подкрепляла кокаином, который протащила с собой. Организаторы это усекли, но проявили удивительный такт: «Вы выглядите больной, давайте проедем в больницу, обследуемся». Дура перепугалась: «Здоровая я, ничего не надо». Ей дали три дня доказать, что она здоровая. Сработало.

В тот раз мы практиковались в СМИ штата Колорадо и жили в маленьком городишке. В первый же вечер едва вышел оглядеться, был остановлен полицейскими. Оказалось, пешком тут не ходят, а вечером тем более сидят по домам. Проживали мы в семьях, коих сменили трижды. Хозяев нам трогательно обозначили «родителями». По утрам они привозили нас в дом престарелых, откуда микроавтобус доставлял в редакцию. Богадельня была богатой, но нас не преминули сводить в подвал, где за копейки продавали не востребованные наследниками вещи умерших стариков. Прагматизм.

Богадельня, как ни странно, принадлежала церкви, которую посетили утром в воскресенье. Вряд ли кто бывает там в другое время. Храм – зал с рядами кресел. А в фойе – снедь. Народ плотно завтракает, неспешно рассаживается, атмосфера никак не церковная. Старушка впереди меня показывает соседке на сидящего рядом с ней дедушку: «Мой новый друг». И уточняет, подмигивая: «Спешил фрэнд». Потом пастор, временами подвывая, пересказал главку из Библии. Представил какую-то гостью из Индии. На том все и закончилось. В Вашингтоне был в соборе, где проводить службы могут представители любых религий. Формальность.

Впрочем, в моей первой «семье» религиозный пережиток был. Пенсионерка бормотала перед завтраком секунд десять какое-то благословение. Ее муж при этом не отрывался от газеты, которую спозаранку швыряли под дверь дома. Завтрак, как и ужин, состоял из хлопьев с молоком. Обед в редакции под названием ланч-бокс состоял из осклизлого бутерброда, приторного кекса и железобетонного яблока. Поэтому пришлось осваивать общепит. Правда, один раз довелось поучаствовать в семейном торжестве с одноразовой посудой и теми же приторными кексами.

Семья моих старичков собиралась раз в году, хотя дети жили неподалеку. Они явились с радостным гиканьем и магазинной едой. После быстрой атаки на нее, мужчины с пивом ушли смотреть американский футбол, правила которого я так и не понял. Женщины болтали, внуки бегали по двору. Интересным был разъезд гостей. Они забирали объедки того что привезли. Запомнился пластиковый поднос с остатками наструганной морковки. И это правило, а не аномалия. Сын рассказывал, что после вечеринок ребята забирают пустые бутылки от привезенных ими напитков.

Вторая семейка оказалась покруче. Реальные миллионеры, но с таким же, как у других, фанерно-сайдинговым домом, который они перевезли за сотню километров с прежнего места жительства. На моём рационе это сказалось не сильно. К хлопьям с молоком добавился синтетический сок и невообразимо мерзкие чай и кофе. В выходной мы сходили в фастфуд. «Мама» бизнес-консультант сказала, что работает с этой сетью, и раз в полгода посещает её из вежливости как клиент. На воскресный обед мне подали домашнюю, то есть разогретую сосиску, с четвертинкой маринованного огурчика. Характерно, что, когда эта семейка гостила потом у меня, еду она потребляла в российских масштабах. А по поводу дома, на фоне которого их «картонка» выглядела сараюшкой, не преминула съязвить: «У нас такие называют замками в прериях».

Но самым экзотичным оказался мой третий «папа». Он меня не кормил вообще. В выходные мы поехали к его бывшей жене, которую он в своё время вывез из Страны Басков. Она жила в вагончике с сыном, которого на выходные мы взяли к себе. Точнее, как оказалось, взял я. К хозяину завалились двое мужиков, с которыми после нескольких дежурных вопросов о России, он уехал обедать в город. Судя по подаренной мне брошюре о защите прав мужчин, мужики были не просто приятелями. Малыша по имени Ларкен Россия не интересовала, он посетовал на то, что у отца в квартире нет ни телевизора, ни компьютера. Я повёл его в ресторан кушать стейки. Он отъел половину, а вторую попросил запаковать для отца. Я купил ещё два для него и мамы.

