Бессознательное: мифы и реальность

На лечение алалии муж тратил большие деньги. Но дочка в свои 3 года всё равно умеет говорить лишь 6 слов.

Я призадумался, что это действительно нелегко. Но муж ведь всё равно сможет оплачивать лечение ребёнка даже в случае развода. Тут одно другому не мешает.

Но лёгкое смятение у меня всё же проскочило. Скольким женщинам я уже советовал в жизни развод в их ситуации, но это был первый случай, когда я сам слегка заколебался.

Но муж в любом случае будет оплачивать лечение ребёнка. Это ведь всё равно понятно.

С другой стороны, Оля всё равно не будет разводиться с мужем, даже если бы дело было совсем не в алалии. Она прямо сказала, что, выйдя замуж в свои 19 лет, она так и не научилась ничего делать сама. Даже не знает, где и как за квартиру платить.

Так что она в любом случае не разведётся.

Комфорт – это важнее.

В общем, поговорил я с Олей в несколько холодных тонах, в которых не выразил ни капли пустого сочувствия, но указал лишь на один единственный путь решения проблемы. Для него требуется только решительность, умение брать на себя ответственность за свою жизнь.

Оля всё равно восприняла этот разговор как поддержку (как ни крути, всё равно так оно и было), поблагодарила меня, и на том мы и распрощались.

В течение следующих двух дней я периодически возвращался в мыслях к этой ситуации, оценивал её и понимал, что Оле, конечно же, много удобнее будет остаться с мужем и просто научиться терпеть его походы на сторону. Всё это вопрос её выбора. Собственного.

Но проскакивала у меня и та мысль, а стоило ли мне давать ей такие советы? Вдруг они только к худшему изменят её жизнь (если вообще, конечно, изменят)?

Два ребёнка, один с дефектом развития, мама несамостоятельная, неуверенная в себе…

Конечно, ей будет сложно в этой жизни. Но, с другой стороны, всё приходит с практикой. Если ничего не делать, то ничего и не изменится.

В общем, в таких периодических раздумьях прошло два дня, а потом меня заняла другая проблема – мой палец на левой руке…

Кожа на нём растрескалась, в местах сгибов даже закровоточила, а ещё через два дня по пальцу и вовсе пошли водянистые волдыри – штук 10 на двух фалангах.

Начал мазать палец разными мазями, перекисью водорода, но всё впустую.

Потом палец и вовсе покрылся плотной коростой – до самого ногтя.

Дальше я жёг его йодом и снова мазал мазями и спиртом, а он всё сочился и сочился.

Уж не инфекция ли это какая-то? Не ампутируют ли?

Но выглядит палец действительно ужасно – как покойник через месяц погребения…

Проходив так 5 дней, я показался одной знакомой, которая была косметологом и о коже знала немало. Так получилось, что именно в этот момент жизни она была увлечена психосоматикой. Увидев мой палец, она тихо пробурчала : так, указательный… Любишь людям на жизнь указывать?

Я от удивления чуть не рассмеялся. Действительно ведь хорошая трактовка, с точки зрения психосоматики. Идеально ложилась на мою ситуацию.

С этой позиции, моё бессознательное в болезненном симптоме выразило мои же сомнения насчёт моих же советов. Стоило мне засомневаться в верности своих советов, так тут же всё и началось.

Единственный раз усомнился, вот и аукнулось.

Не надо было сомневаться и забивать голову этой ерундой.

Собственно, как только осознал возможную связь пальца со своими сомнениями, дальше и удалось всё исправить – активно и обстоятельно пришлось убедить себя в том, что эта Оля всё равно ничего менять не будет. Что мои советы никак не повлияют на её жизнь. Всё останется, как прежде.

Дня через три безо всякого пользования мазями и прочими средствами с пальца сначала сошли все волдыри, а затем начала сходить и короста. Через неделю палец выглядел уже вполне вменяемым.

