скачать книгу бесплатно
– Какого черта он приперся?
Незваный гость заполнил собой игрушечный коробок прихожей, отразившись от края до края в мутноватом настенном зеркале, искривляющем предметы то ли от старости, то ли по прихоти сумасшедшего зеркальщика. На ее лице застыла сдержанная улыбка, скрывающая настоящие чувства, и он во что бы то ни стало хотел сорвать ее. Но соседка наматывала на палец тонкую цепочку с золотой безделушкой и, казалось, нисколько не обиделась на то мерзкое и оскорбительное слово, которое он два часа таскал в звенящей голове и перекатывал по верхнему небу, как колючий шарик.
– Я никому не даю обетов верности.
– Ты еще хуже, чем я думал.
– А разве ты думал, когда остался? Ты всего лишь хотел шлюху и получил ее. – Беспощадная к себе, она не испугалась привычного ему слова. – И если ты ошибся…
– Я?
Он задохнулся от нахлынувшего гнева. Никто не смел указывать ему на его ошибки и просчеты! Тем более, эта шлюха, депутатская подстилка, дура без фантазии!
– Я ничего не обещала и ни в чем не солгала. – Она удерживала на губах синтетическую улыбку и не отводила чуть сощуренного пасмурного взгляда. – Возвращайся в свою благополучную жизнь.
– Вот это все моя жизнь! – не выдержал он и саданул кулаком по косяку двери. – Мне незачем куда-то возвращаться.
– Хорошо.
– Хорошо? Просто хорошо и все?
– Мне нужно прибраться и в душ.
Он был уверен, что она намеренно изводила его, подчеркивая свою независимость, и он, как всегда, не мог победить ее упрямство.
– Да и черт с тобой!
Сосед хлопнул дверью с такой силой, что в трех жалких метрах ее коридорчика снова под обоями зашуршала осыпавшаяся штукатурка, как мышиные лапки, но через несколько минут попросился назад, ложась всем весом на вытертую кнопку звонка. Соседка с опаской приоткрыла дверь, но, увидев вместо негодования почти мольбу в его всегда насмешливых глазах, примирительно улыбнулась и прижалась спиной к зеркалу, пропуская мужчину в дом. В комнате сладко пахло вином из высоких бокалов, но почти не было запаха дыма. Он с отвращением подумал, что ее недавний любовник, видимо, бережет здоровье и хотел сказать что-то язвительное. Но женщина ловким движением сдернула с разоренной кровати мятую простыню и ушла в ванную, и он постучал себя кулаком в наморщенный лоб, выбивая из головы призрак ушедшего гостя.
Ее опять не было слишком долго, и он, истомившись в ожидании, распахнул дверь. Клубы пара вырвались в маленький коридор, и мужчина остановился, ослепленный ярким светом. Большое полотенце соскользнуло с ее груди на пол и нахальной кошкой путалось у нее под ногами, у него не осталось времени отвести ее в кровать.
Потом он плескал себе в лицо холодной водой и рассматривал в запотевшее зеркало, охватившее половину стены, как она расчесывает волосы, которые длинными прядями соскальзывают по спине и пружинят, закручиваясь в тугие кольца.
– Хочешь пить? – спросила она, устав чувствовать его взгляд, и обернулась.
– Только не кофе!
Женщина кивнула и вышла, а он, опершись руками о край раковины, остался бездумно следить за перламутровым водоворотом слива, отражающим ослепительный, почти хирургический свет. На кухне ее не оказалось, но, прежде чем отправиться на ее поиски, он раздвинул занавески. У подъезда уже зажглись фонари, и золотистая иномарка, приехавшая за вертихвосткой со второго этажа, сияла новеньким лаком. Сюда, к его женщине, как он опрометчиво позволил себе думать, приезжали черные представительские седаны или квадратные внедорожники. Вышколенные шоферы перегораживали половину двора, выпускали колечки дыма из приоткрытых тонированных окон и терпеливо дожидались релаксирующего на пятом этаже хозяина. Всплывшее в памяти напыщенное и лоснящееся лицо недавнего гостя вызвало новый укол ревности, как будто у него было право ревновать.
В комнате сгустился душный сумрак, и витал запах легких дамских сигарет. Он понял, что до чертиков хочет курить, но, не обнаружив в кармане привычной пачки, чертыхнулся и с тоской решил, что придется идти домой.
– Ты просил пить. – Из воздушных складок легкого одеяла она протягивала ему бутылку с водой. – А сигареты можешь взять мои.
