скачать книгу бесплатно
Почти год он прожил в новом доме. Неожиданно легко забылась его прежняя, неприкаянная жизнь. В конце концов, он перестал беспокоиться о своем будущем и допускать прежнего хозяина в свои сны. У него было все, что нужно псу для полного счастья и даже, наверное, больше, потому что Виктор говорил, что Зоя его избаловала. Бони не знал, что значит «избаловала». Он просто принимал ее любовь и отдавал ей свою без остатка. Вряд ли она стала бы рассказывать его врагу, что в дни его отсутствия собаке разрешалось спать рядом с ее кроватью и будить ее по утрам преданным взглядом и осторожным прикосновением мокрого носа.
Но однажды Виктор вернулся из очередной командировки под утро, когда Бонифаций спал так крепко, что не услышал ни щелканья замка, ни шагов в гостиной. Мужчина остановился возле кровати и, наполнив комнату отвратительным запахом спиртного, громко сказал, обращаясь неизвестно к кому:
– Так вот как ты проводишь ночи в мое отсутствие!
Женщина и пес проснулись одновременно и с сонным недоумением уставились на хозяина дома.
– Уж лучше бы мужика себе завела, чем спать с собакой, – язвительно продолжил он. – Хотя кому ты нужна, такая…
– Что случилось, Витя? – Зоя села в постели, подтянув к подбородку одеяло. – Почему ты так рано? И в таком виде?..
– Значит, ты изменяешь мне с собакой, – не унимался он.
– Иногда он спит здесь, это правда, но ведь в этом нет ничего предосудительного.
– Да ты так влюблена в него, словно он тебя…
– Витя! – почти закричала она. – Зачем ты говоришь такие гадости! Он ведь просто пес.
– И я хочу, чтобы больше его в этом доме не было. Тебе понятно? Я не желаю видеть здесь эту скотину. У меня достаточно проблем и без него!
– Витенька! – Зоя выбралась из-под одеяла и подошла к мужчине. – Успокойся и расскажи, что случилось. Я вижу, что тебе плохо. Я помогу.
– Иди ты к черту со своей помощью!
Виктор швырнул дипломат на пол возле кровати и выскочил в коридор. Зоя поспешила за ним, а Бони остался лежать на прежнем месте, чувствуя, что его присутствие рядом с ней только ухудшит ситуацию в доме.
С кухни доносились громкие голоса. Мужчина кричал, а женщина старалась его успокоить, потом раздался стук падающей табуретки, и Бони вскочил на ноги.
– Как ты мне осточертела со своим кобелем! В последний раз предупреждаю, когда я вернусь, чтобы этой твари здесь не было. Что хочешь с ним делай: подари, усыпи, сдай на живодерню…
Виктор изо всех сил захлопнул входную дверь, и Бони услышал, как женщина заплакала. Понимая, что произошло нечто ужасное, Бонифаций со всех ног бросился на кухню, взгромоздился лапами ей на колени, облизал мокрое от слез лицо.
«Не плачь, не плачь, – надрывно скулил он, – этот человек не стоит твоих слез. Только не плачь, прошу тебя! Я вижу, как тебе тяжело, и все это из-за меня. Ну и был бы я уличным псом! Зато ты могла бы быть счастлива! Отведи меня на другой конец города, далеко-далеко, чтобы я не смог найти обратную дорогу, потому что иначе я все равно вернусь к тебе. Я буду искать тебя всегда! Я родился, чтобы быть твоей собакой, только твоей! Я знаю, тебе не достаточно одной моей любви, а мне нечего тебе отдать, кроме своей преданности. Не плачь, Зайка, не плачь!»
– Бонечка! – Она обхватила его шею руками, крепко прижала к себе. – Я не знаю, что делать!.. Я не понимаю, что с нами происходит!.. Он больше не любит меня!
Пес дернулся, освобождаясь из ее объятий. «Даже сейчас ты думаешь о его любви, а не обо мне! Но я докажу, докажу тебе, что он предатель!»
Женщина скорчилась на табуретке, закрыла лицо руками, горестно раскачиваясь из стороны в сторону.