От такой жизни меня одолела смертная тоска. Интереса к хозяевам не было. Тянуло к своим. Сдружился с редакторшей с Урала, которая, как и я, быстро поняла, что американский опыт, если и является ценным, то в русской провинции к применению невозможен. Она с явным умыслом рассказала, как ездила с подружками в Таиланд в секс-тур. Я, конечно, тягаться с тамошними профессионалами не мог. Но и она не шла ни в какое сравнение с вовкиными комсомолками. Дома бы я на неё и не взглянул. Но на войне как на войне.

Она спроворила мне приглашение на День благодарения к её «маме», богатенькой разведёнке. Угощение состояло исключительно из индюшки размером с барана. Отрезать от неё ломоть, наверное, не смог бы и опытный хирург. Но америкосам это как-то удавалось. Ловчее всех терзал тугую плоть щуплый восемнадцатилетний сынок хозяйки, проживающий в университетском общежитии, которое видно было из окна. Жить у родителей после школы не принято. Не в пример худенькому брату, старшая сестра была безобразно толста. Ещё более безобразно толст был её бородатенький жених.

Я ответил на стандартные вопросы про Россию, признал безоговорочную капитуляцию перед индейкой, поблагодарил хозяйку за неиспытываемое прежде наслаждение от еды и попросил разрешения осмотреть дом. Мы с «уралочкой» сразу же прошли в её спальню, ни слова не говоря, обнялись и упали в койку. Сосущая тоска сразу отступила. Мне стало так хорошо, что я забыл о сексе. Видимо, то же произошло и с партнёршей. Мы так и пролежали, обнявшись полчаса. Спустились вниз. Сынок исчез. Жених заснул, уткнувшись бородёнкой в индюшку. А меня, как Штирлица из анекдота, снова начало рвать на родину.

Парадокс. Вежливые, очень неглупые люди, но окружены непроницаемой стеной. Есть и внутренние перегородки. Нашу делегацию свозили на еженедельный завтрак в «Ротари-клуб», что-то вроде масонской организации. Там местного мэра ядовитыми вопросами и замечаниями терзали лощеные хозяева жизни. А обитатели негритянских и просто бедных кварталов, как из другой страны. На заводе по производству сеялок, организованном по утверждению PR-службы на принципах большой семьи, мне рассказали, как по-семейному поступают с пьяницами. Пробуем подлечить, а потом сбрасываем на социальное пособие. Это экономически целесообразно. Человеку и на еду, и на дешёвый алкоголь хватает. Система отсева действует нежно и безжалостно. Незримые стены стоят между национальными общинами, англосаксами и понаехами. А благотворительность как отступные от нищебродов.

…Тёща ждёт с традиционным, в таких случаях примирительным, ужином с запеченным гусем, молчит. Я благодарю и удаляюсь спать. Худой мир даже хлеб в виде мяса не преломили с женой-веганкой.

И не возлюблю ближнего своего

Начинаем перестройку. Ликвидирую список допущенных посетителей. Для всех меня здесь нет. Встречи надо проводить на нейтральной территории по договоренности, а не заваливаться к занятым людям, когда вздумается. Пора жить по-западному.

На радость Кате сворачиваю благотворительные программы. Их две, и обе антисодомские. Помощь иудейской и христианской общинам. Первую программу затеял Спектор. Как и положено настоящему журналюге, человеку прагматичному, ни во что не верящему. Тем удивительней было, что он пригласил меня к раввину, прибывшему в нашу столицу-станицу для организации еврейской жизни. Тот оказался молодым симпатичным парнем, неплохо говорящим по-русски. С приветливой женой. На приёме, а точнее сказать вечеринке, никакой религиозной атмосферы. Шутки-прибаутки, выпивон.

