скачать книгу бесплатно
А ведь, пожалуй, попробовать стоило. И тогда его не будет преследовать чужой запах и вид скомканных простыней, и не будет сводить с ума шелковый халатик и заправленная за ухо прядь волос. Не будет повода ревновать ее к пассажирам залетных иномарок. Останется только она. И какой она будет за пределами своей убогой норы? Ведь он никогда не видел ее в платье и на каблуках, с украшениями в ушах и на шее, при дневном свете, среди других людей. Узнает ли он ее в коридоре перед дверью номера, где побывали все его случайные и неслучайные подруги?
И почему такая простая мысль не приходила ему в голову раньше? Надо просто вывести ее «из тени», пригласить в ресторан, рассмотреть, как дотошный энтомолог изучает новый вид мотылька, пришпиленного булавкой, и убедиться, что вся ее загадочность и непостижимость – это такой же «пшик», как незамысловатые капризы второсортной певички в поисках богатого мужа.
– В отель, говоришь, – хмыкнул он, когда друг уже и думать забыл о своем вопросе. – Поедемте в номера, мадемуазель.
– Я не пойду. – Женщина потрясла все еще влажными волосами и зябко запахнула полы халата. – Я быстро устаю от толпы.
– Есть чертова прорва маленьких ресторанчиков, где почти всегда пусто, – продолжал настаивать он, звериным чутьем угадав, что она будет отчаянно сопротивляться. – Я всегда удивлялся, как они умудряются выживать.
– Почему для тебя так важно вытащить меня из дома? Или ты думаешь, что я не умею вести себя на людях? Или что у меня страшное заболевание, не позволяющее мне бывать на солнце?
– Не ерничай, я всего лишь предложил сходить в ресторан.
Сегодня она была несколько взвинчена, и сосед насупился, как филин в полдень.
– Не злись! – Проходя мимо, она почти невесомо коснулась его плеча. – Зато здесь мы можем делать все, что хотим.
– Я и там могу делать все, что хочу, – с апломбом заявил он ей вслед, и она обернулась от двери и понимающе улыбнулась. – И не вздумай во мне сомневаться!
– Как я могу, мой господин!
Она вернулась, опустилась на ковер возле его кресла и прижалась щекой к его колену. В этом ее театральном жесте было больше покорности и преданности, чем иронии, и он, не поверивший словам, вмиг забыл, о чем они спорили минуту назад.
– Черт с ним, с рестораном. – Он утонул пальцами в темных кудрях, побежавших до самого пола. – Мы и дома поедим.
Хозяйка квартиры едва заметно кивнула, будто с неохотой подчинилась его воле, а не вынудила его сделать по-своему.
– Ты вертишь мной, как собака хвостом, – вслух догадался он, оказавшись рядом на ковре.
– Или как хвост собакой.
На этот раз ей пришлось скрывать улыбку под опутавшими его шелковистыми прядями с изысканным ароматом цветущего апельсинового сада.
– Похоже, у этой новый поклонник, – сквозь зубы невнятно заметила жена, когда он на сон грядущий плеснул себе виски в хрустальный стакан и зазвенел кубиками льда. – Вылитый мафиози в дипломатической машине. Может, итальянец или вообще турок. И где она ухитряется их цеплять?
– Прямые поставки из-за границы, – бездарно ляпнул он, пролив жидкость на блестящую поверхность стола, и с досадой принялся выжимать намокший манжет рубашки.
– Думаешь, она из эскорт-услуг? – подхватила тему жена, будто не заметила его неловкости, и тут же вступила в диалог сама с самой. – Да она почти никуда не ходит. Сидит такая мышь в подполе, а мужики меняются, как в эстафете.
Мысль о том, что грязное сутенерское агентство управляет ею, словно балаганной марионеткой, была нестерпимой, как зубная боль. Он молча покосился на супругу и вытер пальцы о рубашку.
Его издавна занимал вопрос, почему молодая и привлекательная женщина ведет отшельническую жизнь за шторами в крохотной квартирке с безнадежно устаревшей мебелью и необходимым минимумом технических новшеств. Без родственников и школьных подруг, без комнатной собачонки с визгливым голосом, без красно-бурой герани в горшках, наедине с книгами, сигаретным дымом и собой.
– Перестань! – рассмеялась соседка, когда он заговорил о ее почти аскетическом уходе от мира. – Я бываю на театральных премьерах и на вернисажах, изредка езжу отдыхать на ипподром и даже хожу на скучнейшие приемы. Не каждую неделю, конечно, но все-таки выбираюсь из своей берлоги.
И, чтобы развеять его недоверие, сняла с книжной полки массивный альбом со снимками.
