Клон. Школа

Осторожно спустив ноги с каменного ложа, я ощутил под босыми ступнями холодный пол. Камень был отполирован до зеркального блеска, и в нем смутно отражался мой силуэт. Встать оказалось сложнее, чем я думал – ноги подгибались, как у новорожденного жеребенка. Пришлось опереться о край стола, пока мир не перестал кружиться.

Помещение, в котором я находился, было небольшим – метров пять на семь, не больше, с низким потолком. Стены были сложены из серых каменных блоков без единого украшения, если не считать многочисленных стеллажей, тянущихся от пола до самого свода. Полки буквально ломились от разнообразных предметов.

Книги занимали их большую часть – сотни томов в потертых кожаных переплетах, некоторые настолько древние, что кожа потрескалась и осыпалась. На корешках золотым тиснением были выбиты названия на языке, в котором угадывалась земная латиница.

Между книгами теснились стеклянные склянки всевозможных форм и размеров – круглые колбы, длинные пробирки, причудливо изогнутые сосуды, напоминающие алхимические реторты из средневековых гравюр. Жидкости в них были всех цветов радуги – ярко-красные, как свежая кровь, зеленые, как весенняя трава, черные, как ночь без звезд.

Верхние полки занимали деревянные ящики и шкатулки разных размеров. Одни были простыми, грубо сколоченными ящиками, другие – произведениями искусства с инкрустацией из перламутра и драгоценных камней.

Свитки пергамента лежали свернутыми в тугие рулоны, перевязанные выцветшими лентами. Некоторые были настолько старыми, что пергамент пожелтел и превратился в тонкую, рваную бахрому. Торцах свитков были украшены восковыми печатями с непонятными символами.

Воздух в комнате казался терпким от смешения запахов – старая бумага, пыль, травы, химические реагенты, воск, металл и что-то еще, неуловимо острое, кружащее голову.

В углу стоял массивный письменный стол из темного дерева, заваленный таким количеством предметов, что столешницу было почти не видно. Книги громоздились неустойчивыми башнями, грозящими обрушиться при малейшем толчке. Исписанные листы бумаги покрывали столешницу – аккуратными стопками и хаотичными кучами, некоторые скомканы и отброшены в угол. Перья для письма торчали из чернильниц, как стрелы из колчана.

Над столом висела масляная лампа необычной конструкции. Вместо простого фитиля в ней горел какой-то кристалл, излучающий ровный желтоватый свет без дыма и копоти. Свет был теплым, мерцающим, и при его колебании тени на стенах принимали причудливые формы.

– Ты очнулся, поздравляю, – прозвучал низкий голос из-за спины, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. – Выжил, хотя никто уже и не надеялся. Когда тебя принесли, ты был скорее мертв, чем жив.

Я резко обернулся – слишком резко. Мир закачался, расплылся, и мне пришлось схватиться за край каменного ложа, чтобы не упасть. Когда зрение прояснилось, я увидел мужчину в белом халате, сидящего в старом, потертом кресле.

Это был один из наставников – я узнал его, хотя видел всего раз, когда шел на обед. Он был стар, как и все они – глубокие морщины избороздили некогда красивое лицо, а седые волосы поредели, обнажая пятнистую кожу черепа. Но глаза оставались молодыми – яркие, зеленые, полные жизни и любопытства.

Мужчина медленно встал и направился ко мне. Он зябко кутался в халат, постоянно поправляя полы, словно мерз даже в эту теплую ночь. Его походка была осторожной, шаркающей – походка очень человека, который знает, что одно неверное движение может причинить боль.

Подойдя ко мне, он протянул сухую, жилистую ладонь и положил ее мне на грудь. От прикосновения по телу пробежала странная волна – не боль, но что-то похожее на покалывание, когда отлежишь руку, только сильнее и глубже. Казалось, что-то проникло под кожу, прошло сквозь мышцы и кости, добралось до самой сути.

– Я – наставник Харт, – представился он, и его брови поползли вверх от удивления. – Удивительно. Просто удивительно. Регенерация идет быстрее, чем я ожидал. Твое тело восстанавливается с невероятной скоростью. Еще вчера в твоей груди зияла рана шириной в два пальца, а сейчас даже шрама не осталось.

– Вчера? – переспросил я хриплым от жажды голосом. – Сколько я был без сознания?

