Никогда больше

Потом ударился в работу. Так рьяно охватил всё, что успел запустить за прошедшие недели падений, взлётов, сумасшествия, боли. Свалилась на мою голову сучка. Надо было езжать тогда прямо и не возвращаться. Не реагировать на выкрики, не разговаривать и даже не смотреть в сторону дряни, которая в отместку сумела вытрясти душу наизнанку, разрушить мои принципы, достать сердце, а потом растоптать его, не моргнув глазом. Даже шлюхи так не поступают. Даже Марго так не смогла бы. Продажные девки намного человечней, чем честные бабы.

Ловил себя на мысли, что начинаю ненавидеть и презирать. Но как только бросал взгляд на диван и стол, внутри всё обрывалось. Мучительно хотел её снова. До боли в яйцах, до взрыва мозга, до слёз.

Выбросил диван и стол. Списал в бухгалтерию. Теперь на месте дивана стоял ряд стульев. А вместо стола – пустота. Но и это не помогло. Воспоминания не выкинешь. Они раз за разом всплывали, заставляя мычать от бессилия.

Конец июля выдался непривычно дождливым. Лето не спешило врываться в наш город, робко одаривая тёплым сырым воздухом и обильным урожаем абрикос. В тот день встал рано. Предстояло открытие нового ресторана, что выстроили на месте «Золушки».

Управились за месяц, молодцы. В планах на вечер значился Павел и отдых. За это время виделись с ним всего пару раз. Каждый погряз в делах, у каждого свои проблемы. Сегодня хотел встретиться, обнять по-братски, выпить.

У него срослось с Марго, как ни странно. Видимо, сидела на коротком поводке и боялась потерять добычу. Пашка даже светился от счастья. Наконец в его личной жизни промелькнул огонёк любви.

Я, наоборот, запретил себе думать об Але. Закрыл сердце на железный замок и превратился в отшельника-монаха. Никаких женщин, никаких нежностей, никаких шлюх. Наигрался с любовью, сыт по горло.

– Дрюх, – Павел на проводе, – можешь подскочить сейчас? В клубе авария небольшая. Газ потёк. Спецов вызвал, но мне они не нравятся. Помнишь, твой батя говорил, надо сначала от центрального отключаться, потом своё ремонтировать? Эти олухи говорят, что нет. Боюсь, взлетим ко всем чертям.

– Я тебе газовщик что ли? Сейчас подъеду, привезу других спецов.

Набрал номер приличной фирмы, вызвал парочку умельцев. Когда мы приехали через час к заведению, меня передёрнуло. У входа в клуб стоял Алин муж. Потрепанный, помятый, видимо, с бодуна. Не зря она сначала сказала, что мужа у неё нет. Как с таким трахаться-то? Бедный Лешка, такого отца иметь. Не до конца осознавая, что делаю, сжал кулаки и крупным шагом направился к нему. Планировал просто отп..здтить для профилактики.

– Ну, привет, муж.

Он опешил. Выронил тлеющий бычок с сухих губ, явно силясь понять, кто я, и чей он муж.

– Э, парень. Ты что-то напутал. Я не женат даже.

Потом, видимо, напряг извилины, вспомнил меня и расплылся в улыбке.

– Ааа. Это тебя тогда девчонка с Ястребова отшила? Круто мы разыграли семью? Как у вас? Наладилось, помирились уже? Плакала потом всё время. Мне её жалко стало. За прокладку денег не взял.

– Какую прокладку? – впал я в ступор.

– Да плита у них накрылась, и труба тоже походу скоро потечёт. Прокладку пришлось менять. Я нормально всё сделал, не волнуйся. Дорогая правда…европейская. А она так плакала, что постеснялся денег просить.

Понял направление его мыслей. Сунул купюру в сальный карман спецовки.

– Спасибо, – сказал, и как под гипнозом пошёл к Павлу. Друг бегал по помещению, что-то орал, приказывал, ругался.

– Я тебе газовщиков нормальных привёз, – окликнул его, – мне надо срочно уехать.

– Спасибо, бро. Выручил, – пожали друг другу руки, попрощались.

– До вечера, Паш, – крикнул с другого конца зала у выхода. Махнул ему на прощанье рукой и бросился к машине.