Убогое жилище с выцветшими обоями, красноватый свет бра над широкой кроватью и огарки свечей в тяжелых подсвечниках, шелковое неглиже и небрежно скрепленные на затылке волосы – вот тот образ, который он воскрешал в памяти всякий раз, когда думал о ней.
Листая страницу за страницей, он едва узнавал в эффектной красавице, не обращающей ни малейшего внимания на щелкающую камеру фотографа, свою запершуюся от мира соседку. Гибкие пальцы в бриллиантовых переливах, поднесенные к накрашенному рту, меховая накидка, приоткрывающая обнаженное плечо, холодновато-внимательные глаза, вспыхивающие огнями ресторанных люстр – неужели и это тоже она? Неприятным откровением стала целая серия изображений, где рядом с ней засветились разновозрастные мужчины в смокингах и костюмах, с массивными «печатками» и неизменным самодовольством на лицах. Но еще непривычнее оказались снимки, где она кормит с руки вороную лошадь, до рези в глазах сияющую блестящей шкурой, отчего казалось, что шкура припудрена лунной пылью.
– Это – Порта, моя кобыла, – буднично, словно речь шла о фарфоровой статуэтке из серванта, какие нынче за копейки продают замшелые бабушки на барахолках, пояснила она и перевернула альбомный лист.
Он невольно прикинул, что такая кобыла стоит гораздо дороже новенькой иномарки, но «дура без фантазии» не испытывала никакого почтения к деньгам и вещам.
На новом снимке женщина в короткой серо-голубой шубке, выходящая из автомобиля с французским флажком на капоте, глянула ему прямо в глаза, и он поежился и перевернул страницу. Потом ее стало слишком много: в круглом зале с колоннами и оркестром, в плену чьих-то властных рук, за столом в интерьере шикарного ресторана, на широкой лестнице среди изысканно одетых мужчин и женщин, лица которых казались мучительно знакомыми.
– А здесь…
Соседка ткнула пальцем в центр фотографии, где сияло круглое лицо градоначальника и по краям спиралью закручивались профили и затылки, и она стояла под руку с высоким человеком, так похожим на… Но он перехватил ее руку и без почтения к званиям и статусам обрушил на пол альбом.
– Оказывается, я ничего о тебе не знаю. И не хочу ничего знать!
– Ты же сам попросил, – недоумевающе улыбнулась женщина, возвращенная с бала в привычную тесную каморку на пятом этаже.
Но сосед был сыт по горло своим опрометчивым любопытством и больше ни о чем просить не собирался.
– Иди ко мне, – потребовал он, сжимая ее так крепко, что между ними не осталось пространства не только шагнуть, но даже вздохнуть.
– Какой же ты все-таки… мужчина, – прошептала она, и за пределами ее квартирки под снисходительной усмешкой обычно равнодушных небес с грохотом обрушился привычный и посчитанный до мелочей мир, словно пирамида из детских кубиков.
Будни с ней превращались в праздники, а праздники и выходные в собственной квартире – в пытку. Будни без нее были испытанием, проходить которое достойно у него не получалось. Иногда посреди совещания сосед вдруг вспоминал, что в этот самый момент она открывает дверь другому мужчине, и тогда внезапная вспышка ярости освещала его кабинет, и подчиненные переглядывались с неподдельным испугом и изумлением. «Это возраст такой», – со вздохом поджимала силиконовые губы его секретарша и торопливо утыкалась в монитор, стоило ему появиться на пороге приемной.
– Ты становишься невыносим, как девица перед месячными. – В пьяном откровении за стойкой бара партнер не стеснялся в выражениях, перекрикивая орущую музыку. – Только у них это за три дня проходит, а у тебя затянулось.
– Я чувствую себя идиотом, – пожаловался не менее пьяный сосед и заглянул в свой стакан с надеждой увидеть внутри что-нибудь более утешительное, чем виски. – Вроде живу нормально. Дел по горло. Есть, о чем беспокоиться. А потом вспомню, и все.
– Тебе нужна ее квартира, – констатировал собутыльник и бросил в его выпивку горсть кубиков льда. – Ты перепутал цель и средства.
– Ничего я не перепутал. Мне нужна ее квартира. – Он с бычьей решимостью мотнул головой, и лед негромко звякнул, как отзвуки дверного звонка. – А потом появилась она, и все пошло кувырком.
– Она всегда там была.
– Всегда.
– И она шлюха.
– Шлюха.
– Отнеси в ментовку заявление, что у вас на этаже организован бордель, и пусть власть разбирается с выселением.
– Пусть, – согласился с неоспоримыми выводами он и поднял на друга осоловевшие глаза. – А как же она?
– Купишь ей жилье в замкадье, и пусть себе трудится дальше.
– А я?
– А у тебя появится гардеробная. И семья. И ты перестанешь вести себя, как идиот.