– Почти сутки, – ответил Харт, мягко, но настойчиво принуждая меня лечь обратно на металлическую поверхность. – Я уже начал беспокоиться, что ты впал в кому. Тебе сейчас не стоит много двигаться – процесс регенерации еще не завершен. Кости срослись, органы восстановились, но ткани еще хрупкие, как у новорожденного. Еще пара часов, и ты будешь как новенький.

– Регенерации? – я удивленно переспросил, позволяя уложить себя обратно. – Все настолько серьезно? Я же просто получил пару ударов на тренировке… Обычный спарринг с манекеном…

Харт усмехнулся – сухо, без веселья. На его морщинистом лице появилась ироничная улыбка, больше похожая на болезненную гримасу.

– Обычный спарринг? – он покачал головой, доставая из кармана халата сложенный лист пергамента. – Ничего существенного, если не считать того, что ты чуть не умер. Еще полчаса, максимум час, и даже я бы не смог тебя вытащить с того света. Ты был одной ногой там, мальчик. Вернее, обеими ногами и половиной туловища.

Слова ударили как пощечина. Чуть не умер? Но я же помнил тренировку – да, удары были сильными, болезненными, но не казались смертельными. Манекен же должен был просто учить драться, а не убивать…

– Я помню удар манекена в грудь, – медленно произнес я. – Металлический кулак пробил защиту доспеха. Хруст. Полет. Удар головой о стену. И темнота…

– Все так и было, – кивнул Харт, садясь за стол и беря в руки лист бумаги. – Хочешь знать полный список твоих повреждений? Открытый пролом грудины – кость пробила кожу и торчала наружу. Переломы восьми ребер, три из которых проткнули легкое. Компрессионный перелом трех позвонков. Сотрясение мозга тяжелой степени. И это только основное, не считая многочисленных ушибов, растяжений и разрывов мышц.

С каждым словом я чувствовал, как бледнею. В земной больнице с такими травмами меня бы неделями собирали по кусочкам лучшие хирурги, если бы вообще успели довезти живым до операционной. А здесь, в мире без современной медицины…

– Вы врач? – спросил я, и страх наконец настиг меня, заставив сердце бешено заколотиться. – Как вы смогли все это вылечить?

Харт посмотрел на меня с интересом, явно отметив незнакомые термины, но не стал переспрашивать. Вместо этого он улыбнулся – искренне, почти по-отечески.

– Тебе несказанно повезло, юноша. Я не просто лекарь в привычном понимании. Я джампер с пробужденной Сферой, который за свои сто двадцать лет жизни научился управлять некоторыми устройствами Первых. Официально я – наставник Харт, отвечающий за медицинское крыло школы. Моя задача – следить, чтобы горячие юные головы не умирали после тренировок и запрещенных драк.

Он подошел к одной из полок и взял небольшую склянку с прозрачной жидкостью. Сосуд был сделан из какого-то странного стекла – он переливался всеми цветами радуги при движении. Откупорив пробку, Харт поднес склянку к моим губам.

– Пей медленно, маленькими глотками, – приказал он. – Это не простая вода, а восстанавливающий эликсир моего собственного изготовления. Смесь из семнадцати трав и трех видов минеральных солей. Поможет телу быстрее завершить регенерацию и восполнит потерянные силы.

Жидкость оказалась сладковатой, с легким травяным привкусом. Она была прохладной, но, попав в желудок, начала разливаться по телу приятным теплом. Я сделал несколько жадных глотков, прежде чем Харт отобрал склянку.

– Я сказал медленно! – упрекнул он, ставя сосуд на ближайшую полку. – Твой желудок пуст и еще не готов к большому количеству жидкости. Не хватало только, чтобы тебя вывернуло прямо на Стол Возрождения!

– Стол Возрождения? – я с новым интересом посмотрел на металлическую поверхность подо мной.

– Да, это устройство Первых, – Харт подошел к столу и провел рукой по гладкому металлу с почти благоговейным выражением лица. – В Империи их осталось всего три. Никто точно не знает, как он работает. Принцип его действия – загадка, которую лучшие умы Империи не смогли разгадать тысячи лет. Мы знаем, как их активировать, как использовать, но не понимаем сути.

– Я буду калекой? – внезапно выпалил я, и страх снова сжал горло. Мысль о том, что придется всю жизнь хромать или горбиться, была невыносимой. – После таких травм… Смогу ли я нормально двигаться? Драться? Тренироваться? Или мне придется…

Харт рассмеялся – тихо, но искренне. Смех преобразил его лицо, на мгновение сделав моложе лет на двадцать.