Где днём искать Алю не знал. Возможно, работала в каком-нибудь баре. Я ведь так и не устроил её никуда. Бухгалтера забрал в офис под опеку опытных специалистов. Официанток и поваров в одну из пиццерий определил. Начальника их не обидел, оставил управлять новым заведением. Обо всех подумал, а о своей малышке – нет. Разве мне до того было, когда при одном взгляде на неё у меня отключались мозги и включались другие органы?

Поехал к ней домой. Купил букет цветов. Подождал немного у ворот и рискнул, была – ни была. Пойду знакомиться с мамой.

Аля

– Беременность 11 недель, – водя по животу датчиком, узистка всматривалась в монитор, – дихориальная диамниотическая двойня. Сердцебиение…

Она продолжала что-то говорить ассистентке. Та громко стучала по клавиатуре, вписывая параметры.

– Простите, – вмешалась, – что-что? Какая двойня?

– Наиболее благоприятный тип двойни. У каждого плода имеется своя плацента и своё околоплодное пространство, – спокойно принялась объяснять, – происходит в случае, когда два сперматозоида оплодотворяют две разные созревшие яйцеклетки.

Дальше я перестала вникать. Это шах и мат, Аля. Подача Андрея оказалась серьёзней, чем мой спектакль с газовщиком. Теперь шутка на злобу дня про многодетную маму-одиночку превращалась в суровую реальность.

– Вы побледнели, так обрадовались, да?

Продолжила обследование, отвлечённо диктуя цифры, – перевернитесь на левый бок.

Слеза скатилась по щеке и впиталась в пелёнку на кушетке. Не выдержала, хлюпнула носом.

– Ну что Вы, мамочка. Не нужно так бурно радоваться. Патологий нет. Единственное, что…

–Что? – похолодело всё внутри.

– Пока пол не могу рассмотреть. Они оба неудачно повернулись – прячутся, – улыбнулась. – Ничего, позже придёте, врач обязательно несколько раз к нам направит. Это многоплодие. Значит, следить за вынашиванием надо тщательней. Под особым контролем будете.

Что ж, Аля, двое так двое. Главное, что здоровенькие. Нам не привыкать. Погибать, так с музыкой.

Ярик прекратил ухаживания, когда я тактично намекнула о своём положении. Приходилось всё чаще его просить выйти за меня из-за ужасного токсикоза. Всему коллективу не нравились мои вечные посещения туалета и звуки, которые оттуда издавались, когда меня выворачивало от запаха кофе.

Дошло до того, что я зеленела и готова была вырвать всё, что было в желудке, когда просто смотрела на кофемашину. Очередного посетителя, попросившего заварить чашечку свежего ароматного напитка, готова была четвертовать.

Новый шеф, оказался хорошим человеком. Позволил мне доработать до декретного отпуска.

– Когда-то тебя эта тошнота отпустит ведь. Мою жену, помню, от кофточки тошнило. – Потирая руки, расплылся в мечтательной улыбке. – Была у неё любимая кофточка с блёстками. Носила постоянно. А как забеременела, от одного её вида бежала в уборную.

В середине июня прошла скрининг. Гинеколог не уставала направлять на анализы, словно я была неисчерпаемым донором крови и мочи. Двойня действительно вызывала у врачей особенное внимание. Все в один голос настаивали на диете, требовали больше отдыха, меньше стресса.

Его, как раз в моей жизни было предостаточно. Маме не пришлось даже сообщать о своём положении. Она догадалась обо всём, когда умудрилась сварить себе чашечку утреннего кофе.

Ещё в комнате я, как бешеное животное, учуяла мерзкий запах и вместо пожелания доброго утра ломанулась в туалет обниматься с белым другом. Когда родительница нарисовалась в дверях с той же пресловутой чашкой в руках, я так посмотрела на неё, словно, хотела стереть в порошок всех вместе взятых – её, напиток и кухню, пропахшую при заваривании.

– Мама – еле успела выговорить – срочно… – очередной приступ рвоты заглушил слова.

Мама побледнела. Она явно пришла нравоучения читать, но жутко испугалась:

– Алечка! Что? Скажи, скорую вызвать?

– Срочно вылей это и проветри. Не то я сейчас сдохну.

Дни мчались за днями. Вопреки моим ожиданиям, мама ничего не говорила. Не старалась уколоть, поныть, как это было с Лёшкой. С первенцем беременность проходила легко. Почти не тошнило, моталась до самых родов и не чувствовала себя так паршиво как с двойняшками. Сейчас она жалела меня, видела, как мучаюсь. Ещё больше жалела, когда я плакала ночью. Не вмешивалась. Пыталась поддержать, как умела.

