Портрет

– Папа! Как ты можешь так глупо шутить! Маргаритта, немедленно осмотри его.

–Уно моменто, сеньоритта, только не волнуйтесь, вам вредно. Джованни, пройдемте к вам в комнату.

Они пошли наверх.

– Какие у вас симптомы?

– Голова болит.

– И всё?

– И еще, вроде бы живот болит.

– Хмм… А вы вчера что ели или пили?

Задавая вопросы, она начала осматривать его лицо, проверять глаза и зубы. Смотреть на руки , в особенности на пальцы и ногти.

– Много вина выпили на Карро Матто?

– Больше, чем обычно себе позволяю.

– Что ж, при осмотре, я не увидела признаков заразной болезни. Скорее всего, у вас легкое переедание. Думаю, что постельный режим вам поможет. Ложитесь, а я принесу вам еду сюда.

Она вышла из комнаты, а Джованни сразу решил лечь.

– Маргаритта, ну что там с Джованни-Спросила Лукреция, когда она спустилась в столовую.

– Сеньоритта Лукреция, волноваться не стоит, у него обычные симптомы, после хорошего вечера.

– Понятно-Воскрикнул сеньор Джорокко.-С непривычки оно-то всегда так быть может. Пройдет. А ты, дочка, не переживать.

Маргаритта пошла на кухню, и собрала там всего самого разного, что было на завтрак, и принесла всё это Джованни.

Ему еда еле лезла. Он съел всего кусочек кролика моченного в молоке и всё. Затем он смотрел на портрет незнакомки. Он не знал почему, но при взгляде на него, боль немного притуплялась. Спокойное выражение лица незнакомки, её холодный взгляд, успокаивал и голову и живот. Затем Джованни уснул.

Прошло несколько дней. Головные боли у Джованни так и не прошли, хоть стали немного слабее. Может это из-за того, что он смотрит на портрет незнакомки. Он всё не мог найти связь между портретом и болью, но факт был фактом. Боль уходит, когда Джованни любуется ею.

Какая же магия таится в этом портрете?

В один из дней сеньор Джорокко попросил Джованни помочь ему в заполнении важных бумаг, пока Маттео выполнял другое поручения хозяина.

Наплывал вечер. Джованни чиркнул огнивом над фитилем свечки, зажигая лепесток огня на ней, и сел за сосновый стол, на котором лежали листы.

Работа шла очень легко, несмотря на то, что головная боль начала усиливаться.

Он положил перо на подставку, откинулся на кресле и протер глаза.

В кабинете сеньора Джорокко весели очень много картин. Марио правда очень любил искусство, там были и пейзажи Италии, и портреты, и мольберты. Но самая красивая картина конечно был портрет его дочери Лукреции. Еще после свадьбы он попросил её разрешения, повесить нарисованный Джованни портрет, у себя в кабинете. Посмотрев на портрет, Джованни осознал страшную вещь. Лукреция на картине была красивая, свежая, воздушная, а сейчас, за месяцы беременности, она стала другой. Джованни не мог понять, что точно стало с Лукрецией, но она перестала быть для него идеалом.

Неужели он влюбился в портрет незнакомки?

Да нет, быть такого не может! Это же глупо. Или нет?

Наступила ночь. Вся работа была выполнена.

Джованни пошел в свою комнату, не выпуская из головы мысли, которые мучили его в кабинете. Отяжеленный ими, он лег спать.

Свет. Яркий свет обжог глаза Джованни, и резко потух. Он стоял в комнате. Она была узкая и длинная, а в ее конце стояла Лукреция. Джованни стал подходить ближе, но расстояние до нее вроде и не уменьшалось.

Вдруг, стена сзади Лукреции резко осветилась. Позади Лукреции, уже родившей Лукреции, которая держала ребенка на руках, висел портрет прекрасной незнакомки. Только этот портрет был необычный, точнее, необычного размера. Он был раза в четыре больше оригинального, и занимал собой всю стену. Взгляд у незнакомки был таким же холодным, однако Джованни показалось, что к этому холоду добавилась немного злобы и ехидности.