– Точно. – Он допил свой виски и поднялся. – С глаз долой, из сердца вон.
– Ты куда? – удивился друг, отведя услужливую руку бармена от края своего стакана. – Завтра же выходной.
– Надо ее предупредить, что она уезжает.
– Вот именно, скажи, что раньше таких, как она, вообще выселяли за сотый километр.
На парковке, неловко вскарабкавшись за руль своего внедорожника, он пожалел, что отпустил шофера. Голова продолжала функционировать, а вот тело слушалось команд через раз. Пьяный водитель поставил селектор на «драйв» и спугнул стайку девушек, толпившихся возле бара. Внедорожник остановился в полуметре от входа, с минуту подумал и рывком сдал назад на проезжую часть. Сзади нервно засигналили, но он вклинился в запруженную машинами улицу, как танк в середину кавалерийского полка, раздвигая смехотворных соперников мощью всех своих лошадиных сил. Хорошенькая девушка с неодобрением рассматривала его из приземистой корейской машинки в соседнем ряду. Он опустил стекло и недвусмысленно кивнул на пустующее пассажирское сиденье рядом с собой. Девушка обиженно надула губки и что-то сказала вглубь салона, где тут же забурлили темпераментом пассажиры мужского пола, и из приоткрытого окна задиристо рванулась восточная музыка.
«За сотый километр, – скривившись, напомнил он себе и полез за сигаретами. – Всех шлюх за сотый километр. И спонсоров их. И этих, которые, как тараканы, заполнили город. И вообще всех. А еще лучше – свалить куда-нибудь подальше. В Майами, например. Пляжи, много денег, горячие кубинские красотки и ураганы». Размышление об ураганах вернуло его в реальность вечерней Москвы, стоящей в сплошной многокилометровой пятничной пробке. Ураганы, с легкостью телепорта перемещающие коров, машины и целые дома, без спроса врывались в жизни людей на далеком побережье, а ему никак не удавалось вырваться из пробки, чтобы сказать соседке, что он пришел в ее дом не ради любовных утех, доступных за деньги респектабельным господам. Что он сыт по горло этими играми и хочет поставить точку. Окончательную. Необсуждаемую. Прямо сегодня.
Возле дома он вывалился из машины, нисколько не протрезвев за время в пути, и по привычке поднял голову к ее безмолвным окнам. За тяжелыми шторами не было жизни, как на далеком Марсе. Зато у подъезда, от которого его отгораживала незнакомая машина, какой-то тип держал ее руку в своей и, склонившись над собственным обширным брюхом, светился улыбкой чеширского кота. Не будь того альбома с фотографиями, он бы никогда не узнал свою соседку в стройной женщине, благосклонно протянувшей руку для поцелуя и не ведающей, как забрать ее обратно у пылкого поклонника. Поклонник, не останавливаясь на достигнутом, свободной рукой примеривался к ее талии. Она что-то сказала и мягко отклонилась назад.
Сосед, наблюдавший этот альковный танец, почти протрезвел и хищником замер у нее за плечом, в упор разглядывая соперника. Под его взглядом, отягощенным ревностью, улыбка ее спутника превратилась в кляксу и расплылась неопределенным пятном, а рука соскользнула с ее талии, как ослабивший смертельную петлю питон. Соседка опасливо повернула голову в направлении изменившегося взгляда мужчины и побледнела.
– Я тебя прошу…
Но так ни о чем и не попросила. Он качнул головой, отметая мирный путь. Она высвободила пальцы из мигом вспотевшей ладони ухажера и отступила на безопасное расстояние с предусмотрительностью дамы на рыцарском турнире.
– За сотый километр вас, сволочей! – Сосед встряхнул тяжелый куль в дорогом костюме за лацканы. – Всех до единого. И чтобы пахали и пользу приносили! Слышишь меня? Не чужие поля вспахивали, а народные, колхозные! Ты понял?
– Ты пьян, – заключила она за его спиной. – Иди домой.
Он на мгновение отвлекся на ее осуждающий голос, чтобы сказать, кому куда следует идти, и в следующую минуту оказался на земле с фейерверком искр перед глазами и гудением в ухе.
– Что это было?
На ладони, которую он отнял от звенящей головы, темнела кровь. Так много крови он увидеть не ожидал и для уверенности потрогал себя другой рукой. Результат был предсказуемым.
– Зачем ты полез? Как маленький! – Она вытащила из мягкого клатча бумажный платок и приложила к его разбитому лицу. – Вставай, на нас смотрят. Давай я вызову такси и отвезу тебя к врачу.
– Что это было? – повторил он, прижимая пропитавшийся кровью платок к рассеченной брови. – Этот тюлень не мог…
– Нет, конечно. Это его шофер. Их так учат – шофер и телохранитель в одном лице. Слава Богу, что он не стал стрелять.