Бони с трудом развернулся в узком проходе и помчался в комнату, оскальзываясь на поворотах. Он вломился на запретную территорию, ослепленный жаждой мести, поискал налитыми кровью глазами, на чем бы выместить злость и, не придумав ничего лучше, с рычанием набросился на черный кожаный дипломат, едко пахнущий синим пузырьком. Он трепал его из стороны в сторону, ронял и снова подхватывал, рвал зубами мягкую обивку, царапал когтями блестящие холодные замки. Внезапно дипломат раскрылся, и множество бумажек, ручек и всякой ерунды, пропитанной ненавистным запахом врага, вывалилось на пол возле кровати. С новыми силами он накинулся на всю эту кучу и принялся разбрасывать ее по ковру в спальне. В пылу гнева он не услышал, как Зоя вошла в комнату. Она остановилась на пороге и в ужасе схватилась за голову:
– Боже мой, Бонька, что ты натворил!
Этот крик подействовал на него, как ушат холодной воды. Он отскочил в сторону, припал передними лапами к полу, слабо завилял хвостом, виновато наблюдая, как женщина торопливо собирает разбросанные по полу вещи и обрывки бумаг.
– Что же теперь будет, Бонька, что же будет!.. – то и дело безнадежно вскрикивала она, расправляя один листок за другим и укладывая их обратно в истерзанный дипломат. – Он просто убьет нас обоих, и тебя и меня.
Неожиданно она перестала собирать бумажки и медленно выпрямилась, держа одну из за уголок, будто ядовитую змею за кончик хвоста. Ее глаза бежали по строчкам, и по мере прочтения, недоумение на ее лице сменилось ужасом и отвращением. Перевернув листок, она дочитала до конца, смяла его в ладони и встретилась взглядом с Бонифацием. Он тихонько заскулил и отвел глаза.
– Ты все знал, да? Скажи, собака, ты ведь все знал?!
Бони не вполне себе уяснил, в чем дело. Он настороженно приблизился к хозяйке и ткнулся носом ей в кулак, сжимающий бумажку. В тот же миг ему все стало ясно: в ее пальцах тесно сплелись запах синего пузырька и цветочной клумбы.
«Ах, вот ты о чем! Ну, наконец-то ты все поняла. Он самый подлый предатель. Я не знаю, что написано на этом листке, но прежней жизни у нас теперь не будет».
– Ты ведь пытался рассказать мне… Все эти месяцы хотел мне все объяснить, а я, слепая дура, ничего не замечала. Я не слушала тебя и свое сердце тоже не хотела слушать. Все ведь так просто: чтобы понимать другого, надо впустить его в свою душу. Прости меня, Бонька!
Пес слизывал с ее щек слезинки и смотрел понимающими глазами. Он хотел бы плакать вместе с ней, но не мог. Счастье переполняло его бешено бьющееся сердце, и он не мог с собой ничего сделать – большой лохматый эгоист. Отныне он остался единственным мужчиной в ее жизни. Теперь она принадлежала только ему.
Часом позже он помогал ей собирать вещи: таскал из углов безделушки, старые туфли, раскопал под кроватью давно заброшенный теннисный мячик – ее первый подарок – и бросил его возле набитой вещами сумки. Она едва улыбнулась и положила его внутрь.
Когда все вещи были уложены, они совершили последний обход квартиры. На несколько секунд она задержалась перед молчащим компьютером, опустила пальцы на клавиатуру, легко пробежала по белым клавишам. Бони вслед за ней заглянул в пустой экран и удивленно тявкнул:
«Разве мы собираемся оставить его здесь? А как ты будешь работать?»
– Нет, Бонька, – словно отвечая на его вопрос, сказала она. – Мы не заберем его. Нам не нужно ничего чужого.
Слово «чужой» было злым. Он хорошо усвоил это еще в детстве, когда прежний хозяин бил его за снисходительное отношение к посторонним людям на прогулке. Зоя никогда не произносила этого слова, и сейчас оно вызвало в собачьей памяти воспоминание о боли. Он не стал плохо относиться к людям, но он боялся и ненавидел это слово и все, что было с ним связано. Он долго захлебывался оглушительным лаем, и Зоя с трудом оттащила его от стола и увела в коридор.