Наконец расстояние начало уменьшаться, он подошел ближе. С каждым новым метром на его пути сами по себе зажигались свечи, освещая путь.

Он шагал и шагал, в конце концов подойдя к фигуре Лукреции, которая стояла опустив голову над малышом.

Джованни попытался прикоснуться к нему, но руки Лукреции резко одернули сверток от его пальцев, а сама Лукреция подняла голову на Джованни.

Но тут его охватил ужас… У Лукреции совершенно не было лица. Ни рта, ни глаз, ни носа, ничего не было, лишь пустой лик. Вдруг Джованни резко отбросило на несколько метров назад, вся комната начала дрожать, огонь на свечах стал устрашающе плясать, лишь безликая Лукреция вновь встала в прежнюю позу, баюкая малыша.

Портрет незнакомки зашатался, поднимая клубы пыли, но Лукреция не реагировала.

Вдруг, незнакомка улыбнулась, и портрет сорвался со стенки, и стал падать на Лукрецию.

Джованни проснулся от страха. Это был кошмар, просто кошмар, однако какой реалистичный. Казалось, что грохот упавшего портрета доносился наяву и отдавался глубоким звоном в ушах. Джованни резко вскочил на кровати, и оглянулся по сторонам.

Вокруг него была всё та же комната, которую заливал слабый лунный свет.

Он кинул взгляд в угол. Там, на мольберте, стоял оригинальный портрет незнакомки, который больше всего был освещен луной. В совокупности с её ледяным взглядом и серебряным светом казалось, что от картины правда веет холодом.

Джованни подошел к ней, разглядывая дивные черты лица. Ночью она казалась еще реалистичнее, словно перед Джованни сейчас не холст, а окно, которое может в любой момент открыться, и незнакомка заговорит с ним, а он ее не поймет.

«Что же ты такое?»-Подумал Джованни.-«Какая магия в тебе живет?»…

Дни шли и дальше. Джованни продолжали сниться кошмары, головные боли не прекратились, а его моральные силы были на исходе.

Джованни грызла мысль, что больше он не видит в Лукреции идеал красоты. Да и ладно с той красотой, на самом-то деле, главное, что Джованни перестал смотреть на Лукрецию, как раньше, когда даже неряшливой она казалась самой красивой на земле. Они перестали толком разговаривать, лишь перекидываясь парой фраз за общим завтраком, а потом снова на весь день, ночь и вечер возвращались в свои комнаты. Ему перестало быть интересно, как у нее дела, и здоровье. Он знал, что Маргаритта всегда с ней, и что она стережет здоровье хозяйки как зеницу ока, однако…

Раньше он сам хотел убеждаться в этом, а сейчас не хочет, довольствуясь лишь фактами.

Он больше не любит её, он любит картину, как бы глупо и смешно это не звучало. Он не мог перестать думать о незнакомке, но как это объяснить Лукреции и сеньору Джорокко? Совесть не давала ему покоя, ведь он не мог так разбить сердце не только Лукреции, но вообще любой женщине.

Но может быть еще не всё так плохо? Может это лишь иллюзия, и когда она пройдет, он снова полюбит Лукрецию и всё станет как было до появления это проклятой картины?

Картина правда проклята, Джованни убедился в этом на собственном опыте.

Нет, дело не в том, что она манила его красотой, хотя и это тоже, но эта картина еще и не хотела его покидать.

Один раз он пытался выбросить её, таким образом пытаясь всё исправить.