Конечно, всё это глубоко ненаучно. Такие взаимосвязи нельзя проверить какими-либо научными методами. Всякий символизм тем и сложен, что он имеет множество разных трактовок. Поэтому все эти объяснения никак нельзя считать в какой-либо степени научными, но…

Но совпадения такие очень и очень интересны.

Если правильно понимать принципы работы бессознательного (метафору и метонимию – сгущение и смещение), то вся эта затея с психосоматикой не кажется таким уж абсурдом, каким может показаться, когда ничего этого не знаешь.

Наша жизнь буквально наполнена знаками, "сообщениями". Но только это дело наших собственных рук, нашего бессознательного.

Никаких высших сил. Никаких чудес…

Есть одно действительное чудо в нашей жизни – наша собственная психика.

Главное, в каждом конкретном случае обязательно понимать и учитывать индивидуальный характер происходящего и толковать его с позиций жизни именно данного человека, пользуясь метафорическим и метонимическим переносами.

Но, конечно, символизация в психосоматических симптомах происходит далеко не всегда и не обязательно, по крайней мере, думается, не стоит пытаться усмотреть её во всех случаях без исключения. По всей видимости, физиологические симптомы могут служить просто своеобразным выходом скопившейся внутри неосознаваемой тревожности, разрядкой её энергии вовне. К примеру, в жизни человека происходит какая-то беспокоящая его ситуация, с которой ему в силу ряда социальных или сугубо индивидуальных причин приходится мириться – следовательно, велика вероятность того, что беспокойство о данной ситуации он будет вынужден вытеснять в бессознательное. В итоге человек просто перестаёт осознавать причины имеющегося беспокойства, но само беспокойство никто не отменял – оно остаётся в психике. Так возникает тревога, причины, которой для самого человека становятся непонятны, неосознаваемы. Тут-то на "помощь" и приходит какой-либо соматический симптом – боль в ногах, в ушах, сыпь на коже, дистрофия конечностей и много всего другого. В любом из множества симптомов может проявиться энергия той самой тревожности, истинные причины которой усиленно вытесняются в бессознательное. Когда возникает объективный внешний симптом, уже нет нужды бороться со своей необъяснимой тревогой, а можно просто направить её на этот самый возникший недуг, то есть проинтерпретировать свою тревогу более "удобным" способом, более удобной причиной, нежели та, которая неудобна и отрицается. Иными словами, в случае психосоматических реакций происходит банальная подмена проблемы – одной неприемлемой другой, более приемлемой. Это так называемый "уход в болезнь".

Ротенберг (Ротенберг, 2015) приводит пример с женщиной, у которой вдруг начались истерические проблемы с глотанием. Глотание пищи стало трудностью. Обеспокоенный супруг обратился к гипнотизёру, который дал женщине установку вновь глотать нормально. Прошло некоторое время, супруг пациентки снова обращается к гипнотизёру с просьбой вернуть всё, как было.

– Пока она не глотала, – поясняет супруг, – проблема была только с едой, а в остальном все было спокойно. А теперь она ест, но целый день в очень беспокойном состоянии, плачет, плохо спит, терзает всю семью и вообще места себе не находит…

Таким образом, исчезновение соматического симптома, на который можно было направить свою тревогу или попросту "списать", привело к тому, что тревога вновь стала просто тревогой самой по себе – беспричинной, непонятной. Как удачно выразился Ротенберг, тревога становится "свободно плавающей ". Она просто дрейфует в психике человека и не даёт ему покоя. Она необъяснима. И этот факт сильно изматывает человека.

Но мы уже знаем неотъемлемое свойство человеческой психики – искать всему своё объяснение. Потребность в интерпретации. Состояние когнитивного диссонанса – неприемлемо для психики человека. Всё происходящее должно быть проинтерпретировано любым подходящим образом. И пока есть свободно плавающая тревога, то человеку становится совершенно не по себе – необъяснимая тревога доставляет ещё больше неудобств, чем если бы она была объяснима. Но поскольку истинные причины тревоги вытеснены в бессознательное в связи с их неприемлемостью, то человек неосознанно ищет новую "привязку" для своей тревоги. Новую пристань.