Он присел на край отглаженной простыни, затянулся тошнотворным на вкус ментолом и уронил вмиг отяжелевшие руки между колен.
– Мне надо идти.
– Иди.
– А ты?
– Я здесь живу, помнишь?
– Если ты хочешь, чтобы я остался… – почти против воли пробормотал он и забрал у нее бутылку.
– Это ты сказал, что тебе надо идти.
Упрямая и несговорчивая долгие месяцы, сложившиеся в причудливую цепочку лет, и при этом как никто умеющая быть покорной и преданной, сейчас она будто отстранилась от эмоций и играла чужую роль, а когда потянулась, чтобы ввинтить дотлевшую сигарету в пепельницу, он привлек ее к себе.
– Не рассчитывай, что я так просто уйду.
Она ответила не словами, а стремительными, завоевывающими руками, обвившими его шею. Мужчина и глазом не успел моргнуть, как она потянула его на себя, будто успела соскучиться по еще не остывшим ласкам.
– Подожди!
Он сделал два жадных глотка и водрузил потеющую ледяными каплями бутылку на столик между бокалами, где по кругу, словно пятна проказы, виднелись чужие отпечатки, пока она деловито и сосредоточенно расстегивала на нем рубашку.
В ее приоткрытых губах и в нежных уверенных пальцах, скользящих вверх-вниз по взъерошенному затылку было что-то незнакомое или неузнаваемое, чего он раньше в ней не видел и не подозревал. Она отводила его нетерпеливые руки, ловко выкручивалась из грубоватых объятий, а потом вдруг скользнула на подушки и посмотрела говорящими глазами, и если бы он не поспешил утвердить свое право быть сверху, то мог бы догадаться о многом. Но он был не в состоянии сдержать похоть, и, склонившись над распростертым телом, хрипло спросил:
– Несладко приходится с этими приходящими?
И ее лицо сразу потухло, а ресницы сомкнулись, не позволив ему прочитать ответ. Но мужчине, запутавшемуся в сетях соблазна, не нужны были слова. Он заставил ее изгибаться в попытке удержать ускользающее наслаждение, менял ритм и торжествующе замирал, ожидая, что она даст знак прекратить эту муку. И когда она еле слышно застонала, будто стыдилась своей страсти, и спрятала пылающее лицо между истерзанных подушек, он посчитал себя отмщенным. Почти перекатился на спину, позволив ей бессильно скорчиться возле расписанной золотистыми лилиями стены.
– Довольна? – С самодовольством сытого самца он похлопал ее по влажному, неожиданно прохладному бедру и не заметил, как белеющие в темноте лопатки, словно сложенные крылья, дрогнули и окаменели, пока властная рука ощупывала доставшееся ей богатство женского тела. – Или он умеет сделать это лучше?
– Не говори о других.
Она села в кровати и принялась собирать на затылке волосы с таким серьезным видом, будто это был последний штрих перед выходом на бал, а у подъезда в нетерпении топталась четверка лошадей.
– Да брось! – Сосед перехватил ее напряженный локоть, и было непонятно, к чему относится это «брось» – к ее целомудренному молчанию или к ненужной прическе. – Что ты чувствовала, когда была со мной?
– Тебя, – просто сказала она и уронила кольца волос на плечи. – Хочешь кофе?
– Не надо кофе.
Он уложил ее голову к себе на плечо, высек пламя из зажигалки и с наслаждением вытолкнул в густой воздух струйку серебристого дыма. Но едва он разомкнул объятия, она воспользовалась моментом и отодвинулась. Они в молчании курили одну тонкую и длинную сигарету с прогорклым вкусом ментоловых леденцов, и он морщился и то и дело облизывал сохнущие губы. Силы уходили с каждой затяжкой, и оставалось только лежать, не касаясь друг друга остывающими телами, и подносить ко рту отяжелевшую руку с тлеющим над пальцами огоньком.
Уронив оплавленный фильтр в пепельницу, он задремал, свесив опустевшую ладонь почти до пола, как вдруг горячее дыхание обожгло ему шею, и знакомый голос прошептал в самое ухо «гроза». Он с трудом разлепил тяжелые веки. Женщина жалась к нему брошенным щенком и косилась в плотную стену занавесок, за которой удовлетворенно порыкивал далекий гром.
– Как душно! Давай я открою окно.
– Нет!
– Ты боишься? – Он приподнялся на локте, заглянул в побледневшее лицо с распахнутыми, как полуденные цветы, глазами. – Кто в наше время боится грозы?
– Время тут ни при чем!