Это был глубокий вечер. Он думал, как может снова вернуть всё как было, смотря на портрет незнакомки. В голове промелькнула лишь одна мысль- «Я должен избавиться от нее. Это единственный выход.» Он встал с кровать и решительно подошел к картине. Он решил завернуть её и незаметно для всех вынести картину за ворота. В шкафу он нашел лишние листы и моток веревки, и начал аккуратно упаковывать холст в бумагу. Ему было тяжело, но он был решительно настроен закончить своё дело.

Наконец он закончил, и снял картину с мольберта. Затем он подошел к двери, прислушиваясь . Все уже легли спать, и в поместье было абсолютно тихо. Он взял картину подмышку, максимально, на сколько это могло получиться, щелкнул дверью, открыв её, и, всматриваясь в полнейшую темноту, так как Маттео уже погасил все свечи, вышел из комнаты. Стараясь не шуметь, он спустился по лестнице вниз; благо, сеньор Джорокко не ставил стражу на вход в поместье, поэтому Джованни смог не привлекая лишнего внимания выйти во двор, отперев главную дверь своим ключом. Холод обобрал всё тело, впиваясь в лицо и руки, пока Джованни шел к воротам. У ворот уже стояла стража, однако Джованни знал, что если он прикажет, то они его выпустят даже не смотря на позднее время суток; к счастью, стража лишних вопросов не задает, и всегда следует приказам.

Как и ожидалось, Джованни без проблем вышел за ворота, и реши оставить картину подальше от особняка и, желательно, там, где бы её не нашел случайно ни Маттео, ни сеньор Джорокко; хорошо, что Маргаритта и Лукреция не видели этой картины.

Найдя неприметные кусты, Джованни решил зарыть картину в под ними. Точнее, как зарыть, он просто кинул холст в кусты, и обильно засыпал все это землей.

Убедившись, что этот «тайник» не найдут даже при дневном свете, Джованни пошел обратно той же дорогой, так же спокойно пройдя стражу на воротах. Возвращался он одновременно с чувством пустоты и победы, ведь он смог сделать шаг навстречу возвращения счастливого прошлого. Теперь, когда картина пропала, он сможет снова полюбить Лукрецию и всё будет как раньше. С этими мыслями он вошел обратно в поместье, с ними же поднялся по лестнице , и с ними вошел в свою комнату, чувствуя также большую усталость, словно он весь день занимался физическим трудом.

Нет… Не может быть… Невозможно…

Джованни потерял сознание.

Утром его нашла Маргаритта, когда принесла ему завтрак. Быстро приведя его в чувство, она, не без помощи стражи, положила его на кровать и срочно отпоила его куриным бульоном для восстановления сил.

Джованни лежал и ужасался, ведь в углу комнаты, как ни в чем не бывало, на мольберте, стоял портрет прекрасной незнакомки. Тот самый, который он своими руками закопал за воротами, он вернулся сам по себе: она не хотела его отпустить. Она его преследовала

Джованни смотрел на нее и заметил, что теперь в её взгляде была нотка презрения и злости. Она зла на него за то, что он хотел выкинуть её, что он предал её и захотел избавится.

Тут в комнату вбежала Лукреция.

– Джованни! Что с тобой? Мне Маргаритта всё рассказала, так что отмалчиваться не получится.-Она была одета в белое домашнее платье. Именно в него она была одета, когда он рисовал её. Тогда она была красивой, а сейчас это платье смотрелось на ней, как на свинье.

– Лукреция, я в порядке, правда… Просто перетрудился.-Он нагло врал и даже не испытывал за это стыда. Ему было всё равно, что подумает и скажет Лукреция. Он боялся, что незнакомка может подумать, что он всё еще хоть немного испытывает к Лукреции любовь.

Он хотел чтобы Лукреция ушла.

– Не ври мне, Джованни. Ты уже месяц ничего не пишешь, и вообще черт знает чем занимаешься. Ты не разговариваешь со мной, ты болеешь, но чем никто не знает. Ты пугаешь меня, Джованни, я волнуюсь за тебя…-С этими словами она потянула руку к его щеке, нежно потянула…

Джованни моментом глянул на незнакомку, и как только ладонь Лукреции коснулась его щеки, он резко оттолкнул её.