Он должен её проинтерпретировать. Тогда ему станет спокойнее.

Так "вдруг" и возникает любой болезненный симптом, за счёт которого теперь и можно объяснить свою тревогу.

Ротенберг отмечает также и интересный факт : 90% всех истерических симптомов возникают на левой стороне тела. То есть на территории, подконтрольной правому полушарию, которое и отвечает за бессознательную мотивацию и символическую функцию.

В подобных ситуациях не следует всегда искать какую-либо символическую связь симптома с вытесняемой проблемой, хоть она зачастую и действительно может быть, поскольку тенденция бессознательного к символизации, как мы уже знаем, существует. К примеру, ещё Фрейд описывал случай истерической рвоты у женщины, которая на самом деле была символизацией её отвращения к мужчине, за которого ей "пришлось" выйти замуж.

Действительно ведь "удобнее" беспокоиться по поводу своей регулярной и непонятной рвоты, нежели по поводу того, что живёшь с человеком, к которому питаешь отвращение.

Ровно по той же схеме развиваются и различные фобии – иррациональные боязни. В жизни человека возникает сильнейший конфликт в какой-либо сфере, но бороться с которым у него нет возможности. Тогда сам данный конфликт попросту вытесняется в бессознательное, а остающуюся тревогу проще в силу различных жизненных обстоятельств приписать любому явлению действительности – боязни высоты, темноты, закрытых пространств и т.д. К примеру, ребёнок ощущает тотальное игнорирование своих потребностей и своей личности вообще своей собственной матерью. Ребёнок понимает, что он просто чужой своим родителям. И поскольку что-либо изменить он не в силах, то зачастую ему проще направить имеющуюся тревогу на любое другое явление, которое просто случайным образом может претендовать на эту роль. Увидев мало-мальски пугающего паука, такой ребёнок вдруг направляет в это открывшееся русло всю скопившуюся тревогу – так и возникает арахнофобия, которая дальше будет преследовать его всю жизнь. По той же схеме боязнь темноты, замкнутых пространств и многого всего другого.

В общем, не обязательно во всех тревожащих человека проявлениях его психики следует искать тот или иной символизм, но на первых порах попробовать это ничто не мешает, а возможно, даже поможет определить причину тревоги (только в случае, если символизм действительно имеет место). По идее, только сновидения следует понимать почти исключительно в ключе символизма.

Итак, согласно основной линии рассуждений, которую мы прочертили ещё в первой главе данной работы и которой мы будем последовательно придерживаться на протяжении всего повествования, в толковании сновидений и многих других аспектах деятельности человеческой психики следует исходить только из тех фактов, что имели место в индивидуальной конкретного человека. Никаких врождённых идей и ментальных образов, ничего надындивидуального или трансперсонального, как пытаются разглагольствовать юнгианцы и некоторые эволюционные психологи. Всё понимается сугубо с позиций индивидуального опыта

Мы поспешим согласиться с Фрейдом относительно того, что в сновидениях нет ничего, чего не было бы прежде в жизни сновидящего. Если в сновидении вы наблюдаете какую-то диковинную машину, которой точно не могли никогда видеть в реальности, то присмотритесь внимательнее – вот эта деталь машины была видена вами тогда-то и там-то, эта – тогда-то и там-то, а вот эта деталь – это и вовсе карбюратор мотоцикла, на котором три года назад от вас удирал любовник вашей бывшей.