Правда, я не всё рассказала. Например, что будет не один внук, а два. Сюрприз готовила. Чат Одиноких разведёнок удалила. Вступила в группу «Мамы вдвойне». Уже высматривала объявления «отдам вещи даром для новорожденных». Откладывала часть зарплаты на роды. Ремонт, конечно, подождет. Кредит, правда, висел камнем на шее. Но я сильная. Я должна справиться.

В конце июля Ярик попросил выйти за него в ночь. В клубе опять планировалась вечеринка:

– Аль, выйди, будь другом. Тебя же ночью не тошнит?

– Хорошо. Ты столько раз меня спасал. Отработаю как-нибудь.

– Только шефу не говори, а то сожрёт меня. – Оглянулся в сторону кабинета начальника – А я за тебя сутки отработаю.

– Да нормально, без проблем. – Сказала, а сама от усталости с ног валилась. Выдержала. Даже без тошноты. Ночью клиентов было мало. В основном приходили за выпивкой.

Ко мне не приставали, так как наш охранник стоял рядом, вроде как вторым барменом. Отработали мы замечательно, да ещё и на чай приличная сумма накопилась. Будет Лешке на машинку и пирожное.

Уставшая и разбитая вернулась домой. Сил не было даже на утренние приветствия. Мама, заметив, что я едва ноги волочу, принялась отчитывать:

– Аля, разве так можно? Тебе отдыхать надо. Ты с ума сошла? Беременная в ночь оставаться да ещё после дня? Ты когда ела в последний раз.

– Маам. Не хочу есть, я хочу спать и желательно до завтра.

Собралась было к себе, но голос родительницы внезапно изменился:

– Ты когда расскажешь Андрею?

Остановилась и открыла рот в изумлении.

– Почему ты думаешь, что ребёнок от него?

– А от кого?

– Ты же ничего не знаешь.

– Зато вижу. И слышу.

– Я не хочу об этом говорить.

Вдруг заметила лиловые лилии в вазе на подоконнике.

– Откуда букет такой красивый? Ммм, пахнет приятно.

– Андрей принёс.

Спать перехотелось. И, кажется, я разучилась дышать.

– Он вчера утром приходил. Спрашивал, где ты работаешь. Сказал, что вам нужно срочно поговорить. Он неплохой парень, Аль.

– Это ты говоришь, потому что…

– Потому что так думаю, – перебила, и, помявшись, продолжила, – только у него случилось что-то.

Сердце пропустило несколько ударов.

– Ему кто-то позвонил, пока мы чай пили. Он убежал, даже не попрощавшись. Кажется, друг его погиб.

Слёзы навернулись на глаза. Почему-то вспомнился лысый здоровяк в татухах, окативший меня грязью в начале весны. Павел. Неужели он?

– Мама, я не знаю, где он живёт. Что мне делать?

Найти адрес Андрея было нереально сложно. Мозг лихорадочно соображал, как поступить. Ворвалась в главный офис прямиком к его помощнице. Она испуганно отскочила от меня, когда услышала просьбу.

– Я не имею права рассказывать личную информацию. Женщина, угомонитесь. – Запомнила, меня, стерва. Решила отомстить за тот случай с переговорами. – Андрея Константиновича нет, и не будет в ближайшую неделю. Где живёт, я не знаю. Спросите в отделе кадров, хотя и там вам вряд ли помогут.

– Вы понимаете, что мне очень нужно! – В истерике закричала я, но вовремя заткнулась. Не хватало опозориться перед его подчинёнными.

Когда спускалась по лестнице, мимо меня проскочила девушка вся в слезах. Блондинка. Та самая. Из Инстаграма. Она говорила с кем-то по телефону и ныла, не скрывая эмоций:

– Да. Я знаююю, – заревела – что мне теперь делать? Я так рассчитывала на него. Он обещал кредит оплатить и жениться. А теперь ни Андрея, ни Павла. Ууууу.

Мерзкая особа. Но благодаря откровенным излияниям я получила слишком много информации. Если она рассчитывала выйти замуж за Павла, значит, не была девушкой Андрея. Значит я – полная идиотка, которая самолично вырыла яму нашим отношениям. Закопала и сверху цветочки положила. Из букетиков Ярика.