– Лукреция! Я хочу отдохнуть. Можешь оставить меня? Прего.-Он крикнул это ей, словно приказывал. Громко. И отвернулся после этого.

Лукреция была огорчена. Такой резкий холод от Джованни она никогда не испытывала…

– Чтож, Джованни… отдыхай.-Сказал Лукреция, и вышла из комнаты, медленно закрыв за собой дверь.

Возможно, он зря так резко крикнул на нее. Он думал об этом, прокручивая в голове каждое слово, сказанное им. Портрет ехидно смотрел на него, впиваясь узкими глазами в каждую рану на его сердце…

Он смотрел на неё, его гнев копился, и вот вот взорвется, словно Везувий.

«ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ СО МНОЙ!?»-Крикнул он, тыкнув пальцем в холст. Затем он схватил портрет и поднял над собой.

«ЗАЧЕМ ТЫ ПОРТИШЬ МНЕ ЖИЗНЬ!?»-Он бросил его на и откинул ногой, портрет отлетел к шкафу, и ударившись об ножку последнего слегка прокрутился.

Затем он сел на кровать. Его извержение прошло, и теперь остался пепел, который догорал и обжигал его изнутри.

Кого он любит больше? Этот вопрос грыз и ныл внутри уже очень долго. Джованни очень боялся того, что уже знает этот на этот вопрос, но не мог самому себе этот вопрос произнести. Самое страшное было то, что теперь ему не просто перестала нравится Лукреция-она стала его раздражать. Её забота, её голос… стал словно скрип несмазанной двери. Почему Джованни стало так казаться он не понимал, но догадывался. Он не может до конца осознать то, что теперь он любит портрет, а Лукрецию уже нет.

Возможно ему стоит отвлечься… Пойти куда-нибудь, погулять. Что угодно чтобы хоть на час забыть этот вопрос.

Он вышел во двор. Сеньор Джорокко уехал на несколько дней в Монтериджони по делам, поэтому все занимались чем хотели.

Джованни вышел во двор, и хотел уже выйти за ворота, чтобы погулять в городе, но вдруг увидел Маттео, который тоже шел в сторону ворот.

– Маттео!-окрикнул его Джованни-Вам нужно в город?

– Сеньор Мессини, добрый день. Как ваше здравие?-Маттео как всегда был максимально вежливый и даже можно было сказать, что он слегка подлизывался.

– Бывало лучше… А куда вы идете?

Понимаете-ли, сеньор Мессини, хозяин уехал, у меня работы нет, поэтому я иду развеяться… так сказать в «женской компании». Кстати, вы можете пойти со мной, если у вас есть такое желание. Обещаю, что я ничего не расскажу сеньере Джорокко.-Джованни сразу понял, что Маттео имеет в виду бордель.

– Я же женат…-Сказал Джованни, а у сам посмеялся у себя внутри, ведь Лукреция больше не держит его. Ему всё равно, что подумает она, главное чтоб не разозлилась незнакомка…

– Сеньор Мессини, меня радует, что вы так верны своей жене. Однако будем реалистами, ведь даже священники из Санта-Кроче нарушают священные клятвы и по ночам пропадают в борделях, а утром замаливают свои грехи пред фимиамами. Да и тем более, вам нужно развеяться, я это точно вижу. Пойдемте, хуже ведь не будет. Чего Лукреция не узнает, ей не навредит.

Джованни тщательно обдумывал это предложение. Вряд ли незнакомка сможет так далеко за ним следить, поэтому у него есть шанс спустить мысли…

– Ладно, я пойду, Маттео.

Все это напомнило Джованни первый поход с Маттео, когда он только пришел к нему и провожал его в поместье Джорокко. Он четко помнил этот день и этот момент. Тогда он был не выспавшийся, как и сейчас, тогда он был на подъеме духа, а сейчас не знает куда себя деть, куда себя спрятать и куда сбежать.