По ходу дальнейшего повествования с концепциями Фрейда мы будем не только соглашаться, но и не соглашаться (о его теории сексуального влечения уж и вовсе можно даже не упоминать – настолько это всё несерьёзно; впрочем, значительной частью психоаналитического общества на Западе она игнорируется уже с середины прошлого века). Но не столь важно то, насчёт чего Фрейд ошибался, сколь важно то, насчёт чего он оказался прав.

* * *

Приложение 4: психоанализ и наука

Важно подчеркнуть (кого бы и как бы это ни обидело), что психоанализ не является наукой, то есть не способен устанавливать чёткие, однозначные взаимосвязи между явлениями, стабильно подтверждаемые в эксперименте, а также не обладает достоверной предсказательной силой.

Главная причина ненаучности психоанализа заключается в том, что основной объект его исследований – символизм. Символы как средства бессознательного являются единственным доступным для наблюдения психоаналитика объектами (именно о символизме бессознательного мы говорили всю эту главу), но при работе с символами есть одна большая проблема – символ многозначен . Всегда и исключительно многозначен . По этой причине символ попросту никогда невозможно трактовать однозначно. К любому символу всегда можно предложить несколько трактовок, а какая из них окажется верной, одному богу известно.

"Символ многозначен […] Например, изображение яблока может быть символом магазина "Овощи-фрукты", но, скорее всего, не хлебного […], то же яблоко может символизировать сюжет о грехопадении, и связываться с понятием плотской любви, запретного действия и пр." (Улыбина, 1999. С. 53).

"Символ обладает максимально размытыми, неопределёнными границами и максимальными потенциальными возможностями наращивать содержание". Иначе говоря, "реальное содержание символа может быть неисчерпаемым" (Там же, С. 54-58). В этом проклятие психоанализа – он работает с такой сферой знаковой реальности, которая просто не подлежит однозначному переводу. В этом легко убедиться, вновь перечитав все описания символов (метафорических и метонимических переносов), приведённых в этой главе – насколько они трактованы исключительно точно? Как это узнать? Да никак. Можно лишь полагаться на некое своё пресловутое "чутьё", оценивая всю сумму контекста в описании того или иного символа, но никогда нельзя ручаться точно, что перевод, понимание произошло верно. Всегда остаётся шанс, что в действительности символ означал нечто другое.

Работа психоаналитика очень напоминает учительницу литературы, которая после прочтения произведения классика изрекала перед классом непременное: "Автор хотел сказать…" И тут, если класс вменяемый, то он совершенно справедливо поднимался на дыбы. "Откуда нам знать, что хотел сказать автор? Кто и как это узнал?" (Просто я учился именно в таком классе, и подобные "восстания" мы совершали в отношении нашей бедной романтической учительницы с завидной регулярностью). Пока автор сам однозначно не скажет, что он хотел сказать то или это, всё будет лишь областью догадок.

Но беда в том, что в случае с символизмом бессознательного тот самый "автор" попросту не умеет говорить внятным доступным языком, он способен изъясняться только метафорически, образно. Потому никакого однозначного ключа к его "посланиям" нет и никогда не будет.

Поэтому психоанализ – это учение, а не наука. Поскольку наука основывается на подтверждаемых фактах, а учению достаточно веры. В случае же с трактовкой символического мы, так или иначе, вынуждены основываться на вере в то, что всё расшифровали правильно, так как проверить это никакой реальной возможности нет. Что печально, данный нюанс сами психоаналитики понимают крайне редко (если понимают вообще).