– Да, малыш, – сидя на корточках возле собаки, говорила она. —У меня есть ты, и ты – лучшее, что осталось от прошлой жизни. Я научусь жить по-другому, еще не знаю как, но обязательно научусь. Без него, зато с тобой. Ты ведь никогда не предашь меня, правда, Бонька?
И по ее печальному лицу опять покатились слезы.
В автобусе он не спускал с нее глаз, не обращая внимания на входящих и толкающихся людей, но она не видела ничего вокруг. Он знал, что ей было больно, но ничем не мог помочь. Ему даже не было обидно за то, что на его морде впервые за все время появился остро пахнущий кожей намордник. Он волновался только за нее.
На вокзале она купила два билета – себе и ему, и он почувствовал гордость за то, что их обоих уравняли в правах. Так неожиданно началась их новая жизнь вдвоем.
За окнами электрички проносилась одна станция за другой, вагон постепенно пустел, и до конечной станции они доехали вдвоем. Зоя подхватила тяжелую сумку и вывела пса на перрон. Мимо облезлого здания с надписью «Касса» вместе с несколькими пассажирами они вышли на автобусную остановку, окруженную чахлыми деревцами.
– Зойка! – послышался громкий возглас и женщина и собака дружно обернулись.
Им навстречу быстро шел высокий молодой человек в светлых брюках и темно-синем джемпере.
– Зойка, это ты! Не может быть! Каким ветром!..
Он так стремительно возник из ниоткуда и так спешил к ним, что инстинкт собаки, призванной охранять и защищать, оказался неожиданно парализованным.
– Володя!
Зоя сделала движение в его сторону, потянув за собой Бони на поводке, но тот внезапно уперся, потом шагнул вперед, оттесняя женщину мощным корпусом, и зарычал. «Назад!»
Незнакомец остановился, не решаясь приблизиться, а Зоя наклонилась и обняла собаку за шею.
– Ты что, малыш? Это свой, свой…
Она гладила пса по голове, ласково, как в первый раз, а Володя широко улыбнулся и протянул ему раскрытую ладонь.
– Давай знакомиться, телохранитель.
Бонифаций посмотрел Зое в глаза, тяжело вздохнул и неохотно качнул хвостом. Мужчина, еще один мужчина… В один миг его иллюзии были разрушены. Она не была его женщиной. Она принадлежала человеческому миру, и ее любовь к большой черной собаке ничего не могла изменить в законе природы. Она всегда будет заботиться о нем, она будет ему другом и хозяйкой, но никогда не поймет невысказанной нежности, звучащей в низком собачьем голосе: «Зойка, я так люблю тебя!»
В тот день, когда…
Когда мы проснулись утром, и он сказал, что я ему больше не нравлюсь, я не поверила.
– Как это, больше? А раньше нравилась?
– Раньше, да, – признался он, глядя честными глазами. – А теперь не нравишься.
– Странно. Ведь когда-то ты считал меня весьма привлекательной, – не без иронии напомнила я. – Тебе нравились мои глаза, мои волосы, мои руки… Дальше перечислять или сам вспомнишь? И куда, по-твоему, все это девалось?
– Все это при тебе, но ты стала другая.
– Ничего подобного! – вскинулась я. – Интересно, почему никто, кроме тебя, этих фатальных изменений не заметил. Более того, я нравлюсь очень многим. Сам Кшиштоф Занусси целовал мне руки и говорил, что я очаровательна.
– Ну, об этой истории я наслышан, – с кислой усмешкой прервал меня он. – Конечно, я не могу похвастаться, что мировые знаменитости целуют мне руки. – На этих словах я фыркнула, ибо в чувстве юмора ему все-таки не откажешь. – Но я все еще в состоянии отличать добро от зла и красивое от малопривлекательного.
– Значит, по-твоему, я превратилась в малопривлекательное и злое существо, – зло сощурившись, подвела итог я. – Позволь узнать, почему? Что же такого случилось этой ночью?
Я взбила позади себя подушку и села в кровати, обхватив колени.
– Ничего, – сказал он и с виноватым видом отвел глаза. – Просто, мы встречаемся с тобой уже два года…
– Два года, три месяца и четыре дня, – мгновенно подсчитала я и изобразила на своем лице величайший интерес к его откровениям. – И что же?