– Любимый мой напиток – это бенедиктин. Вдвойне приятно, что его делают католики. Надо только выбирать кошерный, у него есть домик на этикетке, – прикалывался раввин.

На сходке присутствовали несколько пожилых евреев, абсолютно ассимилированных. Подвыпив, они начали цитировать Новый Завет. Раввин реагировал иронично. Когда один из сынов израилевых воскликнул, что Христос сказал: «Не судите да не судимы будете» – он ответил: «Верно, но в первый раз это сказали за две тысячи лет до него». Между шутками-прибаутками посетовал, что не может собрать десяток мужчин, а без этого нельзя молиться. Пожаловался, что не получается вернуть общине старое здание синагоги и свиток Торы, лежащий в запаснике исторического музея. Я ткнул в Спектора:

– Так вот же ваш агент влияния, пусть берёт тему и лоббирует вопрос во всех наших СМИ.

Лоббирование ни к чему не привело, но после нескольких приездов на бенедиктин и супчик с клёцками, который волшебно варила жена раввина, наша фирма стала спонсором возрождения еврейской жизни. Возродили, и хватит. Пора заканчивать.

Вторым донатополучателем, силой обстоятельств, оказался поп. Отец Григорий – бывший работник органов. При переходе из недоразвитого социализма в еще более недоразвитый капитализм, он полностью разочаровался в служении закону. Возник в нашей семье то ли через тёщу, то ли через жену. А скорее из-за сговора обеих, решивших укрепить брак обрядом венчания. После венчания выяснилось, что местный приход постигла беда. Во время избирательной компании Ельцин выделил деньги на строительство нового храма. Но попали они в проблемный банк, который, как и многие, разорился-разворовался. Моя медиа-империя всячески бичевала негодяев, крадущих непосредственно у бога. Но следов бичевания на телах банкиров, своевременно вывезенных в тёплые края, не запечатлелось. Как, видимо, и на совести.

Батюшка организовал спектакль, в котором дряхлые прихожанки передавали друг другу кирпичи и вёдра с раствором. Как было свежевенчаному брату во Христе не пожалеть их и не начать финансирование стройки? Попытался подключить к этому и Володю. Но он ограничился передачей гигантской трофейной люстры, которую все равно демонтировали при реконструкции его гигантского офиса. На тебе, боже, что нам негоже. Как всегда, оказался прав.

Между тем, благополучие настоятеля росло гораздо быстрее, чем стены храма. Поэтому прекращать спонсирование тоже давно пора. Лучше было бы и не начинать. Жрецы, придумавшие богов, первыми стали создавать и эксплуатировать людские страхи для удовлетворения своих физических потребностей, и страсти помыкания толпой, пусть даже в виде нищих старух. Плюс братья-католики и раввины, они – самые частые гомосеки с уклоном в педофилию. Потому с таким знанием дела клеймят за это других.

Вступаться за иудеев сразу же пришел Спектор: новость ему сообщила торжествующая Катька.

– А что они тебе? Ты же атеист, жена русская. И жизнь еврейскую уже наладили. Синагогу открыли, школу и садик тоже. А как стали бесплатно кормить по праздникам и пайки выдавать, евреев в десятки раз прибавилось. Помогли и хорош. А то власти криво смотрят, религия не государственная. Вроде бы все давно уехали на историческую родину, и вот опять.

Но обычно мягкотелый и тушующийся Спектор проявил удивительную твердость. «Я же обещал», – заявил он, намекая, что обещал и я, чем сильно меня озадачил. Хотя, чему удивляться. Более последовательных содомцев, чем евреи, нет. А что они в святых книгах их полощут, так всё чётко по психонауке: в других мы больше всего ненавидим присущие себе черты.