Ее шепот был едва различим, и он склонился ниже, уже зная, что придется ее спасать, закрыв собой, спрятав среди подушек, приняв губами ее девчоночьи страхи.
– Ты маленькая трусиха, хоть и спишь с серьезными мужиками.
– Я просила тебя!..
Она вмиг забыла об упавшем в колодец двора ливне, о канонадных раскатах над столичными крышами и, как парус на ветру, заметалась в свете ветвистых молний, пробивающихся тусклыми вспышками в зашторенный прямоугольник окна.
– Хочешь повоевать в полную силу?
За звенящим от водяных плетей стеклом на все голоса выли и бесились сигнализации оглушенных машин. В подъездах хлопали двери, впуская зазевавшихся жильцов. Хрупкие ветки многострадальных тополей осыпались в пенные лужи. В пламени грозовой инквизиции безнадежно полыхали стеллажи с книгами, гравюры и безделушки, привезенные из разных стран. Он расхохотался, вторя стихии, и принялся укрощать еще недавно податливое тело, задыхаясь в змеиных кольцах растрепанных волос. Среди всей этой какофонии ему слышалось, что она тоже рычит и стонет, как пойманная в капкан тигрица, и азарт хищника заставлял его покорять и обладать, отождествляя свою волю с ее желанием и считая сопротивление частью игры.
– Ты прекрасна! – Он с непритворным благоговением погладил ее щеку, тронул губами припухшие губы. – Если бы час назад я только заподозрил, что ты можешь быть такой, я бы позавидовал сам себе.
Она всхлипнула и по-детски вытерла тыльной стороной ладони мокрый нос. Из-под сжатых ресниц все еще сочились обиженные слезы. Он выравнивал дыхание и ждал, что она заговорит, обзовет его идиотом и сволочью или простит и обнимет, но отчужденная женщина слушала жалобные завывания заблудившегося в переулках ветра и молчала.
– Хочешь, я нам кофе сварю? Или пожарю яичницу? Или отнесу тебя в душ?
Его душу затопила непривычная нежность, и хотелось совершить в ее честь подвиг, пусть небольшой, почти пустяковый по сравнению с битвой за привычный государственный контракт, вроде победы над последним драконом или восхождения на вершину мира за бесполезной луной.
– Я хочу спать! – сухо отрезала соседка и, сверкнув глазами, отвернулась к стене.
– Ну, конечно, – глядя в ее сгорбившуюся спину с бессильно упавшими невидимыми крыльями, разочарованно вздохнул он. – Мне тоже пора идти.
Часть 2
Он был слишком погружен в офисную суету, чтобы знать, что в полдень два раза в неделю соседская дверь открывалась, чтобы впустить девушку с круглым румяным лицом, обрамленным разноцветными прядями волос. С ее приходом в холодильнике поселялись продукты, мойка без сожалений расставалась с коричневыми кофейными каплями, белье оказывалось выстиранным и выглаженным, пыль со стеллажей и подоконников исчезала, словно сама собой, а старинные бокалы и рюмки хвастались друг перед другом сияющими боками. Помощница была в меру разговорчива, и хозяйке даже удавалось углубиться в книжку, пока на кухне звенела посуда и в ванной шумела вода. На это время в квартире раздвигались шторы, и женщина жмурилась от солнца и забивалась в угол кровати, будто вела свой род от румынских вампиров.
Если разноцветоволосая девушка и догадывалась, чем живет хозяйка, то осуждения не выказывала и лишних вопросов не задавала, не копалась в бельевых шкафах и не звонила двум десяткам опекаемых родственников в Запорожье. Однако в глубине души помощница хозяйку по-бабски жалела и мысленно рисовала картину неразделенной трагической любви, благодаря которой молодая еще женщина обрекла себя на добровольные муки в одиночестве без надежды завести детей, собаку, телевизор и широколистный фикус.
Ее проворные руки с обгрызенными ногтями делали свою работу споро, в конце дня получали кругленькую сумму и, прижимая к себе разбогатевшую сумку, с трепетом листали в метро рекламные проспекты магазинов, в которых позволительно было эти деньги спустить.
– Вам надо сходить прогуляться, солнышко уже припекает, – настаивала она, складывая постиранные вещи на спинке кресла. – А то вон какая бледная.
– Терпеть не могу бесцельные прогулки. Лучше расскажи, что там происходит.
– Да что там может происходить! – со снисходительным смешком оглядывалась на затворницу неунывающая украинская девчонка. – Все одно.