Тогда на улицах было полно народу, а сейчас Флоренция пустовала…или это Джованни так казалось…

Они дошли до центрального рынка, и свернули в темный переулок. В нем бегали крысы и чем-то сильно воняло, но они шли все дальше и дальше вглубь него, вскоре подойдя к пошарпанной двери.

Меттео постучал в дверь особым образом, с особым ритмом. Окошко в двери открылось и оттуда раздался грубый мужицкий голос.

– Куда опускается душа при входе к нам?-Спросил голос.

– На дно.-Ответил Маттео, и дверь тут же скрипнула.

На пороге стоял высокий, лысый тип.

– Проходите, господа.-Сказал тип, неуклюже поклонившись.

Маттео с Джованни вошли в темное помещение, где даже мебели особой не было, лишь одинокий, видавший виды стул, на котором сидел лысый тип создавал иллюзорную видимость, что в этой комнате вообще кто-то существует.

Маттео вытянул из кошелка два золотых флорина и дал их типу, а тот, нервно засунув их себе в карман, указал на другую дверь.

Та была уже намного новее и красивее. Через нее они вошли в светлую, просторную комнату с кучей мебели и кучей людей. К ним подошла какая-то женщина. Идеальная осанка, гордый, пронзительный взгляд, который только подчеркивался выразительным макияжем, яркие губы, она была красивой. В руках она держала веер зеленого цвета, такого же цвета, как и платье на ней, а в ушах и на шее были украшения из изумруда.

– Здравствуйте, дорогие гости, я ждала вас.-Произнесла женщина.

– Здравствуйте, госпожа Анна.-Произнес Маттео, и поцеловал её руку.

Женщина кинула зоркий взгляд на Джованни, и произнесла

– Здравствуйте, сеньор Мессини.

У Джованни возникло неудомевание. Откуда она знает, как я его зовут? Он ведь никогда в борделях не был…

– Я вижу, как вы удивлены, сеньор Мессини. Пытаетесь понять, откуда я вас знаю? На Маттео можете не думать, он мне ничего не говорил.-Женщина смотрела на Джованни змеиным взглядом, словно пытаясь увидеть в нем страх-Что ж, вы человек у нас новый, поэтому позвольте я вам немного расскажу…

Меня зовут Анна Доисос, или просто Леди Анна. Я владелица сего чудного места, этого борделя. Вот только есть одна загвостка, наш бордель не совсем обычный… Это хранилище самых грязных тайн и секретов всего города, а точнее мужской части города… Мои девочки днями собирают и хранят эту информацию, точнее клиенты сами им это рассказывают. Глупые мужланы настолько теряют бдительность, что разбалтывают всё. Они думаю, что женщины это полные дуры, которые пропускают это все мимо ушей, но это не так. Однако, мы уважаем своих клиентов, и не раскрываем их тайн, пока они уважают и ценят нас. Я, нет, МЫ способны уничтожить любого мужчину Флоренции, стоит нам этого захотеть, причем нам даже силу применять не надо!

А что касается того, откуда я знаю ваше имя, то один клиент рассказал, что когда был на званом ужине у Марио Джорокко, то увидел вас там. Вы его зять, не так ли?

– Д-да. Все точно…

– Чего же вы так испугались, сеньор Мессини? Бояться нужно, когда у вас есть секреты. У вас же они есть или нет?-Она еще пристальней на него посмотрела. Она словно хотела прочитать его мысли… Джованни стало жутко. А друг она знает про незнакомку?-Прочем, сеньор Мессини, я люблю честность… Коль я так вас поразила своими знаниями о вашей личности, то я позволю вам знать что-то и обо мне. Вы можете задать мне лишь один вопрос обо мне, и я вам на него честно отвечу. Так будет справедливо, не находите?