Внезапно меня осенила превосходная идея. Инстаграм блондинки выудила из чёрного списка, пролистнула фотки, уже новые с Павлом. И написала сообщение:

«Уважаемая Маргарита (надеюсь, это её настоящее имя, иначе ничего не получится). Нам нужен адрес Андрея Константиновича. Он заказал цветы, но не указал, куда оформлять доставку. На звонки не отвечает». Потом подумала и исправила «цветы» на «венок». Стало жутко стыдно. Но понимала, что нужна ему. И если нет другого выхода узнать адрес, бог должен меня простить.

Через минут двадцать она ответила. Сухо. Без расспросов и выяснения подробностей выдала улицу, номер дома и квартиры. Бежала по городу как сумасшедшая. Один раз чуть не попала под колёса Ланоса. Трёхэтажный мат водителя, наверное, был слышен во всех уголках проспекта.

– Простите, – крикнула, – но не испугалась ДТП и возможных травм. Даже не оглянулась. Потому как было страшно другое. Я боялась говорить с Андреем, объясняться, просить прощения. Боялась, что он оттолкнёт и не послушает. Обложит матами как этот водитель. Выгонит на улицу, запрёт двери. Дома ли он, меня не интересовало. Я знала, что дождусь его, даже если придётся сидеть на пороге целую вечность.

Долгожданная дверь с номером, указанным Марго, не хотела открываться. Звонила, стучала, пинала плотную кожаную обивку кулаками и ногами, параллельно слушая длинные гудки в телефоне. В квартире тишина, ответа не было. Полумрак в коридоре. На улице потемнело, моросил дождь.

– Девушка, Вы в своём уме? Что стучите на весь подъезд? – выглянула соседка напротив, зыркнув сквозь толстые очки.

– Я к Андрею Константиновичу. У меня дело срочное.

– Ну-ну. Тут таких как вы не одна под дверями ошивалась. По делу всем надо. Ишь ты, ценить себя надо, а не унижаться.

– Мне по делу, правда. Не знаете, дома ли он?

Она ещё раз просканировала меня, видимо, увидела слегка округлившийся живот и смягчилась:

– Нет его. Уехал.

– Давно? Куда?

– Друга хоронить. Домой в село.

На станции было по вечернему холодно и пасмурно. Из местного транспорта кроме ржавого Запорожца без колёс ничего в глаза не попадалось. Ни автобусов, ни маршруток, ни легковушек, готовых подвезти по нужному адресу. Двое подозрительных мужчин ошивались возле кассы, периодически бросая на меня короткие взгляды. Собралась с духом, подхватила рюкзачок и направилась к ним.

– Извините, мне нужна улица Чкалова. Далеко это?

Мужчины заинтересовались, оживились. Один, обнажив пожелтевшие зубы, проскрипел:

– А номер дома какой?

– 29.

– Это соседа Маринкиного что ли, Андрея? – переглянулись, – у неё похороны недавно были.

– Да, мне туда нужно.

– А кем ты ему приходишься? – от любопытства раскрыли рты.

– Подскажите, далеко это отсюда? Как добраться? – проигнорировала вопрос.

– Прямо иди. Не сворачивай. Там разберёшься, не заблудишься. Улицы две всего.

Идти пришлось долго. Хорошо, что успела поспать в поезде и хорошенько отдохнуть. Свежий воздух, по-особенному пах травой, сеном, навозом.

С каждым шагом дышать становилось легче, в теле просыпалась бодрость и энергия. Помимо живописной природы глаз радовали красивые дома. Встречались обветшалые лачуги с заброшенными огородами, провалившимися крышами, покосившимся забором. Но были и двухэтажные, крепкие кирпичные строения, со спутниковыми антеннами, кондиционерами, высокими резными воротами.

29 дом был простым, но ухоженным. Деревянная калитка, густой, буйно зеленеющий сад, пластиковые окна, выкрашенная изгородь. Постучала – никого. Легко перекинув руку через забор, отперла скрипучий замок. По заросшей травой тропинке дошла к дверям дома. Постучала. Опять тишина.

– Андрей, – робко, не смело. Боялась разбудить всю округу. Прижала ухо к двери и услышала звон разбиваемой посуды. – Андрей! – уже заорала, начав стучать ещё громче, настойчивей, торопливее.

Через бесконечно долгую минуту он открыл. Бледный. Помятый, взлохмаченный. Взгляд печальных серебристых глаз невозможно было вынести. Настолько больно ему было, что у меня похолодели руки и задрожал подбородок. Хотелось плакать в три ручья.