– Будешь таким же здоровым, как и до тренировки. Может, даже здоровее – эта штука исправляет врожденные дефекты тела. Только полежи здесь до утра, не геройствуй. К рассвету будешь готов вернуться к занятиям, как будто ничего и не было. Но он устраняет не все дефекты…

Харт выразительно посмотрел на мое лицо, и я понял, что он имеет в виду мой шрам – розовую полосу, пересекающую лицо от виска до подбородка.

– Значит, мое украшение останется со мной навсегда? – я попытался пошутить, проводя пальцами по выпуклому рубцу.

– Боюсь, что да. Артефакт исцеляет, но не омолаживает. Он возвращает тело к его нормальному состоянию, но это состояние включает все старые шрамы, родинки, особенности, которые стали частью тебя. Впрочем, – Харт усмехнулся, – девушки любят мужчин со шрамами. Говорят, это придает мужественности.

– Особенно такие красивые шрамы через все лицо, – буркнул я.

– Зато ты точно не потеряешься в толпе, – философски заметил старый лекарь.

Мы помолчали. Я лежал на теплом металле, чувствуя, как с каждой секундой тело становится сильнее. Покалывание под кожей усилилось и превратилось в зуд – не неприятный, просто странный, словно тысячи муравьев бегали по венам.

– Тренировочные бои всегда настолько опасны? – наконец спросил я, вспоминая железного манекена. – Если каждая тренировка заканчивается переломами и разрывами органов, как вообще ученики доживают до выпуска? Или школа специально устраивает такой жесткий отбор?

Харт нахмурился, и глубокая вертикальная морщина пролегла между его седых бровей.

– Нет, конечно нет. Школа готовит воинов, а не калек. За двадцать лет моей работы здесь ко мне поступали сотни учеников с различными травмами. Синяки, растяжения, вывихи – это обычное дело, как мозоли у кузнеца. Переломы случаются, но обычно простые, закрытые. Рваные раны от учебных мечей – да, бывает. Но то, что случилось с тобой… – он покачал головой. – Это из ряда вон. За все время в Школе я видел подобное может три-четыре раза, не больше.

– И что было в тех случаях? – поинтересовался я.

– Смерть, – просто ответил Харт. – Те ученики умерли до того, как их успели принести ко мне. Ты – первый, кто выжил после такого избиения от манекена.

Приятно осознавать свою исключительность, даже в таком сомнительном достижении.

– Но почему манекен атаковал с такой силой? – я попытался сесть, но Харт удержал меня. – Разве он не должен подстраиваться под уровень ученика? Терр говорил, что автоматы анализируют способности противника и дают соответствующую нагрузку. Для новичка – легкие тычки, для мастера – полноценный бой.

– Именно так и должно быть, – согласился Харт. – Железные бойцы – это вершина искусства Первых. За тысячи лет использования они ни разу не давали сбоев. Они не ломаются, не ошибаются, не выходят из-под контроля. Это совершенные учителя – беспристрастные, точные, адаптивные. В твоем случае произошло что-то аномальное.

– Манекен сломался? – предположил я. – Может, после стольких лет что-то в нем износилось?

– Маловероятно. Артефакты Первых не подвержены износу в привычном понимании. Они либо работают идеально, либо не работают вообще. Я осмотрел того манекена после инцидента – никаких повреждений, никаких сбоев в работе. Он функционирует нормально.

– Тогда что? – я упорно смотрел ему в глаза, ожидая ответа.

Харт долго молчал, явно обдумывая, стоит ли говорить то, что пришло ему в голову. Наконец он встал, подошел к столу и налил себе что-то из глиняного кувшина в простую деревянную кружку. Жидкость была темной, почти черной, и пахла крепким алкоголем с примесью трав.

– Может быть, дело во мне? – внезапно предположил я, вспомнив предсказание гадалки Эрзы о своей избранности и смерти, следующей по пятам. – Может, я как-то спровоцировал манекена?

Харт резко повернулся, и в его зеленых глазах мелькнуло что-то похожее на понимание, смешанное с тревогой.

– И в тебе тоже, – медленно произнес он после долгой паузы. Старик вернулся и сел на край каменного ложа, тяжело вздохнув. В руках он все еще держал кружку, но так и не сделал ни глотка. – Я почувствовал это, как только прикоснулся к тебе. У тебя очень мощная Сфера Души. Необычно мощная для непробужденной.