Джованни задумался. Коль ему выпал шанс узнать что-то о самой опасной женщине Флоренции, то какой вопрос ей задать…

– Расскажите что-то о вашем прошлом…

– Хмм… Очень расплывчатый вопрос, однако уговор есть уговор, я расскажу.

Я выросла в Византии, и всю жизнь была рабыней богатых людей. Пока я была маленькой, я выполняла задание служанки, но когда выросла, сын моего хозяина стал донимать меня своими приставаниями. Он каждый день не терял надежды добиться меня, и…. у него начало все чаще получаться… Я хотела убежать, но меня бы обязательно нашли. Но мне повезло. Во время падения Константинополя, когда пришли османы, мне удалось бежать в Италию притворившись гречанкой. Но и здесь, в Италии, мне не сразу все давалось. Я пропущу длинную часть своего становления, но, как вы видите, вопреки всему я стала хозяйкой этого борделя, где каждый день, я и все мои девочки доказывают, что женщина умнее и хитрее мужчин. Мы способны управлять ими, оставаясь в тени.. Ну как вам моя история?

– Я поражен, Леди Анна… Вы… сильная женщина, я таких никогда не встречал…

– Боже, сеньор Мессини, вы мне льстите, не иначе. Однако, я слышу по вашему голосу, что я вас заинтересовала… как собеседница.

Она была права. Джованни и правда стала интересно еще поговорить с ней, ведь после нескольких месяцев постоянных раздумий, угрызений совести и тяжелый мыслей, ему очень хотелось поговорить с кем-то, как Анна.

Маттео уже ушел к девочкам, оставив Джованни наедине с хозяйкой.

– Знаете что, сеньор Мессини? Вы меня тоже заинтересовали. Вы какой-то другой, вы не похожи на других мужчин, которые сюда приходят… Я вижу, что вы сюда не за утехами плотскими пришли, а за чем-то другим… Вам нужно еще поговорить?

Удивительно, но она опять попала в точку.

– Да, Леди Анна…

– Прошу, называйте меня просто Анна. А я вас буду называть просто Джованни. Вы не против?

– Конечно не против… Анна. Кстати, а я могу у вас еще кое-что спросить?

– Давайте. Коль вам так интересна моя личность, я готова ею с вами поделиться.

– Вы сказали, что вам пришлось притвориться гречанкой, чтобы сбежать из Константинополя… И… Я так понимаю, что имя Анна Доисос это не ваше настоящее имя… Я прав?

– Хм, удивительно, Джованни, как вы всё тонко подмечаете. Что ж, вы правы, я не Анна Дойсос на самом деле. Мой отец был туркменом, если вы знаете такой народ, и он работал в страже отца моего хозяина, а мама, как и весь ее род, была рабыней.

Я родилась от насильственной любви, однако моя мама любила меня и учила всем хитростям жизни рабов… И, если вам это интересно, то мое настоящее имя Арма.

– А откуда взялось имя Анна?

– Ох, так звали женщину, которую сын моего хозяина называл женой. Пока она спала совсем одна в постели, её муж шлялся ко мне, хоть я и не хотела его внимания. Кстати, она правда была родом из Греции, так что притворится гречанкой было просто.

– Судя по вашим рассказам, вы ненавидите этого мужчину. Почему тогда вы взяли имя его жены?

– А почему бы и нет? Я не виню её ни в чем. Наоборот, она ни один раз помогала мне и всем другим рабам. Она научила меня культуре своей страны, и обучила жизненной философии, которой я следую и по сей день. Она была сильной женщиной, но не достаточно чтобы смогла противостоять мужу…. А потом, когда он узнал, что она помогает рабам, он избил её до смерти… Когда я убегала, то жалела лишь об одном. Я жалела, что не увижу, как османы отрубят ему голову.