Секунду помедлив, словно пытаясь понять, что это не сон, резко ухватил меня за талию, прижал к себе. Уколол колючей отросшей щетиной, обдал шею горячим дыханием. Хорошо уловимый запах спиртного и кофе не вызвали тошноту, как это было совсем недавно. Я закрыла глаза и крепко-крепко стиснула его в объятиях. Потом глубоко вдохнула ставший родным любимый аромат мужского тела.

Спустя три года

– Пашка! – Кричала тётя Марина, несясь за босоногим малышом, который ворвался на грядку с помидорами и безжалостно топтал молодые растения крепкими пухлыми ножками. – Ну-ка, а-та-та. Иди сюда, шалопай! Все помидоры вытопчешь, что потом кушать будешь, а?

Он смеялся открыто и восторженно, кидаясь в её распростёртые объятия. Женщина подхватила карапуза на руки, но не успела сделать и шага, как к ней бросилась ещё одна пара босых ног. Светлоглазая Маришка, такая же пухлая и улыбчивая, обхватила её за бедро и громко прокричала:

– Бааа, на луцьки хацюууу!

Оторвался от ноута, загляделся. Тётя Марина словно ожила после нашего приезда. Наконец смогла смеяться как прежде, пережить убийство сына и перекинуть бесконечную заботу с Семёныча ещё на кого-то. Тот неподалёку пилил дрова, морщась от опилок, попадавших в лицо, прокричал жене:

– Марин, не урони, обоих-то. Иначе Андрюха с нас шкуру спустит.

– Всё в порядке, – звонко ответила она, – и не такое таскали.

Аля вышла из дома в белом легком сарафане на бретелях. На шее красовался рубиновый кулон. Распущенные волосы доставали до плеч, завиваясь в милые кудряшки. Улыбнулся, оглядывая аппетитные формы, прикидывая, как поскорей закончить работу и уединиться на пару часов с любимой. Подошла, обвила шею, поцеловала. Рывком усадил её к себе на колени, и она, чувствуя мой стояк, прошептала:

– Ты же работаешь. Не отвлекайся.

– Угу – приблизился губами к восхитительной шейке, провёл языком за ушком, – работаю, причём конкретно.

Погладил по округлившемуся животику, – Лёша спит?

– Да. Вымотал его Семёныч утренней рыбалкой. До вечера, наверное, дрыхнуть будет.

Бережно опустил её на пол, поднялся с кресла и потянул в сторону нашего дома.

– Тёть Марин, присмотрите за бесенятами?

– А как же, – отозвалась, – Сейчас кашу с котлетами есть будем. А вы куда? Надолго?

– Всё тебе надо знать. – Вмешался Семёныч. – Иди детей корми. Да и я есть хочу. С самого утра голодный как собака.

Ворвались в дом отца, жадно целуясь, словно не виделись сотню лет. Малышка всё такая же горячая и отзывчивая как раньше, заводила меня с одного взгляда. Терял голову каждый раз, когда видел её, и точно знал, что это надолго. Снова беременная, чему я был безумно рад. На этот раз не двойняшками, чему я тоже, признаться, был очень рад.

После убийства Павла я думал, что жизнь закончилась. Меня за что-то сильно наказали, отняли самых близких людей. Отца и друга. Если бы знал, что в клубе вижу его в последний раз, не ушёл так быстро. Я бы пересилил себя и поехал в другое место, чтобы навсегда закончить жизнь Хрена Степановича.

Пока выбирал цветы и ехал к Ней, Павел разобрался с газовщиками, прыгнул в свой джип и помчался к поставщикам. Ему на встречку выскочил гелик Хряка. Из-за бешеной скорости этого урода, дождя и мокрого асфальта шансов выжить у обоих не осталось.

Обе машины превратились в хлам. Бывший учитель физкультуры, оказывается, сильно боялся тюрьмы и никоим образом не хотел туда попадать. Чтобы остановить правосудие, он решил выпилиться, а заодно, отомстить Пашке. Не за избиение, а за прикрытие наркобизнеса.

В один миг я потерял лучшего друга. Человека, с которым не страшно было идти и в огонь, и в воду. Человека, ради которого оторвал бы собственную руку, если бы это помогло его спасти.