Именно по этой причине в психоанализе в целом и отсутствует эксперимент как способ проверить истинность знания – символическое всегда уникально и многозначно, его невозможно повторить в эксперименте. Очень хорошо разочарование по этому поводу выразил нейробиолог Крис Фрит:

"Несколько лет назад редактор “Британского психиатрического журнала” (British Journal of Psychiatry), очевидно по ошибке, попросил меня написать рецензию на фрейдистскую статью. Меня сразу же поразило одно тонкое отличие от статей, которые я обычно рецензирую. Как и в любой научной статье, там было много ссылок на литературу. В основном это ссылки на работы по той же теме, опубликованные ранее. Мы ссылаемся на них […] для того, чтобы подкрепить те или иные утверждения, которые содержатся в нашей собственной работе. Но авторы этой фрейдистской статьи вовсе не пытались подкрепить приводимые факты ссылками. Ссылки на литературу касались не фактов, а идей. Пользуясь ссылками, можно было проследить развитие этих идей в трудах различных последователей Фрейда вплоть до исходных слов самого учителя. При этом не приводилось никаких фактов, по которым можно было бы судить о том, справедливы ли были его идеи. Может быть, Фрейд и оказал большое влияние на литературную критику, но он не был настоящим ученым. Он не интересовался фактами. Я же изучаю психологию научными методами" (Фрит, 2010. С. 19).

Сказанное Фритом чистая правда – ссылки в психоаналитической литературе адресованы не столько к исследованиям по теме, сколько к рассуждениям по ней других авторов. Аналогичную картину можно наблюдать и в такой новой отрасли психоанализа, как нейропсихоанализ. Здесь исследователи анализируют пациента с повреждённым правым полушарием, вследствие чего его левая рука оказывается умеренно парализованной (левосторонний гемипарез), за что он её ненавидит (мизоплегия) и даже хочет избавиться от неё путём отрезания или даже отгрызания. Авторы-психоаналитики приходят к выводу, что пациент ассоциирует свою непослушную руку с матерью, которая "отвергла его, бросила, стала вести себя независимо" (Каплан-Солмз и Солмз, 2016. С. 166-174). Как эта связь доказывается? Да никак. Она просто предполагается, и это предположение автоматически ставится во главу доказательной базы. Предположения достаточно.

В этом и весь нюанс : как бы ни были близки предположения психоанализа к правде, доказать реальные связи попросту невозможно. Всё упирается в многозначность символического. Оно неразрешимо научными, точными и однозначными методами. Потому в итоге остаётся лишь вопросом веры

Помимо прочего, психоанализ откровенно страдает неопровержимостью своих тезисов (или нефальсифицируемостью по Попперу, подробнее см. Поппер, 1983).

"…психоаналитические теории… являются непроверяемыми и неопровержимыми теориями. Нельзя представить себе человеческого поведения, которое могло бы опровергнуть их… это означает, что те "клинические наблюдения", которые, как наивно полагают психоаналитики, подтверждают их теорию, делают это не в большей степени, чем ежедневные подтверждения, обнаруживаемые астрологами в своей практике" (Там же, С. 246-248).

В этом же ключе многочисленные "психологические защитные механизмы", выведенные в русле психоанализа, на деле оказываются весьма даже губительным феноменом в деле научного познания. Когда, к примеру, в исследовании ставится задача доказать, что плохие отношение с родителями в детстве уже во взрослом возрасте непременно ведут к большему числу романтических и сексуальных партнёров, а на деле же исследование выявляет, что "чем положительнее молодые люди оценивали свое раннее детское воспоминание, тем больше романтических партнеров они имели в жизни" (Барышнева, 2016). Но этот факт никак не мешает авторам остаться при своём убеждении, поскольку они обращаются как раз к психоаналитическим "защитным механизмам", тем самым как бы ставя под сомнение всё сказанное тестируемыми личностями относительно их детства (то есть, проще говоря, воспоминания о хорошем детстве и хороших родителях объявляются попросту искажением памяти с целью избежать реальных травмирующих воспоминаний). Авторы просто и без зазрения пишут "Положительная оценка своего раннего детского воспоминания взаимосвязана с большим числом романтических партнеров. Большое количество партнеров при привлекательности раннего детского воспоминания также можно объяснить механизмом психологической защиты. И всё, тезис о связи между большим числом сексуальных и романтических партнёров с плохими родителями в детстве оказывается закрытым. То есть изначальная гипотеза не подтверждается, но мы просто спишем это на пресловутое вытеснение, и всё. Это восхитительно. В итоге у авторов сохраняется убеждение, что при хороших родителях в детстве у человека во взрослой жизни непременно будут только длительные "серьёзные отношения", хоть это и не подтверждается их же исследованием. И таким авторам присваивается степень магистра психологии. Так совершается эрзац науки под руководством методов психоанализа.