Он поставил кружку на пол и наклонился ближе, внимательно вглядываясь в мое лицо.

– Обычно непробужденные Сферы похожи на тлеющие угольки – едва заметное тепло, слабое свечение, которое может разгореться или погаснуть. Большинство джамперов носят такие угольки годами, прежде чем они превратятся в пламя. Твоя Сфера… – он покачал головой, подыскивая слова. – Она как дремлющий вулкан. Снаружи – каменная гора, холодная и неподвижная. Но внутри бурлит магма, готовая в любой момент вырваться наружу. Она плотная, сконцентрированная, сжатая как пружина. И она пульсирует.

– Пульсирует? – переспросил я.

– Да, – кивнул Харт. – Обычно Сила течет через тело джампера ровным потоком, как река. У тебя она движется толчками, волнами. Как будто твоя Сфера пытается пробудиться, но что-то ее сдерживает. Проблема в том, что ты можешь использовать Силу неосознанно, даже когда Сфера спит…

– Как это работает?

– Когда возникает смертельная опасность или острая необходимость, твое тело начинает черпать энергию через Сферу, минуя сознательный контроль. Это как рефлекс – ты не думаешь о том, чтобы отдернуть руку от огня, просто делаешь это. Тебе нужна Сила, и ты просто берешь ее и используешь как дикарь – грубо, бесконтрольно, неограниченно.

– И манекен это почувствовал? – начал понимать я.

– Более чем вероятно. Артефакты Первых созданы для работы с Силой, они чувствительны к малейшим ее проявлениям. Когда ты атаковал манекена, твой страх или злость могли вызвать неконтролируемый выброс энергии. Слабый, хаотичный, но манекен его засек. И интерпретировал как атаку джампера высокого уровня – того, кто может сознательно манипулировать Силой в бою.

– И ответил соответственно, – закончил я.

– Именно. Ты атаковал как новичок физически, но выплеск энергии был колоссальным. Манекен среагировал на большую угрозу и применил силу, соответствующую мастеру. Результат ты испытал на собственной шкуре.

Я молчал, переваривая сказанное.

– Я опасен? – наконец спросил я прямо. – Для себя, для других учеников, для школы?

Харт долго смотрел мне в глаза, хмурясь и покусывая губы.

– Да, – ответил он. – Ты опасен. Очень опасен. Потому что никто не знает пределов твоих возможностей. Даже ты сам. Необузданная Сила подобна лесному пожару – она может согреть холодной ночью или испепелить целый лес. Ты легко можешь убить, сам того не желая. Можешь разрушить то, что хотел защитить. Можешь навредить тем, кого любишь.

Он встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину.

– У тебя есть лишь один путь, – продолжил Харт, возвращаясь ко мне. – Нужно усиленно работать над пробуждением Сферы. Медитировать каждый день – не просто сидеть с закрытыми глазами, а действительно погружаться внутрь себя, искать свою Сферу Душ. Практиковать концентрацию, учиться чувствовать потоки Силы вокруг. Здесь, в школе, концентрация энергии выше, чем в пустыне – Малый Источник всего в дне пути отсюда. Это поможет.

– И после пробуждения все наладится?

– После пробуждения ты сможешь контролировать свою Силу. Направлять ее, дозировать, придавать форму. Это как приручить дикого зверя. Сначала он рычит и кусается, но постепенно учится слушаться хозяина. Со временем твоя Сила станет послушным инструментом. Если, конечно, – он сделал паузу, – ты доживешь до этого момента.

Глава 7

Терр ждал меня в коридоре перед лекарским кабинетом. Он спал, привалившись к каменной стене, подтянув колени к груди и обхватив их руками. В тусклом свете масляных ламп его лицо казалось почти детским – расслабленные черты, слегка приоткрытый рот, из которого доносилось тихое похрапывание.

Звук открывающейся двери заставил его вздрогнуть. Глаза распахнулись мгновенно, как у человека, привыкшего спать вполглаза. Несколько секунд он смотрел на меня расфокусированным взглядом, словно пытаясь вспомнить, где находится и почему. Потом сознание вернулось окончательно, и на его лице расцвела искренняя улыбка.

– Живой! – выдохнул Терр, поднимаясь на ноги. – Я уже начал думать, что старик Харт решил оставить тебя себе на опыты, как детеныша топса!