И ничего. Он даже не смотрел в мою сторону. Он молча разглядывал прошлогодний календарь со стриженой красавицей, закутанной в чужие меха. Она стояла на полу босиком, и, судя по тайному вожделению на его лице, он надеялся, что под шубой она нагая, как новорожденная Венера. Раньше я нередко ловила его отрешенный взгляд на этой стене. Молчание затянулось, но мой неверный любовник словно не замечал неловкости момента.
– А если бы на мне была такая шуба, я бы нравилась тебе больше? – снова подала голос я.
– Дело не в шубе, – наконец решился он. – Наверное, я больше тебя не люблю.
– Да?.. – впервые в жизни я не нашлась с ответом.
Соглашусь, что любовь – дело тонкое. Никогда не знаешь точно, любовь это или дружба, привязанность, страсть или еще целый ряд эмоций, которые мы по привычке объединяем в красивом и затасканном слове. Но как легко он произносит это «не люблю» после стольких месяцев!
– Еще год назад я хотел на тебе жениться.
Судя по интонации, воспоминание об этом опрометчивом желании не доставляло ему радости.
– Не исключено, что через год или два я бы созрела для такого решительного шага… – без энтузиазма протянула я, тоже не испытывая восторга от обсуждения щекотливой темы.
– Но ты не желаешь брать на себя никаких обязательств. А теперь уже поздно, – безапелляционно заключил он и взял с тумбочки пачку сигарет.
Ничего себе поворот! Он, видите ли, хотел обязательств и стабильности. Он действительно делал мне предложения чуть ли не раз в месяц, а я старательно тянула время. В конце концов, мы просто перестали пережевывать эту тему, и мне на полном серьезе полегчало. Я вовсе не собиралась замуж ни за него, ни за кого другого. У меня была любимая работа, друзья, диссертация, собственная квартира и никаких обременительных повинностей. Почему же в угоду его собственническим инстинктам я должна была пожертвовать всем этим?
Какой уважающей себя женщине удавалось совмещать любимую работу с безотрадной мыслью, что дома ее ждет гора нестиранных рубашек и пустой холодильник? Какое удовольствие завалиться к друзьям на выходные и вспоминать, что муж совсем не в восторге от возвращения подвыпившей супруги под утро, а то и ближе к следующему вечеру? Как можно работать над диссертацией, когда у тебя за спиной завывает сиренами и стрекочет автоматной очередью боевик, о котором ты мечтала несколько недель, а завтра тебе сдавать третью главу, которая уже полгода не может родиться из тезисов. И во что, черт возьми, превратится твоя драгоценная квартира, когда в нее въедет мужчина с кучей железок, коробок, журналов и начнет делать замечания по поводу слоя пыли на журнальном столике?
А моим главным обязательством будет терпеть этот добровольный ад и делать счастливое лицо! Ну, нет! К такой концепции семейной жизни я была не готова, а другой у меня как-то не сформировалось.
Пока я обдумывала достойный ответ, он поднялся и отправился в душ, и мне ничего не оставалось, кроме как обратиться к ежеутреннему ритуалу. Завтрак мне удался просто восхитительный. Я даже пренебрегла кофеваркой и сварила кофе в турке, хотя занятия этого никогда не уважала и всегда считала его исключительно мужской прерогативой. Но сегодня я превзошла саму себя. С чего бы это? В ожидании его появления на кухне я испытывала то же волнение, что и в первый раз, когда после бурной ночи мы встретились за столом.
Но сегодня все было, конечно же, не так романтично. И в этом я убедилась, когда увидела его выходящим из ванной с зубной щеткой и бритвенными принадлежностями. На немой вопрос в моих глазах он неопределенно пожал плечами и принялся укладывать вещи в сумку.
– В чем дело? Ты всерьез собираешься уйти от меня? – с замиранием сердца спросила я.
– Думаю, это единственно правильное решение.
Я без сил наблюдала, как он аккуратно складывает запасную рубашку, которая всегда была наготове в моем шкафу. Я даже не пыталась его остановить. Он принял решение, это ясно. Но ведь мы даже не ссорились в последние пару месяцев. Об этом я не преминула сообщить ему, когда ко мне вернулась способность мыслить здраво.