Видимо, ровно по этой же причине в современности расплодилось великое множество психоаналитиков (какого студента-психолога нынче не встретишь, так обязательно из психоанализа) – потому что это учение не взывает к построению сложных причинно-следственных связей и не требует никакой, даже мало-мальской верифицируемости. А вот зато обширной мифологией привлекает невероятно.

Из всего указанного важно понять, что 1) психоанализ – не наука, а учение, во многом основанное на вере, и что 2) доля разумного в этом подходе всё же есть, вот только доказать это чётко никакой возможности не имеется. Парадокс )))) Но когда речь идёт о трактовке символического, никаких иных и однозначных подходов попросту не существует.

Поэтому важно понимать всю зыбкость психоаналитических построений, во многом недоказуемым и умозрительным. Ровно по этой же причине в основу данной работы преимущественно легли данные психофизиологии и общей психологии, а не собственно психоанализа. Иначе бы писать эту работу не было бы никакого смысла.

Описанная Фрейдом операциональная структура бессознательного с её механизмами сгущения и смещения, наглядно проявляющаяся в сновидениях, описках, оговорках, остротах и ошибочных действиях, уже обеспечила Фрейду пропуск в когорту величайших людей последних столетий.

Сгущение и смещение – два столпа в деятельности бессознательного. Они имеют абсолютно аналогичные принципы в своей основе, что и языковые приёмы метафоры и метонимии. Различия между ними можно провести лишь в поле их деятельности – метафора и метонимия осуществляются в поле вербальной деятельности, тогда как сгущение и смещение являются их аналогами в поле невербальной (наглядно-образной) деятельности.

Всё это указывает на то, что в основе как вербальных, так и невербальных процессов лежат одни и те же психические механизмы. Но какова их природа? Как они формируются? Иными словами, как возникает бессознательное и его механизмы сгущения и смещения в психике человека?

При изучении данной темы порой создаётся впечатление, что многие авторы даже не задумываются над этим вопросом, словно полагая, что бессознательное попросту является неотъемлемой частью человеческой психики, данной от рождения.

Но мы знаем, что человеческая психика со всеми его свойствами – это не нечто врождённое, имманентное человеку изначально, а формирующееся в процессе индивидуального опыта с самых первых дней жизни ребёнка, с первых часов его взаимодействия с окружающей действительностью.

Сейчас мы и попробуем объяснить зарождение бессознательного.

6. Теория бессознательного

Вы помните, с чего мы начали данную главу о бессознательном?

Верно, с теории Пиаже об операциональной предметно-действенной природе человеческого интеллекта. Суть её заключается в том, что формирование первых мыслительных операций у ребёнка происходит исключительно как следствие его взаимодействия с предметами – переворачивания, перекладывания, пересыпания и переливания. Все эти изначальные действия служат отправной точкой в развитии интеллекта ребёнка, его умения выносить какие бы то ни было суждения об окружающем мире.

Почему глава о бессознательном была начата с концепции Пиаже о развитии разума у ребёнка?

Наверное, кто-то уже и сообразил, почему так. Но сейчас уже можно пояснить более прямо.

В 1955-ом году американский психиатр итальянского происхождения Сильвано Ариети написал масштабный труд (без малого 700 страниц английского текста), в котором попытался вычислить определённые алгоритмы в работе безумия (Arieti, 1974). Его книга "Толкование шизофрении" в 1975-ом получила Национальную Книжную Премию США и по сей день считается одной из лучших работ о шизофрении.