С тех самых пор я ненавижу изменников. Когда сюда приходят мужчины, у которых есть жены, мне становиться гадко.

Джованни нервно сглотнул, ведь у него тоже есть жена, и он тоже вроде как ей изменяет.

– Мне также жалко женщин этих ослов. Лучше бросить женщину и спокойно гулять по борделям до отмирания члена, чем жить на двух женщин и разбивать сердца обеим. Такова моя философия, ведь никакая женщина не хочет быть второй, она хочет быть только первой.

И тут у Джованни все стало на место. Теперь он понял, почему чувствовал себя так ужасно все эти недели. Это незнакомка заставляла его так себя чувствовать, ведь была обижена, что он до сих пор не выбрал кого он любит больше… Она хотела быть первой для Джованни…

Вдруг он посмотрел на стену, и его сердце чуть не упало в живот… На стене висел портрет незнакомки, взгляд которой был наполнен негодованием. Она смотрела на него пристально, словно осуждая, что он сейчас без нее здесь, а не с ней там…

– Джованни, вы побледнели, что-то не так?-Спросила Анна встревоженно.-Вам плохо? Я слишком нагнала жути?

–Н-нет, Анна, все хорошо, просто мне у у уже надо идти… Всего вам хорошего, до свидания…

С этими словами он стрелой выскочил из борделя, минуя лысого типа. Он бежал что есть мочи, чтоб незнакомка не разозлилась еще пуще.

Минуя улицу за улицей, он выбежал за ворота города и ускорился еще больше. Ворота поместья были уже неподалеку. Он забежал во двор, пробежал мимо стражи, поднялся по лестнице и забежал в свою комнату, громко захлопнув за собой дверь.

Портрет так же мирно стоял в углу, и ничем не отличался. Её взгляд был таким же как и в самый первый вечер, спокойный и холодный.

Он подошел к ней. Теперь он все осознал. Он любит ее и точка, а Лукреция ему окончательно не интересна.

– Я буду с тобой.-Сказал он, проведя пальцами по холсту……..

Лукреция была просто подавлена, когда Джованни рассказал ей, что их любовь прошла. Она плакала, а он не мог рассказать почему именно он её разлюбил, ведь его бы приняли за сумасшедшего.

– Мерда, Джованни, что тебе не так?!-Раздраженно спрашивал его сеньор Джорокко.-У тебя появилась другая? Что с тобой случилось?

Джованни мог лишь молчать, однако он честно признался, что любит другую. Марио Джорокко был в ярости.

– Фильо де пута, ты издеваешься!? Я думал, что ты будешь идеальным для моей дочери, я думал, что ты порядный, но ты такой же, как все во Флоренции! Сухой, корыстный, слизкий гад. Может быть ты специально «полюбил» мою дочь, чтобы жить у меня и стать популярным?!

Ты был другим, но сейчас мне гадко тебя видеть! Пошел с глаз моих!

Джованни ушел. Ушел, как всегда в свою комнату, где стоял портрет.

– Ну, что? Теперь ты довольна, что разрушила мою семью? Я люблю тебя, но зачем было так жестоко все устраивать, страньера?

Был вечер, почти ночь, все легли спать, а Джованни опять не мог уснуть. Если разрушать все до конца, то он должен уйти из поместья. Но куда? Снова возвратится в каморку? Это вариант, единственный вариант, но когда это сделать. Завтра?

«Да, уйду завтра, никому не сказав»-Подумал Джованни-«Больше он сердце Лукреции уже все равно не разобьет»

Он стал засыпать….

Вдруг, сквозь сон, он услышал шорох. Он разбудил его.

Он встал, но источника шороха не увидел. Посмотрел в шкафу, там ничего не было.

Мимолетным взглядом он посмотрел на портрет и чуть не упал… Портрет был пустым. В смысле, нет, холст не был полностью белым, на нем просто не было незнакомки. Она пропала . На картине был лишь фон с розовыми деревьями.