Когда позвонила испуганная Леся, я говорил с мамой малышки. Она напоила меня чаем, была добра, словоохотлива. Не помню, как попрощался, что делал дальше. Думал, ошибка, не может такого быть. Не может он бросить меня. Уйти навсегда. Зачем мне деньги? Зачем успех? Если не с кем это всё разделить, не с кем идти плечом к плечу, не от кого ждать поддержки?

Остальное как в бреду. Организовал похороны несколькими телефонными звонками. Уладил бумажные дела, разобрался с полицией и дал подробные показания следователям, естественно, не упоминая, что тесно контактировал с убийцей несколько недель назад. Перевёз тело в село, к матери.

Чтобы не слышать душераздирающий вой тёти Марины и остальных женщин, на кладбище не поехал. Заперся в доме отца и пил всю ночь. Пил и плакал. Это была самая чёрная ночь в моей жизни. Следующий день не выходил на улицу. Спиртное в глотку уже не лезло. Просто смотрел перед собой в стену и думал, что немного осталось до сумасшествия. Ещё чуть-чуть и я бы свихнулся. Но сумрачный одинокий вечер боли озарился ярким утренним просветлением.

В дверь стучали долго, напористо. Не открывал. Не для того вырубил телефон, чтобы ко мне бесцеремонно врывались. Помнится, от злости расколотил полупустую бутылку виски о стену.

Когда услышал её голос, словно током пробило. Бросился открывать. Стояла на крыльце маленькая, испуганная. Смотрела так печально, так понимающе. Схватил в охапку и прижал к себе. Как голодный зверь затащил в комнату, плечом закрыл дверь.

Не помню, сколько мы так стояли, но помню, как она шептала ласково, гладила по спине мягкими ладошками, целовала мелко и робко. Просила прощения. Говорила, что сглупила, приревновала к Марго, про Италию, про Инстаграм. А я слушал вполуха, держал её в объятиях, словно пытался испить боль до дна и наполнить чем-то живым, чем-то тёплым, бесконечно ценным.

Не осознавал реальности. Сам не понял, когда стащил с неё трусики и вошёл в тугую плоть без подготовки. Как исступлённо вдалбливался в самое нежное и самое желанное тело, словно ныряя с головой в живительный океан. Как вжимал её в стену, подхватывая под коленки, исступленно насаживая на себя, рычал в ушко:

– Моя. Моя малышка. Моя девочка. Моя любимая. Моя… жена.

Как она прерывисто послушно стонала в ответ:

– Твоя. Твоя. Твоя. Твоя.

Как в наказание с каждым толчком, доводил до безумия и твердил:

– Никогда. Больше. Так. Не делай.

После оглушительной разрядки отнёс её в постель и там, после долгих прелюдий довёл до будоражащих всхлипываний, и проговорил:

– Ты готова, детка? Здесь почти лес, а я хочу тебя всю.

Разогретая ласками и оргазмами, томно откинувшись на простынях, она выдохнула, ни капли не сомневаясь:

– Готова.

Медленно вошел в сладкую попку, не переставая нежно касаться клитора, кусая за мочку ушка, просовывая язык в ушной проход. Держался до последнего. Вжимаясь до предела, покрываясь испариной, кончил обильно, рвано, после чего сказал «Никому тебя не отдам» и уснул как младенец.

Утром все же удерживал в объятиях, боясь, что снова исчезнет или выкинет очередной фокус. Поэтому, когда малышка дёрнулась и попыталась встать, придавил обратно, закинув руку на живот. Она простонала, и просила отпустить.

– Что? – не понимая, спросил сквозь сон.

– Мне сложно так, тошнит.

– Отравилась? – Озабочено всмотрелся в виноватое лицо. Сделала прерывистый вдох, прижалась голой упругой грудкой к моей груди и тихо-тихо сказала:

– У тебя будут дети.

Горько улыбнулся. Тоже мне, отрыла Америку:

– Конечно. Они когда-нибудь у всех будут.

– Ты не понял. У тебя они будут очень скоро.

Опять как идиот не понял.

– Ребёнок? Ты беременная?

– Не ребёнок, а два ребёнка.

– Как? Мы же вчера?! Нам можно? Я мог навредить?

– Нет, всё хорошо. Врач сказала, не можно, а нужно.

С того момента я осознал, что смогу пережить своё горе. Что жизнь одной рукой отобрала, а другой подарила. Подарила вместо одной семьи другую. И надо сделать всё, чтобы её сберечь и приумножить. Чем мы сейчас и занимаемся – умножаем и прибавляем.

7.11.2020-27.01.2021