– Это он меня пистолетом или кулаком?
– Я не заметила. Тебе надо к врачу.
– Обойдусь! – Он рывком поднялся на ноги, обнаружив, что снова может владеть своим телом, и оттолкнул протянутую руку. – Я не настолько пьян.
– Уже нет, – согласилась она и как ни в чем не бывало пошла к подъезду, как будто только что не была главным призом в противостоянии двух самцов.
Он прищурился одним глазом на огни отъезжающей с поля боя машины, потом на окна своей квартиры, льющие во двор мягкий приглушенный свет, и потащился следом за женщиной, провожаемый понимающими взглядами случайных свидетелей инцидента.
– Где ты была? – Забыв об испачканных руках, он развернул ее в лифте лицом к себе и придвинулся вплотную. – Почему ты не дома в такой час?
– У меня была встреча, папочка.
Ее глаза светились насмешкой и сопереживанием, и он не мог понять, чего в них больше. Его дыхание стало громким и прерывистым, и он прижал ее к стенке лифта, отбросив промокший насквозь платок. В ее взгляде промелькнул испуг, когда она увидела открытую рану, но он прочитал эту эмоцию как унизительную жалость и грубо стиснул ее в руках.
– Такой я тебе не нравлюсь? Тебе нравится дразнить меня?
– Такой не нравишься, – неожиданно холодно согласилась она и не ответила на воинственный поцелуй, которым он запечатал надменно сжавшиеся губы.
Лифт остановился на пятом этаже и распахнул двери, приглашая жильцов разойтись по домам, но мужчина шарил руками по узкому платью, пристрастно ощупывая свою спутницу, как будто боялся, что за пределами квартиры она растеряла свои округлые прелести. Лифт терпеливо ждал в отличие от соседей, которые двумя этажами выше в негодовании стучали по металлическим дверям и витиевато ругались.
– Кровь все еще идет. Нужно обработать, – увещевала его она, уклоняясь от поцелуев. – Дома есть перекись и пластырь?
– Дома есть все, – сквозь стиснутые зубы сказал он и, не выпуская ее из рук, вышел из лифта. – Все, кроме тебя.
– Тебе лучше пойти к жене. – Соседка перешла на шепот и покосилась в сторону итальянской двери с темнеющим посередине глазком. – Если она видела в окно…
– Мы пойдем к тебе, – тоном, не терпящим возражений, процедил он. – Даже если она видела.
Из зеркала в прихожей на них глянула странная парочка. Женщина в изящном кремовом платье, на котором причудливым узором сходились и расходились бурые отпечатки ладоней, и мужчина с залитой кровью половиной лица, как из старого американского триллера о маньяках.
– Хороши же мы с тобой, – усмехнулась соседка их отражениям и ушла искать в аптечке необходимые медикаменты.
Он наклонился к зеркальной поверхности, рассматривая рассеченную бровь, с легким головокружением то ли от остатков выпитого, то ли от удара, свалившего его на асфальт. «Это уже вообще ни в какие ворота, – согласился со своим двойником он и свирепо прищурился. – Драться из-за бабы. Из-за шлюхи. Да если бы кто-нибудь раньше мне такое сказал…»
– Он лапал тебя при всех! – Перекись шипела и пенилась в ране, и он морщился и норовил отвернуться, но женщина настойчиво возвращала его голову в исходное положение и продолжала медицинские процедуры. – Ты поощряла его.
– Я устала и хотела домой. А он все никак меня не отпускал.
Она оправдывалась с таким безразличием, будто находилась мыслями где-то далеко.
– Ты обслужила его в машине?
Он хотел ударить побольнее, но его слова не достигли цели. Вместо того, чтобы обидеться, она наклонилась и примирительно поцеловала его в уголок рта.
– Нет.
– Если ты лжешь…
– Хочешь проверить?
Она бережно соединила расходящиеся края раны, прикрыла ее марлевой салфеткой и водрузила ему на лоб полоску пластыря.
– И проверю! – решительно заявил он, поднимаясь с табуретки.
– Лучше бы тебе съездить к врачу, там зашьют.
Соседка намыливала руки, пока он с садистской неторопливостью расстегивал бесконечную молнию на ее платье и наблюдал за ее лицом, отраженным в большом зеркале.
– Я куплю тебе другое платье, – пообещал трезвеющий сосед, трогая губами обнажившийся овал плеча. – Много платьев. Украшения, какие захочешь. Все, что пожелаешь.
Она откинула голову назад, подставляя шею под его поцелуи, и закрыла глаза, отдаваясь во власть его рук и его голоса, не слушая слова, не желая вникать в смысл сказанного.