И начинала ранжировать новости с самой главной – с погоды, которая сегодня незаслуженно радовала всегда хмурых москвичей, или с концерта какой-то новомодной группы, песни которой в этой квартире были бы такими же неуместными, как грохот токарного станка. До глобальных мировых потрясений она добиралась в самом конце рассказа, упоминая о них сухой телетайпной строчкой. Почти всегда безразличная слушательница обреченно кивала и догадывалась, что скоро в ее квартире сменится гость, потому что отношения между Москвой и Европой портятся. Или в Азии палестинцы и евреи снова затеяли воевать. Или здравомыслящий американский бизнес больше не желает хоронить в бездонной яме российской экономики кровные миллиарды.
– Зачем вам столько красивых вещей, если вы их совсем не носите? – сокрушалась девушка, вернувшись в привычный материальный мир, как стрелка компаса к северу.
Хозяйка улыбалась одними губами и уверяла, что носит. Она догадывалась, что та считает себя невезучей, потому что на голову выше и на два размера больше. И эта ее молодая здоровая стать не позволяет надеяться получить что-нибудь «совершенно ненужное» в подарок, как это частенько случалось с ее подружками, нашедшими свое счастье в уборке квартир богатых иностранцев. Впрочем, ни один из этих «жертвователей» не платил своим работницам столь же щедро. Чаще всего работодатели ходили по квартире с белым носовым платком и возмущались нечистоплотностью местных девчонок, забывших протереть пол под тяжеленным диваном, который сдвинуть с места было под силу только дюжим грузчикам, затащившим его в дом. И лишь хозяйка маленькой квартирки никогда не перепроверяла, как выполнена работа, поэтому помощница иногда позволяла себе схалтурить. Правда, закончив трудовые подвиги, она вспоминала, что убогих обманывать стыдно, и в другой раз терла ванну или полировала вазочки с особым рвением.
Однажды она задержалась дольше обычного, раскладывая выглаженное белье по полкам, и опередила хозяйку, когда в дверь позвонили. Грузный мужчина, ввалившийся в полутемное пространство, увеличенное искривленным зеркалом, переводил водянистые глаза под кустистыми бровями с одной женщины на другую.
– Она уже уходит! – засуетилась покрасневшая хозяйка и отобрала у помощницы тускло отливающую серебром ночную рубашку.
– Это дочка? – спросил визитер, продолжая пялиться на девушку.
– Подруга, – зачем-то солгала женщина и подтолкнула его в комнату. – Проходите, я сейчас. А ты можешь идти.
Помощница с изумлением уставилась в спину гостя, но хозяйка сунула ей в руку конверт и накинула на плечо ремешок от потрепанной джинсовой сумки, стоившей кучу денег на распродаже на Кузнецком мосту.
– Это ваш поклонник? – зашептала девушка и сделала недоумевающие и жалостные глаза. – Он же толстый и старый. Противный!
Хозяйка вздохнула и посерела лицом, словно впервые глазами неопытной девчонки увидела себя рядом с этим и другими «поклонниками», приходящими в ее дом.
– Ужас какой! – бормотала помощница в закрывающуюся дверь. – Оно того не стоит.
Но хрустящий банкнотами конверт два раза в неделю, дорогие наряды в старом шкафу со скрипучей дверцей, маленький засыпной сейф в углу комнаты, целомудренно прикрытый ажурной салфеткой, убеждали ее лучше любых слов, что еще как стоит и стоит немало.
Затворница щелкнула замком и несколько секунд смотрела невидящими глазами в коричневый дерматин, как в зеркало, а потом распустила тугой узел волос и, убрав с лица выражение безысходной брезгливости, появилась перед гостем со штатной улыбкой.
– Вы сегодня раньше обычного. Что-то случилось?
Навещать ее так часто, как требовало вожделение, сосед не мог. Но желания не подчинялись разуму и вспыхивали в нем внезапно и неосознанно, стоило услышать запах ментоловых сигарет, склониться над чашкой эспрессо или увидеть в сувенирной лавке непритязательную безделушку. К счастью, мысли о ней приходили только в минуты отдыха. Даже в периоды «серьезных» юношеских влюбленностей вся его жизнь была подчинена работе.