Терр обошел меня по кругу, внимательно разглядывая, словно проверяя целостность товара после починки. Остановился напротив, прищурился, изучая мое лицо.

– Шрам на месте, – констатировал он с некоторым разочарованием. – Я надеялся, что Стол Возрождения его уберет. Хотя, с другой стороны, без него ты был бы слишком красивым. Конкуренция мне ни к чему!

Я усмехнулся и провел пальцами по выпуклому рубцу, пересекающему лицо. После всего пережитого шрам стал частью меня – напоминанием о первых днях в Волде, о встрече со скорпом и о спасении драконом. Мне хотелось думать, что Императора во мне не видят из-за него.

– Спасибо, что не бросил, – искренне поблагодарил я. – Харт рассказал. Не обязательно было…

– Еще чего! – Терр отмахнулся, но я заметил, как покраснели кончики его ушей. – Ты мой напарник. Если ты сдохнешь, мне опять подсунут какого-нибудь идиота. Шестерых уже пережил, седьмого не хочу. Так что это чистый эгоизм с моей стороны.

Но в его глазах я увидел нечто большее, чем простую практичность. Беспокойство, облегчение, может быть, даже участие. В этом жестоком мире, где каждый выживал как мог, такие чувства были редкостью.

– Шрамы остались? – спросил он, кивнув на мою грудь. – Кроме того, что на лице?

Я приподнял край туники, демонстрируя гладкую кожу без единого следа вчерашних травм.

– Чисто, как на заднице младенца. Харт сказал, что Стол убирает только свежие раны. Все, что успело зарубцеваться, остается навсегда.

– Повезло, – кивнул Терр. – Видел я парней после серьезных травм – ходячие карты боевых шрамов. Девки от таких шарахаются, как от прокаженных.

– А от моего шрама шарахаться не будут? – я выгнул бровь.

– Шрамы на лице украшают мужчину, – философски заметил Терр. – А когда все тело в рубцах, как у старого наемника…

Мы двинулись по коридору. После суток в лекарском кабинете ноги слегка подрагивали, но с каждым шагом сила возвращалась. Артефакт Первых сделал свое дело – я чувствовал себя даже лучше, чем до тренировки.

Коридор медицинского крыла был узким и душным. Каменные стены давили с обеих сторон, а низкий потолок заставлял инстинктивно пригибаться. Масляные лампы в нишах давали скудный свет, отбрасывая длинные, пляшущие тени. Воздух был спертым, пропитанным запахами лекарственных трав, спирта и чего-то кисловатого – может быть, старой крови.

– Есть хочешь? – спросил Терр, заметив, как я прижал руку к животу. – Парни говорят, что после регенерации аппетит зверский.

– Готов съесть крока целиком, – признался я. – Даже живого. От голода прямо башка кружится.

– В столовой сейчас никого – все на занятиях, – сказал Терр, сворачивая в боковой проход. – Но кухарка должна быть на месте. Элла никогда не отказывает голодным студентам, особенно после лазарета.

Мы вышли из здания, и яркое полуденное солнце ударило по глазам с такой силой, что пришлось зажмуриться. После полумрака коридоров дневной свет казался физически ощутимым – горячим, плотным, почти осязаемым. Я остановился на пороге, давая глазам привыкнуть, и глубоко вдохнул.

Воздух был наполнен ароматами свежескошенной травы, цветущих деревьев и влажной земли. После спертой атмосферы медицинского крыла это было как глоток холодной воды в жаркий день.

– Не стой столбом, – поторопил Терр. – Если Элла начнет готовить обед, нам придется ждать. А ты, судя по урчанию твоего живота, можешь не дотерпеть.

Мой желудок действительно издавал звуки, больше подходящие раненому зверю, чем человеческому органу пищеварения. Регенерация явно требовала огромных затрат энергии, которые нужно было срочно восполнить.

Территория школы в полдень выглядела почти безлюдной. Широкие дорожки из белого камня слепили глаза, отражая солнечные лучи. Подстриженные газоны казались неестественно яркими. Фонтаны весело журчали, разбрасывая мелкие брызги. Роскошь использования воды для красоты все еще поражала меня после жизни в пустынном поселке, где каждая капля была на вес золота.

Столовая была пуста, только в углу скреб метлой сгорбленный пожилой уборщик. Но из кухни доносились звуки – звяканье посуды, плеск воды и чье-то негромкое пение.