– Не ссорились, потому что почти и не общались, – вялым голосом промямлил он. – Мы смотрели телевизор, разговаривали по телефону, ужинали или завтракали и ложились в одну постель. Но я, в сущности, ничего не знаю о том, чем ты живешь. А ты не знаешь ничего обо мне. Мы перестали разговаривать.
Оказывается, у него была уже давно заготовлена своя версия развития событий, только я не готова была с ней примириться и разозлилась, что какой-то заурядный технарь обвиняет меня в неспособности поддержать беседу о чем угодно.
– А что я, собственно, должна была узнавать о тебе? Или ты хотел, чтобы я устраивала тебе допрос или исходила ревностью по поводу и без?
– Да я просто перестал интересовать тебя!
Он впервые за долгие месяцы повысил на меня голос. И тогда я осознала, что он действительно уходит, и у меня нет аргументов, чтобы его остановить. На кухне остывал завтрак, сквозняк разметал по всей квартире аппетитный запах его любимой яичницы с ветчиной, помидорами, зеленым горошком и сыром, а мужчина торопился поскорее покинуть мой дом.
– Да ты сам не понимаешь, чего тебе надо! – взорвалась я. – Я делала для тебя все! А у тебя хватает наглости в моем же собственном доме обвинять меня в… Да черт знает в чем!..
Я, пылая праведным гневом, вылетела из комнаты в тщетной надежде, что сейчас он удержит меня и уладит наши глупые разногласия. Как бы не так! Он и ухом не повел. На кухне мне с трудом удалось подавить в себе желание сдернуть со стола скатерть с тарелками и чашками, так заботливо сервированными всего несколько минут назад. Выместить раздражение мне удалось только на турке с кофе, который я с яростью выплеснула в раковину. Радости это мне, конечно, не подарило, потому что отмывать грязь все равно придется мне самой. Ну и пусть!
Пока я бесилась на кухне, мужчина перемещался по квартире, собирая остатки своих вещей. В конце концов, мы столкнулись в прихожей возле входной двери. Он был полностью одет и неловко переступал с ноги на ногу, не находя нужных слов.
Мне нужно было расплакаться, обнять его, согласиться на любые условия, как поступает каждая нормальная женщина, когда боится потерять свое счастье.
– Вон! – сквозь зубы процедила я и распахнула дверь в наше раздельное светлое будущее. – И никогда, слышишь, никогда больше…
Он не дал мне продолжить мой страстный монолог и молча прошел мимо, вскинув на плечо дорожную сумку. Я захлопнула дверь и несколько бесконечных минут пыталась вникнуть в суть происходящего.
Еще вчера вечером у меня был мужчина, которого я знала два года, три месяца и четыре дня, которым я дорожила, которого любила и даже, втайне от всех, ревновала к знакомым и незнакомым женщинам. Еще сегодня ночью мы занимались с ним любовью, и все было хорошо. А утром он предал меня, ничего толком не объясняя.
Надо было что-то делать. Моя энергичная натура требовала принятия волевого решения все забыть и немедленной реализации альтернативного варианта счастливой жизни. Но раньше меня никогда не бросали, и как следует вести себя брошенной женщине, я не очень представляла. В голову приходил только один путь – срочно произвести замену. Недолго думая, я извлекла из сумочки записную книжку. Сгорая жаждой мщения, я набрала номер старого приятеля. К счастью, не настолько старого, чтобы не стать частью моего спонтанно нарисовавшегося плана.
– Знаешь, старушка… – В его голосе не было слышно энтузиазма. – Это все, конечно, здорово… – Неожиданно он перешел на шепот. – Только, давай, не сегодня. И не завтра, ладно? Как-нибудь я к тебе заскочу, и мы…
О светлых перспективах, которые он пытался нарисовать, я с трудом смогла догадаться лишь по некоторой последовательности звуков.
– Мне нужен мужчина сейчас, а не через две недели, – заявила я оскорбленным тоном. – Мне надо убедиться, что со мной все в порядке.
– В каком это смысле? – повысил голос приятель, от изумления позабыв о конспирации.
– Ты теперь не поймешь, – окончательно обозлилась я. – Так что тебя я смело вычеркиваю.
– Откуда? – еще сильнее удивился он.