Поначалу работа до отказа заполнила его офисный мир, что было по молодости еще закономерно и объяснимо. Однако очень расторопно она добралась до обеденных перерывов и перекуров и научилась удерживать его от порыва влиться в поток спешащих домой «белых воротничков». Однажды она шагнула за оговоренные рамки, захватила пространство машины, столовой, отсудила для себя кабинет в квартире и подчинила своему распорядку выходные и праздники. Для себя ему осталось до смешного мало места: краткие измены женам в гостиничных номерах, пара стоек в шумных барах, душ и спальня, куда работа тоже намеревалась прорваться, и откуда он гнал ее, осознавая, что нельзя сдать последний оплот свободы и продолжать оставаться человеком. С момента, когда он понял, что не он владеет делом, которое выбрал и в котором добился успеха, а дело овладело им всецело и почти без остатка, прошло не так много времени. Это понимание пришлось на трудный возраст «свершений» после сорока, который мужчины тратят на поиски истины. Чаще всего находки ограничиваются очередной длинноногой красоткой, годящейся в подружки подросшей дочери и прельстившейся красной спортивной машиной и неизбежным ролексом.
Именно тогда его персональной соблазнительницей стала маленькая квартирка с окнами на запад, и до грехопадения ему и в голову не приходило, что эту пьесу написала женщина. Не такая молодая и эффектная, как ему нравились, бесстыдно доступная для других и в то же время нарушившая привычные рамки и стереотипы. Она смогла противостоять войску, захватившему мир вокруг него и легко и незаметно начала отвоевывать в этом мире пространство для себя. Сначала в столовой и даже в кабинете, что объяснялось близостью ее собственного мира за смежной стеной. Потом он увозил мысли о ней на работу. И они тянулись за ним от подъезда, как шлейф ее духов или сигаретного дыма. Потом краткие перекуры возвращали его в томительные дымные часы в зашторенной комнате, и он застывал, почти физически ощущая ее прикосновения, и пропускал мимо ушей обращенные к нему слова. Во время обедов с набившими оскомину разговорами о плане, договорах, налоговых льготах и акционировании он прозревал, что сорока пяти минут для еды много, а для близости с ней – мало. И задыхался от ревности, рисуя себе совсем не пасторальные картины, где она принимала очередного любовника, который мог провести в этом доме не только обед, но и задержаться до ночи, пока иномарка терпеливо урчала во дворе. Теперь по окончании рабочего дня, заслышав шуршание одежды и цоканье каблуков в коридорах здания, он торопился подписать, дочитать, отослать. Громко негодовал, глядя на неумолимо краснеющие маршруты на электронных картах города, оттого, что каким бы путем он ни выехал, час или полтора уйдут на преодоление жалких семи километров. И дорога обернется пыткой, потому что всякую минуту придется думать о женщине, о стоящей под парами машине, о смятых простынях в полумраке комнаты, паутинке трещин на китайском лаке и бриллиантовых брызгах воды в ее волосах.
– Как решился твой вопрос с квартирой?
Это единственное, что захватило его внимание, хотя собеседник разорялся уже минут двадцать, в течение которых ему даже удавалось в нужных местах хмуриться и кивать.
– Я с ней сплю, – ответил он невпопад.
Неосторожное мальчишеское признание прозвучало, как пушечный выстрел. Он встретился глазами с человеком, который много лет понимал его с полуслова, и был неприятно поражен осуждением, которое в них увидел.
– Не вздумай ничего ляпнуть!
Для него не было секретом, какими словами прокомментирует адюльтер сидящий напротив человек. Это были его собственные слова, его мысли, его сомнения и обиды.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А что жена?
О той, другой, запретной, говорить было рискованно, зато не возбранялось оторваться на этой.
– А что жена?! – взвился он. – Может, мне у нее совета спросить?
– Ты нарываешься на скандал как будто специально. Гулять там, где работаешь и где живешь…
– Скандала не будет, – мрачно огрызнулся он и прикурил от умирающей сигареты, как путник на ветру. – Откроет рот – закроет за собой дверь.
– Ну, если оно того стоит…
Партнер никогда не выказывал лишних эмоций, тем более, по таким пустякам, и сейчас не стал читать дружеских нотаций, хотя в душе был удивлен, что на весах знакомой ему жизни балансировали такие несравнимые ценности, как брак и сиюминутная связь.
– Но ты же не ходишь к ней прямо туда? – осторожно уточнил он и догадался об ответе по хмурой растерянности собеседника. – У тебя ведь есть номер.
Соседу и в голову не приходило умыкнуть ее в гостиничное раздолье на окраине Москвы с поскрипывающей кроватью «для молодоженов». Подальше от их общего дома, от машин со знакомыми номерами и дворовых бабушек чекистской закалки с цепкими глазами за толстыми стеклами очков. Это было так же дико, как высадить в заснеженную клумбу экзотический африканский цветок.