– Элла! – крикнул Терр, направляясь к дверям кухни. – Элла, ты здесь?

– А где же мне еще быть? – раздался добродушный женский голос. – Входите, коли пришли!

Мы протиснулись в узкую дверь и оказались в царстве пара, дыма и умопомрачительных запахов. Кухня была огромной – несколько печей, ряды столов для разделки, полки с посудой до потолка. И посреди всего этого великолепия стояла женщина, которая могла бы сыграть идеальную бабушку в любом земном фильме.

Элла была невысокой, полной, с добрым круглым лицом и седыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Ее руки были красными от постоянной работы, фартук – заляпан всеми возможными соусами и подливками, но улыбка – искренней и теплой. Не джампер – обычная женщина, но от нее исходила аура уюта и заботы, которой так не хватало в этом жестоком мире.

– Терр, мой хороший! – она всплеснула руками, увидев нас. – И новенький с тобой! Тот самый, которого манекен чуть не убил?

– Он самый, – кивнул Терр. – Лекс, знакомься – наша Элла, лучший повар во всей Империи.

– Ой, льстец! – Элла покраснела от удовольствия. – Но спасибо за добрые слова. А ты, мальчик, – она повернулась ко мне, – садись-ка вот здесь. Вижу, что голоден как крок!

Она усадила нас за небольшой стол в углу кухни и начала метаться между печами и полками, накладывая еду. Через минуту перед нами стояла огромные тарелка, полная снеди.

– Это тушеное мясо топса с кореньями, – объясняла она, расхваливая блюда. – Это каша с маслом и медом. Хлеб свежий, утром пекла. Сыр немного резковат, но сытный. А это…

Она продолжала перечислять, но я уже не слушал. Накинулся на еду с жадностью голодной собаки. Мясо было жестковатым, но пряным и сытным. Каша напоминала овсянку, только более клейкая. Хлеб – грубый, с отрубями, но свежий и ароматный. После суток голодания все казалось божественно вкусным.

– Не торопись, подавишься! – засмеялась Элла, наблюдая, как я сметаю еду с тарелки. – Никто не отберет. Хочешь – еще добавлю.

– Сфасибо, – пробормотал я с набитым ртом.

Терр сидел напротив, глядя на меня голодными глазами, и Элла принесла ему тарелку с куда более скромной порцией. Он ел медленно, с аппетитом, но без моей звериной жадности.

– Наставник Харт объяснил, что произошло с манекеном? – спросил он.

Я на секунду замер, вспомнив слова лекаря о моей непробужденной, но чудовищно мощной Сфере. О том, что я неосознанно выплеснул столько Силы, что манекен принял меня за мастера. Говорить правду было опасно – неизвестно, как отреагируют другие ученики на то, что рядом с ними ходячая живет бомба.

– Сказал, что какой-то сбой, – соврал я, пожав плечами. – Древний артефакт, две тысячи лет работы – рано или поздно должен был глюкануть. Просто мне не повезло оказаться рядом.

– Странно это, – Терр нахмурился, задумчиво помешивая кашу. – За почти год, что я здесь, ни разу такого не было. Манекены идеальны. Они не ошибаются, не ломаются, не выходят из-под контроля…

– Ну вот, теперь вышел, – я попытался говорить беззаботно, хотя внутри все сжалось. – Может, во мне есть что-то особенное?

– Особенное? – фыркнул Терр. – Для того, чтобы стать подопытным кроликом для сломанных артефактов?

Разговор прервал звон колокола – громкий, раскатистый, разносящийся по всей территории школы. Один удар, пауза, еще один.

– О, боги! – Терр вскочил так резко, что едва не опрокинул скамью. – Медитация! Мы опаздываем!

– Но я еще не доел! – возмутился я, глядя на половину оставшейся еды.

– Потом поешь! – Терр уже бежал к выходу. – Если опоздаем, наставник Зейн нас живьем сожрет!

Я на бегу крикнул спасибо и ринулся за Терром. Мы неслись по дорожкам как ошпаренные, перепрыгивая через клумбы и срезая углы.

Библиотека встретила нас прохладой и тишиной. Массивные двери были уже закрыты, и нам пришлось осторожно их приоткрыть, стараясь не скрипнуть петлями. Все ученики сидели в зале, и десятки голов повернулись в нашу сторону.