Жители Содома были очень богаты, и богатство это бралось как бы из ниоткуда. Посылали раба извлечь корнеплод на огороде, а под ним обязательно был слиток золота. Также и евреи богатеют изящно, легко, без натуги. Народная мудрость: «Хорошие деньги заработать нельзя. А больше всего труда тратишь на маленькую зарплату». Или обвиняют они содомцев в воровстве. Вывесил кто-то связку лука или гору кирпичей насыпал. Все по штучке взяли и растащили. Во-первых, глупо. Какой смысл воровать луковицу людям, у которых на огороде золото зарыто. Во-вторых, у них самих есть правило: беря зёрнышко из горки чечевицы, воровство ты не совершаешь. В ежегодный Судный день все произносят в покаянии слово «крали». Объективный Губерман точно отметил: «От шабата до шабата брат наебет брата». Что уж о небратьях говорить. Наличие злого начала в человеке считается естественным.

Но как бы они друг у друга не крали, своего никогда не сдадут. Вот Спектор, которого Катька возит как тряпку, за общее дело на генетическом уровне воспрял. А как у них отлажено содомское «свой-чужой». Гражданства не получишь ни за что. Но если решил стать одним из них, то, как и содомцы Лота, примут с радостью. Обрежь хрен, нацепи ермолку, и ты свой в доску.

Как ни у кого чётко решен у них вопрос гармонии личного и общего. Народ ответственен за каждого еврея, а каждый отдельный еврей отвечает за весь народ. Ты часть массы, и в то же время в священных книгах записано: этот мир создан для тебя. Ты отчеканен по образу и подобию божьему, но каждая из монет индивидуальна. При всем при том, ни у кого не было столь жестких общих правил. 613 заповедей чего стоят! Вся жизнь регламентирована. Программа современных роботов не проработана так подробно. Тщательно расписана не только деловая, но и личная жизнь. С какой ноги встать, как омыть руки, что и когда есть. Сколько раз удовлетворить жену, в зависимости от профессии. У тебя не может возникать и морально-нравственных проблем. Всё прописано. Если до займа денег ты в синагоге не здоровался с единоверцем, то можешь не делать этого и после того, как стал его должником. А как изящно их древний мудрец решил вопрос, над которым бьются наши религиозные авторитеты и литературные классики: как можно возлюбить ближнего своего как самого себя? Да, относись к его имуществу и доброму имени как к своему, и больше ни о чем не парься.

Читаешь манускрипты и недоумеваешь: о чем можно советоваться с раввином? Все ходы записаны. Он комментатор-углубитель этих бесчисленных инструкций. Хотя куда глубже. Плюс комиссар. К проституткам ходить нельзя, но если раввин разрешит, то можно. При этом он совсем не непререкаемый авторитет. Ты не только можешь, но и обязан с ним спорить. Можешь спорить и обманывать бога, если найдешь противоречие или зазор во всех этих талмудах и мидрашах. Как спорил и торговался праотец-отморозок Авраам.

Только, не дай тебе бог, выпасть из этой сложной системы координат. Будешь проклят и изгнан из общины. С четким указанием расстояния, на которое бывшие твои единоверцы не могут к тебе приближаться. Так изгнали философа Спинозу, который раньше срока покинул сей мир, так как был вынужден зарабатывать шлифовкой линз, а респираторов от стеклянной пыли еще не изобрели.

Но без жестокой дисциплины было нельзя. Община платила налоги, откупалась взятками от чиновных людей, плюс слала долю кучке своих молельщиков в Иерусалиме, которые держали свято место, пока не получилось создать на нем еврейское государство. И поголовно учила всех детей, давая им преимущество перед тотальной неграмотностью других народов.

Потому пригождались евреи монархам и польской шляхте, брезговавшей варить-продавать водку, и русской революции. Но, ни в одной стране их за торгово-банковский вклад в процветание не благодарят. И о вкладе в русскую революцию при коммунистах умалчивали, а сейчас поминают недобрым словом. Только в историческом музее Вашингтона экспозиция открывается залом «Еврейская эмиграция в Америку». Но там у них медиа рулят.